Тихая комната

Оказалось, что Олег с помощью риелтора подобрал им квартиру в новом комплексе совсем недалеко от дома Сережи и Ани — буквально соседний район, и ей грело душу то, что Шепс позаботился о том, чтобы ей было не слишком трудно добираться до брата. Ей это было важно, даже несмотря на то, их отношения словно стали чуть натянутыми после того, как она выпустила EP… Или сошлась с Олегом. Но, как назло, водителем заказанного ими такси оказался фанат российской рэп-культуры. Шепса молодой парень не признал, зато тут же узнал Фелицию, зайдясь в потоке комплиментов ей самой и новой музыке. Аня натянуто улыбалась, кивала и благодарила, но последней каплей стало то, что таксисту пришло в голову включить в машине новый мини-альбом. Круппова стиснула зубы, цепляясь за руку Шепса, но на строках… Я хочу, чтобы ты сдох в середине февраля Я хочу, чтобы ты сдох, Как я сдохла без тебя — Переключите, пожалуйста, — просит Аня. Подпевал ещё, блять. Водила абсолютно непонятливый, потому что, да, он переключает, но всего лишь на следующую песню — «я просто замерзну». Я просто замерзну, и мне поебать Может, я вообще рождена не для Не для того, чтобы меня кто-то любил — А я вот, к сожалению, не успел купить билет на ваш новогодний квартирник, — сетует таксист. — У вас же был солд-аут за одну ночь! — Ну, вы можете попасть на такой же в Питере, — устало выдыхает Аня, стараясь быть вежливой. — Фара уже занимается организацией. В пятницу, третьего января. На днях анонс. Восторженный Глеб как раз звонил ей сегодня с утра, когда выяснилось, что все билеты, действительно, раскупили буквально за несколько часов. А на афише, блять, ее рядом с Максом поставили. Аню мандражило, и она уже не была уверена в том, что готова к этой встрече, несмотря на то, что так легко согласилась. — Ты не обижаешься, что из-за моей работы у нас не выйдет семейного праздника?.. — шепотом интересуется она у Олега. Конечно, планы у него на первый совместный Новый год были немного другие. И, как бы Олег не убеждал самого себя в обратном, то, что Аня согласилась на участие, его все-таки немного резануло. Особенно когда он сам ознакомился с составом участников и начитался комментариев фанатов, которые решили, что то, что Фелицию и Многознала расположили на афише рядом, точно что-то значит. Тем не менее, виду он не подает. Это очень удобная тактика — играть, что тебя ничего не задевает. Очень положительно влияет на самовнушение и вселяет веру в то, что он делает все правильно. Так что сейчас Олег притягивает ее к себе ближе, мимолетно целуя в макушку. И самым уверенным тоном отвечает: — Все отлично. Масштабная рэперская тусовка — это моя мечта. Вот тут все-таки не наврал. Кроме Фелиции, Олег был преданным поклонником Фараона и, надо сказать, возможность увидеться в живую предвкушал. Но сейчас мысли невольно вернулись к тому, что Фараон и тот, чье имя Шепс предпочитал не вспоминать — лучшие друзья. Нехорошее предчувствие скреблось в груди, но… — Это точно будет весело, — продолжает Олег. Кажется, у него уже начинает развиваться паранойя, а? Слишком страшно ее потерять. — Тем более, сразу после концерта наступает наше время. — Весело, — с чуть ломко-натянутой улыбкой соглашается Аня. — Мы уже выступали на одной сцене, но всем составом тусовки — никогда. Прежде она вживую пела только на концертах брата и… Макса. Подпевала на абсолютно всех песнях и выступала со своими, на которых подпевал уже он. Все фанаты знали, что любой концерт Mnogoznaal’а не проходит без Фелиции, даже Фараон появлялся не настолько часто.Потому что Фелиция сопровождает и поддерживает Иферуса. — Исполним с Андрюхой и Серафимом новые песни, — смещает фокус она. — С ними же ты тоже ещё не знаком. Они клевые. Были рядом и поддерживали меня, когда… Да уж. Фокус внимания сменила отменно. — А можно автограф? — вновь вмешивается таксист, тормозя у нужного дома. — Э-э… Сейчас я что-то найду… Водитель вытаскивает из рюкзака записную книжку и ручку. Аня быстро оставляет свою подпись, добавляя пару новогодних пожеланий и сердечко, и почти пулей вылетает из машины на улицу. Сейчас в Москве погода смачно давала ебу — недавно ночью температура опускалась до минус девятнадцати, а теперь перешла отметку в небольшой плюс, из-за чего на асфальте образовывались слякоть и тонкая наледь. Зато можно даже куртку не застегивать — Круппова привыкшая к гораздо более лютым морозам. В Чебоксарах так не было, но вот в родной Печоре Макса, где они часто бывали вместе… — Нам же сюда? — Аня кивает в сторону закрытой территории новенького жилого комплекса. — Да, пойдем, — подтверждает Олег и все же не может удержаться от того, чтобы не взять ее за руку. Этакая многолетняя семейная парочка. Даже несмотря на то, что самому Олегу кажется, что он занимается фарсовыми попытками сделать вид, будто между ними все идеально и никакого напряжения нет. У ворот их ждет риэлтор. Высокая эффектная блондинка улыбается, едва увидев их, и идет навстречу. — Олежа! — воркует вторая Аня. Во время учебы Фирсова. Сейчас, судя по тонкому кольцу на пальце, может уже и с другой фамилией. — Как я рада тебя видеть! Она обнимает Шепса за шею и щедро расцеловывает его в обе щеки, пачкая кожу красной помадой. И вроде бы, не переходит на открытый флирт, но при этом откровенно ходит по грани, ничуть не смущаясь ни своего кольца, ни присутствия Ани. По плечу гладит, улыбается… — Аня, это Аня, — смеется Олег, представляя девушек друг другу. И при этом старую подругу не ограничивает никак, явно не видя ничего смущающего. — Мы раньше учились вместе. — И, конечно, я не могла не подобрать Олеженьке лучшую квартиру, — очаровательно улыбается риэлтор в ответ. Хотя во взгляде, обращенном на Круппову, на мгновение мелькает яд. — Пошлите. Нас ждут. — Олеженьке, — открыто передразнивает та в ответ, но тут же натягивает ответную улыбку и достает из кармана пачку салфеток, чтобы демонстративно стереть чужую помаду с щёк своего парня. — Вы бы поосторожнее, — «когда так присасываетесь к клиентам». — Сейчас столько вирусов гуляет. И бросает испачканные салфетки прямо на асфальт со всей брезгливостью. Неужели Олег не видит, как себя ведет эта «одногруппница»? Зная, что у Ани болезненно откликается тема предательства, игнорировать лобзания со стороны левой девушки. Она в моменте даже руку его отпускает, следуя к нужному подъезду в одиночестве, даже опережая мерзкую риелторшу. Та щебечет про то, что двушка в таком комплексе с просторной кухней-столовой — лучшее, что можно было найти в городе. Круппова, по-чебоксарски быстро вспыхивающая, даже в лифте прячет руки в карманах, смотря куда угодно, но только не на своего парня и воркующую фифу. Возможно, она слишком остро реагирует, да. Но рана ещё слишком свежа, как говорится. Тем не менее, резкую смену настроения своей девушки Олег замечает быстро, хотя причин не понимает. И поэтому, когда они поднимаются на нужный этаж, в подъезде он останавливается, бросая подруге: — Ань, пока заходи, мы сейчас придем. — Хорошо, но не задерживайтесь, — с легким напряжением в голосе откликается она, оставляя Шепса и Круппову вдвоем в подъезде. И