Один шанс из миллиона: Наташа

Ночной город был очень красив. На ясном небе отчётливо виднелись звёзды, луна поднялась высоко над Нью-Йорком. Оливия идёт одна по пустым улицам, возвращаясь на базу. Она избавилась от Виктора, а значит на сегодня была свободна. Она завернула в парк. Немного прошлась и села на лавочку. На неё нахлынули воспоминания, когда они с Нат только познакомились, то часто приходили сюда погулять и сидели именно на этом месте. Наташа бросала монетку в фонтан, чтобы вернуться снова. И они возвращались. Но на этот раз Оливия одна. Романофф при этом говорила: — У нас такая работа, никогда не знаешь, что будет завтра. Миллс услышала шум в кустах позади. Она повернулась посмотреть, это оказался маленький серый котёнок. Оливия подошла ближе к нему и присела рядом. Она подняла его на руки и принялась гладить по мягкой шёрстке. Просидев так пятнадцать минут, она поняла, что котёнок спит. Не решившись его будить, она встала, всё ещё держа его, и направилась в сторону базы. *** — Оливия, можно? — Ванда постучала в дверь, а после приоткрыла её. Ванда застала Миллс в одних джинсах и топе, сидящую в углу комнаты и усердно что-то делающую. Услышав шаги, Оливия обернулась. — Я не помешала? — Максимофф внимательно изучала лицо девушки напротив, замечая мешки под глазами и опухшее лицо. — Нет. Ты что-то хотела? — Да. — Ванда присела на край кровати, наблюдая за тем, как Оливия наклонилась и подняла ножи с пола, на котором сидела минуту назад. — И что же? — убрав ножи под подушку и присев рядом с подругой спросила Миллс. — Поговорить. — У меня нет на это времени. — В таком случае тебе придётся найти на это время. — настаивала на своём Ванда. — Ладно. Давай только быстрее. — Хорошо. Я хотела попросить тебя кое о чём, но вижу, что это подождёт, — ещё раз окинув её изучающим взглядом, Максимофф продолжила — Оливия, скажи мне, когда ты последний раз спала более трёх часов? Ответа не последовало. — Вот чем ты была вчера так занята, что вернулась только в четыре часа ночи? Ты хотя бы легла спать потом? — Нет, — немного помедлив, ответила Миллс — Я не ложилась. — Оно и видно. — взглядом Ванда указала на зеркало. Оливия встала и подошла к нему. Она поняла, что имела ввиду Максимофф. Отражение и правда выглядело просто ужасно. Мешки под глазами, опухшее лицо, неясный взгляд и просто измученный вид, будто она пыталась переплыть весь тихий океан. — Да, ты права. — Оливия открыла дверь в ванну, чтобы привести себя в порядок, как оттуда выбежал маленький котёнок. — Кто это у нас? — Ванда вскочила и подошла в пушистику. — Я вчера нашла его в парке, он уснул у меня на руках, не стала его будить. — безразлично говорила Оливия из ванной. — И как его зовут? — Я ещё не думала над этим. — Миллс наконец появилась в поле зрения. — Так о чём ты хотела меня попросить? — Не думаю, что сейчас подходящий для этого момент. — сказала Ванда и ушла, скрываясь в коридоре. *** Оливия шла по улице, погруженная в свои мысли. Пасмурная погода в начале зимы будто отражала её внутреннее состояние. Небо было затянуто серыми облаками, сквозь которые едва пробивались слабые лучи солнца. Лёгкий морозец покусывал щёки, а холодный воздух обжигал лёгкие при каждом вдохе. Пар изо рта клубился вокруг лица, словно дымка, добавляя к общей картине ощущение отчуждённости от окружающего мира. Она чувствовала себя опустошённой, но внутри неё кипела ярость. Это было странное сочетание эмоций — пустота и одновременно буря. Оливия смотрела под ноги, избегая встречных взглядов прохожих. Её руки были глубоко засунуты в карманы пальто, пальцы сжаты в кулаки. Она была зла на весь мир, на саму себя, на несправедливость жизни. В голове крутились обрывки мыслей, обвинений, сожалений. Кажется, этот день никогда не закончится. Каждый шаг давался ей с трудом, как будто она тащила за собой невидимый груз. Туман сгущался, окутывая всё вокруг, создавая иллюзию, что она идёт одна среди этой бесконечной серости. Оливия хотела кричать, выплеснуть всю свою злость наружу, но вместо этого лишь сильнее сжимала зубы, пытаясь удержать эмоции внутри. Ей хотелось, чтобы кто-то понял, услышал её, но в то же время она отталкивала всех, боясь снова испытать боль. Этот замкнутый круг истощал её силы, оставляя только усталость и раздражение. Но даже в этом состоянии Оливия продолжала идти вперёд, потому что другого выхода у неё просто не было. Миллс остановилась перед театром, уставившись на его величественные двери. Пар продолжал вырываться из её груди, словно облачко гнева, поднимающееся в холодное зимнее небо. Она стояла неподвижно, глядя на здание, которое теперь казалось чужим и холодным, несмотря