Пропади всё пропадом

Давным-давно мы, жители Шолливара, были процветающим народом. Четыреста лет мира со всеми соседними государствами, торжество науки, благоприятная экологическая обстановка сделали своё дело. Мы были близки к открытию секрета бессмертия и покорили ближайший космос. Изжили социальное неравенство. Шолливарская утопия, так нас звали злые языки. Всё изменилось в одночасье, когда на шолливарскую землю ступила нога одного-единственного путешественника. Этот путник источал гибель самим своим существованием. Дыхание его разносило чуму, от которой все профессора Утопии не могли найти лекарств, речи его были полны яда лжи, где он проходил, вода превращалась в желчь, а почва опустынивалась буквально на глазах. Все войска республики не продержались против пришельца и недели: солдаты падали замертво и тут же начинали разлагаться, техника распадалась прямо на глазах, в считанные секунды. Воздушные суда терпели крушения и сыпались с небес градом… Что ему было нужно? Ничего. Всё. Наша гибель. Наше возрождение. Его пришествие породило массу религиозных культов. Ему молились на всех площадях. Его проклинали и предавали анафеме. На восьмой день он убил верховного Понтифика. Просто вошёл в собор во время проповеди и застрелил почтенного сановника на глазах у всей публики. Никто даже не пытался его остановить. Да никто и не смог бы. Ему достаточно было просто оскалиться, и люди вокруг него лопались, как перезрелые помидоры, брошенные о стену со всей силы. Да и Понтифика он застрелил лишь потому, что любит символизм, как он объявил по всем каналам, и ему хотелось обезглавить нашу церковь. — Ты следующий, Бадоргаст, — он обратился напрямую к нашему правителю. — А после тебя — все твои близкие, а затем и то, что осталось от твоей республики. Время умирать, дружок. Странник пришёл за тобой... Его медоточивый голос ранил очень и очень больно. Хотелось наложить на себя руки только за то, что мы, презренные, его вообще слышим. Это голос недосягаемого холодного совершенства. Моя жена услышала его лишь случайно. И засамоудовлетворяла себя до смерти. Лишь я один имел какое-то подобие иммунитета к чарам этого монстра. У меня не кровоточили глаза, когда я его видел, я не взрывался на кусочки, когда он улыбался своей хищной улыбочкой. Почему? Всего лишь для того, чтобы я мог следовать за ним и быть его хроникёром. Пока он уничтожает наш мир... Когда-то меня звали Эдгар Доус. Если быть точным, Эдгар Абрахам Эррис Доус, и был я обыкновенным сельским ветеринаром-коновалом в штате Коннектикут. Меня звали, когда нужно было лечить кобыл от копытницы или принимать роды у негритянок. 1894 год, и многие из них не могут позволить себе хорошего врача. Как, собственно, и многие из белых, но к чёрным врач не пойдёт из чистого принципа, а так же из боязни испачкаться. Господь Всемогущий, видел бы ты, как этот скот распоясается всего лишь через сто с лишним лет... Южане были правы, не считая их ровней человеку. Чёрный понимает лишь свист кнута, когда ему даёшь немного благ и прав, он хочет забрать себе их все. Чего греха таить, я участвовал в облавах ККК, хоть и объявили их противозаконными, но... каким было моё изумление, когда под одним из белых капюшоном оказался даже наш городской шериф! Много чего было в моей жизни... я перестал стареть в тысяча девятьсот одиннадцатом году, когда мне исполнилось сорок восемь. Когда мне исполнилось сто сорок восемь, я, наконец, был посвящён в планы нашего "Господа", не того, на коего я уповал, а н а с т о я щ е г о. Бог был реален всё это время. И он ненавидел нас. Ненавидел нас, своё творение, ненавидел всю Ось. Но для того, чтобы запустить свой Механизм, ему нужно было подготовиться. Но не суть. Нет ангелов и демонов в нашем привычном понимании. Нет, сущности, которым мы дали имена, существуют, но им на нас плевать. И да. Его зовут не Элохим, не Саваоф, не Яхве, не Отец‐Сын-Святой дух.. Имя ему – КОСТЯНОЙ ЗОДЧИЙ. Ты барахтаешься, трепыхаешься где-то глубоко внутри, цепляясь за воспоминания, цепляясь за останки своего "я", от коего у тебя лишь ободранный и выбеленный костяк, да и тот остался лишь потому, что это забавно. Возможно, ты выгоришь, как выгорал до тебя каждый сосуд, не способный справиться со свалившейся на него силой. Незаслуженно, даром, но дарованной лишь на время, пока инструмент не выполнит свою работу до конца. Так было, но будет ли? С каждым циклом инструмент учится. С каждым циклом перерождения инструмент обретает самосознание, становясь всё более и более похожим на себя до раздробления. Ты носишь в себе один из бесчисленного множества осколков, каждый их которых всё ближе и ближе к целому. Они самоповторяются, самообучаются и собираются, чтобы вновь явить его. Величайшее чудовище всей Оси. Того, кто был в начале, и того, кто будет в самом конце, когда не останется больше никого. Но сейчас ты ещё человек. Ещё даже смертный, хотя даже смерть ускользает от тебя всё дальше. Она тебе желанна, как ничто другое, но все пути к ней закрываются, один за другим. Нет тебе прощения. Нет тебе смерти. Нет тебе забвения. Есть лишь кошмар грядущего, в котором ты уничтожаешь Ось во имя Зодчего, ненавидя себя, ненавидя его, ненавидя свою судьбу, от которой тебе не убежать. Никогда. Пепел на зубах. Горький вкус пепла, вкус никогда не осуществимых надежд, вкус никогда и нигде. Какие замечательные горькие слова.. Никогда. Нигде. Никак. Твой марш только начинается, ты нарочно растягиваешь его, чтоб хотя бы немного подольше побыть человеком, хватаясь за обрывки уже чуждых тебе качеств, чтоб хоть кроха тебя настоящего побыла при тебе.. Шолливар, Аркхантай, Си -8, Аннадаиг, и многие другие. Но ещё не Земля. Землю тебе не хочется трогать, потому что ты там родился. Это ещё одно забавное твоё проявление. Твоя привязанность. Ты уже предал столько миров небытию, что тебе Земля? Ты ненавидишь себя, но ты не можешь свернуть с пути. Ты теперь Странник Издалека, глашатай беды, вестник и вершитель. Ты маленький землянин, запертый в самом себе.