едва за ней закрывается дверь, Олег оборачивается к своей Ане, беря ее лицо в ладони, и самым ласковым тоном спрашивая: — Ну ты чего, а? Все ведь хорошо. Для него женское внимание было чем-то совершенно естественным. Примерно как дышать, разговаривать, моргать. Он ведь очень рано обрел славу «брат того самого крутого медиума», и как бы Олег не старался откреститься от этого клейма, все-таки во многом оно играло ему на руку. Даже его участие в «Битве экстрасенсов» и синяя рука были предрешены — стоило просто назвать фамилию. И сейчас он искренне не понимал, почему Аня вдруг… дергается. Ничего ведь такого не произошло. Только для Олега ничего. Потому что Круппову даже мелко потряхивает. Ей стыдно за себя, свою мелочную ревность и вспыльчивость, и ласковое прикосновение заставляет этот стыд лишь обостриться. Наверное, таблетки и алкоголь все же расшатал ее гораздо сильнее, чем она думала. Или это сделал Макс. Потому что он демонстрировал ей абсолютную, чистую любовь так долго, а потом внезапно ушел. Предал — как считала Аня. А если Олег позволяет себе флирт с другими, значит ли это, что он мог бы предать ее… ещё легче? Что за эмоциональные качели она сама себе устроила? И вроде хочется сейчас улыбнуться, сказать, что все в порядке и прижаться к груди Шепса… Но при этом внутри встает какой-то блок. Она молчит. Его руки от себя не убирает, но и не говорит ни слова слишком долго, пока все же не поднимает на Олега взгляд совершенно растерянных глаз. — Тебе кажется, что это нормально? — аккуратно интересуется Аня. — То, как она тебя облизывает. В прямом смысле. И вновь мысли возвращаются к тому, что Макс так никогда не поступал. Даже не смотрел в сторону других. И все равно изменил. А Олег, выходит, может так вести себя даже при ней? Опять же — зная все?.. — Да бро-о-ось. — А он даже смеется. Приревновала, получается. Это было… как-то даже мило, что ли. — Мы просто хорошо дружим. В этом нет ничего такого. Это же примерно как… ну, руку пожать. Или помахать. Олег правда не видел ничего плохого. Ладно, может, с помадой было лишнее, но подруга-Аня всегда была такая. Кажется, за все время общения он ни разу не видел ее без красных губ?.. — Не ревнуй, — улыбается Олег, пытаясь свести все в шутку и сбавить градус напряжения. А оно все равно было. — Она просто моя близкая подруга, вот и все. Люблю-то я тебя. Дверь квартиры снова открывается. Выглянув к ним, риэлторша слишком очевидно кривит красивое лицо, но Олег благополучно это игнорирует. И тянет Круппову за собой, продолжая как ни в чем не бывало: — Я очень надеюсь, что тебе понравится. Для меня это пока… как квартира мечты. И энергетика классная. Аня ему ничего не отвечает. Позволяет водить себя по уже почти целиком обставленной квартире, демонстрировать современную кухню, будущую спальню, балкон… Ходит за ним призраком и кивает, как болванчик, хотя при этом даже улыбнуться не может — аж уголки пухлых губ опущены. Жрет себя. Жрет заживо. Да, она в свое время тоже могла быть фамильярной с друзьями-парнями. Но то было до отношений с Лазиным, будто вмиг заставшими ее повзрослеть. И то… Аня-то, действительно, никогда ничего не вкладывала в объятия с тем же Глебом, например. А здесь… То есть Олег хочет сказать, что не чувствует очевидного желания со стороны риелторши? Близкая подруга, блять. И даже когда Шепс спрашивает ее: «берём?»… Ей хочется ответить: «бери». Именно в единственном числе. Но Круппова себя тормозит, вновь рассеянно кивая. Ей больно. Да, измена изрядно подкосила ее самооценку, и теперь она косилась на эту «ещё одну Аню»… и сравнивала. Стоит, что-то рассказывает. Вся такая лощеная в своем костюмчике и выглаженном пальто. Прическа — прядка с прядке. И помада эта блядушная. Ане тут же кажутся дурацкими даже собственные кудри. И сама себе кажется дурой полной. Глупо так это все. Своими травами, выходит, Олегу не доверяет? Захотелось выпить. Очень сильно. — Заканчивайте со сделкой тогда, — просит она, когда Шепс оглядывается на нее. — Мне нужно к брату. И сбегает быстрее, чем ее парень успевает очухаться и остановить. Благо, его задерживают владельцы. И риэлторша, блять. Сука вылизанная. Такси приезжает уже через минуту — хотел бы даже, все равно бы не догнал. Аня чувствует себя истеричкой конченной, вспылившей на пустом месте, когда уже в машине понимает, что у нее трясутся губы и слезятся глаза. И… Как издевка судьбы, в этот момент ее добавляют в чат артистов предстоящего новогоднего квартирника. Тут все ее ребята и Адель, как будущая ведущая. Глеб тут же интересуется: «Друганы и подруги, как настрой?» «Готовьтесь, подбирайте треки, забивайте очередность». Внутри у Ани все рвется и без того. Текст перед глазами немного плывет. Она что, плачет все-таки? В итоге фыркает на саму себя и отправляет лаконичное: «Мне поебать». «Ставьте любой». Ответ Голубина не заставляет ждать: «Ань, у тебя все окей?..». А она несколько раз начинает печатать какой-то несвязный бред, но все стирает, не отправляет. Кажется себе ещё более конченной. И чего так распсиховалась? На пустом месте. Наверное, Олег прав. И все равно нечто толкает ее на весь чат отправить короткое признавательное: «Нет». Какое-то время все молчат. Периодически наверху высвечиваются разные имена с припиской «печатает…», но в итоге никто не решается ничего отправить. Ведь каждый из присутствующих в чате так или иначе понимал, по какой причине Ане может быть плохо сейчас. И поэтому единственное сообщение в итоге становится неожиданностью. Макс, ненавистник социальных сетей и мессенджеров, но любитель голосовых протяженностью секунд пять, вдруг отправляет в чат короткое, но наполненное таким невероятным смыслом только для них двоих: «До последнего стука, Ань». И в этот момент у нее буквально перехватывает дыхание.Он помнит. Когда Лазину только поставили диагноз, его долго держали в больнице. Тенденция к улучшению была, дело шло к ремиссии, как обещали врачи, но ему все равно временами было плохо, из-за чего надолго покидать стационар. Но в этот день его отпустили на съемки клипа «Гостиница Космос». Аня не могла не напроситься. Она и так, будучи давней близкой подругой, навещала Макса едва ли не ежедневно, прогуливала пары в университете ради того, чтобы попасть в приемные часы, но Сережа даже не ругал сестру. Он прекрасно знал, что Анька влюблена в Максима по уши. Особенно у нее болело за него сердце после того, как его девушка, признав о раке, ушла от него. Сегодня они с Гошей Вишну, легендарным режиссером самых культовых клипов «Мертвой Династии», забрали Лазина из больницы ранним утром, чтобы приехать на съемочную площадку, имитирующую коридоры гостинцы «Космос» из родной Печоры Макса. У них всего день вне стен палаты. На дворе стояли последние числа ноября, и Москву уже прилично замело, а холодный ветер бил в хлипкие окна. И пусть на Максе и была плотная толстовка, Аня носилась с ним как курица-наседка. И не скажешь, что девчонка младше — может быть очень ответственной, когда хочет. А с ним она хочет. — Все нормально? — в очередной раз Круппова подлетает к нему между дублями. — Не знобит? Столько лет они