на яркие огни, горящие внутри. Её взгляд был прикован к массивным дверям, и она почти физически ощущала, как тянет её обратно в тот день, когда они с Романофф пришли сюда на празднование дня рождения Наташи. Но вот она стоит сейчас одна, в этом холодном тумане, и вся та легкость исчезла без следа. Теперь каждый вздох напоминал ей о том, сколько всего изменилось. Её сердце билось медленно, тяжело, как будто оно тоже застыло в этом зимнем воздухе. Гнев, который она так долго сдерживала, начал подниматься изнутри, словно лавина, готовая обрушиться на кого угодно. Она закрыла глаза, стараясь справиться с нахлынувшими эмоциями. Внутри всё дрожало от напряжения, но снаружи она оставалась холодной и неподвижной как статуя. Только пар изо рта выдавал её внутреннюю борьбу. Оливия знала, что нужно двигаться дальше, но в этот момент ей казалось, что ноги приросли к земле. Ей хотелось вернуться назад, в те дни, когда всё было проще, когда надежда ещё жила в сердце. Но прошлое осталось позади, и впереди был только туман, скрывающий неизвестность будущего. Сейчас Оливия стояла и ждала, хотя разум говорил ей, что ждать нечего. Но где-то глубоко внутри теплилась слабая искра надежды, что вдруг дверь откроется, и там появится Наташа, такая же живая и сияющая, как тогда. Оливия представляла, как бы они снова взялись за руки, как бы вернулись на базу, продолжая разговор, начатый много лет назад. Но реальность неумолимо возвращалась. Дверь театра оставалась закрытой, а холодный ветер пронизывал до костей. Оливия понимала, что это всего лишь фантазия, что прошлого уже не вернуть. Но эта мысль причиняла такую боль, что она готова была остаться стоять тут вечно, надеясь на чудо, которого больше не будет. Оливия продолжала стоять у входа в театр, полностью поглощённая своими мыслями. Холодный зимний воздух постепенно проникал сквозь одежду, но она этого почти не замечала. Пар, вырывающийся изо рта, завораживал её, создавая иллюзию, что она дышит жизнью, хотя внутри её царил мрак. Эта странная тишина, которую приносило наблюдение за собственным дыханием, дарила ей какое-то иллюзорное спокойствие. Мир вокруг замедлялся, и единственное, что имело значение, — это мгновения, когда её выдох превращался в лёгкое облачко пара. Прохожие бросали на неё любопытные взгляды, недоумевая, зачем эта молодая девушка так долго стоит на одном месте, устремив взор на здание театра. Некоторые ускоряли шаг, проходя мимо, другие останавливались на секунду, пытаясь понять, что происходит. Но для Оливии всё это было неважно. Её сознание отключилось от внешнего мира, оставив лишь воспоминания и боль. Здание театра перестало существовать для неё как физический объект. Оно превратилось в символ утраченного времени, когда счастье ещё было возможным. Взгляд её стал стеклянным, отсутствующим. Время шло, но она не замечала этого. Постепенно начало темнеть, но Оливия не собиралась уходить. Возвращение домой означало возвращение в реальность, где нет Наташи, где всё напоминает о потере. Свет уличных фонарей мягко освещал её лицо, придавая ему загадочное выражение. Она не могла уйти, потому что каждое движение отдаляло её от того единственного момента счастья, который остался в её памяти. Боль была невыносимой, но именно она удерживала её на месте. Ведь пока она стояла здесь, пока она вспоминала, Наташа была рядом, пусть даже в воспоминаниях. Холод начинал пробираться сквозь одежду, проникая в самые глубокие слои одежды. Морозец кусал кожу, вызывая лёгкую дрожь, которая пробегала по телу. Но Оливия не двигалась. Напротив, она почти наслаждалась этим ощущением. Боль от холода казалась ей заслуженным наказанием за ту боль, которую она испытывала внутри. Это было своего рода мазохистское удовольствие — чувствовать, как тело замерзает, как конечности начинают терять чувствительность. Казалось, что физическая боль может заглушить ту душевную муку, которая разрывала её на части. Она словно пыталась убедить себя, что если терпеть достаточно долго, то, возможно, станет легче. Или, по крайней мере, она перестанет чувствовать вообще что-либо. Каждая минута, проведённая на холоде, усиливала эту странную смесь боли и удовлетворения. Ощущение ледяного ветра на лице напоминало ей о реальности, но в то же время позволяло отвлечься от тягостных мыслей. Её дыхание стало реже, она начала чувствовать, как губы немеют, но это было неважно. Главное — оставаться здесь, в этом месте, где ещё можно было почувствовать связь с прошлым, с теми счастливыми мгновениями, которые остались навсегда запечатлёнными в её памяти. Оливия не осознавала, насколько опасно её поведение. Она была захвачена