яд голубых экранов

✟ ⁺˚✧*･༓𓆩♡𓆪༓･*✧˚⁺ ✟

«BIID, “синдром нарушения целостности тела”, — говорит Агнешка, — это вторая тема нашего выпуска». Они сидят втроем: Алиса, Агнешка, какой-то мальчишка. Алису привели в порядок после небольшого «молочного» инцидента. Умыли, нанесли по новой макияж, дали другой наряд на замену старому, меченному рвотой. Черное готичное платье с пышной юбкой, кружевным чокером на шее и немного топорщащимся лифом на месте груди — чуть-чуть не размер Алисы (по всем фронтам). Всей этой возней занималась лично Агнешка, у которой есть откуда-то платье, соответствующее вкусам Алисы, и хорошие навыки визажиста. В сторонке от остальных стоит Джилл — услужливая кукла не смеет сидеть за одним столом с хозяевами, да и зачем ей? Кухонный стол — чтобы есть, а куклы не едят. Алиса вглядывается в личико Джилл. Отточенное, гладкое, с аккуратным носиком, маленьким разрезом рта и большими выразительными глазами, как у девочек в японских мультиках. Приглядевшись, Алиса понимает, что это маска. И блондинистые волосы, спадающие до плеч, тоже ненастоящие — парик, часть маски. — Алиса, как ты думаешь, — обращается Агнешка, — что скрывается за словами «синдром нарушения целостности тела»? Ведущая сидит справа от Алисы, очень близко к ней. Левая боковая часть стола остается пустой — возможно, ждет доктора Млеко. Неизвестный юноша с густыми каштановыми волосами, налезающими на глаза, занимает правую боковую. Спереди стоит камера, смотрящая на людей через окно хищным одноглазым зверем. Опять же, без оператора-дрессировщика. — Это что-то умное, — наповал отвечает Алиса. — А́дам, а что думаешь ты? Парень сидит, понурив голову, и что-то невнятно бормочет. — Адам, погромче, зрителям тебя неслышно, — говорит Агнешка, и Алиса замечает, что ведущая гладит юношу по ноге своей массивной подошвой. — Повтори, пожалуйста. — Я думаю, это нечто очень больное и ненормальное, что нам будет неприятно обсуждать, — тихо говорит Адам. — Ха-ха, Адам, ты такой… м-м, брезгливый. Ты преувеличиваешь. Есть в мире намного более ужасающие вещи, чем те, что мы собираемся сейчас обсудить. Агнешка расправляет плечи и объясняет мягким, вкрадчивым голосом, поглядывая на Алису: — Дело в том, что человеческий разум — те еще сумерки, величайшая загадка на уровне тайн глубин океана. И иногда случается такое, что человек рождается с ощущением… чужеродности какой-либо своей части тела. Он чувствует тяжесть обладания. Ему может казаться чужой собственная рука, к примеру, левая, к примеру, где-то чуть выше локотка, — Агнешка проводит по своей левой руке невидимую линию, — к примеру, вот здесь. Или ему могут казаться лишними собственные глаза. Что угодно. Но обычно это различные конечности: руки, ноги, их составные части… и человек, страдающий «би-ай-ай-ди», стремится всеми силами избавиться от чужеродного осколка, прибегая к самоповреждению, обману, услугам подпольных хирургов. — Ох, это ужасно, — говорит Алиса, — и так странно. И бессмысленно. Адам все еще сидит, понурив голову. Джилл приносит к столу поднос: четыре тарелки овощного салата, плюс приборы — и раскладывает, но медлит у пустого места. «Ставь, все равно вернется», — отмахивается Агнешка, и Джилл подчиняется. Алиса говорит тихое «спасибо» кукле и, вооружившись вилкой, нанизывает кусочек свежего огурца. Агнешка набирает воздуха в грудь, улыбается и говорит Алисе: — Тебе когда-нибудь было знакомо это ощущение? — А? Что? — Ощущение чужеродности собственной конечности. — М, нет, — отвечает Алиса и жует листик салата с вилки. — У меня все на месте. И не чужое. — Это хорошо, — кивает Агнешка. — Но наверняка кто-то из наших маленьких телезрителей сталкивался с таким чувством… и он думает… что мне делать? что мне делать с моей чужой, ненужной, бесполезной и такой омерзительной частью тела? Алиса замирает с набитым ртом и косится на Агнешку. Та смотрит на камеру с каким-то безумным выражением лица и произносит чуть ли не одними губами: — Как мне ампутировать свою конечность так, чтобы мне не помешали родители? Грубая