были просто друзьями, пока она была ещё слишком малышкой по сравнению с ним и Глебом. Но у Ани теплилась надежда ещё с далекого две тысячи шестнадцатого года, когда они только познакомились, и Макс вручил ей одну из своих бандан. Она до сих пор ее хранила. И все ради того, чтобы однажды… Он посмотрел на нее так, как сейчас. И откуда внутри вдруг взялась такая волна нежности? Макс никогда не считал себя слишком эмоциональным человеком — как будто все, что было, вымерзло в нем еще в Печоре. Некоторые от его ворчливого вида вообще шкерились, кто-то побаивался, пока только Глеб знал совсем другую сторону слишком умного душнилы-друга. Нет. Не только Глеб. Анька. Он не должен был на нее смотреть. Сестра друга, тем более младшая — это территория, на которую ступать нельзя, и Лазин это усвоил еще с дома. Тем более, еще пару лет назад Аня была малышкой, и было легче. Но теперь его взгляд все чаще обращался к ней, и даже несмотря на то, что вселенская слабость никуда не делась, Макс все равно находил в себе силы улыбаться, когда Круппова оказывалась рядом. И дело было не во внешней привлекательности — хотя для того, чтобы отрицать ее, надо было быть сумасшедшим. Макс не любил жару и лето как таковое — иронично, что при этом он был летним ребенком. Зима — полностью его время года. А рядом с Аней тепло, как под редким зимним солнцем. Только у него оно теперь постоянное. — Немного. — И только Крупповой, по сути, и признается. Хотя все равно всю правду не говорит — вдобавок к ознобу, у него кружится голова и тошнит, но жить вполне можно. Тем более, она здесь. — Не суетись. Все хорошо. Потому что ты здесь. Только этого Макс вслух не говорит. Все смотрит на нее, милую такую, сверху вниз, по факту, впервые в жизни позволяя себе осознанно посмотреть на нее по-другому. Под воздействием опухоли может измениться характер, эмоциональный фон, возникают всякие безумные идеи и навязчивые мысли. У Макса еще не та стадия. И желания у него вполне искренние, хотя и стихийные. И сейчас он, раскрывая руки, вдруг предлагает: — Иди сюда. Без нее все-таки холодно. А Аня даже… смущается? Могла бы за это время и привыкнуть к объятиям. С Глебом вот привыкла, а с Максом каждый раз мурашило. И сейчас она едва не краснеет, подходя ближе — разница в росте у них добрых двадцать сантиметров, но Круппову спасает копна афро-кудрей. Она ныряет в объятия Лазина, прижимаясь щекой к его плечу. Гоша дает им отсрочку, собираясь снять парочку дополнительных кадров с приглашенными актерами, и Аня, радуясь тому, что момент можно растянуть, невольно утыкается носом Максу в шею. Она ценила любые мгновения рядом с ним. Радовалась каждой встрече, как ребенок. И сейчас, когда его болезнь была почти позади, по словам врачей, прочно входя в ремиссию, Круппова была счастлива вдвойне, потому что… Представить не могла, как жила бы, если бы… И даже не осознала, блин, что от одной только мысли об этом сейчас вжалась в него ещё сильнее. — Ой, извини, — поспешно лепечет она. — Тебе нехорошо, я тут я ещё… У нее уже были отношения до этого момента, но глупые и совсем несерьезные. Немного в школе, немного в университете. Но даже дальше поцелуев не заходила. А с Максом даже объятия казались чем-то запретны, учитывая разницу в возрасте и то, что… Ну, вряд ли он бы рассматривал ее как девушку, наверное. В кармане его толстовки вибрирует телефон, и Аня нехотя отодвигается, давай Лазину возможность его достать. Правда, сообщение все равно видит. Его бывшая, Вера, пишет, что на днях заберет остатки своих вещей и завезет ключи от квартиры в больницу. Круппова тут же морщится: — Ну и сука же. Я бы так с тобой никогда не поступила. Была бы рядом до последнего стука, каков бы ни был прогноз. И только потом понимает, что вообще сказала. Заливается краской, отводит взгляд и неловко бурчит: — Прости, я не хотела подсматривать в твои переписки и… Прости. — Не говори так, — просит Макс. Да, расставание сильно долбануло по нему, тем не менее — он был не из тех, кто станет оскорблять бывшую просто потому, что она бывшая. — Это прошлое, Ань. И меня оно не задевает. Тем более, Веру по-своему он понять мог. Макс и сам думал об этом, когда только начало становиться хуже и появился диагноз. Как он мог обречь кого-то на медленно умирающего себя? Смотреть, как рак жрет его, позволить своей девушке убивать саму себя, зная, что ничего не сможет сделать? Сейчас рак входил в ремиссию. И ему с каждым днем становилось легче — еще в начале недели Макс бы вряд ли смог выстоять целый съемочный день. Но Вера ушла. И осуждать ее за то, что она испугалась, Лазин не мог. Он ее отпустил и правда не думал ни о чем больше. Это — прошлое. А в настоящем его ждала такая бесконечно храбрая малышка. — Я бы не хотел, чтобы ты смотрела, как я умираю. Ты не должна, — продолжает Макс начатый диалог. И взгляд у него — серьезный, но не строгий совсем. Просто говорил с ней честно. — До этого пункта мне все нравится. И ведь прекрасно осознавал, что говорил. Сначала, когда только накатывали приступы боли, мог говорить что-то бессвязное во время них. Но сейчас Максу легко и даже так… спокойно, потому что Аня рядом. — И мне реально нехорошо, но с тобой лучше. Правда. А Круппова, которая уже успела пристыдиться окончательно, поднимает на него робкий взгляд. Ей часто не хватало мудрости, что была присуща ее брату или самому Максу. Она, скорее, была на одной волне с Глебом, но и тот любил поумничать временами. Особенно в «Твиттере». — Я стараюсь, — ломко улыбается Аня. — Правда, мне, скорее всего, пизда на сессии. Прогуляла она прилично, бегая в больницу — это точно. И только сейчас… до нее доходит смысл сказанных им слов. — Погоди… До какого пункта? — она даже едва справляется с дыханием, чуть ли не заикаясь. — Ты со мной так шути, пожалуйста, я… Отдавала всю себя не зря? Давай, девочка. Выдохни и решись, раз Лазин позволяет говорить об этом. Глеб всегда говорил, что лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и жалеть ещё сильнее. Гоша как раз вообще ушел на перекур, остальная съемочная группа расслабилась, разбредаясь кто куда, что давало возможность Ане остаться с Максом в коридоре наедине. Вдох, выдох. — Не шути так, потому что… — она пытается придать себе серьёзный вид, но в итоге от нервов язык все равно заплетается. — Макс, я ведь… Боже. Я думаю, что люблю… Вернее, я не думаю, а знаю. Уже два года, и… Да, я в курсе, что я младше, что мой брат твой друг, что я… Господи, помоги… В это мгновение Максу кажется, что у него с плеч сваливается целая гора. Дышать становится совсем легко, и он даже улыбается шире. Потом такие искренние улыбки тоже будут предназначаться только Ане. Только для нее — вся нежность, вся ласка, все тепло, которое в принципе могла бы дать его зимняя душа. — Ты такая прекрасная, знаешь? — спрашивает Макс как будто бы невпопад. Именно про любовь он сам скажет позже. Но гребанный рак, время, которое они провели вместе и сейчас, и до этого… Аня уже заставляла его сердце биться чаще. И теперь уже сам Макс утягивает ее в объятия, прижимая к себе близко-близко. Шально утыкается носом в кудрявые волосы — так, как