своей внутренней борьбой, своим желанием хоть немного облегчить страдания. Холод становился её союзником, позволяя ей забыться, пусть даже ненадолго. Спустя некоторое время, когда холод окончательно проник в каждую клеточку её тела, Оливия наконец сделала первый шаг. Он был медленным, неуверенным, словно её ноги сами решали, куда идти. Шаг за шагом она отходила от здания театра, оставляя позади не только место, связанное с памятью о Наташе, но и ту часть себя, которая цеплялась за надежду на невозможное. Её движения были вялыми, почти вразвалочку. Она не спешила, ведь куда торопиться? Дом, который раньше был местом тепла и уюта, теперь казался пустым и холодным, как и её душа. Каждый шаг отдавался эхом в её сознании, напоминая о том, что жизнь продолжается, независимо от того, хочет она этого или нет. Пар изо рта всё ещё поднимался, но теперь он был редким и слабым, как и её воля к сопротивлению. Оливия шла вперёд, не зная, куда приведёт её путь. Она просто двигалась, потому что стоять на месте больше не было сил. Возможно, это было началом нового этапа в её жизни, этапа принятия и смирения. Но сейчас она не думала об этом. Сейчас её мысли были заняты только одним — как пройти следующий метр дороги, как сделать следующий шаг. Туман, который окутывал город, словно обнимал её, давая ощущение уединённости и защиты. Никто не мог увидеть её слёз, никто не мог услышать её тихого стона. Оливия уходила прочь, оставляя за спиной кусочек своей души, оставленный у дверей театра. Оливия вытащила наушники и включила музыку. Голос певца наполнил её уши, и первые строки песни начали звучать. Эти слова отозвались в её душе, как эхо давно забытых чувств. Воспоминания о Наташе вновь нахлынули на неё, словно волна, захлестнувшую с головой. Оливия продолжала идти, не замечая ничего вокруг. Музыка и слова песни стали единственным, что имело значение в этот момент. Каждый шаг казался ей последним, как будто она действительно покидала что-то важное, что-то, что нельзя вернуть. Слова песни резонировали с её внутренним состоянием, усиливая чувство потери и тоски. Одинокая слезинка стекала по лицу, но она не пыталась её остановить. Оливия чувствовала, как эти строки отражают её собственные мысли и чувства. Она не могла выразить словами ту боль, которую испытывала. Вся её жизнь теперь казалась пустой, лишённой смысла без Наташи. Но музыка продолжала звучать, ведя её вперёд, помогая ни остановиться, ни упасть духом. Оливия представила, как снег покрывает землю, стирая все следы, оставляя только белую пустыню. Так и её память постепенно стирала моменты, проведённые с Наташей, оставляя только боль и пустоту. Она продолжала идти, не обращая внимания на людей вокруг. Её шаги становились всё тяжелее, но она не сдавалась. Музыка поддерживала её, помогая бороться с отчаянием. Вскоре Оливия дошла до базы. Ни с кем не здороваясь, она направилась к себе в комнату. Петляя по многочисленным коридорам она наткнулась на Ванду. Миллс хотела пройти мимо, но та её остановила: — Постой. Помнишь я хотела с тобой поговорить? Вместо ответа Оливия просто медленно кивнула. – Я хочу попросить тебя кое о чём… — осторожно начала Максимофф. — Говори уже, Ванда. — Ты можешь съездить к Елене? — Что за Елена? — Миллс вопросительно подняла бровь. – Елена Белова. Осознание ясно отразилось на лице девушки: она сжала челюсти, а взгляд стал более холодным. — И зачем же мне это делать? В чём мой интерес? — У неё есть кое-что для тебя. Это от Наташи — Ванда пыталась понять какие эмоции сейчас чувствует Миллс — А как только ты вернёшься, я покажу тебе нечто важное. — Я выезжаю, вернусь через два дня. — Оливия зашагала к себе в комнату. Девушка взяла с собой небольшую спортивную сумку, собрав только самое необходимое. Также она прихватила пару ножей и пистолет. Мало ли, что может произойти? Примерно через 10 часов езды на автомобиле Оливия добралась до Огайо. Миллс подъехала к нужному дому и вышла из машины, направляясь к двери. Она позвонила в звонок и через пару мгновений перед ней показалась сама Елена. — Привет — Белова натянуто улыбнулась. — Давай сразу к делу. — девушки зашли в дом. Они подошли к комнате Нат, Елена вошла, а Миллс так и осталась стоять у двери комнаты. — Что-то не так? — поинтересовалась Белова. — Много чего не так. — Лив… — девушка сделала шаг к Миллс. — Не называй меня так! — Оливия ответила чуть громче, чем ожидала — Просто отдай мне уже то, за чем я здесь. — Ладно — Елена понимала причину такого отношения к себе со стороны Миллс и не стала продолжать этот диалог. Из шкафа она достала небольшую коробочку и отдала её Оливии — Это от Наташи. — тихо сказала