Camp Folktale, Summer of ‘86

Вторник, 15 июля, 1986 Стиву надо пописать. Честно, он ненавидит писать в этом захолустном лагере, потому что вылезать из-под теплого одеяла дома и так плохо, но в лагере? Он думает, что получает где-то миллион комариных укусов просто по пути в туалет. Но ему правда надо пописать, и он проверяет часы. Три двенадцать. Он ни за что не собирается ждать еще три часа, чтобы облегчиться. Когда он открывает дверь хижины, он жалеет, что не подождал целых три часа. Как ебаный водопад, или, возможно, ужасно мокрое предзнаменование, будто кровавая река, что Бог послал египтянам, красная краска, холодная и отчетливо пахнущая химикатами, льется на Стива. Затем, будто Бог уже и так не смеется над Стивом, ведро, в котором была краска, тоже падает на него. И это больно. Он просто хочет пописать, какого хрена? Грохот, должно быть, разбудил Эдди, который поднимается и встает с краю от двери, глядя на Стива. — Какого хуя. — Мне тоже интересно было бы узнать, какого хуя, — разгоряченно шепчет Стив, — но эта краска пиздецки жжет глаза, а мне очень надо пописать, а я даже не вижу, где туалет– — Ладно, ладно, — Эдди хватает Стива за запястье. — Я доведу тебя до душевых. Пойдем. Стив мельком слышит, как Эдди говорит мальчикам — разбуженным всем этим шумом — снова отправляться спать, до того, как его ведут в душевые. И это ощущается как прогулка позора, вроде такой, когда ты точно перепил и упал где-нибудь в канаву. Где ты просыпаешься потным, грязным, и за десять миль от своего дома. Его сердце замирает без его разрешения. Воспоминания злого ора его отца, когда он пришел позже комендантского часа, потоком нахлынули на его голову. Эдди затаскивает его в одну из душевых кабин и включает воду. — Суй сюда голову, — говорит он. — Я принесу тебе какую-нибудь чистую одежду. — Ладно, — говорит Стив. Брызги теплой воды слегка успокаивают его разум, замедляют адреналин. Он все еще немного не в себе и чувствует небольшую панику. Он помнит, как когда он был маленький, его отец выливал на него холодную воду каждый раз, когда он опаздывал в школу. А это было часто, и от этого он заболевал, но не то, чтобы его отца это заботило. Не то, чтобы он подумал хотя бы стянуть одеяло или включить свет. Стив часто думает, что это, видимо, был один из способов, как его отцу могло сойти с рук причинение ему вреда. Не сложно понять, что его родители пожалели о том, что завели его, сразу же после того, как он родился. Он не был особо запланированным, а с двумя людьми из бизнеса, вроде его родителей, у него никогда не было шанса, чтобы посмотреть на вещи под другим углом. И это не должно быть проблемой. Не должно. Его отец давно бросил их. Он поддерживает с ними связь, но он не пугает Стива для того, чтобы разбудить его каждое утро, как делал раньше. Так что это, немного холодной краски, не должно так сильно его волновать, но– — Стив? Я вернулся. Блять. Стив вытирает под глазами. Пытается нормально дышать, а не тяжело как тогда, когда он паникует. Когда его отец говорит ему быть тише, когда он слишком громко хлопает дверью, когда он просто смотрит на Стива и Стив знает, что сделал что-то, за что он не сможет извиниться. Извинения ничего не значат для Мистера Харрингтона. О боже, Стив чувствует, что, может, он заслужил этого. Может это его наказание за то, что он хуевый вожатый. Он знал, что дружба с Эдди слишком хороша, чтобы быть реальностью, что он просто ждал, пока Стив опять напортачит. И что сделал Стив? Он даже не может вспомнить… может, он слишком поздно лег спать или разговаривал во сне, или– — Стив? — голос Эдди звучит мягче. Стив может видеть его тень за шторкой в душевой. — Ты в порядке? Ты, типа, очень тяжело дышишь. — Я… — в порядке, хочет сказать Стив. Он должен сказать это, иначе его отец не станет возить его в школу, не станет давать ему денег на обед, не станет, не станет, не станет. — Я… Блять. Прости меня. Я не знаю, что случилось. Я клянусь, я стараюсь быть хорошим вожатым. Клянусь. — Стив, я зайду, ладно? Ты не против? Ну вот и все. Он рассмеется Стиву в лицо и включит ледяную воду, и Стив это заслужит. Он всегда, блять, этого заслуживает. — Л–Ладно. — Ладно, — Эдди отодвигает шторку, его взгляд направлен на лицо Стива, затем вниз на его промокшую одежду, которая не справляются с тем, чтобы скрыть его вздымающуюся от паники грудь. — Скажи мне, что тебе нужно, — говорит он, и это так просто, что Стив почти думает, что это опять ловушка. Но Эдди не его отец. Не его отец. — Мне нужно выбраться из моей одежды, — говорит он, и его голос звучит жалким даже для его собственных ушей. Ты не