Тихая комната

И вот он — день Х. День съемок «Битвы Сильнейших». Сегодня состоится первый сбор в готическом зале, после чего первая тройка отправится на открывающее сезон испытание. С самого утра Аня чувствовала, насколько сильно не хочет вылезать из постели, не хочет видеть Шепсов и Краснова, не хочет никуда ехать, даже несмотря на то, что рядом будут Адель и Соня. Именно это было первой мыслью при пробуждении из-за каких-то шорохов, надеясь провести ещё один день с Максом, потому что настроение нежное-нежное, но… Кажется, у Лазина были свои планы. Аня разлепляет сонные веки, обнаруживая рядом урчащую Машку, по которой тоже было пока неясно, успешен ли оказался котенок Ра, и тихонько одевающегося Макса. В квартире пахло чем-то ароматным, но Круппова пока не могла сообразить, чем именно, однако, улыбнулась мысли, что ее мужчина для нее готовил. Но печалило другое: — Ты что, хотел куда-то свинтить, даже меня не разбудив? А звучит до смешного по-детски плаксиво. Ей хотелось обниматься и целоваться, а не вот это вот всё… Макс, которого буквально застигли врасплох, замирает, воровато оглядываясь на нее. Старался, вообще-то, быть как можно более тихим, хотя под молчаливо осуждающим взглядом Машки было сложно. Кошка, определенно, чморила его за саму идею провести, возможно, последнее свободное утро вместе со своей девушкой, которая теперь будет блистать в телевизоре, но Макса стрельнуло. Такого давно уже не было. А он, между прочим, и записку оставил. И даже приготовил завтрак. Все в лучших традициях какого-нибудь романтического фильма. — Прости, я пытался тебя не разбудить, — тихо смеется Лазин, садясь обратно на кровать. И не может удержаться от того, чтобы не погладить Машку по пушистому пузу, интересуясь: — Или это ты меня сдала? Кошка отвечает многозначительным «мяу», которое с кошачьего можно было перевести примерно как «больно надо, сам дурак». А Макс уже наклоняется к Ане, чтобы ее, сонную, поцеловать, и тогда признается: — Я на студию хочу. Сегодня прям… желание поработать. Ты не против? С момента, как вернулся рак, ему даже простенький бит давался с трудом, поэтому «C-Zone» была действительно вымученной. Но сегодня голова была непривычно ясной, у него уже вертелась какая-то мелодия, да и черновики грядущего альбома требовали возвращения к себе. Он и правда давно не касался работы. — Я быстро, — заверяет Макс, аккуратно зацеловывая ее лицо. — Заберу тебя со съемок. А еще сегодня он даже готов был сесть за руль, чего не делал… тоже очень давно. С постоянными головными болями Лазин опасался стать причиной аварии и унести с собой чьи-то жизни. Но вот именно сейчас он был уверен, что все получится. Аню аж мурашит от этих мягких, медленных, точечных поцелуев. Она ловит его лицо в свои ладони с максимально сияющей улыбкой и теперь сама целует сначала в нос, а потом в губы. — Как же я счастлива видеть тебя таким…Живым. Во всех смыслах. — Конечно, работай, зарни. Я даже не буду капризничать и выпрашивать послушать раньше времени, буду ждать вместе с фанатами… Наверное. И заливисто смеется одновременно с новым потоком поцелуев, только потом Макса отпуская. И все не может на него насмотреться, пока он собирает последние вещи — такой красивый и пышущий здоровьем. Как раньше. Но в итоге Аня разленилась до того, что не смогла себя заставить даже встать и проводить его до двери — запирал Лазин ее сам. А она нежилась в постели ещё добрых минут двадцать, пока не поняла, что такими темпами просто снова уснет. До отправления в особняк Стахеева время ещё было, но хотелось не быть на съемках вареной. И тогда Круппова наконец сползает с нагретого места и… Голова кружится. И запах еды внезапно кажется уже не таким аппетитным. Аня пошатывается, поднявшись на ноги, и, прикрыв рот ладошкой, несется в туалет. Тошнит. Неужели?.. От осознания сердце резко ухает вниз, теперь стуча сразу отовсюду — пульс отдается в горле, в ушах и даже в кончиках пальцев. Аню прошибает холодный пот. Или это от тошноты? И она все равно не может прекратить улыбаться, когда, опорожнив и без того пустой желудок, игнорируя недомогание, заползает по струи идеально теплого душа. Всю колотит аж. И собирается она в итоге мгновенно и впопыхах — ароматный завтрак, успевший остыть, приходится затолкать в холодильник, но Макс ее поймёт, когда… все узнает. Но для начала нужно убедиться самой, верно? Аня подозревает, что будет реветь в десять ручьев, поэтому предусмотрительно берет косметичку с собой после того, как укладывает пышные кудри и одевается в спортивный костюм. Платье возьмет с собой и переоденется уже перед готзалом в гримерке. А сейчас Круппова мчит к второму самому родному человеку во всем городе — к своему брату. Забегает в аптеку, скупая, чисто на всякий случай, сразу три теста на беременность, и стремглав залетает в такси. С ума сходит, пока едет, аж ногой дрыгает под какую-то незамысловатую попсовую мелодию по радио. Юля Паршута играет, кажется, да? И в дверь квартиры Сережи она и звонит, и долбит одновременно — увы, свои ключи впопыхах забыла. И все для того, чтобы, когда явно озадаченный таким напором брат открывает, броситься ему на шею с счастливейшим визгом. Он ведь понятия не имеет, что они с Максом хотели… ребенка. Аня только девочкам и сказала. — Сережа, — выдыхает она, отлипая от него, и так же быстро снимая куртку и обувь. — Мне срочно нужно воспользоваться твоим туалетом. Уж чая напиться дома додумалась. — Э, — многозначительно протягивает Сережа, — и тебе привет, мелочь. Сразу после того, как на протяжении многих дней Анька игнорировала его существование вообще, после их… не самого однозначного разговора в Печоре, после которого они больше и не взаимодействовали толком, естественно, подобный напор его удивил. И все-таки, это Анька. Его личный ходячий суетолог. — Ну залетай, — смеется Сережа по итогу. — Надеюсь, ты не только за этим примчалась. И все-таки, дверь за Аней запирается слишком надолго. Сначала Сережа еще торчит на кухне с кофе. Потом ненавязчиво перебирается в гостиную. Затем бродит по коридору, чтобы в итоге оказаться под злополучной дверью в туалет. Тишина. Ничерта не слышно. Ее нет… сколько? Минут десять уж? Подозревая что-то лишь совсем смутно, Сережа стучит костяшками пальцев по двери, громко интересуясь: — Мелочь, ты живая там? Не хватало еще, чтобы она там в обморок хлопнулась или еще что-то такое. Больно тихо. И тут наступает момент истины — за дверью слышится оглушительный писк. А затем та и вовсе распахивается с такой скоростью и силой, что едва не сбивает Сережу и ударяет ручкой по стене. Аня, как и предполагала, стоит перед братом вся в слезах, но при этом улыбается во весь рот, ещё больше его пугая. — Сереж… — а ее голос срывается на сиплый шепот. — Сереж… Скажи, ты готов? Он смотрит на нее с откровенным непониманием, и Ане кажется, что он всерьез решил, что она тронулась рассудком. И ее заливистый смех в ответ на его взгляд это только