она и Миллс направилась к выходу. Всё, чего она сейчас хотела — это уехать отсюда как можно скорее. На пороге она столкнулась с Алексеем и Мелиной. «Блеск! Только их мне не хватало, — думала девушка — можно было догадаться, что Елена будет жить с родителями.» — Оливия! — воскликнул Алексей, раскрывая руки, чтобы обнять девушку — Рад тебя видеть! Миллс, не желая вести глупых разговоров с ним, кивнула и быстрым шагом подошла к машине. Недоумевающий Алексей переводил взгляд с Мелины на Оливию, которая уже отъезжала, и обратно. Доехав до ближайшего супермаркета, она оставила машину на парковке и направилась за сигаретами. Через несколько минут она вернулась и, приоткрыв окно, закурила. Едкий запах сигарет быстро распространился по салону авто. Наконец, Оливия достала из кармана ту самую коробочку, которую ей передала Елена. Открыв её, она сразу заметила цепочку Наташи с кулоном в виде стрелы. Миллс вспомнила, как когда-то Клинт подарил его Романофф. «Кажется это был подарок на её день рождения» — подумала девушка. Под аксессуаром была, сложенная несколько раз, бумажка. Она развернула её и прочитала: Оливия, Моя душа разрывается от боли при мысли о том, что больше не смогу увидеть твоего лица, услышать твой смех или почувствовать тепло твоей руки в своей. Любовь, которую я питаю к тебе, столь велика, что порой, кажется, будто она готова разорвать меня изнутри. Каждый миг, проведённый вдали от тебя, ощущался как вечность, и теперь, когда я знаю, что нас ожидает разлука, я чувствую, как внутри меня поднимается волна отчаяния и горя. Мы оба знали, что однажды этот момент наступит. Мир, в котором мы живём, полон опасностей, и иногда приходится делать трудный выбор. Но знаешь, что самое страшное? То, что я понимаю: это неизбежно. Я должна отправиться на Вормир, потому что другого пути просто нет. Я не могу позволить себе отступить, ведь на кону стоят судьбы миллионов людей… и твоя судьба тоже. Прости меня, Оливия. Прости за ту боль, которую я причиняю тебе своим уходом. Знаю, что ты будешь винить себя, но помни: это моё решение, и никто другой не ответственен за него. Я делаю это ради тебя, ради нашего будущего, ради всего, что мы строили вместе. Я люблю тебя, Оливия. Люблю так сильно, что готова пожертвовать собой ради нашей любви. Пусть наши воспоминания будут светом, который поможет тебе пройти через эти тёмные времена. Ты всегда будешь в моем сердце, и я надеюсь, что однажды мы снова встретимся, хотя бы в мечтах. Прощай, моя единственная любовь. Помни, что я всегда буду рядом с тобой, даже если физически меня уже не будет. Твоя Наташа Оливия сидела за рулем своего старенького автомобиля, стоящего на краю пустынного паркинга возле магазина. Её куртка была расстёгнута чуть больше чем наполовину, а волосы небрежно собраны в хвост. Взгляд её был устремлён в окно, где клубы дыма от сигареты медленно растворялись в сумеречном воздухе. На лице Оливии читалась усталость, а глаза были пусты, будто лишены всякой искры жизни. Этот день оказался особенно тяжелым, и она ощущала, как накопившееся напряжение и раздражение буквально разрывают ее изнутри. Все вокруг казалось мрачным и безжизненным, и Оливия не видела смысла бороться с этим состоянием. Прошёл уже не один месяц после того, как Наташа ушла, и Оливия осознавала, насколько сильно изменилась. Она стала жёстче, холоднее, почти безразличной к тому, что происходит вокруг. Порой ей даже нравилась эта новая версия себя — бесчувственная, самодостаточная, готовая выдержать любые удары судьбы. Однако в глубине души она понимала, что это всего лишь маска, за которой скрывается глубокая боль и разочарование. В кармане куртки лежало письмо от Наташи. Оливия перечитывала его снова и снова, пока каждая строчка не отпечаталась в памяти. В письме Наташа говорила о своих чувствах, о том, что её уход был обдуманным и неизбежным. Она умоляла Оливию не винить себя и продолжить жить дальше. Но Оливия не могла принять эти слова близко к сердцу. Она была сломлена, и никакие уговоры не могли вернуть её к прежней жизни. Она знала, что Наташа хотела для нее самого лучшего, но теперь будущее представлялось ей мрачным и безнадёжным. Оливия потушила окурок в пепельнице и сделала глубокий вдох. На миг ей показалось, что она уловила аромат духов Наташи, но это было лишь воспоминание. Оливия взглянула на своё отражение в зеркале заднего вида и едва узнала себя. Ей хотелось кричать, выпустить все накопившиеся эмоции наружу, но вместо этого она просто отвела взгляд и завела мотор. Автомобиль медленно покатился вперед, оставляя позади пустую парковку и свои мрачные мысли. Оливия понимала, что впереди её ждут