Good trip

-На первую платформу пребывает скорый поезд под номером двести четыре. Повторяю, пассажирам пройти на первую платформу!-

Громкоговорители сегодня завелись раньше обычного! А если уж и заводиться, то только ради больших свершений, как я считаю. Когда ты здесь(то есть там, где и я), то свершения не могут быть достаточно большими - для них не хватает места. Я живу под куполом детского лагеря уже десятый год, и со дня на день, когда в наш лагерь приедут новички, у меня будет день рождения! У меня и ещё у всех, кто приехал сюда со мной в одно время. Документов у нас нет - мы до них не доросли, так что все сделали вид, что смена рождается в тот день, когда её привозят, несмотря на то, что тогда всем детям уже по четыре года. Мой лучший друг здесь и его отряд родились пятого августа, то есть вчера! Габриэля, кстати, так его зовут, хотели отдать на какую-то "истребительную программу", и мы все этого ему желали, потому что управлять истребителем это очень круто... Но вожатые этого очень боялись, а потом зачем-то отвели его на дополнительный осмотр и отнесли все справки на вокзал. Наверное, он им не подошёл по результатам. Но это и хорошо: если бы он, не зная своего состояния, уехал на программу, то никто не угадает, что могло бы случиться! На истребительную программу, сколько я себя помню, увозили всегда каких-то странных, но обычно хороших ребят. Им не должно было исполниться пятнадцать, чтобы их забирали - достаточно было каких-то бумажек от врачей. Взрослые грустили, когда те уезжали. Вожатые даже плакали, но только в комнатах - взрослым тут плакать очень нежелательно. Я понимаю, что грустно, когда воспитанники и маленькие друзья уходят на тяжёлое и долгое обучение, но ведь вы будете так горды ими, когда они пролетят рядом в истребителе! Я бы тоже хотел, но меня не берут. Меня собираются сделать следующим вожатым... Это значит, что я никогда не увижу ничего кроме лагеря! Мне это не нравится, потому что я мечтаю быть космическим путешественником и бороздить лунные моря с утра и до обеда. Вожатая Леля говорит, что возможно всё, но сама торчит тут уже двадцать лет. Ей двадцать четыре! Она такая умная, такая смелая, а ещё очень добрая и любящая. Я читаю комиксы от издательства "Былая Россия", и, знаете, Леля нас любит так, как когда-то своих детей любили мамы. Раньше все друг друга любили, по крайней мере так там пишут и рисуют. Я хочу выйти в большой мир и доказать, что любить можно и сейчас, а жизнь яркая и веселая не только под куполом! Нам запрещают подходить к его стенам, потому что за ними все видно, но Леля меня однажды отвела, в Новый год. Там тоже его отмечали: около огромных зданий в неоне с зеркальными балками летала блестящая пыль, а люди так устали танцевать и веселиться, что шли друг с другом почти в обнимку, шатаясь и корча смешные лица. Потом за ними приехала скорая и прилетели патрульные, потому что они слишком сильно шумели. Потом они молчали, но, наверное, тихо и некрасиво шутили, потому что их повязали, когда те заулыбались. Леля потом меня увела и попросила молчать. И я молчу, конечно же, но Габриэлю не рассказать такое я просто не мог! В отличие от меня, моим наблюдениям он испугался... Он боялся, что если кто-то узнает, то меня накажут и не возьмут в вожатые, а значит отправят во взрослый мир. Я бы так этого хотел! Габриэль думает, что там что-то всё равно не так, и он бы на моём месте жутко радовался возможности остаться. Он растяпа, но рассудительный и очень задумчивый... Если бы я столько витал в облаках, я бы учился на тройки. Впрочем, прямо как он! Но это не делает его плохим - он самый классный, кого я повстречал, и знает точно немало. Расставаться особенно тяжело с теми, кому мы не находим надёжной замены. Мы с Гэбом спешили и боялись опоздать на поезд, а он вечно в суете метался не туда. Я шёл рядом, а потому наконец взял его за руку и решился вести за собой до места, указанного в билете, чтобы уже потом попрощаться. Я теперь, когда всё важное и судьбоносное держал в своих руках, улыбался и шагал без напряженки, и она от того в нашем маленьком кругу, мне кажется, вся почти испарилась. Новым временам нужно быть настолько открытым, насколько и новым возможностям, потому что это одно и то же! Габриэль так не считал и сомневался, но пожимал плечами и шёл со мной. Я подскочил к сканеру билетов возле раскрытой нараспашку стеклянной двери в черной раме. У неё была классная оранжевая подсветка по краям, но скоро её выключат - на улице светлеет. Габриэль протянул мне свой билет с аттестатом и медкартой, потому что немножко запутался и не понял, что именно от него нужно, но главное, что я не растерялся: достал билет из-под обложки аттестата и сунул его под носик сканеру. Он пожужжал и дважды одобрительно пикнул, а потом посветил какой-то лампочкой на код использования, после чего мы с другом заскочили в поезд. Теперь я ориентировался по билету, куда именно нам надо проходить. Ну, то есть ему, но я с ним! Написано было "сидение 5, вагон 