подтверждает. А младшая сестренка все повторяет: — Ну, скажи: ты готов? Потому что сама Аня ничего толком ещё осознать не может. Перед глазами — радужная карусель, вся мигает, тошнит от этого страшно, но это не самое приятное ощущение делает ее ещё счастливее. И лишь тогда она решает больше не томить и достает руку, в которой держит три положительных теста веером, из-за спины. — Дядей готов стать? — вновь уточняет Аня. — Чего, блять? У него все внутри делает смачный кульбит. Сережа прямо слышит, как в черепной коробке с влажным чавканьем сваливается мозг, как сердце вяло трепещется где-то в ногах, чтобы в итоге заколотиться вновь. И он все смотрит на эти три теста, на яркие такие вторые полоски, а в голове — совсем не это. В голове день, когда ему сказали, что у него будет младшая сестра. Девятилетний пацан отнесся к этому со всем возможным скептицизмом — он хотел брата, чтобы было, с кем играть. Через несколько месяцев после десятилетия ему принесли Аню. Красное кричащее нечто, на голове которого уже угадывался проблеск будущих кудряшек, Сережу не впечатлило совсем, и долгое время он Аню сторонился, избегая всех обязанностей старшего брата. Потом она росла. И оказалось, что с ней прикольно. Она чего-то прикольно лепечет на своем детском языке, пихает ему свои игрушки. Потом Анька начала ползать. Первые шаги сделала навстречу Сереже — прямо побежала к нему, упала буквально в нескольких сантиметрах от нее, а он поймал и все понять не мог, чего так рыдают родители. Он брал ее с собой гулять. Первые карманные деньги потратил на то, чтобы купить ей какую-то модную куклу. Научился плести косички, выбирать платьюшки. Приводил и забирал ее из садика. Повел в первый класс — сквозь пушистые кудри с трудом угадывались пышные белые банты, а за букетом каких-то гладиолусов Аньку вообще было не видно. С домашками помогал. Учил кататься на велике. Рисовал ей зеленкой на коленках дурацкие цветочки, чтобы не было не так обидно, когда падала. Разбирался с приставшими к ней мальчишками, с учителями, которые слишком придирались. К директору ходил. Сережа пропустил первый год ее жизни, но зато с лихвой прожил остальные. Всегда был рядом. Всегда вместе. И все для того, чтобы оказалось, что мелкая сестренка уже совсем не мелкая и скоро сама станет мамой. Когда только успела вырасти?.. — Я не плачу! — предупреждает Сережа совсем не убедительно, успев вытереть реально мокрые глаза. — Черт, мелочь, нет, я реву. Иди сюда. Обнимает, кружит — а уже даже сейчас очень бережно. У нее ж там… племянник его. Или племянница. Осознание отдается какой-то приятной волнительной дрожью в пальцах, и, черт, он реально плачет. Впервые в жизни, да? — Ты… ты просто… — Когда Сережа ставит ее обратно на пол, у него и слов впервые не хватает. Но зато его озаряет на вопрос: — Эй, молодая мамочка, а Макс знает? Есть у них прикол… умалчивать важные вещи. — Да когда… — смеется Аня, утирая сначала свои слезы кулачком, по-детски совершенно, а затем и самыми кончиками пальцев смахивая мокрые дорожки с щёк брата. — Все вот только что подтвердилось. Па… — даже сказать вслух это слово трудно. — Папочка с утра ещё на студию умчал, а мне уже потом нехорошо стало. Я не хочу сообщать такие новости через сообщение или звонком. Вечером меня со съемок заберёт, и вручу ему… Этот букет. И сама смотрит вновь на тесты, по новой проливая слезы счастья. Очень-очень бережно кладет все три штуки во внутренний кармашек сумки, а затем вновь обращается к Сереже: — Возможно, что я надумываю, но я реально хочу чертов чувашский шӑртан. Сомневаюсь, что мы найдем его даже в доставке, так что любая баранина сойдет. Лишь бы позажаристее… И того мороженого с кусочками шоколада, которое ты мне покупал… Время у нее до съемок ещё есть, и в который раз Аня благодарна судьбе, что уже знает, что сегодня на испытание точно не едет. Даже если будет жеребьевка, ТНТ заранее решил отправить довольно скандальную тройку — Олега, Краснова и Ангелину. Спасибо, что их с девочками пока не тронули. — Боже, надо родителям позвонить… — продолжает хлопотать Аня. — Лучше завтра, да? Вместе с Максом по видеосвязи скажем… И вновь внутри все щемит, когда она смотрит на старшего брата с такими красными и мокрыми глазами. Она ведь тоже все помнила. Все свое счастливое детство — почти во всем благодаря ему. И ведь в Москву ее с собой взял, подростка глупого, когда поехал делать карьеру профессионального рэпера. Мог не брать, а взял. Это благодаря Сереже она встретила любовь всей своей жизни. — Сере-е-еж, — и ее опять развезло. Нос вмиг покраснел, как в детстве. Аня вновь делает шаг вперед, обнимая брата крепко-крепко. — Я тебя так люблю. Ты самый лучший большой брат. Прости, что я так себя вела… И сказала, что в одном поле срать не сяду. Ещё как сяду. И мелкого приведу. Ребенок. Ребенок, блять! От Макса, от ее самого любимого, самого лучшего мужчины на всем свете. — Так, — максимально наигранно ворчит Сережа, когда шутливо щелкает ее по красному носу. Раньше так всегда делал, когда маленькой была. Аня всегда верещала страшно, особенно лет в шесть, и носилась за ним, размахивая своими маленькими девчачьими кулачками с криками: «Да ты издеваешься?!». А теперь вот… — Отставить слезы и извинения. Большой брат прописывает только радость, счастье и позитив. Это, получается, он первый узнал. Ну, сразу после Ани. И он уже так… так сильно любил этого шкета. Или девчонку. Прямо представил, как будет нянчиться, тоже воспитывать. Про своих детей в жизни не думал. Но ребенок младшей сестренки — это ведь… У него сейчас сердце разорвется. И самый мертвый, воинственный и иногда даже слишком суровый Сережа не знал, что может чувствовать столько всего восхитительно-теплого разом. И опять слезы лезут. Чтобы их скрыть, Сережа лезет за телефоном, с самым серьезным видом листая приложение с доставкой. А сам-то лыбится аж до ушей. Выглядит немного угрожающе, как оскал, потому что суровый большой брат так в жизни не улыбался, но он счастлив. И счастье это прет изо всех щелей, когда он решительно заявляет: — Спорим, я найду тебе и шăртан, и вообще все, что пожелаешь? Я ж теперь не просто большой брат, я еще и большой дядя. Блять, как же это хорошо звучит. И пока Сережа листает приложение, он продолжает: — Завтра позвоним. Только я к вам приеду. Мне же придется их откачивать потом. Блять, еще же Максона в чувство приводить… Ты представляешь, как он будет счастлив? Аня плывет от одной только мысли о том, как ему сообщит. До сих пор сама поверить не может, и вообще новость будто станет реальной лишь тогда, когда об этом узнает… отец. Отец, блять. Они с Максом будут, чет возьми, родителями. — Я надеюсь, — выдыхает младшая Круппова с улыбкой. — Ой, надо же написать Адель и Соне, что ты меня сам отвезешь на съемки. Отвезешь же? Несмотря на то, что этого ребенка они с Лазиным планировали, все равно все оказалось неожиданно — в день ебучей «Битвы Сильнейших». Но нет. Ни один вампир, ни