новые трудности, но сомневалась, готова ли она их встретить. Та Оливия, которая существовала до ухода Наташи, осталась в прошлом, и возврата к ней уже не будет. В этом она была уверена. *** — Ванда! — кричала Оливия, входя в базу. Максимофф вскоре подбежала к Оливии. Миллс грубо схватила девушку за руку и потащила на другой конец здания, чтобы никто не слышал их разговора — Что ты делаешь? — пыталась сопротивляться Ванда. — Почему ты мне раньше не сказала?! — Миллс резко выпустила руку Максимофф из своей крепкой хватки. — Вот поэтому! — выдохнула Ванда, накрывая глаза руками — Посмотри что с тобой стало! Если бы я рассказала об этом сразу, ты погрузилась бы в ещё большую печаль, а значит не смогла бы помогать нам на миссиях. А сейчас… Я вижу, что рассказала слишком поздно. Ответа не последовало, Миллс лишь отрешённо наблюдала за действиями Ванды. — Ты изменилась. — в этом предложении Оливии показались нотки ненависти и усталости. — Я ухожу. — Миллс резко развернулась и помчалась прочь. — Оливия… Стой. — Максимофф достала телефон, набирая номер Елены. Через несколько гудков послышался голос: — Привет. Вы поругались? — Да. Что у вас произошло? — Это давняя история, потом расскажу, хорошо? — Нет уж, я хочу всё узнать сейчас. — настаивала на своем Ванда. — Ладно. Это было через немного после того, как Оливия присоединилась ко Мстителям. Они с Наташей стали проводить много времени в свободное время и брали общие миссии. Как ты знаешь, я против того, чтобы Нат была в вашей команде, это опасно и я не хотела потерять её. А Оливия, наоборот, поддерживала её в этом. Ну, это краткий пересказ наших взаимоотношений. — Да уж. *** Оливия отворила дверь своей квартиры с осторожностью, словно ожидая, что её встретит что-то враждебное. Замок повернулся с тихим щелчком, и она переступила порог, оставляя за собой стерильную атмосферу базы Мстителей. Здесь всё было другим — непривычно тихим и неподвижным. В отличие от того, что она ожидала, не было беспорядка, скорее наоборот, в квартире царила стерильная пустота, как будто здесь давно не было живой души. Пыль покрывала мебель тонким слоем, призрачным саваном давно забытых воспоминаний. Воздух был затхлым и душным, словно застоявшимся в ожидании её возвращения. Оливия прошла в гостиную, застыв на пороге. Всё было на своих местах, как будто она просто вышла на несколько минут. На полках аккуратно стояли книги, на столе лежал нераскрытый блокнот, а на стенах — фотографии Наташи. Она не прикасалась к ним, но не отводила от них взгляда. Они словно стали напоминание. О забытой прошлой жизни, упрёком и одновременно свидетельством той силы, которую она потеряла. Она открыла окно, но вместо свежего воздуха в комнату ворвалась уличная гарь, пропитанная выхлопными газами и гулом города. Она закрыла окно с раздражением, словно пытаясь оградиться от всего мира. Ей хотелось тишины, но она не могла её получить. На кухне холодильник был пуст, как и ожидалось, но Оливия не собиралась его заполнять. Она просто достала из шкафчика пачку сигарет и зажигалку, зная, что это станет её спасением на ближайшее время. Её движения были резкими и нервными, она, словно по привычке, достала из пачки сигарету, сжала её в пальцах, и небрежно поднесла к губам. Зажигалка щёлкнула, и маленький огонек оживил её лицо, озарив суровое выражение и напряженно сжатые челюсти. Она прикурила сигарету и сделала глубокую затяжку, вдыхая едкий дым. Он обжёг её горло, но ей это нравилось. Едкий вкус никотина и запах горелой бумаги как будто заглушали её внутреннюю боль. Дым медленно расползался по комнате, окутывая её, словно саваном. В этот момент она почувствовала, как её гнев и раздражение, скопившиеся в ней, уходят вместе с дымом. Она выдыхала дым медленно, словно выдыхая всю свою ненависть и обиду. Оливия опустилась на диван, чувствуя, как тело напряжено от бессознательного напряжения. Ее мысли были хаотичными, полными горьких воспоминаний и обиды. Она злилась на себя за свою слабость, за то, что не смогла защитить Наташу, за то, что позволила этой потере сломить её. Она злилась на Мстителей, которые, по её мнению, так легко продолжили жить дальше. Она злилась на весь мир, который несправедлив и жесток. Сигарета дымилась между её пальцами, пепел медленно опадал на пол, словно символ того, как её жизнь распадается на части. Она сделала ещё одну затяжку и выдохнула дым в потолок, наблюдая, как он медленно рассеивается в воздухе. Она закурила ещё одну, а затем ещё одну, и ещё. Пачка быстро пустела, и пепельница на подоконнике начинала наполняться окурками. Она курила, чтобы не думать, чтобы не чувствовать, чтобы не помнить. Дым