мечтал сделать уже давно. И столько нежности внутри — к ней. Так и не смогла выдавить из себя полное «я люблю тебя». Но Макс и не требует. Ему достаточно и того, что сейчас они вместе. Обычно он всегда задумывался о будущем, планировал что-то, но сейчас рак уходит в ремиссию. Сейчас ему легче, а самая исключительная девушка на всем свете признается ему в любви. Макс может позволить себе быть спонтанным, да? — Я так часто на тебя смотрел и думал про то, как Сега открутит мне голову… — смеется Макс. — Поебать. Я разберусь со всем. Просто… будь рядом. С тобой тепло. Будь рядом, пока я сам тебя не оттолкну, спасая от себя. А у нее сердце бьется быстро-быстро, колотится маленьким молоточком, трепещет крылышками пушистого ночного мотылька, пойманного в банку. Кажется, вот-вот грудную клетку раздерет. Значит, Макс отвечает ей взаимностью? Значит… Они теперь как бы… Пара? Плохо себя чувствует он, но ноги подкашиваются у нее. Аня и сама улыбается широко-широко, когда несмело поднимает руки и виснет на шее Лазина, едва сдерживая счастливый писк. С неким отчаянием целует его в щеку, царапая губы о щетину. Снова, снова и снова, пока вдруг бестолково не мажет по его губам своими, и тогда, кажется, кульбит совершает не только сердце, а вообще все внутренние органы — в низу живота как вообще все сжимается. — Я буду для тебя самой лучшей, я обещаю! — со всей юношеской горячностью обещает она, смеясь. — Все, что хочешь, сделаю, я вообще… И замолкает лишь тогда, когда не выдерживает и вновь накрывает его губы своими, неловко шатаясь на носочках. — Девушка? — зовёт водитель такси Аню, заставляя вынырнуть из потока воспоминаний. — Девушка, приехали. — Да, простите. Машина припарковалась у въезда во двор их с Сережей дома. Аня доходит до подъезда в полном забытье, поднимается наверх — тоже. В глазах застыли слезы. В чат она так больше ничего и не написала, оставив сообщение Макса без ответа. Глеб уже написал в личные. Олег тоже писал. Но у нее просто… не было сил. Аня просачивается в квартиру тихо. Разувается, снимает куртку, стараясь особенно не шмыгать носом, но забывает, что брат тоже есть в чате. Он тоже видел. Подняв взгляд, она видит Сережу, вывернувшего с кухни. Внутри все клокочет. Ситуация с Олегом идиотская абсолютно, просто до абсурда. Аня чувствует вину. Вину за то, что позорно сбежала, что вообще приревновала. Но ещё больше трясет с… «до последнего стука». И вдруг ее лицо искажает болезненная гримаса, слезы льются новым потоком, и Аня просто бросается на шею брату, вновь рыдая. — Тише, тише, малявка, — шепчет Сережа. Он, на самом деле, плох в успокоениях, но сейчас для сестры старается — обнимает крепче, прижимая к себе, и пытается уверить ее в том, что от всего мира защитит. Так ведь оно и есть. Если весь мир будет против Аньки, Сережа лично набьет каждому ебало. — Через все прорвемся, малявка, всем задницы надерем… Хотя в моменте, когда Макс это написал, и самому старшему Круппову стало предательски дурно. Не выдержал, видно же. И сам Сережа эту историю не вывозит. Каждая слезинка Ани ощущалась как медленно, по кусочкам с себя кожу снимать, только в три раза больнее. С Максом Анька никогда не плакала. От счастья, разве что, а Сережа закатывал глаза и ворчал, скрывая за этим то, как он за дурачков своих безгранично рад. С Максом Анька была собой, жила, а не простосуществовала, пытаясь сделать вид, что у нее все прекрасно. С Максом… От догадки Сережу перекашивает всего. Она ведь уезжала с полудурком своим. Квартиру должны были смотреть. Мелкая написала, что все плохо, еще до того, как Макс выдал это. Успокоить пытался. Даже несмотря на то, что не вместе они. А теперь сестра возвращается в слезах, одна, ебучего Шепса с ней нет. Приходится ее от себя отстранить, чтобы посмотреть в глаза. Но даже так Сережа держит ее за плечи, всерьез опасаясь, что иначе она просто упадет. И говорит, как и всегда, максимально прямо: — Анют, я ему ноги переломаю за каждую твою слезинку. Он тебя обидел? Что случилось? Блять. Прозвучало слишком жестко. И поэтому Сережа спешно исправляется: — Анют, давай. Большой брат разберется. Но мне нужно знать, с чем. Не обязана ты все одна тащить, слышишь? Сердце ее заполняется бесконечной нежностью по отношению к брату. Сережа всегда был таким. Настоящим старшим братом, который реально скажет тебе, если ты проебалась, но при этом защитит от всего мира. Но, тем не менее, Аня, чуть заикаясь, пытается объяснить: — Не надо, я сама виновата, я… Я просто дура какая-то, наверное. Ничего такого не случилось, а я так распсиховалась, я… Олег же убеждал ее в том, что любит. Старался для нее так. А она позорно сбежала из-за мелочи, бросила его одного выбирать квартиру, которую он решил купить для них двоих. Аня не просто не хочет выставлять Шепса в ещё более плохом свете перед братом. Она прекрасно понимает, что просто сама устроила истерику. И сейчас чувство вины сжирало ее с костями. — Там просто была эта риэлторша сраная, — сбивчиво продолжает младшая Круппова. — Она его подруга старая. Повисла так на нем, и меня триггернуло, потому что… потому что Макс… Я заслужила это всё. Я точно заслужила, я просто проебалась в чем-то, хотя обещала лучшей быть, и… Сейчас с Олегом тоже проебываюсь… — Анют, стоп. Сохранять здравый смысл, когда твоя сестра прилетает домой в слезах и винит себя во всех грехах человечества — объективно говоря, сложно. Особенно когда ты знаешь правду. Что Макс ей не изменял и сейчас и сам себя жрет, что гребанный Шепс — придурок, не достойный и ноги его малявке целовать. И окажись они в других обстоятельствах, Сережа, наверное, и правда бы пошел ломать Олегу ноги, ничего не выясняя и не объясняя. Но сейчас Аня такая… уязвимая. Буквально дуновение ветерка сломает. Ей плохо, она разбита, и в штыки воспринимать ее горе-парня сейчас — это ее добить. Оттолкнуть. Вбить последний гвоздь в крышку гроба, в который она сама себя толкает. И поэтому сейчас Сережа снова ловит ее взгляд. И пока Аня на него смотрит, продолжает: — Эй, мелочь. Я тебе сказал — ты не должна взваливать на себя все грехи человечества, поняла? Ты — лучшая. Ты по определению самая-самая. И если этот… — ругательства он все-таки давит, — Шепс позволяет себя лапать левым бабам, значит он проебался. Если он выбрал тебя, значит он выбрал тебя. Это не твоя вина, поняла?