"Мама"

      Мне показалось, что в глазах Софи я увидел настоящий шторм. Неистовый, бушующий, всепоглощающий и сметающий всё на своём пути, и первым, кто попался под её карающие волны был, конечно, я.       Я сразу понял, о чём она подумала.       Это же насколько я, должно быть, в её глазах был кретином, раз спал без защиты со всеми женщинами в своей постели. И я прекрасно понимал, что оправдываться смысла уже не было. И плевать, что кончал я только в Софи и, к моему стыду, делал это намеренно, питая мизерную надежду на вынужденную между нами связь хотя бы путём её беременности.       Ублюдком я действительно был.       Но не идиотом.       Я всегда использовал средства контрацепции, что было ещё страннее для ситуации и хуже для нас. Я избегал связи с Мари целых два месяца, о чём неустанно клялся Софи, постоянно в этот период к ней сбегая, но первая всё равно умудрилась залететь. И я отчётливо видел в её глазах мимолётную вспышку вселенской претензии, где я — последний мерзавец и лжец на земле.       Но я никогда ей не лгал, чёрт возьми. Только не ей, не моей персональной вселенной, принявшей ради меня бренный людской лик.       Но было поздно.       Объясняться, выяснять детали лично со мной никто не стал. На радость почти рыдающей Мари, моя мачеха взяла ситуацию в свои нежные руки, проявив стойкость и ту материнскую заботу к ней, которой я никогда не ощущал от неё даже по отношению к себе.       Отдалиться друг от друга по щелчку пальцев также резко как и с сблизиться – это мы с Софи умели и практиковали на легендарном уровне сложности.       И я снова был ебучим мудаком, выброшенным за борт.       Я прекрасно понимал, что об аборте не может быть и речи. Мари Бутман – дочь обеспеченных родителей с хорошей родословной. Мне поставили ультиматум: «ребёнок родится», и строгость взгляда Софи в этом удушающем разговоре уносила всю почву из-под моих ног. Она тоже выступала за девушку, а я потерял всякого рода поддержку, хотя отчаянно в ней нуждался. Да, я облажался, я знал это. Но одиночество и изоляция от моей любимой женщины ударила по мне сильнее раскалённой кочерги.       Мы должны были сообщить её родителям и тут… Мари почему-то начала вести себя странно. Она брыкалась и отнекивалась, словно беседы в семьёй в таком вопросе можно было бы вообще избежать, а потому я не понимал её мотивов. В первые две недели паники брыкался и я, но после, немного погодя, успокоился и начал выяснять проблемы по мере их поступления. Я сам накосячил и сам должен был это исправить.       — Ты и сам приёмыш. Разве не знаешь как это трудно? Говорил же, что мечтаешь о детях. — упрекнула меня как-то Софи, когда я в очередной раз, отправившись «биться в закрытые ворота» в поисках её тепла, застал её за утренней тренировкой в тренажёрном зале.       — Но не в девятнадцать же… И не так, и уж тем более, не с ней. Я планировал расстаться, и ты знаешь об этом лучше всех.