был её щитом от реальности, её временным убежищем от невыносимой боли. Она провела вечер в полумраке, лишь изредка зажигая лампу. Она смотрела на потолок, на фотографии Наташи, на разводы пыли на полках, но ничего не видела. Её сознание было заполнено лишь гулом гнева и обиды, и она чувствовала, как эти эмоции разрывают её изнутри. Она была в ловушке своего собственного разума, в ловушке своей собственной боли. Оливия уснула на диване, так и не переодевшись. Она знала, что завтра будет такой же день, как и сегодня. И она ничто не могла с этим поделать. За ночь Оливия практически не сомкнула глаз. Она просыпалась несколько раз, вся в поту и в объятьях мрачных сновидений, в которых Наташа звала её по имени, а потом исчезала, оставляя её в одиночестве. Когда ранний свет забрезжил за окном, она чувствовала себя разбитой и опустошённой. Она потянулась за пачкой сигарет, которая лежала на кофейном столике, но не смогла найти зажигалку. Она выругалась, ища её по всему дивану, а потом нашла её, валяющейся под креслом. Она прикурила, сделала глубокую затяжку и снова выдохнула едкий дым в затхлый воздух комнаты. Телефон на тумбочке завибрировал. Оливия раздраженно глянула на экран, ожидая увидеть сообщение от Ванды или Елены, но вместо этого высветилось имя, которое заставило её на мгновение замереть: «Лиза». Это была её младшая сестра, с которой Оливия практически не общалась с тех пор, как стала частью Мстителей. Работа, миссии, постоянная опасность — всё это заставило её отдалиться от семьи. Теперь, в её нынешнем состоянии, она чувствовала себя ещё более чужой и далёкой от них. Она колебалась, глядя на звонок, пока он не перешёл на голосовую почту. Оливия с силой отшвырнула телефон на диван, не в силах справиться с нахлынувшими эмоциями. Зачем Лиза звонит ей сейчас, когда она находится на самом дне? Через несколько минут телефон снова завибрировал. Оливия тяжело вздохнула и взяла трубку. Она нажала на кнопку ответа, с раздражением поднеся телефон к уху. — Да? — резко произнесла она, стараясь скрыть дрожь в голосе. — Оливия? — в трубке раздался робкий голос Лизы. Он звучал как-то неуверенно, с примесью волнения. — Это ты? Я не ошиблась номером? — Да, это я, — проворчала Оливия, делая очередную затяжку. — Что тебе нужно? — Прости, если я не вовремя, — продолжала Лиза, не обращая внимания на её раздражение. — Просто… Просто я хотела узнать, как у тебя дела. Оливия фыркнула, выпустив облако дыма. — Ты звонишь, чтобы узнать, как у меня дела? Серьёзно? После всего этого времени? В трубке повисла тишина, а затем Лиза проговорила тише: — Да, я знаю, что мы давно не общались. Это моя вина. Я просто… я скучаю по тебе, Оливия. Я волновалась о тебе. Оливия прикрыла глаза, стараясь не дать эмоциям взять верх. Она чувствовала себя как в ловушке. Она знала, что заслужила этот гнев сестры. И знала, что беспокоит её состояние, но не могла пересилить себя и быть с ней доброй. — Не стоит волноваться, — грубо ответила она. — У меня всё отлично. Работаю, живу, как и все остальные. — Но я слышала… кое-что, — осторожно произнесла Лиза. — Я слышала, что ты ушла из Мстителей. Я не знаю, правда ли это, но… Мне показалось, что это не похоже на тебя. Оливия резко выдохнула, выпустив ещё одно облако дыма. — Ну и что? Я передумала. Нашла себе другое занятие. — Оливия, пожалуйста, не будь такой, — умоляла Лиза. — Я знаю, что ты переживаешь что-то плохое. Пожалуйста, дай мне помочь тебе. Оливия громко засмеялась, насмешливо и горько. — Помочь мне? Ты? Чем ты мне можешь помочь? Ты даже не знаешь, что со мной происходит. — Но я хочу знать, — настойчиво сказала Лиза. — Я твоя сестра, Оливия. Я всегда буду рядом, даже если ты меня ненавидишь. Оливия замолчала, прижав трубку к уху. В этот момент она увидела, что за последнюю сигарету осталось совсем мало пепла. Ей захотелось сбросить звонок, но что-то заставило её остаться на линии. Внутри нее боролись два разных человека: один злой и обиженный, другой — уставший и нуждающийся в утешении. — Не знаю, Лиза, — пробормотала она, стараясь скрыть свои эмоции. — Сейчас не время. Я не в порядке. — Я буду здесь, если тебе понадобится моя помощь, — сказала Лиза. — Просто позвони. Оливия не ответила. Она просто сбросила звонок, чувствуя себя ещё более одинокой, чем прежде. Она зажгла новую сигарету, глубоко затянулась и выдохнула дым в потолок. Гнев и раздражение снова накрыли её с головой, но на этот раз к ним добавилось ещё что-то — чувство вины и сожаления. *** После звонка Лизы в Оливии что-то дрогнуло. Не то, чтобы она вдруг решила взять себя в руки и начать новую жизнь, но какое-то смутное чувство вины