Ничего из этогоне твоя вина. А Макс ведь и не смотрел никогда в сторону других. Были девчонки, которые пытались — даже бровью не повел. И отшивал-то так красиво, что они и не обижались. А этот… Не будет Сережа ему ноги ломать, хорошо. Но пиздюлей Шепс все равно получит. — Я понял, — наконец подытоживает старший Круппов. — Разбираемся с тем, что ты, малява, всю вину мира на себя перекидываешь, да? — Если я не виновата, то почему… И осекается, чтобы снова не заговорить о Максе. Может он… Просто устал быть с ней? Устал от нее за шесть лет? Захотелось разнообразия там, ведь Аня умела только то, чему он сам ее научил, будучи ее первым и единственным… Она не могла поверить, что Лазин, которого она знает с подростковых лет, на такое способен, до сих пор не могла, но иных объяснений у нее просто не было. — Ты говоришь, что я не виновата, но я ведь… ведь… И вновь заикается, носом шмыгает. Аня прекрасно понимает, что тоже делает Олегу больно. Она не говорит с ним о Максе, но все ясно по тому, что она, например, выпустила этот долбанный EP, уже будучи в отношениях с Шепсом. Круппова даже видит, как тот же Саша доказывает Олегу, что его девушка вернется к бывшему, как только появится возможность. Большую часть аудитории Ани на ее канала составляли фанаты Фелиции, и только потом шли любители участницы «Битвы Экстрасенсов». И даже в ее чате многие были настроены против Олега. Чате, который она закрыла к хренам. — Я ничего не понимаю, Сереж… — признается она. — Я сама себя не понимаю. Наверное, я реально не рождена для того, чтобы меня любили. Прям как спела в одной из новых песен. — Ладно… Ладно, извини, я сейчас успокоюсь. Прости пожалуйста. — Обалдела? — хмыкает Сережа в ответ, шутливо потрепав ее по пышным волосам. Хотя на деле, конечно, настроение было совсем не шуточное. — За слезы извиняться. Передо мной. Давай отучивайся от этого быстро. И снова обнимает, но уже отрывает от земли, кружа — как делал еще в детстве. А потом, поставив на ноги, самым серьезным тоном спрашивает: — Не рождена для того, чтобы тебя любили. То есть ты меня сейчас аннигилировала? К такому меня жизнь не готовила. С кухни у него вибрирует телефон, и Сережа готов поставить что угодно на то, что пишет ему Макс. И Лазину он ответит. Но потом. Сейчас у него вприоритете Аня. Да и… В преддверии того, что Анька, скорее всего, притащит гребанного медиума на их квартирник, Сережа сообщит о проебе Шепса. Всем, блять. — А теперь смотри на меня и запоминай, — продолжает старший Круппов. — Мужики твои приходят и уходят, — но одному конкретному лучше бы вернуться и задержаться, — а большой брат у тебя всегда. И что бы там тебе не наговорили, что бы ты там не надумала — я тебя люблю и буду любить всегда, абсолютно и безоговорочно. Поняла меня? Аня глупо кивает несколько раз. Лицо все пятнами покраснело, тушь потекла, глаза чуть припухли, нос не дышит. Но ей становится немного легче от поддержки Сережи. Она вновь порывисто прижимается к брату, неразборчиво сипя: — Спасибо. Спасибо, я… Я тоже люблю тебя, Сереж. Очень сильно. Она не дура и понимает, что он точно не захочет видеть Олега у них дома. А захочет ли она сама?.. Наверное, надо ответить ему и извиниться за истерику. Аня все равно чувствует себя абсолютно конченной. Отбитой наглухо. Заварила кашу, блять… — Я… Я пойду умоюсь. Все в порядке, — хотя звучит всё равно совершенно жалко. Королева драмы ебучая. Ей уже успел написать не только Глеб, но и Адель, и Андрей, и Серафим с Федей… Стыдно теперь. — Сереж… Побудь сегодня со мной, пожалуйста… Может, посмотрим фильм?.. Они слишком давно не проводили время вдвоем. Чисто как брат и сестра. А раньше даже в кино вместе ходили, все ужастики про всякую хтонь пересмотрели. Сегодня ей нужен ее Сережа. *** Со всеми сложностями и приятными новостями последних дней мимо Адель благополучно проходил факт того, что Новый год все ближе. И поэтому, когда вечером того же дня на ее пороге вдруг обнаружились мама с отчимом и клеткой с прекрасной белой голубкой, она была… мягко говоря, удивлена. Красотка Олимпия прибыла из каких-то заоблачных далей и была благородной породистой дамой. У нее были длинные перья на лапах и действительно королевский вид, с которым она пошла изучать квартиру и кошмарить Опездола, к гостям не готового. Адель была в восторге. Родители, увидев дочь с синяком на щеке, не очень. Отчим грозился лично вывести Сашу в лес, но Адель едва ли не умоляла с ним не связываться. Не хватало еще, чтобы он магически на родителей воздействовал… Зато она, весьма коварно, законтрила обоих новостями об Андрее. И что мама, что отчим, сменили гнев на милость, наблюдая за тем, с каким восторгом она щебечет про него. Задолжала теперь, правда, знакомство, но… Это можно позже. Сильно позже. А утром следующего дня Адель рассудила, что настало время знакомить новую красотку, даже весьма быстро оценившую прикол с трусами, с Андреем. Только и сама Вегера не знала, что с ним тоже придут гости. Душа Феди Букера требовала суеты. И в момент, когда Андрею пришла фотка Адель с новой питомицей и подписью «Смотри, мы две красотки!», он как раз был рядом. И только тогда Федя узнал про то, что она и новая девушка Андрея, и хозяйка голубя Опездола. Ну как тут было удержаться и не напроситься в гости? Только, пока они тащились к нужному подъезду, Андрюху получилось разговорить. И проговорился он и про ебнутого бывшего, и про то, что у его красотки теперь синяк на пол-лица. А тем самым ебнутым оказался старший Шепс, и эта фамилия уже порядком задрала даже Букера. Серега ведь не поленился и потом лично отписал всем в лички, что Аню он успокоил, но довел ее Шепс-младшенький. И по тону сообщения было понятно, что большой брат недоволен. А уж если Серега считает кого-то гандоном, то это так и есть. Это факт. Тем более, доводить его личную любимку Аню? Он охуел. — Блять, вот бы старшенький заявился, — особо мечтательно протягивает Федя. — Младшего-то при Аньке не отпиздишь походу, а вот старшего можно за двоих… — Ты не поверишь, братан, но я всю последнюю неделю об этом думаю, — с усмешкой признается Андрей. — Поэтому даю добро на то, чтобы ты сломал ему ебало. Младшего оставим на сладкое. На квартирник. Серафим уже пообещал подготовить некий перфоманс, и Федорович не сомневался, что от Глеба тоже стоит ждать чего-то совершенно эпичного. Ведь, как ему объяснили, этот Новый год — это не просто очередной концерт. Это целая, блять, спецоперация. А сам он не лез к Саше только из уважения Адель — она явно слишком за него боялась. Но двухметровому кабану Букеру остерегаться явно нечего. И как раз они подходят к квартире Вегеры. Открывает девушка быстро, и Андрей с порога обнимает ее, утыкается холодным после улицы носом ей в щеку, трется почти по-кошачьи, совершенно не смущаясь Феди. — Надеюсь, ты запомнил с того раза, что моя девушка не некрофилка, — смеется Андрей. — Она самая прекрасная голубиная госпожа. Как ты, любимая? Из глубины квартиры уже слышится голубиное курлыканье. И шлепки крыльев. И Федорович не может не уточнить: — Дерутся или ебутся? — Я уже боюсь туда заглядывать, — хихикает Адель, повиснув у него на шее. — Но если вдруг эта шаболда, которая его сама чуть не оприходовала, отложит яйцо, тыменя потеряешь. Что я буду делать с птенцами? — Ты будешь первым человеком, который увидит микроголубей, — философски заявляет Букер. На синяк ее слишком пристально старается не пялиться, но… Приложил уебок ее нормально так. — Ну, знаешь же эту хуйню, что никто никогда не видел маленьких голубей? Но он бы просто не был собой, если бы после пары секунд молчания не добавил: — Или их может сожрать мой питон. — Да ну тебя! — праведно возмущается Адель. Нет, ладно, пищевую цепочку никто не отменял. Да и недавние заячьи глазки у Ани Вегера встретила спокойно. Но… — Это же мои внуки, Федь! Букер все-таки сдается, поднимая руки в примирительном жесте, хотя улыбаться при этом