Осознанные сны

      «Я не знаю, почему это называют разбитым сердцем.

Такое чувство, будто каждая часть моего тела тоже сломана»

Хлоя Вудворд

      Пасмурное октябрьское утро тянуло за собой туман, который обвивал сад, словно старинный серый шарф, пробравшийся в каждую щель. Дождь лениво падал с неба, капли мягко барабанили по каменной дорожке, отражая рваные очертания розария. Воздух был свежим, но тягучим, как аромат старинного вина, пропитанного временем.              Анкея шла рядом с Люциусом, её туфли с каждым шагом издавали приглушённый звук, сливаясь с влажной симфонией сада. На фоне готических окон особняка, увитых плющом, розы казались упрямыми живыми искрами среди повсеместного увядания. Красные бутоны, окружённые изумрудным глянцем листвы, пылали ярко, будто сами противились угрюмой погоде.              Люциус, укутанный в свою шерстяную мантию, остановился перед одной из арок, ведущих в сердце розария. Его светлые волосы казались почти прозрачными под серым небом, а маленькая ладонь потянулась к одному из цветков. Он коснулся лепестков с осторожностью, как будто роза могла уколоть не только шипами, но и своей непонятной красотой.              — Цветы не должны цвести осенью. Это странно и неправильно.              Маленькие пальцы мальчика трепетно обводили бутон. Его голос звучал серьёзно, как у взрослого, размышляющего над странной загадкой. Анкея наблюдала за ним, задумчиво прикрывая глаза от мелкого дождя.              — Мы же волшебники, — изумлённо промурлыкала она в ответ, — можем себе позволить иметь такую красоту круглый год.              Люциус нахмурился, не отрывая взгляда от цветов.              — Я не понимаю, как это работает? Вы знаете? Как им не холодно?       Его вопрос был пропитан неподдельным интересом, и в нём угадывалось желание понять, как этот мир, полный магии, подчиняется своим собственным правилам. Анкея слегка улыбнулась, достала палочку из складок своей мантии и мягко взмахнула ею. Пару легких пасов, и воздух над розами затрепетал, словно невидимый барьер, обнаживший себя на миг.              — Видишь этот свет? — тихо произнесла она. Над цветами появилось мягкое мерцание, будто кто-то рассыпал звёздную пыль, осветившую каждую каплю дождя. — Это магическая энергия. Кажется, здесь лежат защитные чары.              Люциус шагнул ближе, его взгляд впился в пульсирующее сияние. Он потянул руку, но Анкея мягко взяла его за запястье.              — Не стоит. Такие чары часто связаны с чувствительной системой. Если нарушить баланс, всё может обрушиться. Смотри.              Она наклонилась к ближайшему цветку, проводя палочкой вдоль лепестков. Слабый золотой ореол собрался вокруг растения, очертив границы его магической защиты.       — Эти чары создают для роз идеальные условия. Им всегда достаточно тепла, света и влаги, даже если вокруг идёт снег или жара. По сути, они находятся в своём собственном маленьком мире, который существует параллельно с нашим. — Её голос звучал мягко, почти как у преподавателя, объясняющего что-то ученику. — Такие заклинания сложны в исполнении, но невероятно устойчивы, если их правильно настроить.              Люциус прищурился, словно стараясь запомнить каждое слово.              — И кто это сделал? Кто мог сотворить такой сад?              Анкея задумалась, её взгляд упал на готические окна, словно она искала ответ в старинных узорах витражей.              — Кто-то с большим терпением и умением. Скорее всего, это часть наследия вашей семьи. Такие чары могли быть наложены поколениями Малфоев. — Она усмехнулась. — Это один из примеров, как магия и искусство могут сосуществовать, создавая что-то столь прекрасное.              