и, возможно, усталости от постоянного саморазрушения, заставило её немного притормозить. Она всё ещё курила, но не с той безумной интенсивностью, как раньше. Теперь это было скорее 3-4 пачки в неделю, а не каждый день, как раньше. Это было не столько сознательное решение, сколько вынужденная мера — ей просто стало лень выходить за сигаретами каждый день. Дни по-прежнему текли медленно и монотонно. Оливия просыпалась поздно, с тяжелой головой и чувством пустоты. Она проводила большую часть дня, бесцельно блуждая по квартире, смотря телевизор, перелистывая ленту в социальных сетях, не обращая внимания на контент, или пересматривала старые фотографии и видео с Наташей. Еда была нерегулярной и состояла в основном из фастфуда, который она заказывала на дом, или полуфабрикатов, которые она подогревала в микроволновке. Она старалась избегать общения с людьми, но чувство одиночества постепенно начало грызть её изнутри. В один из вечеров, когда чувство тоски и безысходности достигло своего пика, Оливия решила выйти из дома. Она не знала, куда идёт, просто хотела хоть ненадолго сменить обстановку. Она надела старую куртку и направилась в ближайший бар. Бар был темным и шумным, заполненный людьми, которые старались заглушить свои проблемы в алкоголе. Оливия уселась за стойку и заказала виски, Black Label. Она пила медленно, наблюдая за происходящим вокруг. Звуки музыки, смех, разговоры — все это казалось ей далеким и нереальным. Она чувствовала себя чужой в этом мире, лишней и ненужной. После нескольких рюмок виски она начала чувствовать себя немного расслабленнее. Горечь и боль немного отступили, но их место заняла тупая тоска и раздражение. Она закурила очередную сигарету, наблюдая, как дым поднимается к потолку, растворяясь в темноте. В какой-то момент, когда она уже заканчивала свой бокал, в баре вспыхнула потасовка. Двое мужчин, опьяненные алкоголем, начали спорить, а потом и вовсе перешли к рукоприкладству. Они толкались, выкрикивали ругательства и, казалось, готовы были разнести бар в щепки. Бармен, испуганный, прижался к стене. Оливия, наблюдая за этим хаосом, почувствовала, как гнев и раздражение, которые она так долго сдерживала, начали подниматься в ней волной. Она не могла больше сидеть и смотреть. Она резко встала со своего места и двинулась в сторону дерущихся мужчин. — Эй, хватит! — крикнула она, стараясь перекричать шум. — Успокойтесь немедленно! Мужчины проигнорировали её слова и продолжили толкаться, всё больше распаляясь. Оливия не стала повторять свою просьбу, она просто подошла к одному из дерущихся, схватила его за руку и резко развернула его, оттащив от его оппонента. Второй, подскочив, попытался напасть на неё, но она увернулась от его удара и, с легкостью, заломила его руку за спиной. В баре наступила тишина. Все взгляды были устремлены на неё, но Оливия не обращала на это внимания. Она просто смотрела на дерущихся, пока их ярость постепенно не начала угасать. Она отпустила их, с презрением глядя на обоих. — Убирайтесь отсюда, — сказала она с холодным спокойствием, от которого по спине пробежали мурашки. — И больше не появляйтесь здесь. Мужчины, понурившись, быстро вышли из бара, стараясь не смотреть ей в глаза. Они узнали Оливию, поэтому послушались. Никто не хочет иметь проблем с Мстителем. Но, видимо, они не знали, что она больше не член команды. После того, как напряжение спало, Оливия вернулась на свое место у барной стойки. Она допила свой виски, закурила очередную сигарету и, не сказав никому ни слова, просто ушла, оставив бар позади. Она не чувствовала ни удовлетворения, ни гордости за свои действия. Скорее, наоборот, она чувствовала себя ещё более пустой и одинокой. Она была способна на это, и ей не было хорошо от этого. Она просто сделала то, что должна была сделать. По дороге домой она шла по ночным улицам, стараясь не обращать внимания на уличный гул. Следующая неделя пролетела для Оливии в каком-то полузабытьи. Она старалась не думать о звонке Лизы, о баре и потасовке, о своей бессмысленной жизни. Она просто жила, стараясь не чувствовать. Курить она стала меньше, хотя и не отказалась от этой привычки полностью. Теперь она выкуривала по несколько сигарет в день, больше по привычке, чем по потребности. Она ловила себя на том, что ей больше не хочется вдыхать этот едкий дым, но все же продолжала это делать. Дни проходили однообразно: она просыпалась, делала несколько глотков кофе, садилась на диван и смотрела в потолок. Иногда она листала ленту в телефоне, иногда смотрела старые фильмы, которые так любила Наташа, иногда она просто сидела в тишине, утопая в воспоминаниях. Она избегала выходить из