монтажная склейка, с культей лишнего кадра из какого-то другого шоу, — и на кухне вновь четыре человека. На месте доктора Млеко сидит долговязый, длинноногий мужчина в спортивном костюме и кроссовках. Его черные, как у Агнешки, волосы густо покрыты воском и уложены в устаревшую прическу эры черно-белого кино, а губы растянуты в хроническом белозубом оскале. Агнешка выглядит растерянной и дикой, как вылупившийся птенец. Она спрашивает: — Ты чего приперся? — Ха-ха, — мужчина заливисто смеется, — Агни, крошка, мне просто стало скучно. — Он отодвигает предплечьем тарелку салата. — Я соскучился. Агнешка брезгливо морщит носик и закатывает глаза: наверно, она не любит, когда по ней скучают. Мужчина достает из-за пазухи картонную коробочку, ставит на стол и открывает ее. Внутри лежит сочащийся горчичным соусом, как вспоротое горло — кровью, бургер, с котлетой, пышным листиком салата и ломтиками свежего помидора между двух нежных булочек. Мужчина ухмыляется и спрашивает: — Вы не против, если я поем на кухне? Алиса задумывается. Это логично — на кухне едят. Так что нет ничего странного или неправильного в том, чтобы поесть на кухне. Пусть и на чужой. Но Агнешка, видимо, так не считает: ее красивое лицо уродуется гримасой раздражения, — это выражение быстро пропадает, будто пресловутый двадцать пятый кадр, про который Алиса читала в маминых газетах. — Слик, конечно, — по-змеиному улыбается Агнешка и гладит руку Алисы. — Приятного аппетита. Мужчина — Слик — сжимает бургер между своих пальцев и жадно впивается зубами, брызгая янтарным соусом и слегка выдавливая начинку на ту сторону. Алиса притихает и перестает жевать салат, стиснутый между зубов. Во рту непроизвольно вырабатывается слюна. Алиса не любит жирную, тяжелую еду, вроде бургеров или наггетсов, — она «грязная», с характерным запахом подсолнечного масла, грузит и без того не грузоподъемный ее желудок. Но Слик ест так сочно и со вкусом, с таким экзальтированным артистизмом, будто вкушает плоть Христа, не меньше, — и Алиса хочет приобщиться. Как минимум, хочет на уровне физиологических реакций. — А это что за седовласая девица у вас? — спрашивает Слик, указывая на Алису жирным от соуса пальцем. Она отвечает: — Меня зовут Алиса, мне пятнадцать. — Привет, Алиса. Меня зовут Слик-чан Отвратительный, и мне двадцать четыре. Я тут за самого крутого, люблю есть вредную пищу, пить пиво, сидеть на диване круглые сутки и смотреть японские мультики под названием аниме вместо того, чтобы заниматься спортом. — Он улыбается. — А ты что любишь, Алиса? Агнешка явственно напрягается и обвивает своими пальцами пальцы Алисы, не отводя взгляда от Слика. Адам и Джилл, поникшие, молчат. — Я люблю… — Алиса задумывается, глядя в развороченные внутренности салата. — Не знаю. Щербет. Это мороженое такое. — Ах, Алиса, — ахает Агнешка, — сладкое вредно для зубов. — Я знаю, — говорит Алиса и ласкает языком щель между премоляром и коренным зубом. Раньше между ними был третий. Слик еще раз кусает гамбургер, и котлета с брызгами горчицы валится на стол. Новая сцена. Двадцать пятый кадр: анатомический рисунок кишечника. …новая сцена. Пустая коробка из-под бургера на столе, с парой жирных пятен и булочных крошек на оберточной бумаге. — А я больше люблю пиццу, — лихо подмигивает Слик и потирает ладошки. — Но-о я бы не отказался от чая прямо сейчас. Сладкого. Агнешка, устроишь? Джилл? — Он поворачивается к безэмоциональной кукле и приглаживает твердые от воска волосы. — Мне шесть ложек, котеночек. Кстати, ты сменила блузку? Хорошо смотрится. — Обойдешься, — говорит Агнешка и, покосившись на Джилл, качает головой: нельзя. Алиса рассматривает костюм Слика — мешкообразный, белый, с двумя кроваво-красными линиями, идущими от плечей и спускающимися вдоль рук, как идеально-ровные порезы, и такие же раны есть на штанах. Выглядят эти полосы так, будто вот-вот начнут кровоточить. На левой части груди, над сердцем Слика, вышита метка-логотип «AGVMEMNON PHARM». Слик игнорирует замечания Агнешки и перехватывает взгляд