не перестает. А Адель, ужасно довольная собой, продолжает ворковать: — Раздевайтесь давайте да проходите. Голубиный сериал в самом разгаре. Нет, правда, внезапно заявившийся Федор ее не смущал нисколько. Друзья Андрея ей нравились заочно. А познакомиться получше никогда не помешает. Да и, тем более… — И что вы скажете про вчерашнее? — как бы между делом интересуется Вегера. Ну, уже стало понятно, что на Новый год намечается настоящий баттл. И надо было узнать политические позиции каждого. Хотя как будто бы все очевидно… — Я про то, что Олег Аню довел. — Шепсы соснут хуйца, — немедленно заявляет Федя… и сам же осекается, когда видит, как по лицу Адель при упоминании обоих братьев пробегает тень. И Андрей, поспешно сняв и повесив куртку, так же молниеносно разувается, чтобы тут же просто подхватить Адель на руки. Отвлекал, как мог, и сам разулыбался, когда она взвизгнула от неожиданности. И под ее смех относит ее в гостиную, по-хозяйски усаживается на диван, а Вегеру располагает у себя на коленях. И лишь тогда, смотря на голубиные танцы, изрекает: — Что я думаю о вчерашнем? То, что Анька не заслужила это дерьмо. Никто из вас, девчонок, не заслужил. Но заслужу пиздюлей лично я, потому что я тоже дрянной сплетник, моя дорогая Деля. И, раскачивая девушку на коленях, обращается уже к Феде: — Ты помнишь, как пьянющая Анька рыдала нам в студии? Про измену все говорила… Так вот измены никакой не было. Чувак серьезно болен. Поэтому ее и бросил. Квартирник весь организован ради них. Так что уже нет особого смысла молчать. А сам, рассказывая, гладит Адель по спине. Старается не говорить о Шепсах, хотя уже и предвкушает встречу братьев-медиумов с кулаком Федора Игнатьева. Раздраконить Букера — проще простого. А чувство справедливости, особенно за дорогих ему девчонок, перевешивало здравый смысл. — Ну нихуя себе, — присвистывает Букер. — Мы же не виделись с твоего др, а ощущение, что пару лет. — А потом у него появилась я и навела суету, — неловко улыбается Адель. — Кстати, Макс не просто серьезно болен. У него рак. Идеальная пара. Два сплетника, получается. Последние крупицы здравого смысла резонно предполагали, что она, возможно, перегибает палку, привлекая в эту негласную войну против Олега еще и Букера. Но вчерашние сообщения Ани, а потом новости от Сережи неплохо так Адель взволновали. С приездом родителей немного отвлеклась, но ночью как накатило… У нее ведь тоже так и начиналось. Сначала тебе долго говорят красивые слова, убеждают, что ты самая прекрасная, невероятная и вообще лучше тебя никого нет. А потом вы впервые сталкиваетесь лбами. Адель напряглась на активных обсуждениях ее самой. Саша просто обожал перемыть ей кости с кем-то, иногда ничуть не смущаясь в ее присутствии говорить о ней же в третьем лице. Особенно активно обсуждались, конечно же, недостатки, и иногда просто хотелось сбежать. А не могла. Саша не отпускал от себя ни на шаг, уверенный, что она немедленно пойдет по мужикам, и это тоже долбило по самооценке. Она ведь любила его. Искренне. Дура была. И создавалось ощущение, будто воспитание брата все же вырывается у Олега. Адель ведь и гипотетически представить не могла, чтобы Андрей при ней резко пошел с кем-нибудь лобызаться. Паранойя шептала, что на квартирнике будет первый раз, когда они появятся на публике в роли парня и девушки, и то, что было до, может ничего не значить, но это просто паранойя. Просто паранойя. Адель шумно выдыхает, утыкаясь носом Андрею в шею, и заявляет: — Давайте договоримся. Против Олега тут я вас настраиваю, так что если Аня будет рвать и метать, пиздюли все собираю я. Но… больше никаких Шепсов, ладно? Не то что бы ей было сильно жалко Сашу. Сама ведь мстить магически хотела,только смелости так и не набралась. Страх все равно внутри сидел. Но себя защитить магически Адель сможет. Наверное. Да и нападение почувствует. А если он им навредит? А если она не успеет спасти? — Да нихуя, сеструх, — немедленно возражает Федя. — Младший еще огребет. Но типа… какой-то уеба пиздит девушку моего лучшего друга и продолжит тебя кошмарить? Ну нет. Ты не смотри, что я питерская интеллигенция. Въебать могу и хочу. И в этот момент у нее вибрирует телефон. Адель тянется за ним, разблокирует экран, но, увидев уведомление, откладывает в сторону. И Букер растолковывает это совершенно верно. — Он тебе еще и написывает. — Просто спамит стремными картинками с левых номеров, — неуютно поежившись, откликается Адель. — С утра. Да все хорошо. Я же в трупах копаюсь, меня таким не пробьешь. А на деле-то… мерзко, блять. — Погоди… Что? — тут же хмурится Андрей. И даже немного отодвигается, чтобы заглянуть ей в глаза, хоть и не выпускает из своих рук. — Он тебя все еще достает, и ты молчишь? Дель… Качает головой, шумно выдыхая. Этот Шепс уже у него в печенках сидит, хотя нож в печень явно требуется самому товарищу Александру. Федорович выразительно смотрит теперь и на друга, мысленно спуская его с цепи. Он бы и сам пнул уродца под ребра, отравляя внутреннего пацифиста, но остаться с Адель важнее. И даже голуби прекратили свои развратные пляски, теперь неестественно выкручивали свои полные шейки, смотря на свою хозяйку с таким же осуждением, как и ее молодой человек. — Покажи хоть, что написывает, — просит Андрей. — Я не хочу лезть в твое личное пространство, но, надеюсь, я имею право знать. Потому что зубами скрежетать от злости хочется. Не на Вегеру. Только на ублюдка. А Адель по итогу все равно неловко съеживается. Андрей ей добра хотел, и она это знала. Но старая рана все-таки подковырнулась. Саша-то у нее постоянно телефон смотрел. Круг общения отбирал. Следил даже, что она пишет маме в личной переписке, чтобы не сболтнула ничего лишнего. И нет, тогда и сейчас — разные ситуации совершенно. Но рука за телефоном все равно тянется. Адель открывает как раз последнее сообщение, протягивая смартфон Андрею, и механически говорит: — Да там ерунда всякая, знает же, что я ужастики не люблю, вот и кидает всякое… И сама невольно в экран смотрит. А там — картинка с могильной плитой. И все бы ничего, если бы на ней не было написано… ее имя. Вегера Аделина Григорьевна. 