***

      Полет в Австралию казался мне кошмарным сном и совсем не был похож на дорогу домой. Меня будто бы вырвали из родного дома и насильно вернули в чуждый мне крысятник, и неважно, что к приюту, взрастившему меня, я не планировал подходить даже на пушечный выстрел.       Знакомство с семьёй Бутман я взял на себя сам. Испортить репутацию Софи не входило в мои планы, но едва я переступил порог их дома, сразу понял в какое дерьмо я вляпался.       Я ожидал чего угодно: истерики, паники, криков и даже неприкрытой агрессии в свой адрес, вот только родители Мари были… Замечательными. Пробыв в их кругу всего две недели, я чётко осознал корни мягкого и нежного характера своей девушки. Столько тепла, нежности и комфорта мне не дарил никто и никогда, даже… Даже Софи, ведь, как бы я не хотел это признавать, но наши с ней отношения были смесью похоти и токсичной одержимости.       На меня никто не злился. Новость о беременности девятнадцатилетней дочери произвела настоящий фурор в их семье и наполнила дом настоящим счастьем. А я не успевал удивляться и переводить дыхание от резкой смены событий, бесконечных праздничных застолий и загородных поездок, которые родители Мари устраивали в нашу честь.       Я и сам не заметил, как круговорот событий из семейной, ранее незнакомой мне, суеты затянул меня туда, откуда уже не было выхода. Мне было весело. Нам… Было весело. Я хотел этого. Хотел семьи, хотел, чтобы меня любили, жалели и уважали, и вдруг начал получать эту любовь в избытке от абсолютно чужих мне родителей всего лишь за то, что обрюхатил их дочь. Я не думал сильно далеко, когда наслаждался этим, а когда уже очнулся…       — Значит, свадьба…              — Софи, я…       — Я тоже твой родитель.       — Да послушай же меня! Меня не спрашивали! Меня просто поставили перед фактом, я ничего не знал! Я хотел поговорить с ними, поговорить с Мари, но они…       — Почему ты передо мной оправдываешься?       Как мы к этому пришли? Почему каждый раз, когда мне удавалось дотянуться до тебя, Софи, ты отдалялась всё дальше, с каждым разом, увеличивая уровень сложности в наших, и без того непростых, отношениях?       Холод и отстранённый, расчётливый тон были сродни отрезвляющему отвару, и вся моя уверенность превращалась в пыль под тяжестью её взгляда. Я ненавидел себя за свою неосмотрительную халатность в банальной сексуальной практике и прекрасно осознавал, что ребёнок – не щеночек, соседским детишкам на воспитание его не отдать.       — Возможно, это тот выход, который нам и нужен, Феликс. — бесцветно рассуждала моя, как всегда безупречно выглядевшая, мать, лениво обводя закатный Тихий Океан на берегу нашего собственного дома немигающим взглядом.       — Нет, я… Я не хочу.       — Феликс. — я помню, как вздрогнул, когда она обратилась ко мне тогда. Помню её пронизывающие, голубые глаза с оттенком дождливой серости, отражающей её настроение. Помню, как от чувства безысходности сдавило где-то под ложечкой. Кажется, я даже сморщился тогда, уже догадываясь, какую очевидную истину я услышу из её мудрых уст. — Мари – замечательная девушка. Она – образец благочестия и порядочности. — каждое её слово звучало нежным приговором, от выполнения которого я просто не имел права отказаться. Я всегда следовал за Софи. И на тот момент моё тело охватил леденящий ужас в тридцати двухградусную жару от осознания того, что я уже подчиняюсь её воле. Я уже соглашаюсь жениться, если она этого хочет. — Именно такую семью ты заслуживаешь.       — Су-ка… — длинную паузу прервало лишь моё низкое, гортанное ругательство, вырвавшееся глубоко из недр моей тёмной души. Софи больше не говорила. И даже не смотрела на меня, когда я под видом банального почёсывания и потирания своего лица, прятал безмолвные слёзы и молча наслаждался последними мгновеньями общества той, кого я действительно любил до больного безумия.