Алисы: — Нравится костюм? — говорит он, обаятельно оскалившись. — Я его выиграл на чемпионате по поеданию пиццы. На спине есть надпись, сейчас покажу… — Кряхтя и скрипя суставами, он оборачивается на месте и показывает Алисе огромную надпись «AGVMEMNON PHARM», в которой буквы «A» и «V» заменены на кусочки пиццы с глазами вместо пеперони. — Не знаю, как она переводится, но, думаю, это что-то типа «пиццеед-чемпион». Я съел тридцать три кусочка пиццы за десять минут. Спортсмен! Тридцать три? Алиса знает, что пиццу нарезают треугольными кусочками, и тридцать три острых треугольника в желудке — это непосильная ноша для нее. — О, — смущается Алиса. — Ого… это много. Я бы не смогла. Если честно, я никогда не ела пиццу и не знаю, как… какой мой предел. — Что?! Алиса, это просто безумие! Ужас! Если хочешь, я сейчас сбегаю и принесу тебе целую коробку вкусной пиц… — Нет! — отрезает Агнешка, слишком истерично, слишком эмоционально, и с властью сжимает руку Алисы. — Алиса, этот человек не ведает, что творит. Во-первых, тридцать три кусочка пиццы за десять минут — это колоссальный вред желудочно-кишечному тракту, а человек, подвергающий себя этому, однозначно идиот. — Это не вредно, а вкусно, зануда, — бурчит Слик. — И я не идиот. — …Во-вторых, Алиса, тебе не следует есть пиццу у всяких незнакомых дядь, так можно заразиться сальмонеллами или бычьим цепнем и стать жертвой сексуального насилия. Лучше дальше ешь свой салатик, он абсолютно безопасен, — мягко просит Агнешка и гладит Алису по волосам. — Кормите дальше ребенка своими салатами, изверги. Я не виноват, что самое лучшее в жизни вредно для здоровья. — Слик переключается на другого собеседника и кричит, заставив того вздрогнуть: — Эй, Адам! Двадцать пятый кадр: анатомический рисунок искривленного позвоночника. …новая сцена. Слик качается на стуле, развалившись на нем во фривольной позе. Адам по-девичьи мнется и смотрит чувственными глазами из-под волнистой челки цвета альпийского шоколада, так неуверенно, будто котенок перед двумя разноцветными мисками молока: что же выбрать, как поступить? Агнешка возвышается над сидящей Алисой, положив руки ей на плечи. — Адам, ну давай же, — усмехается Слик. — Че-ел. Быть правильным — это же такой отстой. Пицца с пивом — это не вредное питание, а вкусное и необходимое. Надо же хоть иногда радовать свои вкусовые сосочки, не правда ли? — Какую же ты чушь несешь, урод… — рычит Агнешка. Адам прикусывает губу и отводит взгляд. — Агни, ты можешь запрещать ребенку, за которого ты несешь ответственность, — говорит Слик, — но разве ты вправе запрещать что-то взрослому мужчине? Запрещать ему есть, что он хочет, идти, куда он хочет и с кем он хочет? — Я врач. Конечно, могу. — Ты уверена? Ты вроде как вправе давать рекомендации… а не приказы. Меня не обмануть — я смотрю телевизор и смыслю в этом. Уточни свои обязанности у любимого дедушки. Или это сделать мне? Кстати, где он? — Не надо его беспокоить, он в лаборатории. Алиса издает сдавленный писк: Агнешка с силой впивается острыми ногтями в ее ломкие плечи. «Тетя Агнешка, мне больно», — шепчет Алиса, но ее никто не слышит. — Хорошо. Адам, — мягко говорит ведущая, — ты взрослый мужчина и сам отвечаешь за свои действия. Я могу только пр… порекомендовать. — Она вздыхает и обводит комнату свинцовым, плотоядным взглядом. — Порекомендовать остаться здесь. И никуда не идти. Пожалуйста. Адам сидит, безвольно поникнув, и еле заметно кивает. Агнешка спрашивает: — Так что ты решил, милый? Слик прикусывает нижнюю губу своими белоснежными зубами щелкунчика и трясет кулаками с оттопыренными пальцами, типа: давай-давай-давай, чемпион! — Я… я уйду, — говорит Адам. — Ненадолго. Развеяться мне не помешает. — Верный ход мысли, братан! — хлопает в ладоши Слик, отворачивается и заговорщически подмигивает на камеру: во как заарканил! — Как раз в семь начнется выпуск моего любимого шоу Рэнди Стэйра. Собирайся. Средний план: Агнешка хватает тарелку Алисы и швыряет в стену. Брызги салата. Ошметки помидоров выглядят как