один медиум сегодня не испортит Ане настроение. *** Спустя несколько часов, в течение которых Круппова пыталась взять себя в руки и хотя бы накраситься, Сережа привозит ее к особняку Стахеева. Переоделась в платье Аня по итогу тоже у брата дома, так что здесь дел почти не оставалось — лишь последние штрихи от гримеров. Хотелось скорее найти подруг. Но все же… Войдя внутрь особняка, поднимаясь по легендарной лестнице, Аня не могла отделаться от тревожных воспоминаний. Именно здесь в прошлом году ее донимал Краснов, зажимая в углу. И именно из-за «Битвы» она не была рядом с Максом, не зная ничего о том, что, пока она участвовала в испытаниях, он проходил обследования и узнал о рецидиве. Ладно. Стоп. Все. Это в прошлом. Зато в будущем у них будет настоящая семья. Что в гримерке собрались лишь Соня и Адель, Аня почувствовала сразу, и это принесло небольшое облегчение. Никаких Шепсов на горизонте. Пока что. Заходя внутрь, она все никак не могла содрать с губ совершенно глупую улыбку и отлепить руку от низа пока ещё плоского живота. И именно этим выдала себя, заставив вечно серьезную и местами грубоватую Егорову едва не взвизгнуть: — Да ладно? Это то, о чем я думаю, да? Энергетически ребенка почувствовать было ещё невозможно, но Аня все равно на всякий случай сотворила дома у Сережи небольшой непрогляд. Просто потому что… Ехала в логово колдунов и ведьм вообще-то. И многие здесь могли не желать добра. Интересно, Ангелина ещё злится за «Реванш»?.. И все же, счастливый и глупенький вид выдавал Аню с головой, когда она переводила взгляд с подруги на подругу и в итоге выдала тихое: — Ага… Все получилось. Я беременна, девчат. Как же… Странно и хорошо произносить это пока непривычное для ее уст словосочетание. «Я беременна». — А-а-ань, — протягивает и Адель, счастливо улыбаясь. Хотя и получилось все-таки немного натянуто, за Макса и Аню она была рада. — Поздравляю вас! Это, получается… Прямо в Печоре все получилось, да? Символично так прямо… Была бы тут Алтана, сказала бы, что это хороший знак, хах. И все-таки, как бы не хотелось, она не поднялась обнять подругу. И вообще теперь для себя решила, что будет… как можно меньше взаимодействовать с ней физически. Потому что, если присмотреться, Адель видела, что руки у нее — черные. И сама она — смерть. Она не должна была рождаться. Не должна была выжить. И даже, уже живя, только со смертью и работала. И он опять рядом. Смотрит, ничего не говорит. И все-таки, во взгляде Джелоса Адель навязчиво мерещилось что-то слишком многозначительное. И ей хотелось верить, что это никак не связано с Аней или ее ребенком. Лучше не трогать. Не навредить. — Хорошо, что непрогляд сделала, — продолжает Адель с уже более слабой улыбкой. Просто… вспомнилось кое-что, когда поняла, что никаких изменений в Аниной энергии не чувствует. А точнее — кое-кто. — А то ходят тут всякие… глазливые, знаешь. Интересно, на съемки сегодня заявятся тоже вместе? — О да, — подхватывает Соня, закатив глаза. — Нафталиновая гвардия в лице старшего не удержалась бы от гадости. А младший будет просто воинственно пыхтеть скорее всего. — Не напоминай, — кривится и Аня, проходя к одному из гримировальных столиков. — На самом деле… Я вообще сожалею уже, что в этот проект пробилась. Провести первый триместр на вечных съемках — не лучшее решение. Но увы, ТНТ и «Вайты» заломили неустойку. Я проверяла. Страшно и работать, нося дитя под сердцем, но Круппова уже решила для себя, что ее методом снова станет обращение к Турă. Никакого Шуйтана отныне. Руки только зажили, оставшись исполосованными пока слишком яркими шрамами. Но те, о ком девушки говорили, и кого даже опасались, ждать себя не заставили. Как раз когда гримерша Ксюша закончила с Аней, делая ее и без того сияющий вид ещё краше, дверь распахнулась, впуская в помещение ужас во плоти — Александра Шепса. Он широко улыбнулся Ксюше новыми зубами, но та все равно аж вся съежилась, проходя мимо медиума, и скрылась в коридоре. А за старшим братом следовал и Олег. Соня поднялась с дивана, обойдя Аню и Адель, и сложила руки на груди, инстинктивно девочек защищая. На правах старшей ведьмы. А Круппова подняла на младшего Шепса робкий взгляд. Может, то все гормоны, но ей было искренне жаль, что она причина ему боль. В конце концов… Они просто не сошлись. Ни характерами, ни судьбами. Не были предназначены друг другу, да? — Не смей на него даже смотреть, — надменно проговорил Саша, проходя к зеркалу. Не удостоил никого из присутствующих и взглядом. На нем — какой-то отвратительный рыжий костюм, с собой трость… Просто на случай, если придется отбиваться. Вдруг эти дуры и сюда своих агрессивных мужиков притащили. А Олег и сам на Аню не смотрит. Инстинктивно держится ближе к брату, потому что Саша как никто другой знал, как отбиваться. Как защищать себя всеми способами. Олегу вот такой… мразотности, что ли, не хватало. А ведь именно уязвленным он себя и чувствовал. Униженным, оскорбленным, жалким, что ли. И в глубине души все еще горела злость… Но не на Аню. Он не мог заставить себя по-настоящему на нее злиться, хотя Круппова тоже более чем активно участвовала в его унижении и позволила ему свершиться, и это раздражало неимоверно. Поэтому младший Шепс выбирает единственно верную тактику — уйти в абсолютный игнор. Только фыркает многозначительно и весьма оскорбительно. Даже не повелась на его провокационный стрим тогда. Ну, со снятием штанов, который Олег по итогу отменил. Все же ради нее было. Как будто и не заметила вообще. Благородная, да? Хотела сказать, что не хотела всего произошедшего? Или это типа как будто между ними ничего и не было? Что их недоотношения были ошибкой? А он-то ведь реально влюбился. Хотя, если бы он знал о том, как изменилось положение его бывшей девушки теперь, он бы точно взорвался. А Адель и сама ближе к Соне двигается. Сама себя умоляет — злись. Ненавидь. Рычи. Так же, как говорила ему тогда. Когда по велению Джелоса реально хотела схватиться за нож. Но она не сделала ничего из того, чем угрожала старшему Шепсу. И сейчас, снова увидев его настолько близко, помнила лишь боль от удара и красивущий синяк на щеке. Сейчас у нее — остатки следа от петли на шее… И тупая паника. Саша не станет ее трогать при людях. Вообще вряд ли притронется, даже останься они наедине. Но само его присутствие давит так, что сердцу за ребрами тесно становится от того, как сильно оно бьется, и тогда Адель еле слышно предлагает девочкам: — Пошлите, а? Лучше переждать где-нибудь в коридоре. И едва Аня тоже поднимается со своего места, ощущая, как внутри что-то трещит, потому что сама, блять, не ожидала, что так нехорошо от этой встречи станет, Саша словно принюхивается. Хотел тоже уйти в тактику холодной войны, игнорирования, но внезапно чувствует то, о чем смолчать чисто физически не может. От Адель некротикой за версту пасет. Не будто умирает как-то стремительно, а будто… Продалась. Отдалась в лапы Смерти