***

      «Мисс Лоуренс, мне кажется, я беременна.»       Тошнит.       С того злополучного дня. Невыносимо тошнит.       Я совсем не могла есть. А съеденное на тот момент за мирным обеденным столом настойчиво попросилось наружу в ту же секунду. Я не помню как добежала до туалета под изумлённые взгляды Феликса, Мари и растерянно моргающий мне вслед персонал особняка.       Меня воротило от всего и даже любимые духи от Guy Laroche Fidji пахли цвелью и кошачьей мочой.       Из романтической мелодрамы с ощущением сказочности, которую я надумала себе сама, моя жизнь одним секундным кульбитом обернулась в кошмар наяву. Эфирный пузырь, удерживающий от суровой реальности жестокой жизни вдруг лопнул, окатив замечтавшихся нас волной ледяной воды и поспешил вернуть в реальность, оставив после себя лишь чувство беспомощности.       Вернуть в реальность меня.       'Мать.'       Мачеху, но менялся ли смысл?       Моё тело сдало позиции от одной отрезвляющей реплики именно в тот момент, когда я должна была собраться и действовать. Меня пугало чувство неопределённости впереди. Горький привкус утраты при вполне живом и здоровом Феликсе отдавал могильным душком, а мизерная надежда на счастливое будущее с ним безвозвратно ускользала сквозь пальцы, омрачая светлую часть моей жизни зловещей тенью.       Первым моим желанием стало нечто, бесспорно, незаконное. Я, переигравшая в военных и душевных мелодрамах и порой слишком сильно проникающаяся полученными мною ролями, хотела просто сделать так, чтобы девчонка исчезла из нашей жизни. Но мой желудок предпочёл диету внезапным убийствам.       Наверное… наверно, если бы в тот самый момент я стояла на ногах, Феликсу пришлось бы меня ловить. Хотя, навряд ли бы он успел, ведь услышанное одинаково шокировало нас обоих. Мы оба едва не выронили столовые приборы из рук, отзеркаливая бледность друг друга, и лишь в глазах Мари по неизвестной мне причине горел огонёк стоической решимости.       Я… не знала что сказать тогда. Привычные параметры спокойствия и уверенности исчезли без следа, а отразившаяся голая паника на лице, кажется, напугала Феликса ещё больше, чем сама внезапная новость.       Я… не справилась. Даже тогда, когда должна была стать опорой в таком… деликатном вопросе, как будущее моего сына, на которое я… о Боже, грешила сама. Я не смогла повести себя достойно, позорно сбежав из-за стола. Но уж лучше было потерять лицо, чем достоинство и выблевать стейк из любимого некогда королевского лосося прямо на стол.       С того дня я больше не притрагивалась к красной рыбе.       Я знала о чём ты думал тогда, Феликс.       «Давай убьём его.»       «Давай вынудим её избавиться от ребёнка.»       Но позже, немного успокоившись, одна лишь мысль об этом вгоняла меня в леденящий ужас. Сидя в одиночестве, с чрезмерным для женщины количеством виски на голодный желудок, я прокручивала эти мысли в своей голове часами напролёт. Снова и снова, подбирая лучшее решение, но… его не было, понимаешь? Я ни за что не позволила бы тебе и себе совершить этот безумный шаг.       Потому что он… твой, Феликс.       Часть тебя.       Что-то, несомненно, прекрасное, и колющая боль под левой грудью от бесконечного чувства брошенности и отчаяния, никогда не помешает мне обнять его, когда он родится. Также явно, как я обнимала собственные колени, заглушая зловеще громкой музыкой рвущийся наружу рёв раненой самки, потерявшей свою пару в развалившейся стае.       Я поклялась себе быть сильной. Выдержать всё и не сломаться ради тебя, ведь я понимала, что такое будущее идеально подойдёт тебе.       Я уже своё отжила – абсурдная мысль в двадцать девять, но на своём веку мне слишком много раз в неделю хотелось повеситься.       — Чан…       — Ты звонишь мне только когда ревёшь, заметила? Начинаю обижаться.       Я давно ему не звонила, но он и не требовал моего внимания вне работы. Я просто знала, что он есть у меня всегда, а он… вряд ли мог положиться на меня, но точно питал ко мне тёплые, чувства и был кем-то вроде «папочки», решая все мои проблемы, когда мне хотелось включить трёхлетнего ребёнка и просто плакать.       — Бан Кристофер Чан, частный психолог Софи Лоуренс у телефона.       — Пф-ф-ф…       — Так что хотела?       — Вообще-то мне нужна твоя помощь.       — Вообще-то я весь во внимании.       — Поможешь мне… — для него в данной просьбе, наверное, не было ничего необычного. А у меня под ногами рушился весь мир. — Устроить свадьбу?

