Чужие среди своих

Тареата, г.Берингар,

университет имени Ганса Райнхарда

октябрь, 829г.

— Прости, что вчера так вышло, — тихо произнес Астигар, когда они с Эмерисом подошли к зданию университета. Прошлой ночью он уже извинялся, но утром ему показалось, что этого недостаточно, что стоило извиниться еще раз, несмотря на то что Эмерис заверил его, что все в порядке, несмотря на то что Эмерис никак не давал понять, что что-то не так и вел себя как обычно. Астигар то и дело додумывал то, чего на самом деле не было, чувствовал себя из-за этого хуже, но никак не мог это изменить, как бы ни пытался. Он слабо улыбнулся, стоило Эмерису посмотреть на него с долей удивления и коснуться его спины, провести медленно вниз и снова наверх, задеть шею и убрать руку. Они остановились в нескольких метрах от главного входа. — Я надеюь, ты не собираешься грызть себя из-за одного вечера, который получился не совсем таким, как мы планировали изначально, особенно если учесть, что вечер мы провели замечательно, — ответил Эмерис, улыбнувшись в ответ. Вернувшись прошлым вечером домой в квартиру, Эмерис открыл бутылку вина и разлил алкоголь по бокалам, пока Астигар вытащил проигрыватель и пластинки, среди которых нашел ту, что была с песнямиСелестины Рейнольдс, певицы и танцовщицы, знаменитой в Форте. У Селестины Рейнольдс были разные песни: мелодичные и спокойные, нежные и поэтичные, задорные и танцевальные. На этой пластинке были записаны ее ранние работы, посвященные ее первой любви. Астигар забрал у Эмериса оба бокала, поставил на стол и приятнул Эмериса к себе. Приобнял его за пояс, подхватил одну руку и медленно закружил по комнате. Коснулся губами виска Эмериса, оставил легкий поцелуй и хотел поцеловать в губы, но Эмерис аккуратно поыернул голову чуть в бок и произнес: — Я не хочу, чтобы ты целовал и любил меня только из чувства, будто должен мне. Астигар замер, нахмурился и хотел возразить: не было у него никакого чувства, будто он должен. Было только саднящее, царапающее ощущение, будто он все испортил, будто прямо сейчас что-то очень важное может рухнуть только потому, что он не смог переступить через себя. Сжав губы, Астигар покачал головой и снова хотел возразить, но слов не нашел. Перед Эмерисом было глупо оправдываться или объясняться, Эмерис знал Астигара лучше его самого. И так было уже много лет. — Давай просто побудем рядом друг с другом. Может, ты нарисуешь меня? Или лучше нас обоих? — спросил Эмерис, глядя Астигару в глаза. Простая просьба сбила с толку, Астигар сделал полшага назад и отпустил руку Эмериса, долго и пристально сморя ему в глаза и пытаясь понять, насколько сильно он все испортил и испортил ли. Хотелось начать убеждать, что все в порядке, что Эмерису вовсе не стоило так беспокоиться, но Астигар вовремя напомнил себе, что лгать он мог себе, но не Эмерису. Астигар согласно кивнул, но не ответил. — Помнишь, что я люблю каждый момент, проведенный с тобой? — как бы невзаначай спросил Эмерис и направился к одному из книжных шкафов, в низу которого стоял сложенные мольберт. Быстро вытащив мольберт, он разложил его, поставил в середине гостиной и направился за красками. Зная, что рисование всегда успокаивало Астигара, он вдруг подумал, что ни какие слова не помогут унять эмоций лучше холста, карандаша и красок с кистями. Астигар, конечно, помнил, но поверить мог не всегда. Он молча наблюдал, как Эмерис раскладывал краски и кисти на небольшой подставке, а сам взял бокал с вином и сделал несколько небольших глотков. Если быть честным с собой, то он действительно не отказался бы провсети вечер за рисованием, но произносить это вслух не хотелось. И Астигар молчал. й В голове одна за друго замелькали идеи, как именно изобразить его и Эмериса на холсте, какая композиция подойдет лучше, какой свет поставить, какие