окончательно, и, почувствовав это, Саша криво усмехается: — А ты получила свое наконец, да? Так уж счастлива со своим Андрюшей, что подыхать собралась? — Рот закрой, — требует Соня. — Вот так и бывает, когда свое счастье на чужом несчастье строишь, — с абсолютно искусственным сожалением цокает языком старший Шепс. — Одна выбрала не того, и скоро без мужика останется, другая сама помрет. — Вообще-то, Макс будет жить, — Аня прекрасно осознает, что этой фразой примет весь медиумический гнев на себя, но просто пытается защитить подругу. Хватит уже старому гремлину к Адель цепляться. — А, тот самый, который тебя бросил, и мой брат по осколком тебя собирал? — Он расстался со мной, потому что уберечь хотел, — возражает Круппова, хотя у самой голос дрогнул. — Но теперь он будет жить. И, должен быть, совершает ошибку, когда не удерживает эмоции в узде, обращаясь к младшему Шепсу напрямую: — Олег, я… Они не виделись и не говорили с самого нового года, и Аня была уверена, что в ней не осталось ничего, кроме злости. Но на деле было кое-что ещё. Сожаление. Потому что она тоже думала, что влюбилась. И память слишком по-грязному услужливо подкидывала все моменты, когда ей казалось, что она даже была счастлива. — Пойдем, — Соня берет за руки и Аню, и Адель, как маленьких, настаивая: — Уходим. — Правильно, бегите, — вновь хлестко усмехается Саша. — Прости, — тихо выдавливает из себя Аня, смотря на Олега в упор, отчаянно пытаясь поймать взгляд. Одного «прости» очень мало. Но очевидно, что большее он бы слушать и не стал. Да и не нужно оно ему было, правда. Или Олег просто очень пытался себя в этом убедить. Он только холодно кивает в ответ, как будто Аня сказала что-то совершенно незначительное, и отворачивается к зеркалу. Синяки с квартирника, ставшего для него концом всего, уже почти сошли — остался только от прилетевшей под глаз бутылки и небольшая чернота около пострадавшего от кулака Крупповой носа, но помощь гримеров ему все равно понадобится. А вот Аня ему не нужна. Она — прошедшая глава, не достойна и крупицы его внимания. Она — сплошное разочарование, она жалкая и ничтожная, сдохнет следом за своим Максом. Это ему старательно навязывал Саша весь отпуск, вроде как, поддерживая. И все же, даже несмотря на то, что она буквально втоптала его в грязь, отправила на самое дно, Олег не может злиться по-настоящему. И сраный совместный тик-ток пересматривал до сих пор. И у него на обоях еще стояла совместная фотка с Аней, и… Это как в той книге, которую никто не читал, но все переделывали цитату под свою ситуацию. Олег даже находил оригинал. «Наоко улыбнулась, и тут он понял, что, несмотря на сорок пятый калибр у него на поясе, в этой комнате вооружена только она». Какого черта Аня все еще его убивала? Но за ведьмами закрывается дверь. Адель кажется, что дышать она начала только сейчас. Руки сами тянутся к пачке красного «Чапмана», которую она таскала с собой, как талисман. Да простит ее купец Стахеев, но она закурит прямо сейчас… Вроде, можно, если не спалят. Никаких тебе датчиков дыма… совсем не заботятся об историческом наследии. — Ой, — пищит Адель, когда уже достает зажигалку. Курить рядом с Аней при условии ее нового положения кажется неправильным, и Вегера спешно извиняется: — Я сейчас. Я в порядке, честно. Просто… Просто не ожидала, что опять будет такой жалкой. А ему все так же филигранно удается бить в самые ее больные места. Не думает ли сам Андрей так же? Что она с ним не счастлива, поэтому ушла в депрессию. Не думает же, да? По итогу она от девочек почти сбегает, находя в соседнем коридоре свой любимый подоконник. Адель облюбовала его еще в первом сезоне «Битвы сильнейших» и сбегала сюда, когда чувствовала себя обиженной, уязвленной или незащищенной — а было это слишком часто. Впервые за последнее время поджигая сигарету для одной себя, Адель устраивается на подоконнике и открывает окно, просто на всякий случай. Телефон достает, но на экран, где была случайно сделанная, но такая очаровательная фотография Андрея, милующегося с Ра, смотрит долго. Хотела его голос услышать. Очень. И все же, слова, сказанные Сашей, чтобы ее задеть, действительно прочно обосновались внутри. Пустили свои щупальца, распространяли темную гниль, с которой она жила почти десять лет… Ей привычны были темные энергии. Но само существование Саши в одном пространстве с ней Адель просто не вывозила. Джелоса не видно, и Вегера даже по-своему ему благодарна. Как будто Бог Смерти решил тактично оставить ее одну. Хотя знакомо ли ему чувство такта… Но по итогу Адель все-таки набирает Андрея. Гудки идут долго, и она уже готова была отказаться от своей идеи, не грузить его своей тоской еще больше, как Федорович все-таки взял трубку. — Хей, — выдыхает Адель одновременно с дымом. Он тоже сплетается в какие-то причудливые узоры, но рядом нет Алтаны, чтобы их растолковать. — Надеюсь, тебя еще не опиздюлили? Он ведь впервые остался со всем животным царством один. А Андрей в этот момент как раз чертыхается: — Бля, мсье Опездол… Голубь долго танцевал ему брачный танец, громко курлыкая с надутой шеей, и вот стоило Вегере позвонить, принялся, остервенело хлопая крыльями, совокупляться с ногой Федоровича. Олимпия в расстроенных чувствах наблюдала за сием действом со стороны. — Меня ебут, — говорит Андрей и со вздохом сожаления добавляет: — Причем, к сожалению, не ты. Но что-то в голосе его Дели подсказывает ему, что сама девушка там тоже не шибко счастлива. И он прекрасно догадывался, кто мог стать причиной такого поникшего настроения. Скорее бы вышел фит Глеба и Феди… Страна должна услышать этот шедевр унижений Шепсов. — А как ты там, любимая? — осторожно интересуется Андрей. — Ты смотри, я же могу послать к вам Серафима. Потому что, как выяснилось на практике, несмотря на габариты Букера, именно Сидорин может раздать пиздюлей с особыми рвением и злобой. — О боже, прошу, только не Серафима, — тихо смеется Адель, качая головой. Сидорин ведь до сих пор на взводе после квартирника, а тут он обязательно найдет, с кем сцепиться. Не только же Шепсы — Краснов еще. С Максимом Левиным Адель в живую не контактировала ни разу. Только во Владе и была уверена. Влад хороший. Помилуй, Андрюш, я прошу. На заднем плане слышались воинственные хлопки крыльями. И это вернуло ощущение дома. Стабильности какой-то, того, что все хорошо. И в моменте Адель была максимально солидарна с Аней — она тоже успела пожалеть, что вообще вписалась в проект. Сидела бы дома с Андреем, Ра и голубями, играли бы в «Геншин», смотрели аниме… А потом она бы ждала его из тура, спамя какими-нибудь глупенькими фоточками и вися на видеозвонках до момента, пока кто-нибудь из них не уснет. А в итоге — съемки. Саша, который продолжает паразитировать на ней. Чужие истории, в которые она опять уйдет с головой. Оценки, скандалы, хайп… Чего опять полезла? Особенно сейчас, когда… — Я еще забыла спросить у Ани, как там Машка, — продолжает Вегера совсем