1", и я обрадовался: это же в первом вагоне, да ещё так близко к двери! Тут же я посмотрел на электронное табло над дверью в тамбур и понял, что не всё так легко: в попыхах мы зашли совсем не в первый, даже не во второй или третий, а в шестнадцатый вагон - то есть в самый последний! Я пошел быстро вдоль сидений и потащил за собой друга, потому что время уже действительно поджимало, а ехать вместе с ним мне было нельзя: меня б высадили, потому что на меня нет места, а потом отвезли бы обратно и не пустили на вечернюю дискотеку, сделав выговор. Вагоны были длинными, так что я торопился проскочить их всё как можно скорее. Дети меня пропускали, они все мне ведь давние и хорошие товарищи! Единственное, конечно, многим хотелось пообниматься, и я не мог отказать - непонятно когда теперь увидимся. Так счёт стал идти на минуты. Удивительно, что вагоны, в каждом из которых всего по десять мест, были такими протяженными, будто в каждом их по сотне с небольшим... Когда мы добрались с Габриэлем до его пятого сидения в первом вагоне, я уже устал и вымотался, причём не только от беготни и шума, но и почему-то от общества. Я никогда не уставал от общения, но в поезде во взрослую жизнь, наверное, сам мозг начинает думать и понимать всё иначе. Я сел рядом с другом чтобы перевести дыхание. Странно, что одно место пустовало, да и пока я шёл, я не находил ещё одного своего хорошего знакомого. Наверное, он опаздывает. Ничего, пока поезд не будет полон, мы вряд-ли уедем. Выдохнув излишне громко, я прищурил глаза и посмотрел в потолок из белых дощечек, напоминающих старые-старые жалюзи. Из-за них светил свет и веяло прохладой. Очень классно, что их всех отпускают в этот технологичный мир! У нас в лагерях до сих пор даже точилки механические, ха-ха. -Ты же веришь, что мы встретимся? Всё будет хорошо!- Я поддерживал друга и легонько пихнул его в плечо, смешно улыбаясь во весь рот. Он тоже мне улыбнулся, хотя не был спокоен, и я это, конечно, понимал. -Только если ты так говоришь? Даже не знаю, Феликс... Никто из того мира не встречал вожатых.- Он мне улыбался дружелюбно, но печально. Я был в его понимании слишком обнадежен чудом для своих четырнадцати лет, и не стоит ждать ничего настолько сверхъестественного, но это совсем не так! Я не обнадежен, я точно знаю, уверен на все сто... Всё будет как я хочу, всё будет хорошо. Мы больше не говорили, повисла пауза, а времени я терять не хотел. Я достал из кармана штанины сложенный вдвое розовый листок для оригами, на крае которого поплыло пятно от чая. На этой бумажке мы рисовали друг друга около двух лет назад! У нас был совмещённый урок истории науки. Дружить мы начали ещё задолго до этого, на самом деле, но ничего более раннего у меня не сохранилось. Решил, что пусть у него что-то останется на память, я то ведь и так всё запомню. Я бы очень хотел поехать и не покидать его, но пока ещё никто не придумал, как обхитрить систему. Он меня приобнял и я обнял его в ответ, потому что я любил обниматься с друзьями, а он был просто рад подарку и воспоминаниям. Тут что-то начало ритмично цокать спереди меня, и я не понял, что это было, пока с гудком предостережения не затворились все двери. Свет наверху выключился, а на смену ему пришлись светодиодные лампочки вокруг окошек, которые так бликовали и слепили, что почти ничего не получалось разглядеть. Я молчал с безумной улыбкой восторга и выпученными глазами и уже точно не смел сказать, что я здесь не должен быть. Почему мы поехали? Меня посчитали за опоздавшего мальчика?! Ух ты, ух ты, ух ты, я еду отсюда!!! Нет, я не верю, я точно сплю. У меня получилось?!! Получилось, получилось! Но я же ничего не сделал... Может, система дала какой-то сбой, или почему без сканирования одного билета поезд всё равно поехал? А что со мной сделают, если узнают?! Я осмелился от нахлынувшего волнения наперекор всем мыслям посмотреть в окно, пока поезд не взял своей сумасшедшей скорости, с которой мы домчимся до места. На перроне стоял вроде как Зонтик... Он дружелюбно махнул мне точно просвеченным лампочкой билетом и, потому что он сиял, а потом, что-то невидимое поправив на плече, тот ушёл своей дорогой. Что это вообще такое происходит? Меня предали или мне помогли? Я знал, что Зонт не глуп, и... И что он не хочет ехать, что он боится! Неужели он сейчас обманул весь взрослый мир, дал мне шанс выбраться, а себе - ютиться в лагере? Это звучит невозможно, наверняка нас поймают, но я уже не хочу думать об этом! Я радуюсь, радуюсь всему этому вездесущему, что происходит вокруг, и сижу тихо-тихо. Габриэль только теперь заметил, что я так и не ушёл, и удивлён был не меньше меня с первой секундой отъезда. Он спросил громким шепотом: -Ты что?! Ты тут? А как же... Как? Что ж будет теперь?!- Он был в растерянности, но точно не испугался. Им играл интерес, а я улыбался широко-широко на все его вопросы, полный восторга и нетерпения. Я сам не знаю, что будет, но знаю, что теперь он точно понял, насколько я был прав: чудо случается.