цвета использовать. Полная картина сформировалась в воображении, и ее оставалось только перенести на холст. Астигар подошел к Эмерису, который уже аккуратно разложил краски и параллельно положил несколько кистей и карандаш, и коснулся его плеч, провел вниз до ладоней и нежно поцеловал шею Эмериса. Прошедший вечер прошел спокойно. Эмерис сел на кресло с книгой и бокалом вина, а Астигар рисовал, рисовал, рисовал. Выучив наизусть каждую черточку лица Эмериса, он смотрел на него просто потому, что хотел смотреть на Эмериса как можно дольше, запоминать еще лучше, запоминать так, чтобы потом суметь нарисовать с закрытыми глазами. Вечер и впрямь вышел замечательным. Астигар любил спокойствие, которое опускалось на их квартиру каждый раз, когда Эмерис брал в руки книгу и устраивался в кресле, а Астигар доставал мольберт и рисовал до тех пор, пока усталость и сон не брали свое. — Неужели тебе так нравится неподвижно сидеть, когда я рисую тебя? — не удержался от подначки Астигар и усмехнулся, хлопнув Эмериса по плечу. — Да я пребываю в восторге каждый раз, когда ты шипишь на меня, чтобы я лишний раз не дышал, пока ты творишь свое волшебство, — ответил Эмерис, и они оба одновременно легко рассмеялись. Астигар ухватился за запястье Эмериса, несильно сжал и рефлекторно потянул на себя. Вовремя остановился, когда хотел обхватить его лицо ладонями, притянуть к себе и поцеловать. Блестящий радостью взгляд задержался на приоткрытых губах Эмериса, замер на несколько долгих секунд и перестал смеяться. Только улыбка застыла на лице, пока Астигар пытался понять, насколько он мог поцеловать Эмериса у входа в университет. Он был уверен, что в случае, если их заметят, все ограничестся едкими, злыми комментариями здесь и сейчас, был уверен, что до насилия дело не должно дойти, по крайней мере Астигар не помнил ни одного случая, когда в Тареате применялось насилие к тем, кто был не похож на большинство. Могли быть злые, колкие, болезненные комментарии, и эти комментарии могли продолжаться очень долго, но ничего хуже, насколько он знал, не было. — В таком случае буду почаще тебя просить мне позировать, — после недолгой паузы произнес Астигар. Их улыбки стали чуть менее радостными и искренними, но все еще не исчезли. Несколько секунд они неотрывно смотрели друг другу в глаза. В такие моменты весь мир вокруг исчезал, и оставались только они вдвоем. Эмерис быстро и легко поправил Астигару выбившуюся прядь и подошел ближе. В отличие от Астигара он отноисился к нравам Тареаты намного проще и не боялся фраз, которые могли им бросить прохожие, не боялся того, кто и что о них будет думать, не боялся осуждения. Эмерис знал, что осуждение других ничего не стоит, потому что сегодня они могу осуждать его и Астигара, а уже завтра забудут о них и найдут кого-то еще, кто будет лучше соответствовать принципам, по которым общество выбирало себе жертву. Эмерис быстро погладил Астигара по руке, мимолетно переплел их пальцы, улыбнулся шире и искреннее и одними губами прошептал: «Все хорошо». На мгновение перестал улыбаться, а потом улыбнулся снова и опустил взгляд туда, где мгновение назад соприкасались их руки. И только хотел сказать Эмерису, как сильно он его любит, рядом с ними, словно из воздуха, возникли Сешафи и Паниви. Обе выглядели немного взлохмоченными и взволнованными, у Сешафи одна пуговица была застегнута неправильно, а кулона, который она всегда носила, на шее не было. —Извини нас! — воскликнула Сешафи и вцепилась в руку Астигара. — Да-да, прости! Мы вовсе не хотели…— быстро-быстро продолжила Паниви. —…сделать что-то плохое. Мы не думали, что…— Сешафи перебила Паниви и заговорила сама, но вдруг замолчала, пытаясь подобрать правильные слова. — Просто хотели развлечься!