Мальчик кивнул, его серые глаза задумчиво блестели, словно они ловили отражение капель дождя, скользящих по темным лепесткам роз. Он опустился на край скамьи, прислонившись к холодной спинке, и внимательно наблюдал за фонтаном. Вода, переливаясь мягким серебром, стекала в чашу тонкими струйками, каждая из которых отдавала звонкий отголосок в тишине розария. Эти звуки напоминали далёкие колокола, тонущие в густом влажном воздухе.              — Я думаю, что вмешиваться в природу плохо, — наконец произнёс Люциус, не отрывая взгляда от струящегося фонтана. — Если природа что-то сделала, значит, так и надо. Мы же не меняем погоду.              Он нахмурился, когда холодная капля дождя скатилась с его светлой чёлки и упала прямо на нос. Люциус резко заморгал, словно эта маленькая капля смогла поколебать весь его маленький, но упорядоченный мир.              Анкея не удержалась и рассмеялась. Её голос, звонкий и лёгкий, разлился в меланхоличном розарии, будто яркая вспышка света в сером октябрьском утре.              — Конечно, нет, — мягко ответила она, подняв палочку и сделав грациозное движение рукой. Над мальчиком образовался невидимый, но ощутимый барьер, защищающий его от коварных капель. Щит дрожал и переливался тонким светом, создавая вокруг Люциуса уютный кокон. — Но магия может быть отличным дополнением к природе, не думаешь? Если бы не она, ты бы сейчас промок и простыл.              Мальчик взглянул на неё с лёгким удивлением, затем бросил взгляд вверх, наблюдая, как дождевые капли, падая, мягко скользят по невидимой поверхности щита, не достигая его. Он осторожно протянул руку за пределы барьера, позволяя дождю омыть его ладонь, и тут же быстро убрал её обратно.              — Дополнением? — задумчиво повторил он, встряхивая руку. — Возможно. Но иногда кажется, что магия слишком... вмешивается. Люди забывают, что есть вещи, которые не стоит трогать.              — Например? — Анкея чуть наклонилась вперёд, стараясь уловить в его голосе ту невидимую нить, что привела его к такому выводу.              — Смерть, — спокойно, почти шёпотом, ответил он.              Анкея замерла. Слово, произнесённое его детским голосом, казалось, эхом разлетелось по всему розарию, затихая только у древних каменных стен. Смерть. Оно повисло в воздухе, густое и холодное, как осенний туман.              — Смерть? — переспросила она, сделав всё возможное, чтобы её голос не дрогнул. Она чувствовала, как внутри что-то болезненно задело струну воспоминаний, и теперь это чувство не отпускало. — Это очень… смелое заявление для такого юного философа.              Люциус опустил взгляд на свои колени и сжал ладони так крепко, что побелели костяшки.              — Но это правда, — проговорил он, медленно, почти с вызовом. — Мы не можем её обмануть. Даже волшебники. Вы ведь согласны?              Анкея замолчала, её взгляд скользнул к арке, увитой красными розами, лепестки которых дрожали под весом дождевых капель. Она знала, что сказать на такие слова четырёхлетнему мальчику, не раня его душу, будет нелегко. Но, прежде чем ответить, она сделала вдох, почувствовав, как влажный воздух обжигает лёгкие.              — Тебе мама читала сказку Барда Бидля про трёх волшебников? — спросила она осторожно, переводя разговор в более знакомую плоскость. Её голос звучал мягко, но в нём чувствовалось напряжение.              Люциус медленно кивнул, его серые глаза смотрели в никуда, а на лице отразилось болезненное выражение.              — Читала. Она говорила, что смерть — это то, что нельзя контролировать. Что даже плащ-невидимка или магия не спасут от неё навсегда. — Его голос слегка дрогнул, но он быстро взял себя в руки. — Она говорила, что это часть жизни. Но я… не хочу, чтобы она была частью моей.              — Люциус… — начала она, но голос предательски сорвался. Она опустила палочку, убрав невидимый щит, позволяя дождю мягко коснуться их обоих. — Никто из нас не хочет. И ты прав, это не то, что можно изменить. Но мы можем помнить. И пока мы помним — люди остаются с нами вот здесь, — она приложила ладонь к его области сердца.              