Сорви, заклей, повтори

Снова боль. Такая привычная. Она была такая же привычная, как этот ужасный удушливый кашель. В горле засвербило, дыхание спёрло, и Арсений снова зашёлся в кашле. Болезнь прогрессировала. И это неудивительно, ведь Серёжа всё также холодно относился к Арсению, всё с таким же презрением смотрел на прорезающиеся ростки на его руках, шее. Арс уже некоторое время носил максимально закрытую одежду, шарфы, подтягивал на кисти длинные рукава, словно ему было зябко. Но иногда кровавые раны случайно обнажались, когда отклеивался пластырь, и несколько раз это видел Матвиенко. Он смотрел на Попова как на прокажённого и ускорял шаг. А Арсений смотрел вслед, ненавидя себя, ненавидя эту дурацкую, совершенно несправедливую, болезнь. В этот раз снова был цветок. На несколько мгновений Арсений даже залюбовался контрастом густой бордовой крови и нежно-голубых лепестков цветка. И из-за этого возникло сиюминутное желание сохранить этот цветок, не выкидывать. Может быть даже засушить. Этот прекрасный цветок, хоть и с несколькими порванными лепестками из-за трудного пути через горло, будет напоминать Арсению об испытанной боли. Юноша снова задумался об операции. Она поставит крест на его эмоциях и чувствах, но это ведь лучше, чем умирать, верно? Арс уже представлял, как он, уже будучи пожилым мужчиной, будет сидеть в кресле-качалке, совершенно одинокий, и любоваться сухими лепестками цвета его глаз. Несчастный, но живой. Он не будет понимать, что несчастен, потому что не будет знать каково это — быть несчастливым. И пустым. Пустым, а потому бесполезным. Арсений подумал, что даже если так и случится, то всё же он сможет быть хорошим работником, сможет стать настоящим специалистом в какой-нибудь сфере, раз сферы отношений, дружбы, семьи уже будут неактуальны. Он будет человеком-функцией. Всё же лучше, чем мучительная смерть от удушения цветами, верно? Хотя, это для кого как. Для кого-то чувства и эмоции — самое важное в жизни. Они и для Попова были важны, разумеется. Он испытывал тёплые чувства к своему лучшему другу Антону. Тот был единственной поддержкой здесь, в этой закрытой школе, всё ещё чужой. На отца, да и на зависимую от него мать, была сильная обида. Чувство, конечно неприятное. Но почему-то казалось, что если не чувствовать к отцу совсем ничего, то тот выйдет сухим из воды за такое отвратительное отношение к родному сыну. Никто не знал об этом, о конфликте из-за ориентации Арсения. Так что лишь собственная горечь, обида и отвращение к этому человеку и спасали, как бы это ни было парадоксально. И Серёжа… При взгляде на его густые брови, большой прямой нос, кривую усмешку хотелось взвыть! Все внутри тихо горело, руки отчаянно потели, а разум говорил “чао”. Серёжа вызывал у Арсения самые сильные эмоции и чувства. Он же был и причиной жуткой болезни. В голове снова всплыли те события. Именно после них проявились первые симптомы — лёгкий зуд и вылетающие во время чихания одиночные лепестки. Тогда на дополнительном занятии по физике Арсений сделал очередную попытку зазнакомиться с Матвиенко. Сергей с лёгкостью составлял довольно вычурные и объёмные электрические схемы и дублировал их в реальности с помощью школьного комплекта. Он с увлечением разъяснял своему соседу по парте про компрессоры. Арсений, сидящий спереди и слабо понимающий что такое компрессор, обернулся. Он тоже хотел послушать. Хотел следить за мимикой Серёжи, за его жестами, любоваться его горящим взглядом. Правда, было больно видеть, как твой объект любви трогает чужую руку, как он улыбается не тебе. Но вот он повернулся к Арсению! Тот смущённо улыбнулся и выпалил: — Очень интересно рассказываешь. Я послушаю тоже? Тогда Арсу казалось, что перед ним будет сложно устоять: он ведь смотрел с таким восторгом, улыбался совершенно очаровательно, говорил достаточно уверенно и причёска лежала как надо. Но Серёжа лишь недовольно цокнул, нахмурился. — Отъебись, — бросил он, едва взглянув на Арсения. Серёжа снова устремил взгляд на своего очкастого соседа. Совершенно неказистого и неприметного, как казалось Арсу. Но этот парень получал всё внимание Серёжи. Не имея длинных красивых пальцев, как у Попова, ни тонкой шеи, ни невероятных голубых глаз, ни густых волос. Одной внешности не хватало. Как Арс об этом не подумал? Разве такой потрясающий человек как Серёжа купится только на смазливую мордашку? Разумеется, ему нужно больше. Такой вывод сделал агонизирующий мозг Арсения. Вечером того же дня Арс случайно застал этих двоих при весьма пикантных обстоятельствах. И чёрт знает как ему хватило выдержки себя не выдать. Но картинка запомнилась надолго. Она просто впечаталась в мозг и ещё несколько дней сразу всплывала перед глазами, стоило только Арсению их закрыть. Попов видел не много, но достаточно. Он с открытым ртом смотрел на стоящего на коленях Серёжу. Тот активно работал головой, а его рука гуляла под клетчатой рубашкой того соседа по парте. В это же время чужая ладонь оглаживала бритую часть Серёжиной головы, прямо под собранными в пучок волосами. Грудь тогда словно прожгло. Арсений на несколько секунд просто оцепенел, застыл. Его тело будто бы забыло как двигаться, как дышать, как моргать. Это сыграло хорошую службу в тот момент, потому что в мозгу Попова была одна мысль: ворваться и оторвать этих двоих друг от друга. Хотелось схватить Серёжу, потащить за собой. Вопить во весь голос: “Это моё!”