рассеянно. — И придется платить алименты. Хотя ты представь, к этим троим еще одного котенка… Не то говорит. Вообще не то. В итоге Адель шумно выдыхает, мимолетно сожалея, что сигарета закончилась слишком быстро. И выпаливает быстро, пока не передумала: — Прости. Прости за то, что я вот это вот все… развела. Пугаю тебя, расстраиваю. Я просто… Я только с тобой счастлива. Только с тобой себя живой почувствовала. И это не с тобой что-то не так, не с нашими отношениями, я просто… Какого черта она до сих пор так зависима от слов Саши? — Прости, — повторяет Адель. — Домой хочу… К тебе. — Тише, спокуха, Дель… — мягко тормозит Андрей. — Во-первых, мы тоже ждём тебя дома. Всей толпой. А во-вторых… За что ты просишь прощения? За депрессию?.. Это ведь явная депрессия. Будучи склонным к тяжелым размышлениям о смерти и пустоте, дружа с Серафимом годами, Андрей знал, что это такое и без официальных диагнозов от психиатров. — Я все понимаю, — продолжает он. — И вся эта история с Богом Смерти… Я бы, скорее, удивился, если бы ты скакала с улыбкой до ушей. Ты моя нежная восприимчивая девочка. Скажи честно… Тебе этот мудак что-то сказал? Он тебя обидел? Пусть только попробует тронуть ее снова. Федорович стерпел в тот раз, сжав зубы, но в этот раз — не станет. Сам набьет уроду морду, если хоть волос с головы Адель упадет. Но сейчас, будучи расстроенной, ей явно хочется слышать не это. Поэтому… — Я тебя люблю, Дель, — выдыхает Андрей. — И это не меняется в зависимости от твоего состояния. Ты должна это знать. И чего она накраситься вообще решила?.. Глаза-то уже на мокром месте. Просто… По сути, вся ее первая любовь была абсолютным абьюзом, унижением и моральным насилием. Иногда — похотью. Односторонней, конечно. И как будто только сейчас Адель узнала, что такое вообще любовь в принципе. Любовь — это ее Андрюша. И даже если ей суждено умереть, прожить и полжизни стоило для того, чтобы встретить его. — Ты даже не представляешь, как сильно я тебя люблю, — вторит ему Адель. — Нет, правда, ты даже примерно представить не можешь… Ты как смысл моей жизни вообще. Я не преувеличиваю, я просто… Боже, я сейчас заплачу. Совсем развезло… А на вопрос про Сашу так и не отвечает. Впрочем, сейчас, пока дома ее ждет самое яркое черное солнышко, Бог Солнца и парочка пернатых извращенцев, все ее обиды и травмы, которые опять исходятся свежим гноем, кажутся такими… неважными. А ко всему прочему кажется таким глупым то, что она успела обидеться на него в Печоре после теперь уже легендарной пьянки. — Я твой голос услышала и мне сразу легче стало. Исцеляешь меня, — продолжает ворковать Вегера немного сумбурно, но искренне. — Приеду, задушу тебя в объятьях… И не только обнимать буду. Хочется. Очень хочется. Она всегда с головой уходила в чувства, но с Андреем это делать было в миллион раз приятнее. Он же ведь такой… такой… — А еще я узнала одну очень хорошую новость. Тебе понравится. Но я тебе не расскажу, — смеется Адель. Чтобы не пойти по старой схеме, ага. Иначе о беременности Ани у Макса есть риск узнать в последнюю очередь. Он ведь, видимо, еще не в курсе?.. — Хотя-я-я, если очень попросишь, то я могу намекнуть… Но дома. Мучайся. — О-о-о, я о-очень хорошо попрошу, — игриво тянет Андрей. — Опездол отдыхает. Простите, мсье. И самому ведь легче стало от этого разговора. Лучше бы говорили лично, конечно, но это уже большой шаг. Знал и чувствовал, насколько происходящее гложет Адель, и теперь… Все хорошо будет. Обязательно. Никаких повторений гостинцы «Космос». Никакой петли. А с вонючкой Богом Смерти ещё все решат. Андрей уверен. — Давай, любимая, порви там всех, — напутствует Федорович самым ласковым тоном. — Разнеси Стахеева к хуям, и мы ждём тебя дома. Всей семьей. И когда голубь заходит на второй круг ухаживаний, Андрей не может не запричитать: — Не-е-ет, мсье Опездол, я понимаю, что я красив и ебабелен, но оставьте мне сил на любимую… — Ты ж мой ебабельный, — в тон продолжающему свои брачные игрища Опездолу воркует Адель. Зачем прекрасная крылатая женщина рядом, если есть любимый Андрюша? — Знаешь, на самом деле, у него такое невероятное либидо… И смеется, пока Андрей на той стороне буквально воет, а хлопки крыльями становились только громче. Но нет, делиться своим любимым парнем с достопочтенным месье Опездолом Вегера категорически не собиралась и по возвращению домой возьмет его в оборот сама. Хочется. Очень. К нему хочется. Домой. Любить, целовать, искусать всего, никогда не отпускать… Зачем вообще вписалась в проект, если уже ничего не хотела? В этот момент у Сони и Ани все было не так радужно, как у Адель сейчас. Ведь вскоре после того, как Вегера скрылась в коридорах особняка, вместо нее появилась еще одна неприятная фигура. Обнаженный торс с россыпью новых татуировок, обманчиво радостная улыбка, холодный прищур темных глаз — Артем Краснов, как и всегда, был на пике своей внешней привлекательности. Как завещали в «Сумерках», хищник всегда должен быть привлекателен для жертвы. А сейчас он свою нашел. — Моя дорогая Аннушка! — восклицает вампир, подходя ближе. Стоявшую рядом Егорову он игнорирует принципиально. — Мӗнле ӗҫсем, савни? «Как дела, любимая?», — интересуется Артем у нее на родном для них обоих чувашском, ведь и сам Краснов был из Новочебоксарска. Язык, признаться, чуть подзабыл, но специально ради встречи с Крупповой подготовился. Ждал ведь. Очень. Он скучал. — Невероятно, что такая ведьма, как ты, смогла добиться хоть чего-то. Но лучше поздно, чем никогда, верно? — продолжает Артем самым дружелюбным тоном, хотя его взгляд не предвещал ничего хорошего. — Как дела? Как личная жизнь? Наслышан о том, как лихо ты меняешь мужчин. И как восхитительно в этом плане смотрятся твои обвинения в адрес меня, согласись? Лучшая защита — это нападение. Вампир знал это, как никто другой. И сейчас он открывает рот, готовый выпустить новую ядовитую иглу в адрес Ани… и прикусывает язык, расплываясь в еще более сладкой улыбке. Он — вампир энергетический. И он чувствует следы колдовства, которое сама Аннушка на себя и наложила. Непрогляд сделала? Это теория лишь, но Артем — еще и психолог тонкий. И сейчас рука Краснова медленно-медленно опускается к ее животу. По реакции будет понятно все. — Что спрятать решила, красавица? — почти мурлычет вампир. — От меня? Или от Олеженьки отвергнутого? — Ты, красавец, совсем прихуел? — рычит Соня, одергивая Аню за руку, заставляя ее тем самым сделать шаг назад. — Не прикасайся даже к ней. Тогда она смолчала, но теперь все в курсе, как ты распускаешь свои грязные ручонки. — Все нормально, Сонь, — успокаивает ее Круппова, хотя сама благодарна за то, как подруга перевела тему. — Я, действительно, больше молчать не буду. До сих пор чувствовала его холодные пальцы, сжимающие талию, задирающие юбку летящего летнего платья, которое она надела на финал их сезона. Аня вздрагивает, будто вместе с его игриво-колким взглядом и сейчас его руки проникали под