***

      А у меня рушился буквально перед глазами.       Всё, во что я верил, всё на что я надеялся словно исчезло под невидимым, не пересекаемым куполом, и я подсознательно чувствовал, что мне нельзя биться туда и умолять впустить меня обратно.       А я — пиздец как хотел обратно.       Подготовка к свадьбе прошла для меня словно в тумане. Я ощущал себя потерянным ёжиком без собственного мнения и с абсолютным похуизмом ко всему происходящему. Да, Софи старалась для меня, взяв организацию в свои руки и ввалив колоссальную сумму денег в организацию празднества, доказывая, что яиц и денег у неё явно больше, чем у семьи, претендующей на её сыночка. Но камон, кому не насрать на то, кремовые ленточки украшают цветочные композиции вдоль выездной арочной церемонии или же розовые?       Я выступал за чёрные. Мне прилетел материнский лещ.       Я наслаждался временем, которое проводил с Софи в последние дни нашего общего счастья, но уже пытался свыкнуться с мыслью, что мне будет нельзя её даже мельком касаться. А я ебать как хотел её трогать, у меня была ломка, и мне похуй – осуждайте.       Да, я был без пяти минут женат на очаровательной девушке, носившей моего ребёнка, но моё сердце пускало слюни всё ещё на ту, о которой мне было не дозволено даже думать в неприличном ключе в приличном обществе.       Я был уверен, что она тоже тосковала по мне, но держалась стойко и сдержанно, вполне в её стиле. Единственным красным флагом в её состоянии был объективно хреновый внешний вид по утрам без косметики. А ещё она сильно исхудала.       И я ненавидел реальность за то, что не могу её изменить. Мы оба её ненавидели. А навязчивая идея сбежать всё чаще и чаще посещала мою ебанутую голову.       — С днём рождения, Феликс. — я едва ли не выронил гранатовый сок, когда Софи в здании рядом с церемониальной площадкой, в маленькой комнате отдыха, где я переодевался в свой свадебный костюм, обняла меня сзади.       — Ахуенный день рождения, мам. Можно мне домой?       Очевидно, было нельзя. Точнее, да, но уже в свой. Она даже квартиру нам купила. Как мать она состоялась во всех отношениях, но трахать мне нравилось её гораздо больше.       — Вы сами выбрали такую дурацкую дату, меня-то не вини. — мне было тепло ощущать её объятия с привкусом горькой желчи на языке. Я не хотел, чтобы Софи выпускала меня, но я знал, что сегодня я в последний раз смогу рассчитывать на её нежную любовь.       — Прости, я… Я просто не люблю его, ты знаешь. Хотел, чтобы все дерьмовые дни были в один день.       Шумный вдох шампуня из моих, гелем уложенных, волос, раздавшийся у самого уха, едва не заставил мои ноги подкоситься. Я всегда храбрился перед ней, отыгрывал кого-то властного и достойного её внимания.       Но в тот день мне хотелось рыдать, подобно сопливой девочке.       — Как и обещала, твой голубенький Koenigsegg Regera на подземной парковке в личном гараже.       «И я бы выебал тебя в нём.»       — Ты же уже купила нам квартиру. Зачем?… — я не оборачивался и не смотрел на неё, скромно наслаждаясь нежным дуновением едва уловимого воздуха из её губ по чувствительной ушной раковине. Я просто знал, что стоит мне увидеть её сногсшибательный вид, я либо сорвусь, либо упаду ей в ноги, умоляя забрать меня домой.       — Квартира на свадьбу, а суперкар на день рождения. Что тебе… — я вдруг почувствовал, как кольцо из тонких рук на моей груди стало напряжённым. — Что с твоим парфюмом?       Чего?       — В смысле? — я действительно не понял, но волнение, волнами исходящее от её тела, ощущал всеми фибрами. — Это Kilian, ты сама выбирала.       — А… Д-да… — меня резко выпустили и я не мог сдержать беспокойство, обернувшись и встретив её сконфуженный взгляд, направленный куда-то сквозь меня. Софи была такой красивой в… холодок пробежался по моим венам, когда я уловил схожесть её сегодняшнего образа с тем, что я увидел будучи шестнадцатилетним пацаном. Костюм немного отличался, был наряднее и соответствовал случаю, но… Снова чёртов белый костюм и опять чёрный топ, как в первую нашу встречу. И я бы засомневался в своём дурацкои предположении, если бы на её медовых ключицах не красовалось то же самое золотое массивное колье.       Для неё это не было празднеством в привычном понимании. Для неё это было прощанием и попыткой переиграть всё сначала.       — Ты бледная. — еле выдавил из себя я тогда, подавляя собственные чувства.       — Подготовка была тяжёлой. — коротко ответила мне тогда Софи, но я не поверил ей ни на мгновенье.       Софи раздражали любимые запахи, а упомянутый вскользь мой собственный парфюм навёл меня на мысль: она перестала пользоваться собственным. Я предложил ей сок, но она поморщилась. Согласилась лишь на воду, а на наводящие вопросы отвечала скомкано и даже немного озлобленно.       Кстати, если уж быть честным, я вообще не видел, чтобы она нормально ела в течение этого месяца.       Что происходит?       Это всё стресс?