— объяснила Паниви так жалостливо, что у Эмериса на секунду сжалось сердце от стольких эмоций. Они не врали. И Сешафи, и Паниви были искренни в своих извинениях и эмоциях, и у Эмериса складывалось ощущение, что врать они не умели вовсе — были слишком открыты миру и людям, чтобы утопать во лжи. Он улыбнулся и хотел сказать, что все в порядке, но вместо этого посмотрел на Астигара. В конце коцнво, ему действительно было интересно посетить клуб Рамлы. — Вы нам очень нравитесь!— добавила Паниви и сложила руки в молитвенном жесте, а после переплела собтвенные пальцы и сильнее сжала ладони. — Вы оба. И мы обещаем, что больше не будем так делать!— согласилась Сешафи и все же отпустила Астигара, сделав шаг назад. Астигар выглядел немного удивленным, но на лице не было ни отторжения, ни тревоги, только плохо сдерживаемая усмешка и радость от присутствия Паниви и Сешафи, которые вошли в их жизни очень резко и неожиданно, но за недолгий срок стали неотъемлемой частью, без которой представить как минимум учебу в университете было сложно, если вообще возможно. Он привязался к ним на редкость быстро и на удивление сильно, как и Эмерис. Удержаться от очередных улыбок в присутствии Паниви и Сешафи было сложно, даже если еще две секунды назад ситуауия к улыбкам не располагала. Стоило Сешафи и Паниви появиться, как все сразу становилось ярче и добрее. — Да-да, больше не будем втягивать вас в наши… развлечения! Если вы сами этого не захотите, конечно,— со знанием дела уточнила Паниви и в подтверждение своих слов уверенно кивнула головой. Выглядела она уже менее встревоженной. — И приставать к вам больше не будем!— выпалила Сешафи, но быстро покачала головой задумавшись, будто сболтнула лишнего. Не приставать они, скорее всего, попросту не смогут. Эмерис засмеялся, смотря то на одну, то на другую. Паниви и Сешафи были великолепны в своей непосредственности. И злиться на них было невозможно. Астигар тоже заулыбался. Шума Сешафи и Паниви тоже производили достаточно, и проходившие студенты и преподаватели начинали заинтересованно оглядываться на них. — Вы правда очень нам правитесь, так что мы хотели бы общаться с вами дальше,— взмолилась Сешафи, и после этого они с Паниви замолчали на несколько секунд, давая возможность Эмерису и Астигару что-то ответить. Но ответа почему-то не находилось. Находились только улыбки. Подождав недолго, Сешафи и Паниви одновременно поцеловали Астигара в обе щеки, развернулись к Эмерису и поцеловали в обе щеки и его тоже, а после аккуратно отошли на пару шагов назад, будто бы подтверждая свои слова, что приставать больше не собирались. По крайней мере, приставать больше необходимого. — Дамы, вы тоже нам очень нравитесь, и спасибо за понимание,— наконец, ответил Астигар и приобнял их обеих за плечи. — Обещаем больше никогда! — в один голос воскликнули Сешафи и Паниви и радостно обняли его, одна за пояс, другая за плечи. Астигар не злился на них, даже не думал, в конце концов он сам согласился, а его личные внутренние проблемы должны оставатьяс личными и внутренними и никак не должны касаться Паниви и Сешафи. На всей территорией университета раздался мелодичный звонок, и Астигар осторожно подтолкнул Сешафи и Паниви ко входу. Те поддались и быстро влетели внутрь, махнув на прощание и пообещав найти их в перерыве. Эмерис проводил их заинтересованным взглядом, приблизился к Астигару, и они тоже зашли в университет. У Эмериса первой парой были основы политологии, в которой благодаря родителям Эмерис разбирался лучше преподавательницы, у Астигара — изобразительное искусство, которое он любил и ненавидел одновременно. Любил, потому что рисование всегда успокаивало и приносило невероятное удовольствие, ненавидел, потому что как и любой творческий человек терпеть не мог рисовать по указке. Договорившись найти друг друга в перерыве, опрощавшись, они разошлись в разные стороны.