одежду, но теперь она будет защищаться с двойным рвением — она не позволит Артему добраться до ее ребенка. Тем более, пока он не сформирован и особенно уязвим. Но она тактику нападения не избирает. Решает быть умнее и предложить: — Но мне не придется ни о чем рассказывать, если ничего и не будет, верно? Ты не трогаешь меня, а я не трогаю тебя. По-моему это честно. Хотя самой приходится прилагать все усилия, чтобы стоять ровно и не затрястись. А Артем это видит прекрасно. И реакция обеих подружек так ярко подтверждает, что в своей теории был прав. Вампир усмехается лишь шире, снова приближаясь к Ане, и склоняется к ее уху, самым сладким тоном прошептав: — Не могу ничего обещать. И лишь после этого уходит в гримерку, довольный собой и абсолютно уверенный в том, что знанием об, очевидно, беременности Крупповой он еще воспользуется. И даже не один раз. Одновременно с его уходом возвращается Адель. Намека на приближающуюся истерику, с которой она сбегала от девочек, уже и нет — только широкая улыбка и влюбленные глаза… И все это меркнет, когда она видит лица подруг. Вегера находит в себе силы лишь осторожно спросить: — Я опять все пропустила?.. И к счастью, на самом деле. Передоз с отвратительными и токсичными мужчинами. А это ведь было только начало. *** Легендарный Готический зал пока пуст, но камеры уже направлены на темный коридор, через который вскоре пройдут участники нового сезона «Битвы сильнейших». Старички, отвоевавшие в прошлогодней битве целый год, столкнутся лбами с титулованными новичками. Камеры выхватывают темные силуэты, и вот уже в зал проходит Влад Череватый, которому, конечно же, не смогли не припомнить отданную в финале золотую руку. А следом… — Самая титулованная женщина-экстрасенс! Она говорила с самой Смертью в свои шестнадцать и до сих пор несет нам ее зов. Однако любовь губит даже сильнейших. Сможет ли она взять золотую руку в этот раз? Победительница шестнадцатого сезона «Битвы экстрасенсов» и бронзовый призер «Битвы сильнейших» — некромантка Аделина Вегера! Адель появляется в зале, поджав губы, но удар все же выдерживает. Хотя речи про любовь ее колят. И Андрею неприятно будет. Знают ведь все прекрасно… И все равно говорят. И ставят так, что она в любом случае окажется слишком близко к одному из Шепсов. Ее разделили с девочками, отправив их на сторону «новичков», но рядом Влад, и это уже радует. Адель улыбается, как бы между делом тронув его мизинец — у них все-таки неплохие отношения были. Череватый — непривычно умиротворенный, а Адель в своем летящем винтажном белом платье с корсетом цвета слоновьей кости и ленточками в кудрявых волосах никак не производила впечатление страшной некромантки. Но все меняется, да? И они повзрослели. — Мне, тебе, Соне и Ане нужны командные футболки, — шепчет Адель заговорщически. — «Никаких Шепсов», а? Влад сыплется тут же, даже не скрывая смеха. А на камеры и рады запечатлеть этот момент. Вообще-то он и сам вырос, и времена вражды с Олегом давно прошли, они даже как-то проводили совместный эфир… Но от такой маленькой пакости душа чернокнижника все равно отказаться не могла. Следом за Адель выпускают Александра Шепса, и забавно, что в речи о нем, возмутителе спокойствия, не упоминают любовь — Соня, до которой очередь ещё не дошла, даже фыркает. Ну, конечно. Женщины же якобы более ведомы. Он занимает свое место рядом с Вегерой, но на нее даже и не смотрит — сощурившись, наблюдает за братом, выходящим в зал сразу за ним. Говоря про Олега, конечно, Марат вновь упоминает неоднозначную победу в первом сезоне. Подруг вновь разделяют, следующей отправляя в готический зал Соню — зрителям даже покажут их с Глебом свадебное фото. Максим Левин и Ангелина Изосимова же неразрывны — сладкая парочка не обходится без упоминания страстного удара по лицу. И лишь потом наступает черед Ани. На ней сегодня черная классика — полностью закрытое платье цвета глубокой ночи, но приталенное и облегающее настолько, что кажется почти прозрачным. И пока она элегантной походкой направляется в готический зал, ведущий рассказывает об участнице: — Начинала она с чарующей музыки, закадычная подруга ваших любимых рэперов, но в прошлом году раскрыла себя, как сильную ведьму, уступив победу лишь вампиру Артему Краснову. Анна Круппова, известная как Фелиция, выбила свое место в «Битве Сильнейших», обыграв соперников во втором сезоне «Реванша», однако, до сих пор ведется много разговоров — не был ли причастен к этому один слишком обольщенный член жюри? Аню аж передернуло. Когда «Битва Сильнейших» была для нее ещё важна, когда она билась за нее в «Реванше», для нее было бы важно и то, что ее работу опускают, полагая, что вытянул ее лишь влюбленный Олег. Сейчас же дело было не в этом. Просто… Воспоминания причиняли боль? Возможно. И оставался лишь последний участник, которого будто намеренно оставили на сладкое. И ставили рядом, черт возьми, с Аней. Действующий победитель «Битвы экстрасенсов» появляется в зале с издевательской усмешкой. И становится слишком близко, очевидно, дискомфортно близко к Ане. Адель хочет обернуться к ней, поддержать хотя бы издалека… и вздрагивает, когда невольно пересекается глазами с Сашей. Как же, блять, подло поступает с ними редакция. Знают все прекрасно, а на больное давят. А дальше — традиционный обмен любезностями. Влад признается, что жалеет, что отдал руку. Олег — что вообще ее взял. Саша заявляет, что ни одного из них победителем не считает, не пойми к чему вспоминает их погибшего отца, будто бы Олег согласился на главный приз только из-за него. Марат, конечно, провоцирует: — А кого вы считаете победителем, Александр? Уж не свою ли бывшую девушку? Вопрос, к счастью, остается без ответа. У Адель опять трясутся руки, и желание сбежать к Андрею растет в просто геометрической прогрессии. Самый ужас начинается, когда слово дают Артему. И тогда они зацепились с Сашей. Кто кого метит, кто кого считает соперником, кто не считает, кто настоящий вампир, а кто нет — от их споров гудит в висках, и эта неописуемая давящая энергетика старшего Шепса поджирает Адель, слишком близко к нему стоящую. Так и Краснов словно распустил свои энергетические щупальца. За Аню тревожно. И за ребенка ее. Черт. Когда это закончится? Совсем унизительно становится, когда Саша анонсирует некий подарок для Артема, но тот должен сам догадаться, что там. Сам вампир проходить испытание отказывается, и вместо него выступает Ангелина. Описывает некий мягкий, спутанный предмет… Это были ебучие стринги. С голубем с головой Роберта Паттинсона из того мема. Адель становится нехорошо. Даже тут уколол, да? Он же ведь специально. Специально! Впрочем, ей относительно везет. Жеребьевки, как в первом сезоне, не было. Краснов рвется в бой, к нему присоединяется Олег, а третьей сам Башаров выбирает к ним Ангелину. Первую тройку провожают на испытание. А Артем, уходя, вдруг интересуется у Ани: — Пожелаешь мне удачи, красавица? И тут же