Мальчик задумчиво посмотрел сначала вниз, а затем на неё. Капли дождя блестели в его волосах, как жидкое серебро.              — Мама говорила то же самое. — Он опустил взгляд. — Но мне кажется, что это просто… слова. Помнить — это не то же самое, что видеть её или говорить с ней. Это как розы. Они здесь, но сейчас осень. Это неправильно.              Анкея почувствовала, как внутри её сердца всколыхнулась странная смесь боли и фрустрации. Она достала сигарету и закурила, отводя взгляд на розы.              — Может быть, ты и прав, Люциус, — тихо ответила она, стараясь не выдать дрожь в голосе. — Но иногда то, что кажется неправильным, может быть утешением. Магия не может победить смерть, но она может помочь нам справиться с потерей. Иногда это всё, что у нас есть.              Делаж лгала.              Нагло, бесцеремонно, отчаянно.              Эти слова, сказанные с улыбкой, с мягкостью, которую она никогда не чувствовала к самой себе, прожигали её изнутри. Магия не помогла ей справиться с потерей. Она только усилила её, сделав боль почти осязаемой. Магия заставила её горе стать не просто частью её сущности, но её основой.              Боль не просто заполнила её сердце — она растеклась по венам, проникла в каждую клетку тела. Стала кислородом, которым она дышала, наполнила её мысли, действия, каждую её шутку, каждый саркастичный взгляд. Эта боль была её жизнью. Её фундаментом.              Анкея опустила взгляд, чтобы мальчик не видел, как дрогнули её губы. Он был слишком мал, чтобы знать, что смерть — это не просто утрата. Это пустота, которую ничем нельзя заполнить. Это крик, который никто не услышит, это ночь, которая никогда не заканчивается.              Она ненавидела смерть. Её жестокую, безликую неизбежность. И она ненавидела магию за то, что та обещала решение, но никогда не давала его. Магия казалась ей предателем: обманчиво яркой, всемогущей, но бесполезной в те моменты, когда это было важнее всего.              Она ненавидела себя за то, что не могла сказать это вслух. Что сейчас, в этот дождливый, холодный день, она стояла перед ребёнком, который потерял мать, и не знала, что ему сказать. Все слова, которые приходили ей в голову, звучали фальшиво. Как можно объяснить, что боль от утраты не уходит никогда? Что она становится тенью, которая следует за тобой повсюду?              Анкея вздохнула и подняла взгляд к утреннему небу, затянутому серыми облаками. Капли дождя, холодные и колючие, стекали по её щекам, как слёзы, которые она не могла себе позволить пролить. Они смешивались с едким ароматом табака и гвоздики от её сигареты, оставляя горьковатое послевкусие на губах. Это помогало ей заземлиться, словно напоминание о том, что боль, хотя и вечна, всё же может быть заглушена чем-то временным. Жаль, она не могла предложить Люциусу закурить. Пока.              — Я знала одного волшебника, который пытался победить смерть и стать самым могущественным волшебником в мире, — почти шёпотом начала она, не глядя на Люциуса. Её голос звучал глухо, как будто слова вырывались из самого её сердца, задетого очередным ударом воспоминаний.              Мальчик, сидящий рядом, осторожно повернул голову, его серые глаза пытливо изучали её лицо. Он не перебивал, позволяя ей продолжить.              — Он тоже… читал сказку о трёх братьях. — Анкея выпустила длинную струю дыма, который мгновенно растворился в сыром воздухе. — Ему так понравилась эта история, что он решил, что она не просто сказка. Он начал искать эти Дары Смерти, представляешь?              Она усмехнулась, но в этом жесте не было тепла. Это была горькая, мёртвая усмешка, в которой слышался сарказм, направленный скорее на саму себя, чем на кого-то ещё.              — И что, они существуют? — тихо спросил Люциус. Его голос был так же спокоен, но в нём чувствовалось напряжение.              — Да, — честно ответила Анкея, задерживая взгляд на сигарете, дым от которой продолжал плавно растворяться в сыром воздухе. — Старшую палочку.              Люциус вздрогнул, его взгляд вспыхнул любопытством, смешанным с лёгким ужасом. Её ответ прозвучал слишком уверенно, слишком просто, как будто это было знание, с которым она жила уже долгое время. Мальчик выпрямился на скамье, не сводя с неё глаз.              — Она… настоящая? — его голос дрогнул, но он старался сохранить спокойствие, достойное наследника Малфоев. — И кто её нашёл?              Анкея усмехнулась, снова затянулась и выпустила дым медленно, словно пытаясь выиграть время, чтобы обдумать свой ответ. Но зачем лгать? Даже если этот мальчишка побежит рассказывать всем обитателям поместья про её признание, кто ему поверит? Ему было всего четыре, а детские фантазии легко можно было списать на влияние сказок.              Кажется, сейчас она выговорится ребёнку. Какой позор.              — Нашёл? — переспросила Анкея, приподняв брови и устремив взгляд на Люциуса, словно он задал самый очевидный вопрос. Её голос был тихим, но в нём прозвучала едва уловимая горечь. — Скорее, завладел. Один тёмный маг… Мои родители поддерживали его в поисках этих Даров.              Её слова, казалось, повисли в воздухе. Она нервно облизала губы и покачала головой.              — Я, как и ты, думала, что это всё выдумки, когда мама читала мне эту сказку, — продолжила она, глядя на серые глаза мальчика, которые так внимательно слушали каждое её слово. — Как оказалось — нет.              Люциус замер, его взгляд загорелся детским восторгом, смешанным с жаждой познания.              — А что с воскрешающим камнем и плащом-невидимкой? — спросил он, не сдерживая волнения. — Они нашли их?              Его слова были полны надежды, почти наивной веры в то, что всё в этом мире может быть разгадано, если только достаточно постараться. Анкея горько улыбнулась, словно его воодушевление было напоминанием о том времени, когда она сама верила в магию как в спасение.              — Нет, — ответила она, покачав головой, переводя взгляд вниз под ноги. — Не нашли.              Анкея внезпно нахмурилась и замерла, её взгляд метнулся к каменной дорожке под ногами. Она пару секунд рассматривала гальку, а затем её глаза расширились.              Слова Люциуса, наполненные наивной надеждой, эхом отдались в её голове, и вдруг, как молния, прорезали плотную завесу её мыслей.              Воскрешающий камень.              Анкея резко выпрямилась, её дыхание стало рваным, а взгляд застывшим, будто время остановилось. Весь окружающий мир — дождь, шёпот листвы, капли на каменной дорожке — разом стих, оставив только одно слово, которое гулко билось в её разуме, словно набат.              Камень.              Это было так просто, так очевидно, что теперь её охватил почти гнев. Как она могла не догадаться раньше? Камень не был просто частью детской сказки, не был мифом, созданным для развлечения. Он был реальным. Она знала это так же уверенно, как знала, что существует Старшая палочка. Её родители знали. Гриндевальд знал. Этот артефакт всегда был чем-то большим, чем выдумка.              Её пальцы слегка дрогнули, будто она уже ощущала воскрешающий камень в своей руке, его древнюю магию, пульсирующую под кожей. Этот камень был не просто возможностью. Он был ключом, который всё это время лежал перед ней, невидимым, но неуловимо близким. Всё, что она искала, всё, что она хотела узнать — ответы, которые ускользали из её рук, словно песок, — всегда были где-то рядом, спрятанные под маской сказки.              Ирония накатила на неё волной, обжигающей и горькой. Камень, который когда-то искал человек, убивший её родителей, возможно, теперь поможет ей снова связаться с матерью. Какое извращённое равновесие: тот, кто разрушил её жизнь, невольно указал путь к тому, что теперь может дать ей ответы. Всё, что она искала — истина, о которой она мечтала, правда, за которую она готова была отдать всё, — теперь вдруг оказалось достижимым.              — Камень… Merde… — пробормотала она, её голос прозвучал едва слышно, но в нём уже горела искра новой решимости.              — Что? — Люциус нахмурился, его детское лицо отражало искреннее любопытство. Но Анкея его не замечала. Её взгляд был устремлён куда-то вдаль, в горизонт, которого никто больше не видел.              Её сердце бешено колотилось, адреналин словно разогрел кровь. Как она могла упустить это? Как она, Анкея Делаж, могла пройти мимо такой очевидной нити, ведущей к разгадке?              Она вспомнила сказку, каждую её деталь, каждую строчку, которую её мать читала, когда она была совсем ребёнком. Камень был артефактом, который позволял связаться с душами умерших. Не оживить их, но вернуть, увидеть, поговорить… почувствовать.              И если камень существует — а она знала, что существует, — он может дать ей то, чего она желала больше всего на свете.              Её мать.              Она прикрыла рот рукой, пытаясь сдержать дрожь, которая начала подниматься изнутри, но её глаза выдавали всё. В них горел не просто огонь — это был жар одержимости, который уже нельзя было погасить. Она могла поговорить с матерью. Узнать правду. Узнать всё. Всё, что так долго оставалось тайной, могло быть раскрыто.              "Как я могла быть такой слепой? — пронеслось у неё в голове. — Всё это время ответ был прямо передо мной."              Её дыхание стало частым, губы дрогнули, словно она могла произнести имя, которое вернуло бы её в прошлое.              Гриндевальд. Он искал камень, но не нашёл. И теперь, запертый в Нурменграде, он больше не представлял угрозы.              Если самый сильный тёмный маг Европы — маг, чья власть когда-то охватывала весь континент, чья харизма и сила заставляли дрожать правительства и чьи мечты изменили судьбы тысяч людей, — не смог найти этот артефакт, то шансы того, что сейчас им владеет кто-то сильнее него, были ничтожны. Почти нулевые.              Эта мысль была почти утешительной. Маг, который убил её мать ради своих целей, теперь, пусть косвенно, мог стать причиной её последнего шанса увидеть Тису, услышать её голос. Это было жестокое, извращённое равновесие, но в этом мире, наполненном магией, всё, что оставалось, — это ухватиться за такую возможность.              "А значит, у меня есть шанс," — подумала она с тем странным чувством самоуверенности, которое приходит, когда ты не знаешь, что судьба уже готовит тебе новый удар.              Её губы дрогнули, но на них появилась едва заметная усмешка.              — Спасибо, Люциус, — неожиданно произнесла она, глядя на него с какой-то новой мягкостью.              — За что? — удивился он.              Анкея не ответила. Она только сделала глубокий вдох, будто втягивая в себя весь окружающий воздух — густой, сырой, пропитанный дождём и туманом. Её лёгкие наполнились до предела, и она задержала дыхание, ощущая, как каждая клетка её тела будто замерла в напряжённом ожидании. А затем она выдохнула — долгим, протяжным, резким, как звук клинка, вытянутого из ножен. Вместе с этим выдохом ушёл весь груз, который она носила в себе столько лет. Тяготы прошлого, сомнения, страхи — всё это рассыпалось в прах перед её новой целью.              Теперь у неё была цель.              Её пальцы крепче сжали палочку, и древко почти болезненно впилось в кожу. В её глазах пылал огонь, неугасимый и жестокий, и этот огонь был жаден, как буря, готовая пожрать всё на своём пути. Её мысли лихорадочно метались, но в них больше не было растерянности. Там было только одно: найти. Забрать. Если нужно — уничтожить.              Но сначала она напьётся и отпразднует. Она взглянула на свои часы — семь утра. Надо срочно разбудить Антонина.