Sweet dreams, baby...

      — Ты уволен! — прорычал мужской голос в трубку, да так, что был слышен скрип зубов. — Ты не сделал ни фото Рена на церемонии, ни добрался до любых доказательств о самоубийстве Наны! Ты бесполезен!       Всё это он выслушивал, соблюдая гробовое молчание. Мужчина сидел на скамейке, поникнув и размякнув на ней. Он понимал, что не годен на работу папарацци, но также осознавал, что получать деньги за печали других людей просто недопустимо. Потому молчание в трубке продолжалось и нависало над ним огромным грузом.       — Ладно, даю тебе последний шанс. Такуми Ичиносе завтра улетает в Англию, так что ты последуешь за ним. И если ты посмеешь оставить меня без сенсации, то я снимаю тебя с должности. И либо ты свалишь к чертям собачьим, либо будешь полы полировать!       Тут мужчина подскочил и даже подхватил телефон в обе руки.       — Да, я не подведу вас, сэр.       Теперь он был готов во что бы то ни стало раздобыть сенсацию, лишь бы показать, что он способен выполнять свою работу. Мужчина спешно поднялся со скамейки и направился домой, собирать вещи для командировки за своим лакомым кусочком.       Лондон нынче отличался своей загруженностью, но никак ещё не мог сравниться с густо населённым Токио. Узкие улочки были вполне проходимыми, но даже здесь бывали такие столпотворения, что ни шагу нельзя было сделать без возгласов о нарушении личного пространства. Такое было и перед входом в паб "Falling down", в который папарацци кое-как удалось протиснуться. Перед тяжелой работой Минору решил опрокинуть бокальчик-второй, любуясь выступлением начинающих певцов.       Один сменялся другим. Поп, джаз, а сейчас и вовсе блюз. На сцене появилась длинноногая красавица в алом струящемся платье и длинными светлыми волосами, ниспадающими на плечи, уже укрытые полу-прозрачной шалью. Голос лился словно птичье пение, а её спокойствие на публике выдавало в ней опыт работы на сцене.       "Может они захотят обратить внимание на неё?" — пронеслось в мыслях мужчины. Висевший на шее фотораппарат ловко устроился в его ладонях. Объектив ловил каждое колебание певицы. Словно словив дежавю, фотограф уставился на полу-азиатское лицо девушки. То была особая красота, дикая, кошачья.       Её выступление преодолело кульминацию, и уже близилось к концу, что не могло не огорчить мужчину. К только подошедшему официанту он тут же обратился с вопросом:       — Что это за девушка?       — Никто не знает её имени. Она почти ни с кем не разговаривает. Единственное, что я могу сказать, — она поёт тут уже третий день подряд.       Минору Курада вновь взглянул на неё. Что-то в ней было знакомым, и сейчас, когда волосы в процессе спрятались за спину, а шаль нежным лепестком слетела с плеч, он увидел татуировку лотоса. Заворожённый и не верящий своим глазам фотограф дрожащими руками поднял фотоаппарат и сделал ещё несколько снимков. Это не может быть ошибкой. Он наспех вытащил из бумажника несколько банкнот и сунул официанту, направляясь вон из паба. Ему срочно нужно было проявить фото и отправить. Это было именно тем, что нужно было новостям. Это было бы на обложке каждой газеты и журнала. Это было бы сенсацией.       Но теперь, глядя на эти фотографии, мужиной снова овладевало то кошмарное чувство. Он попросту не мог поступить так грязно. Помня о тех, кто сейчас находится в Токио и горько плачет по смерти Наны, он не мог заставить себя написать на конверте адрес своего офиса. Вспоминая наугад адрес апартаментов Такуми в Японии, он чуть ли не дрожал, всё ещё сомневаясь в правильности собственного выбора. Но вот, уже письмо забрала женщина средних лет, наклеила штамп и передала дальше.       — Им они будут нужнее.