***

      А у меня вообще было время думать об этом? Но я теперь не мог думать вообще ни о чём другом.        Согласно глупым общепринятым традициям. Не то чтобы я хотел, но осознание, что брачная клетка из бесконечных обязательств уже не за горами, сдавливало виски всё сильнее, а рядом была лишь та, кого я на самом деле любил, но терял на глазах.       Стоя у алтаря, в присутствии священника и формальном ожидании своей нежной невесты, я не мог отпустить мысль, что что-то не так.       Мари, что была беременна, бесконечно тащила меня в постель, отлично выглядела, цвета и пахла, что немного... не соответствовало её положению.       В то же время Софи, с которой я всё ещё мог позволять себе проводить время, угасала с каждым днём всё сильнее, словно что-то мощное выкачивало из неё жизненную силу.       Я бы списал это на стресс. Списал бы, правда… но я… не хотел.       Мари выглядела потрясающе.       Её чуткий и заботливый характер подчёркивался воздушным образом пышного брендового платья, а в глазах горел озорной огонёк.       Меня тошнило. Всё было, чёрт возьми, не так, а мои пугающие догадки скручивали в одну бесполезную кашу всю смесь из органов моей брюшной полости.       М-да. Я беспокоился о Софи, но не помнил, когда ел сам.       — Я не слепая, Феликс. Я вижу... — я не слушал священника, полностью поглощённый своими мыслями, а потому перевёл на Мари растерянно-вопросительный взгляд.       Она ничего мне не ответила на мой взгляд, лишь встала ровнее, а её поза сильно напряглась, да так, словно она готовилась бежать марафон.       Я нахмурился и бросил напряжённый взгляд на священника, когда он затих и все гости вместе с ним.       «Есть ли обстоятельства, что могли бы воспрепятствовать этому союзу?»       Да, чёрт возьми.       Я трахал свою мачеху и мне не стыдно.       И, наверное, мне стало немного легче, когда я произнёс этот протест хотя бы в своих мечтах перед именем того самого Господа, в которого я не верил. Моя кривая ухмылка не ускользнула от священнослужителя. И я, наверняка, расстроил своим поведением Мари…       Мари?..       — Поскольку с обеих сторон не было указано ни на что из того, что могло бы воспрепятствовать этому браку, я спрашиваю вас, Феликс Ли, готовы ли вы взять в жёны Мари Бутман? Обещаете ли вы перед лицом Господа любить, уважать её и…       — Да-да…       Быстрее, пожалуйста. Не хочу, чтобы она смотрела на этот пиздец.       Священник немного опешил от моей наглости, но я был богатым мамкиным мажором, делал что хотел. И он, наверное, подумал также.       А вот, что Мари подумала, я вообще не понял. Её мимика, поза, натянутая улыбка были чем-то дежурным. И ей, кажется, было вообще наплевать на то, что я вёл себя как поселений мудак.       — Мари Бутман, готовы ли вы…       — Не утруждайтесь, потому что НЕТ.       Первое, что я сделал — это переглянулся с не менее ошалевшей Софи.       Секунда.       Вторая.       Мой мозг слишком медленно воспринимал происходящее, когда моя невеста, вдруг шепнув мне в лицо "С днём рождения, Феликс" понеслась прочь.       Меня только что бросили у алтаря.       Но я не мог сдержать маниакальную улыбку восторга, даже и не пытаясь бежать следом за удаляющейся вдоль красного парадного ковра фигурой Мари в её пышном платье.