. Но это наваждение, это нестерпимое желание спало достаточно быстро, потому что Попова хлестнуло осознанием: нет, это не его человек. Он ему никто. Сергей даже разговаривать с ним не хочет, о чём может быть речь? Как Арс может претендовать на что-то? Крепко сжав зубы — неосознанно — и часто-часто моргая, чтобы не заплакать, Арсений постарался тихонько уйти, остаться незамеченным. И тогда всё началось. Начали зудеть запястья, шея, местечко над ключицами. Арсений расчёсывал их, не понимая что происходит. В горле першило. Аллергия? Это было первым, на что подумал юноша. Закинулся супрастином и постарался заснуть (безуспешно), а ещё принял решение начать зубрить физику (успешно). Месяцами Арсений просиживал в пыльной библиотеке, смотрел видео на ютубе, чертил схемы, делал опыты, отчаянно пытался не просто зазубрить, но и понять весь материал. И физика постепенно поддавалась под таким напором. Сегодня как раз были очередные допы, на которые Арсений продолжал ходить. Он ещё раз взглянул на окровавленный цветок, только что вышедший из его нутра. Промыл под струей холодной воды и аккуратно положил в нагрудный карман рубашки. Короткий взгляд в зеркало: оттуда в ответ смотрел юноша с мертвенно бледной кожей; глаза оттеняли тёмные мешки от недосыпа и слёз, постоянно льющихся из-за сильного кашля. Горло ещё саднило, но Арс всё же вышел из уборной, проверив перед этим тело на новые раны. На старых пластыри держались хорошо — никаких свежих ростков пока не было. Приемлемо. Можно попытаться позаниматься. Арсений всё ещё не оставлял надежды на то, что в этот раз Серёжа уж точно появится на занятиях. Шестое чувство, интуиция, чутьё — как хотите — подсказывало, что так и будет. Попов и Матвиенко учились в разных классах, поэтому пересекались не так часто. И на дополнительных занятиях по физике, как оказалось, Серёжа бывал не регулярно, что стало отдельной болью Арса. В этот раз чуйка Арсения не подвела — Серёжа зашёл в класс как к себе домой. Уверенно, вальяжно. Арс проводил его взглядом, пялился, совершенно не скрываясь. Заметив прожигающий его взгляд, Сергей лишь фыркнул и уселся на свободное место. В этот раз Попов хотел показать себя, несмотря на то, что допы не предполагали ни работы у доски, ни ответов с места. Он хотел как-то выделиться. Удалось поправить в одном месте учителя. Тот недовольно признал свою ошибку, заставив Арса победно улыбнуться и взглянуть на Серёжу: произвёл ли впечатление? Но юноша тут же поник, ведь объект его обожания с увлечением переписывался с кем-то в телефоне, не обращая внимания на то, что происходит в классе. В горле опять запершило, раны заныли и зачесались. Ещё через две недели Арсений снова сидел в одном помещении с Серёжей: они участвовали в олимпиаде по физике. Сосредоточиться на заданиях было чертовски сложно, ведь прямо перед Арсом сидел прекраснейший из людей. Прекрасный, но такой холодный. И отравляющий своим равнодушием. После оглашения результатов Арсений гордо выпрямил спину, игривая ухмылка сама напрыгнула на его губы. Взгляд скосился на Сергея, а тот… Тот лишь безучастно взглянул на Арса в ответ. Никакой искры заинтересованности. Даже взгляд не задержал. И снова резануло болью. Она полоснула где-то в лёгких, заставив выбежать в коридор и помчаться в ближайший туалет. Отхаркиваясь кровью и лепестками, Арсений думал лишь о том, что больше у него вариантов не осталось. На Серёжу не действовало ни обаяние, ни привлекательная внешность, ни успехи в столь интересующей его физике. Арсению нечего было больше предложить, нечем было привлечь внимание. Смысла пытаться делать что-то ещё не было. Впереди его ждала лишь только боль, боль, боль… Никакого просвета. Хотелось задохнутся цветком, что лез сейчас из глотки, захлебнуться собственной кровью и помереть прямо тут, в школьном туалете. Никому не нужный. Разбитый. Изгой. Вслед за соцветием, выпавшим, наконец, из измученного рта, на раковину закапала кровавая слюна. Арсений осел на грязный кафель, теряя сознание. Он уже не слышал ни быстрых шагов, ни оклика Антона. В голове вдруг стало стерильно пусто. Ничего больше не имело значения. Даже собственная жизнь.