мужчина, раздается эхом голос отца. Ты слабак. — Я не– я не могу дышать. — Так, ладно, я помогу тебе. Ты не против? — Эдди хватается за плечи Стива. Он так близко, что Стив чувствует запах зубной пасты, с которой он чистил зубы перед сном, в его дыхании. — Стив, мне нужно, чтобы ты ответил. — Да, — запыхается Стив. — Помоги, пожалуйста. Эдди снимает со Стива футболку, и его руки шершавые, теплые. Он вежливый, нежный, и едва ли касается Стива, если только не приходится, и это заставляет сердце Стива биться еще сильнее, только по другим причинам. Эдди помогает ему выбраться из шорт. — Сможешь сам справиться с нижнем бельем? Я пойду принесу тебе полотенце. — Хорошо. Разум Стива все еще ощущается немного затуманенным. Ему все еще надо пописать. Он снимает с себя белье и писает в душе, потому что какого черта, и затем он берет мыло с одной из полок и моет все тело, скребя и натирая везде, где все еще может быть краска. Он думает, что если будет скрести достаточно сильно, то паника тоже может отмыться. Эдди кидает полотенце через карниз, и Стив думает о прошлой ночи, и о том, как Эдди принял душ как нормальный человек, а Стив отблагодарил его тем, что пожирал его глазами, как только он вышел. Стыд согревает его кожу. Он не может перестать накручивать себя обо всем, что он делает, о каждом своем шаге. Он не хочет, чтобы Эдди думал, что он странный или ебнутый или избалованный или плакса. Стив просто хочет, чтобы он нравился Эдди. Он оборачивает полотенце вокруг своей талии и выходит. Эдди ждет его, сидя на раковинах, раскачивая ногами взад-вперед. Стопка сложенной одежды лежит на его коленях. Он протягивает их, но его глаза направляются на торс Стива. Он хмурится. — Стив… Стив смотрит вниз. Возможно, он скреб слишком сильно. Может, сделал воду слишком горячей. Теперь он может видеть розоватый оттенок его кожи и красные отметины на своей груди и руках. Боже, он настолько не в порядке. — Прости, — хрипит он. Он чувствует, что снова может заплакать. — Просто нужно было все это смыть. Эдди кивает, как будто понимает. Он протягивает Стиву нижнее белье из стопки. — Держи. Надень его ради меня, хорошо? Стив слушается. Он рад, что у Эдди есть приличие, чтобы отвернуться, потому что у него нет сил, чтобы прикрыться. — Теперь это, — Эдди протягивает ему пару спортивных штанов. Стив надевает их. — Теперь это, — Эдди протягивает ему футболку с Бон Джови. Он краснеет, когда понимает это. — Я просто схватил какую-то одежду из корзины для белья. Там было темно, — говорит он в качестве извинения. — Мне нравится Бон Джови, — бормочет Стив. Он может вспомнить песню, которая ему очень нравится, та, от которой краснеют девушки, когда он им ее играет. Rainy night and we worked all day. We both got jobs 'cause there's bills to pay. We got something they can't take away. Our love, our lives… Он играл эту песню в те дни, когда жизнь была особенно тяжелой — когда ему было не с кем поговорить. До Робин были Томми и Кэрол, которые были просто ужасными. Кретинами. И Стив тоже был кретином, лишь бы заслужить их расположение. Лишь бы избавиться от какого-то давления, которое отец оказывал на него изо дня в день. Он жалеет об этом. Правда жалеет. Он садится на пол, облокачиваясь на раковины. Эдди слезает и садится рядом с ним. — Что случилось? — Думаю, у меня только что была паническая атака, — говорит Стив. — Прости. Это, наверное, было чересчур драматично для трех часов утра. Эдди смеется, немного, но с облегчением. — Ты тут говоришь с королем драмы, — говорит он. — Здесь не за что извиняться. Стив пытается успокоить свое дыхание. Он склоняет свою голову набок, пока он, по сути, не использует плечо Эдди как подушку. — Откуда там вообще взялась краска? — Думаю, нас разыграли, — фыркает Эдди. Он ковыряет свой ноготь, накрашенный в абсолютно черный цвет. Он соскребает немножко лака. — Рогатый Заяц и Несси делают это каждый год. Это традиция, но я могу поговорить с Нэнси, если хочешь. Могу прекратить это. Стив привстает и смотрит на Эдди. — Ты шутишь? Теперь это война. И ты смотришь на короля розыгрышей. Понял, мистер король драмы? Эдди улыбается. Это легкая улыбка, личная, будто она только для Стива. — Я понял. Стив протирает свои глаза. — Ты милый, знаешь? Эдди оттягивает свою мочку. Его шея красная. — Не прям чтобы. — Правда, — настаивает Стив. — Спасибо, что позаботился обо мне. Это должно быть очень позорно, но с тобой это не было таким плохим. — Оу, — все лицо Эдди теперь покраснело. Блять, он такой прелестный. Стив хочет поцеловать его, и он даже не уверен, как дать Эдди знать. — Без проблем, — шепчет Эдди. — Вообще без проблем.