06.02.1999 — 16.12.2033. Прямо в день рождения Андрея. И фотка-то на камне красивая. Она там улыбается, светится прямо. Как будто и не мертвая вовсе. Ее горло сжимают металлической хваткой. Адель сипит, царапает чью-то руку ногтями, пытаясь вырваться, но ей это не под силу. Люди вообще редко могут сопротивляться богам, особенно когда речь идет о Богах Смерти. У нее глаза — страшно выпученные, испуганные и такие же красные, как у хтони рядом с ней, а он смотрит в упор, не мигая. — П… поче… — бессвязно пытается просипеть Вегера, но костлявая рука сжимает горло только сильнее, и она сама не замечает, как по щекам катятся слезы. Все существо занято попытками бороться за жизнь… А слезы-то кровавые. — Почему? — раскатисто смеется Бог Смерти. — Ты ведь и сама знаешь. Разве не ты сама просила? Рыдала, умоляла… «Джелос, пожалуйста»! Джелос…Ревность. Значит, это его имя?.. Адель уже даже не сипит. В глазах темнеет, тело отказывается бороться, и веки сами закрываются… Она открывает глаза в следующий раз с шумным вдохом, едва не ударившись лбом об Андрея. Он — бледный, как смерть. Рядом с ними мечется явно испуганный Букер. И Адель сипит слабо: — Что… — Да так, нихуя, — выпаливает Федя. — Ты просто минут на пять дышать перестала. — Дель, — у Андрея и самого голос на жалкий хрип срывается. — Дель, ты как себя чувствуешь? Что это за хрень была?.. Она, действительно, не дышала. Вот они говорят, вот она передает ему телефон, а в следующее мгновение она уже заваливается назад — упала бы на пол, если бы Федорович не удержал. И ему реально стало до холодящего шока страшно. Он тряс ее за плечи, касался лица, а Адель не дышала. Не дышала, блять. И все это в момент… Когда он сообщения от ее бывшего хотел увидеть?.. — Это не может быть совпадением, — теперь Андрей и вовсе шепчет, прижимая Вегеру к себе дрожащими руками. — Урод снова решил тебя достать, и тут тебе становится плохо. Ладони невольно в кулаки сжимаются. Он целует Адель в лоб, покрытый холодной испариной, и звучит уже гораздо строже: — Так больше нельзя, Дель. Нельзя. А если ублюдок убьет тебя? Потому что вот сейчас Андрей понимает свою любимую Лану Дель Рей с ее танатофобией. Вот только боится он далеко не за себя — всегда со смертью играл, особенно когда на наркоте торчал ещё. Но он не может потерять свою девушку, когда только приобрел. И она не заслужила такого отношения к себе. Она не заслужила умереть из-за того, что самовлюбленный упырь не может пережить тот факт, что его оскорбили. Заслуженно оскорбили. Он и без того годами топтал ее личность. — Федь, — Андрей поворачивается к другу, и во взгляде его читается болезненная решимость. С Шепсом нужно разобраться. — Нет, стойте… — протестующе начинает было Адель, но слова тонут в приступе внезапного кашля. Да и не то что бы кто-то собирался ее слушать, потому что Букер отвечал уже из коридора, одеваясь: — У Аньки адрес узнаю. С губ срывается разочарованный выдох. Сейчас еще и Аню подключат. Аню, у которой своих проблем вагон. Так еще и Олег дурацкий… Хлопнувшая дверь звучит как смертный приговор — Букер явно собирался убивать, никого не щадя, и Адель вся вжимается в Андрея, бестолково шепча: — Прости, прости, пожалуйста… Потому что, когда Вегера смотрит на сообщение снова, она не видит того, что видела раньше. Обычная могильная плита, совершенно пустая. Скорее всего, скачанная по первой же ссылке в интернете, да и вряд ли бы Саша стал сильно стараться из-за нее. Но она ведь видела. Она ведь точно видела там именно свою могилу… — Я не понимаю, что происходит, — судорожно лепечет Адель. Кожей чувствует, что они здесь не одни, и речь не только о голубях — Олимпия сейчас убрела к двери, явно расстроенная тем, что потенциальный самец Федя исчез. — Я вижу своего Бога Смерти. Я понимаю, что… что это он спас меня при рождении. Но я не видела его раньше. А теперь стихийно, то тут, то там, и он как будто что-то сказать хочет, но я не понимаю, что, и… И у нее опять сбивается дыхание. Подвергает риску их обоих. Вываливает на Андрея тонну эзотерической инфы, которая его точно встревожит. И просто всех нагружает своими проблемами. Шестеренки в голове вертятся, но со скрипом. Может, и правда? Может, Саша? Она же не почувствовала тогда его из-за двери… Адель бездумно касается своей шеи, неосознанно повторяя расположение пальцев Бога Смерти. Что он хотел ей сказать? — Там была моя могила, — медленно продолжает Адель. — И что я умру в твой день рождения в две тысячи тридцать третьем. Мне же не могло это просто приглючиться, да? Андрей вновь берет в руки ее телефон, чтобы и самому, озадаченно хмурясь, взглянуть на фото ещё раз. — Не переживай, — пытается успокоить он, хотя у самого возникает чувство предательского удушья. — Федя разберется с этим уебком. Потому что больше некому так ее мучить. Нашел, блять, способ отомстить — запугивать девушку. — Он просто пугает тебя, — продолжает Федорович, приложив большой палец к ее подбородку. И его он тоже пугает. И ему страшно, черт возьми. Но не хочется показывать это Адель. В конце концов, Игнатьев набьет ему рожу, разгромит любые алтари, или с чем там козел работает. Поделом. А сейчас Андрей со всей нежностью, на какую способен, целует девушку. Размыкает ее губы своими, углубляя поцелуй. Желая отвлечь. У Адель сердце колотится так, что в груди больно.Может, она от сердечного приступа и умрет, а? На мгновение хочется взвыть, проверить, материализовался ли ее новый ночной кошмар. И запретить себе это делать стоило больших трудов. Бог Смерти точно здесь. Она теперь кожей чувствует. И в голове все истерично билась мысль — что он хочет ей сказать? Черт. Нет. Адель, когда только начала практиковать, быстро поняла, что страх делает лишь хуже. Она не должна бояться тех сил, с которыми работает. Даже если они ее и пытаются убить. Фантомно она все еще ощущает сжимающую ее горло, но запрещает себе думать о чем-то, смотреть на кого-то, кроме Андрея. Без него Адель бы с ума сошла. Это она знала точно. И сейчас в сердце столько нежности, которая медленно гонит липкий ужас… Нежности — и благодарности. Вот это чувство глупое, из прошлого, но она не может никак в полной мере от него избавиться. С губ его коротко мажет своими по линии челюсти. Потом — ниже, по шее, пока еще несмело, но… одобрения ждет. И сама еще, на самом деле, не верит в то, что собралась сделать, но… Он ей нужен. Очень. — Не уходи сегодня, пожалуйста, — лихорадочно шепчет Адель, спускаясь губами ниже, дыханием обжигая кожу. — Не уходи… Андрей тормозит ее лишь на мгновение. Держит за плечи, чтобы заглянуть в глаза, чтобы убедиться, что она отдает себе отчет в своих действиях. Самого от ее поцелуев промурашило всего, но ему принципиально не хотелось бы, чтобы все произошло не на тех эмоциях. Не по желанию, а под влиянием страха. Не хотелось бы, чтобы она пожалела. — Не уйду, Дель, — обещает Федорович. — Я никуда не уйду. Но найдя в ее глазах лишь нужду в нем, именно в нем, он немного расслабляется. Тянет Вегеру к себе обратно, чтобы теперь самому поцеловать ее в скулу и мазнуть губами ниже. Дойдя дорожкой поцелуев до шеи, Андрей позволяет себе провести кончиком языка вдоль с силой бьющейся венки и прошептать: — Я тебя люблю, Дель. С губ Адель срывается уже предательски бессвязный скулеж. От всего — и от губ его, и от слов, и просто от того, что он рядом. А главное — что он позволяет рядом быть ей. Адель ведь и правда считала в глубине души, что не достойна. Что ее удел — это просто быть покорной куклой, с которой можно творить, что хочешь, но никак не…любимой. Боже, благослови прошлую версию Вегеры за то, что она додумалась купить в квартиру реально удобный диван. Ей жизненно необходимо было его тепло. Девчонка, которой и рождаться не должно было, некромантка, преследуемая Богом Смерти. Теперь еще и одной ногой в могиле, блять. Но сейчас, с Андреем, Адель совсем тает. И даже липкий ужас отступает, позволяя наконец совершенно искренне прошептать то, что она должна была сказать еще тогда: — Я тебя тоже люблю, Андрюш… Очень-очень сильно. И благодарна так. Для нее никто и никогда не делал