непринужденно добавляет: — Впрочем, едва ли она мне понадобится. Родная земля поможет. Представляешь, в Чувашию едем. Я так ждал, что ты поедешь со мной… Этот козел умудряется гадить даже в ее чувства к родине — оба ведь родились в Новочебоксарске. Спасибо Всевышнему, что хоть раньше знакомы не были и не в одну школу ходили. Год разницы ведь всего. Аня кривится. Чувствует, как внутри копошатся липкие черви внезапного отчаяния, отвращения и… вины. И искренней жалости. Ангелина ничего не ответила на выпад Башарова на тему того, что у нее единственной из присутствующих нет синей руки. Приз Ани, кстати, так и остался в квартире Олега. Она не забрала его после Нового года по понятным причинам. Но было очевидно и то, что Изосимова тоже считает, что Круппова прошла в проект лишь из-за Шепса. Экстрасенсы ещё не успели разойтись, но, к счастью, камеры были уже выключены, когда Аня сделала шаг в сторону от Артема и окликнула совершенно других участников: — Вообще-то я хочу пожелать удачи Ангелине. И… — вновь смотрит на Шепса, как глупый олененок в свете фар на ночном шоссе. — И тебе, Олег. А он вздрагивает. Не сразу понимает, что она обращается именно к нему. Смотрит… и не верит. Вообще. Зачем? Чего она добиться хочет? Чтобы еще больнее было? Так Олег пытается проигнорировать это теплое чувство, которое разрослось в груди, когда она обратилась к нему по имени. И он мягко улыбается Ане в ответ, когда отвечает коротким: — Спасибо. А вот их переглядки вездесущий оператор Коля поймать все-таки успевает. *** Сегодня действительно работалось очень хорошо. Биты писались как будто сами по себе, летели строчки для новых песен. Они успели перезаписать кое-что из уже имеющегося, а потом подъехал еще и Глеб. Макс не изменял традиции — ни на одном из его альбомов не было фитов с Фараоном, хотя он сам появлялся у друга почти на каждом, но Голубин заявил, что просто хочет потусить вместе. Слишком давно не видел Макса за работой. Обычно — умирающим и депрессующим. И так, за новой музыкой и шутками, время пролетает даже слишком быстро. Макс оглядывается на часы — съемки уже должны закончиться — и бросает Глебу: — Погнали. Заберем наших ведьмочек. Он так давно не садился за руль, что с удовольствием согласился сам увезти и Глеба с Соней почти через весь город. Лазина так радовало его самочувствие. Со стороны тогда не происходило ничего особенного — Алтана и Аня просто нарисовали на досках лодки, положили их перед собой, а потом долго спали, по утверждению Абросимовой, путешествуя в это время в Нижний мир, но ему стало значительно лучше. Он снова был хоть на что-то способен. Снова чувствовал себя живым, сильным. Почти что… здоровым. И знал — теперь они с Аней могут быть счастливым. Он наконец может… Это было как удар по голове. Когда Макс поднялся со стула, виски прошибло резкой болью. Он опасно пошатнулся, схватившись за край стола. Кто-то подбежал, пытаясь удержать, что-то говорил, но от звуков голоса, который он не мог опознать, голова взорвалась еще сильнее. Как раньше. На дворе была середина января. Март уже совсем близко. — Нет… — шепчет Макс в бреду. Точнее, ему так кажется. — Нет, нет, нет… И ведь не осознает даже, что вместо слов у него с языка срывается только бессвязное мычание. В мозг словно льют раскаленное железо, вроде, он и кричит, хочет сказать, чтобы никто, блять, не смел говорить Ане… Но очередная вспышка боли лишает его речи вообще. Перед глазами — как тоннель. Кажется, это все-таки Глеб. Макс пытается зацепиться за его лицо, но оно становится все темнее, как будто он и правда идет по длинному переходу. Глеб все дальше, дальше… Или это Макс падает? В бездну, да? Он успевает лишь прохрипеть что-то, отдаленно похожее на «Аня», прежде чем грузным мешком валится на пол, теряя сознание. А из носа — кровь хлещет. Слишком много крови… Глеб громко матерится, проклиная весь свет, потому что у него объективно не хватает физических сил дотащить потерявшего сознание Макса хотя бы до дивана. Вымахал, блять. Голубину удается лишь смягчить падение, и он зачем-то даже подкладывает другу под голову подушку. Тупо совершенно, да, но так он хотя бы создаёт иллюзию контроля ситуации. Немедленно набирая в «скорую», Глеб понимает, что в этот раз молчать не будет. Ни за что. Поэтому сразу, как медики принимают вызов, он звонит Ане. Ане, которая бутылками пила воду с лимоном в гримерке, потому что мутило страшно. И от токсикоза, и от всего, что наговорил Краснов, и от встречи с Шепсами, и… — О, звонит тебе первее, чем собственной жене, — усмехается Соня, беря в руки телефон Крупповой. Рядом были лишь Егорова и Адель — остальные экстрасенсы уже разъехались по домам. И когда Аня понимает, что от Макса вестей нет слишком долго, зато теперь ей названивает Глеб… Тревога растет в геометрической прогрессии. Не закрыв бутылку, свободную руку она протягивает к Соне и почти требует: — Давай. Дай сюда, скорее! Круппова подрывается со стула, отвечая на звонок. Ходит из стороны в сторону, слушает сбивчивые объяснения Голубина и… Стремительно бледнеет. Губы дрожат, и она сама не понимает, что вслед за Глебом шепчет название больницы. В Боткинскую повезут. Однажды именно там Макс и лежал. Бутылка выпадает из ослабевших пальцев, глухо стукается о пол, извергая из себя воду быстро разливающейся лужей. Зато телефон Аня держит крепко. Вцепилась намертво, даже когда Глеб пролепетал слова поддержки, заверяя, что сию секунду тоже поедет туда, и отключился. Круппова опасно пошатывается, беспомощно глядя то на Соню, то на Адель через пелену слез — их силуэты беспощадно расплываются перед глазами. Аня кладет руку на живот и буквально умоляет Вегеру: — Отвези… Отвези меня в Боткинскую, пожалуйста… Нет. Нет. Это не может быть… опять. И именно сегодня, когда она узнала… На мгновение Адель зависает, пытаясь найти глазами Джелоса. Где, где, блять, его божественное величество, когда ей реально нужна помощь? Не для себя даже, а… — Держись, — самым серьезным тоном вдруг просит Адель, смелея и накрывая ладонь подруги своей. — Держись, слышишь? Ради них обоих. Вот сейчас она почему-то уверена, что Аня носит под сердцем мальчика. Втроем они садятся в машину и несутся к больнице. Соня пытается, как может, успокоить Аню — Адель ведет как можно быстрее. На коленке почти успевает отправить Андрею короткое голосовое, что они едут в Боткинскую, с ней все в порядке, но с Максом — нет. И приехать просит. Иначе она сама домой не доберется. Нехорошо. Нехорошо ведь! Все же было прекрасно. Аня говорила, что Макс себя отлично чувствует. Ритуал они этот провели. Ритуал должен был все исправить. Но в итоге — эффект плацебо? Временная иллюзия того, что все в порядке? Адель даже не понимает, как они доехали. Бросает машину буквально на ходу и вместе с Соней Аню под руки к больнице ведет, сбивчиво шепча слова поддержки, а сама все ребенка почувствовать пытается. Ее энергия может быть лишней, но она должна помочь его удержать, не