квартиры, избегала общения с людьми. Она чувствовала, что чем меньше контактов у неё с внешним миром, тем меньше ей нужно притворяться. Она избегала думать о своём состоянии, но её мысли всё равно возвращались к Наташе. Она помнила её голос, её смех, её глаза, полные жизни и энергии. Она чувствовала себя виноватой, что не смогла защитить её, что она позволила её смерти сломить себя. Иногда она начинала злиться на себя, иногда — на Наташу, которая ушла и оставила её одну. В один из вечеров, когда она уже собиралась лечь спать, в дверь постучали. Оливия нахмурилась, ожидая увидеть кого угодно, но только не гостя. Она с раздражением подошла к двери и открыла её. На пороге стояла Ванда, смущенно улыбаясь. — Привет, Оливия, — сказала она тихо. — Я… я не помешала? Оливия уставилась на неё, нахмурившись. — Что тебе нужно, Ванда? Ванда помедлила, а потом осторожно ответила: — Я просто хотела убедиться, что с тобой все в порядке. Мы с Еленой волнуемся о тебе. Оливия горько усмехнулась. — Всё в порядке? Ты же видишь, что я живу как затворница, курю, как паровоз, и смотрю в потолок целыми днями. Разве это похоже на то, что со мной все в порядке? – Мы знаем, что тебе тяжело, — продолжила Ванда. — Мы не хотим давить на тебя, но нам не все равно. Оливия отвернулась, поджав губы. Она не хотела, чтобы Ванда видела её слабость, её боль. Она не хотела говорить о своих чувствах. — Зачем ты пришла? — спросила она устало. — Чего ты хочешь? Ванда сделала шаг вперёд, заглядывая Оливии в глаза. — Я хотела просто побыть рядом с тобой, если тебе это нужно. Мы скучаем по тебе, Оливия. Нам не хватает тебя. Оливия тяжело вздохнула, стараясь сдержать раздражение. — Меня не должно быть рядом с вами. Я ушла. Зачем вы пытаетесь вернуть меня обратно? — Мы не хотим вернуть тебя в команду, — ответила Ванда спокойно. — Мы просто хотим, чтобы ты была в порядке. Мы хотим, чтобы ты знала, что мы рядом. Оливия сжала кулаки, стараясь не дать эмоциям вырваться наружу. Она чувствовала себя в ловушке. Она не хотела ничего слышать, не хотела чувствовать ничего, но Ванда стояла у её порога, как символ прошлой жизни, как напоминание о том, что она потеряла. — Уходи, Ванда, — сказала она устало. — Мне нужно побыть одной. Ванда кивнула, опустив взгляд. — Хорошо. Я оставлю тебя в покое. Но знай, если тебе что-то понадобится, ты можешь позвонить. Она развернулась и собиралась уходить, но остановилась. — Есть ещё кое-что. Это связано с Наташей. — Что же это? — Воспоминание. — Что? — Давай я покажу — Ванда подошла к Миллс и дотронулась до неё. Всё вокруг начало расплываться и она увидела, как Наташа говорит с Вандой. Это было на старой базе. Что-то в этом моменте показалось ей знакомым. — Что за?! — Миллс увидела как к девушкам присоединяется Оливия, но это не она, ведь сейчас её там нет. Но кто это? Её двойник? — Это ты в прошлом, в ваш с Наташей последний день. Помнишь? — словно прочитав мысли Оливии, сказала стоявшая всё это время рядом Ванда. — Да, точно. А они нас видят? — Нет, Наташа не видит. — А другая ты? Она видит? — Сомневаюсь, что она нас видит, но она вполне может знать, что мы их видим. Оливия помнит этот день, помнит как Нат с Вандой перешептывались и подмигивали друг другу. Она помнит всё в деталях. — Смотри. — сказала Ванда, немного отмотав воспоминание назад, до того момента, как в помещение вошла Миллс. Наташа достаёт из сумки книжку и показывает её Маскимофф. Та, взяв предмет в руки, внимательно просматривает его содержимое. Оливия подходит к ним и видит, что страницы заполнены от руки, это почерк Нат. Она сама её написала? Миллс смогла прочитать пару строк. Это было для неё. Наташа писала, что это лишь ее выбор и Оливии не стоит себя корить. Писала, что жизнь должна продолжаться и что… Любит её. « Всё как в том письме» — подумала Оливия, не пытаясь сдержать слёзы. — Я хочу, чтобы ты показала это Оливии — вдруг говорит Романофф, обращаясь к Ванде — Я знаю, что даже если отдам ей это, она всё равно не сможет забрать её с собой, в другую реальность. Это невозможно, взять вещь из другого измерения. Она думает, что находится в прошлом, но своим перемещением создала другое ответвление и теперь это совсем иная реальность. — Я обещаю, Нат. — Спасибо В этот момент в комнату входит Оливия, с хмурым выражением лица. Романофф увидев девушку лучезарно улыбнулась, подходя к ней. Перед глазами снова все поплыло и они снова оказались в квартире Оливии. — Спасибо. — Миллс вытирала слёзы, стекающие по щекам и шее. — Не за что. — Но как ты это сделала? — Мои способности не ограничиваются на телепатии. Я могу видеть всё, что видят другие версии меня из разных реальностей.