мозги. Двадцать пятый кадр: анатомический рисунок человеческого черепа с червями в мозгу. Агнешка выходит из-за стола и направляется к Слику. Он качается на стуле и, широко улыбаясь, спрашивает: «Агни, что-то не так?» В комнате повисает напряжение. Адам садится назад и прижимает босые ноги к груди. Алиса чувствует трепет сердца в клетке ребер. Слик говорит: «Агни, ты какая-то мрачная. Все же было нормально. Тебе сельдерей поперек горла встал?» Агнешка молча выбивает ногой стул вместе со Сликом. Он кричит и падает, ударяясь затылком об плитку, затем пытается перекатиться на бок, но в лицо упирается гигантская подошва сапога Агнешки и трется об него. Голова мужчины зажата между кафелем пола и подошвой сапога, будто котлета — меж двух булок гамбургера. — Ничтожество, — беспристрастно говорит Агнешка. — Ты хочешь совратить Адама. Хочешь совратить Алису. Гадость… Знаешь, как я хочу вырвать твои гастритные, язвенные кишки и запихать в твой зловонный рот, которым ты говоришь свои зловонные слова? — А-агни, т-ты чего? О-ой! Ой-ой-ой, моя голова! — Ты просто жалок. Мне мерзко даже вытирать ноги об тебя. — Агни, м-мне страшно. Т-ты ведешь себя странно, я не понимаю, что ты делаешь. П-прости, мне просто больше не с кем есть пиццу… у меня н-никого нет, Агни. — Ты здесь лишний. В глазах Слика, взрослого двадцатичетырехлетнего мужчины, — настоящий детский ужас. Кажется, он не понимает, что происходит. Он не понимает, что не так. Он не понимает, что люди вокруг него изменились. Вторая нога Агнешки опускается на кисть левой руки Слика и с хрустом давит, будто чипсы. Мужчина воет от боли. — Отпусти его! — кричит Алиса, но не смеет встать из-за стола. — Заткнись, — огрызается Агнешка и смотрит искоса, — болезная дохлячка. Это не твое дело. Алиса сжимает в руке вилку, но ничего не делает. Ей страшно. Слик плачет: «Алиса, все хорошо! Это же как мультик, это приколы… Как «Том и Джерри», шаришь?!» Подошва сапога вжимает его кисть в пол. — Это все понарошку? — оторопело переспрашивает Алиса. — Да! — подтверждает Слик. — Ты чего? У нас же шоу! Я тип!.. тип плохие вещи говорю, во! тип плохой поц. Я еще шпаги глотать умею! Шпаги всяко лучше сельдерея. — Впрочем, некоторые вещи лучше не делать даже «понарошку», — угрюмо говорит Агнешка, косясь на Адама. — Я-я ничего не понимаю… Со скрипом отворяется дверь навесного кухонного шкафа, и Алиса, обернувшись, видит там человека в черном облегающем костюме и с громоздкой камерой вместо головы. Из руки выпадает вилка. Существо медленно выползает из своей берлоги, по-паучьи на четырех конечностях, спускается на пол и затем идет к Агнешке, мучающей Слика. Алиса с ужасом наблюдает за степенными движениями твари-оператора. На месте стыка штатива и шеи виднеется обгорелая человеческая плоть, идут провода вместо жил и вен. «Оно измененное, — догадывается Алиса. — Отредактированное. Как монтаж». Никто не замечает чудовища, кроме нее. Адам дрожит, уткнув лоб в колени. Слик и Агнешка заняты друг другом, пока прямо перед ними по-собачьи сидит камероголовый человек и безмолвно наблюдает. Его морда-объектив робко утыкается под юбку Агнешки. Средний план: Алиса впивается ноготками в собственные виски и, вдохнув сквозь зубы, кричит. Двадцать пятый кадр: 616d707574616365207a64726176c3a9206b6f6ec48d6574696e79.

✟ ⁺˚✧*･༓𓆩♡𓆪༓･*✧˚⁺ ✟

Мелодичный перебор пианино. Приглушенно-красный викторианский текст на белом фоне: «А ЧТО ТАМ У ДОКТОРА МЛЕКО?» Смена кадра. Доктор Млеко стоит у больничной койки, на которой лежит девочка-шатенка. Из ее запястья змеится лента капельницы, рот прикрыт кислородной маской, а усталые глаза — стекляшки в провалах глазниц — выражают бессмысленность, будто в анестезии. Пожалуй, состояние несчастной можно описать фразой «я не могу кричать». Дедушка грузным взглядом воспаленных глаз смотрит в камеру, закрывая половину плана, и спрашивает: — Чего надо? Мы что-то рекламируем? Я сле— Запись обрывается. Рекламный блок: полезные поливитаминные жевательные резинки от «Agamemnon Pharmaceutical». Теперь без сахара!