дать Ане… Вегера не хотела об этом думать, но что-то внутри так и шептало — не дать потерять обоих. Только непрогляд мешал, а снять его Круппова явно была не в состоянии. Иллюзия контроля ситуации. Сделать хоть что-то, помочь хоть как-то, когда они бессильны. Так они и оказываются в больнице. И ждать приходится долго. Настолько долго, что Аня сама ощущает себя на грани обморока. Она понятия не имеет, что сейчас происходит с Максом, какие процедуры проводят — она не может заставить себя сосредоточиться и даже попытаться подглядеть магически. Соня говорит что-то о том, что Глеб оплатил срочное КТ, на которое, к счастью, нашлось место, в то время, как МРТ придется ждать несколько дней. Потом будет сцинтиграфия и ещё куда идиотских терминов, и Круппова ненавидит тот факт, что знает их слишком хорошо. За что это им? Алтана же обещала… Она, черт возьми, практически гарантировала! Медсестры не желают пускать никого, кто не является родственником или официальной супругой. Аня сжимает зубы и рычит на бабульку, что она носит ребенка Лазина, но спасает ситуацию лишь наконец появившийся врач. Врач, скорбно поджимающий губы. Он не находит другого выхода, кроме как пустить Аню к Максу, а про метастазы рассказать уже их общим друзьям. Глеб позаботился и о том, чтобы после КТ друга перевели в платную палату на одну персону. Хирургический корпус на огромной территории одной из старейших больниц был относительно новым. И Аня его ненавидела. Она слишком хорошо помнила каждый коридор и каждый заворот. Навещала здесь Макса ещё тогда… давно. Когда ему обещали, блять, ремиссию. А Алтана вовсе обещала исцеление. Клялась, сука. Аня заходит в светлую, современную палату. Все равно обставлена довольно скудно и аскетично, но зато нет назойливых соседей. В прошлый раз один парень Макса узнал, и это было некомфортно. Мысли у Крупповой роятся, мозги размякают, думая о чем угодно, лишь бы не признавать реальность. А ноги все равно ватные. И тогда она видит его. В сознании, слава богу, но… И у нее снова дрожат губы. Пару мгновений Аня мнется на пороге, но затем срывается — с неистовыми рыданиями вскарабкивается на больничную койку, сжимаясь клубочком у Макса под боком, уместив голову у него на груди. Слышит, как у него мощно колотится сердце. Не ожидал ее увидеть здесь? Или… Не хотел?.. Все вместе, на самом деле. Состояние более-менее выравняли — по крайней мере, он был в себе. Но это не избавило от тошноты, от адской боли, от ощущения, словно его голова сейчас взорвется. Казалось, что опухоль, дав ему небольшой отдых, сейчас решила наверстать все упущенные дни. Анин силуэт двоится перед глазами, расплываясь в цветную кашу, и Макс не сразу осознает, что это вообще она. Когда чувствует самое родное тепло, хочет сказать что-нибудь, хотя бы попытаться успокоить, даже несмотря на то, что знает, что сейчас уже -все, но он не может произнести ни слова. Они растекаются, как песок сквозь пальцы, ускользали, не собираясь и в подобие мысли. Нарушение мышления, да. Язык во рту словно распух, никак не облегчая ситуацию. Он и обнять Аню сразу не смог — руки не слушались. Промычал что-то неопределенное, бездумно уткнувшись ей в волосы. То, чего Макс и боялся все это время. Овощ. Может быть, скоро отпустит, но… Он умирал. Мозг отказывал. И, кажется, его улучшение было… улучшением предсмертным уже. Так бывает, когда осталось совсем не долго. Март уже скоро. — Пр… ос… ти, — кое-как выдавливает Макс. Плечо ее неосознанно сжимает — кажется, что сильно, но на деле едва ощутимо по сравнению с тем, как мог. И сам не замечает, что, блять, плачет. Он ее подвел. Снова. — Что?.. — Аня мгновенно задирает голову, чтобы посмотреть ему в лицо. Бледный. Такой до ужаса бледный, глаза еле открытыми держит. — Зарни, ты не виноват… Ты ни в чем не виноват… Она стирает следы с его щек, зацеловывает их, ощущая разъедающую соль на искусанных в пути губах, хотя у самой мокрые дорожки на лице образовываются совершенно бесконтрольно. Ей хочется исчезнуть. Просто не существовать. Умереть самой. Но Аня не может сказать Максу ничего из этого — ему же хуже, чем ей. Это он умирает. Он чувствует себя херово в том числе и физически. Это он без конца думает о том, как оставит ее одну. И она просто не может… не может… Чертовы тесты остались в сумке, которая осталась у Сони в коридоре. И Аня не знает, насколько уместно сейчас об этом говорить. А будет ли уместно вообще? Чтобы Макс думал ещё и о том, что бросит не только ее, но и их ребенка. А справится ли вообще сама Круппова?.. Тогда, когда ей в первый раз закралась в голову совершенно отчаянная мысль о ребенке, она ведь даже не думала. Это был просто порыв. А сейчас, когда ситуация стала реальной, Аня не была уверена, что она просто… сможет. Сможет жить, растить, воспитывать. Без отца. Без ее Макса. Без ее зарни. Это будет вынужденное существование, а так ли оно все нужно беззащитному, невинному малышу?.. — Это ты прости, я… — хрипит Аня, осекаясь. Слова тоже кажутся бессмысленными. И извинения. За что? За то, что так радостно доверилась незнакомой шаманке. Прыгнула в омут с головой, в Москву ее перетащила. Хорошо, что хоть живет теперь с Федей, потому что у себя дома Аня бы видеть ее не смогла. У себя дома… Там, где они с Машкой будут… одни?.. — Прости, я опять развела тут… Ты же этого и не хотел тогда летом, да? Знал, что я слишком слабая, чтобы… выдержать. Именно этого и не хотел. Не потому, что ее слабой считал. Скорее сам слабым оказался — потому что не мог видеть ее слез. Потому что не выносил самой мысли, что уничтожает свою девочку просто тем, что остается рядом с ней. Макс не должен был соглашаться на этот квартирник. Не должен был снова появляться в ее жизни. Аня могла остаться с Олегом, и хоть и не сразу, но… когда-нибудь у нее получилось бы стать с ним счастливой. Но он слабый. Он сам не смог без Ани, хотя должен был. А теперь… теперь… Теперь — все. Макс понимает это окончательно, даже без результатов обследований. Ему и так слишком много возможностей предоставили для того, чтобы быть с ней. Чтобы успеть… попрощаться, да? Но как он мог… Как он мог, когда она рядом, когда плачет, когда себя виноватой считает? Если кто и виноват, то только Макс. Во всем. В том, что вообще… отравил ее жизнь собой. Даже сейчас у него не хватает сил сказать ей хоть что-то… правильное. Только тянет к себе ближе, в ее тепле тонет — сам-то ледяной. Руки потеряли чувствительность, как будто отморозить их успел, и это так болезненно напоминает тот сон Макса, когда Ани еще не было рядом… А теперь — она рядом. Только происходящее не сон, а беспощадная и жестокая реальность. — Полежи… со мной… — только и просит Макс и тут же закашливается. Даже короткая фраза стоит слишком больших усилий. — Не уходи… Может, сегодня все и закончится? — Не уйду, — обещает Аня и сама жмется ближе, снова кладя голову ему на грудь. — Я никогда никуда не уйду. А ведь это «никогда» закончится… слишком быстро.