столько, сколько делает Андрей. И между совершенно шальными поцелуями Адель все шепчет: — Я бы без тебя умерла точно. Я себя целой не чувствовала. Просто не понимала…зачем. А ты появился, и у меня смысл появился. Я живу. И я опять я. Представляешь, Андрюш? И не то что бы раньше от нее в сексе требовалась хоть какая-то инициатива. Но сейчас Адель довольно смеется, когда стягивает с него футболку и жмется еще ближе, чуть царапая ногтями спину. И не может отказать себе в удовольствии оставить очень видимый засос на его шее. Давно хотела. — Мечу территорию, — смеется Адель. Как будто и не умирала не так давно. Он точно волшебник. — А еще мы засмущали голубей… Пернатые извращенцы действительно покинули комнату. Андрей только хрипловато смеется, потирая шею — след она оставила, и правда, ощутимый. — Вампирша. И целует ее жадно, позволяет языкам сплестись и исполнять хаотичный танец, пока его руки проникают под ее домашнюю футболку. Он гладит ладонями ее нежную кожу ласково-ласково, чтобы потом резко сжать тонкую талию. Не сильно, чтобы не было больно, но ощутимо. Федорович вновь тихо смеется, разрывая поцелуй. Стаскивает с Адель футболку, бессовестно швыряя ее куда-то в сторону. Спасибо, что не попал в голубиную поилку. И когда девушка остается перед ним в белье, он не может налюбоваться. Дразняще медленно спускает лямку лифа, тут же зацеловывая оставленную от той линию на плече. — Дель, ты идеальная. — Ой, а кто-то только что негодовал про вампиршу, мне показалось? — наигранно ворчит Адель, а для дополнения образа тянется к Андрею за новым поцелуем, чтобы тут же слегка укусить его за нижнюю губу. — Знаешь ли, я такая жадная и хочу, чтобы все знали, что самый чудесный мужчина достался мне… И это ведь тоже — из прошлого все. До этого ей не позволяли ничего такого. При людях Саша и вовсе мог уворачиваться от ее поцелуев или делать вид, что они не вместе. И поэтому в Андрея хочется вцепиться всеми руками и ногами, всего исцеловать, засосов наоставлять, чтобы все знали, что он — ее, и делиться она не собирается. Блять. Больная тревожная дурочка, да? Он же только что сказал, что никуда не уйдет. Внутри все трепещет. До этого боялась, что не сможет… оправдать ожиданий. Секс ведь так и не распробовала. Но сейчас внутри как будто бабочки, а внизу живота закручивается узел, и Адель, продолжая Андрея целовать, слишком провокационно на нем ерзает, пытаясь усилить давление. И приятные ощущения заставляют азарт внутри разгораться только сильнее… Так что вскоре ее ладонь уже скользит по его груди. Опускается ниже, снова слегка царапая кожу, а потом профессионально расправляется с ремнем и молнией, чтобы потом скользнуть за ткань джинсов и белье. И сначала Адель тоже касается члена едва ощутимо, медленно, но потом обхватывает его ладонью, увеличивая темп. — Ита-ак, — самым ангельским тоном воркует Вегера, — ты еще недоволен? Может, она так и не научилась получать удовольствие в сексе, зато мужчину ублажать умела филигранно. — А разве… я был… недоволен?.. — сбивчиво интересуется Андрей в ответ. Ему, и правда, было с ней очень хорошо, даже слишком. У него было больше опыта, чем у нее. Даже с поклонницами мог себе всякое позволить в самом начале карьеры, только потом все это пресек. И каждая из них старалась. Но ни одна не была так хороша, как его Деля. Может, ему вскружила голову любовь, но сейчас Федорович мог бы с уверенностью сказать, что готов сойти с ума просто от того, что с ним делает именно она. Он чуть толкается навстречу ее руке, ничуть не стесняясь показывать, какое удовольствие она ему доставляет, параллельно прикусывая кожу на ее шее. Не выдерживает и оставляет парочку следов — не таких больших, как она ему, но зато из них можно собрать целый Млечный Путь. Сладкие ощущения накатывают волнообразно, заставляя терять голову и хрипло стонать. Но Андрей ни на секунду не забывает про саму Адель. — Погоди, погоди, — просит он, щелкая застежкой ее лифа. Уверен ведь, что чертов Шепс вряд ли старался сделать приятно ей. И потому Федорович снимает с себя девушку, аккуратно роняя ее на диванные подушки, чтобы нависнуть сверху и выкинуть ее бюстгальтер прочь. Грудь у нее красивая, и один только ее вид заставляет Андрея едва ли не зарычать. Он обхватывает зубами сосок, но не сильно — просто так, чтобы стало щекотно, а потом тут же обводит ареолу языком. — Терпи, — смеется он, понимая, что ей, действительно, щекотно. — Я только начал. И одновременно с этими словами медленно скользит ладонью по ее животу вниз, поддевая ткань последнего элемента одежды. Ее рука проникает в белье, и Андрей не может не усмехнуться чуть самодовольно, ощущая пальцами скопление влаги. И тогда он касается клитора совсем невесомо, почти порхая над ним. — А ты довольна? — передразнивает он. Адель не отвечает. Просто ни на что, кроме тихих стонов, оказывается не способна. Старательно их изображать, делать вид, что ей хорошо, она умела блестяще. Не дай боже было обозначить, что в постели великий и ужасный делал что-то неприятное. И поэтому сейчас, когда реально было даже слишком хорошо, Адель на мгновение пугается непривычных ощущений, слишком ярких реакций своего тела… И буквально с головой ныряет в этот омут, позволяя себе узнать, как может быть по-другому. И даже игнорирует навязчивый шепот на ухо, говорящий о том, что когда жить осталось не так много, пора бы счастье и познать. К черту всех. Сейчас нет ничего и никого, кроме Андрея. И вот она уже и сама раздвигает ноги чуть шире, двигаясь бедрами навстречу его пальцам, что-то протестующе бессвязно мычит, когда прикосновения становятся слишком мягкими, стонет громче, пока Андрей творит что-то совершенно невероятное. Лежа ласкать его, на самом деле, неудобно, да и ее совсем перестали слушаться руки, но зато можно целовать. Губы, лицо, шею раскрасить своими следами еще больше, плечи. И тоже, чтобы подразниться, слегка прихватить зубами мочку непроколотого уха. И так… хорошо самой от того, как он на нее реагирует. Да и не только от этого. Потому что узел внизу живота закручивается все туже, а здравых мыслей в голове — все меньше. Адель чувствует приближение оргазма, первого, блять, в жизни оргазма не от собственной руки… и осознанно его тормозит, перехватив запястье. — Давай уже, — почти умоляет Адель. Губы — искусанные, глаза затянуты поволокой удовольствия, волосы совсем растрепались. Видела бы себя сейчас, сказала бы, что выглядит как… ну, как шлюшка. И это было бы комплиментом, потому что обычно она не чувствовала ничего. — Андрюш, пожалуйста… Не даст она себе сейчас кончить. Потому что такое удовольствие жизненно необходимо было растянуть. И слишком чувствительное сейчас тело с ней точно согласно. — Мне нравится, как это звучит, — мягко усмехается Федорович. — Твое «Андрюш, пожалуйста». Серьезно, сам готов кончить только от звука ее голоса, когда она его буквально умоляет. И ее слово — закон. Поэтому он снимает с нее остатки белья, а потом раздевается и сам. Приходится дорожкой поцелуев от ее шеи до пупка и обратно, уделяя особое внимание груши, и только тогда, когда вновь добирается до губ, плавно в нее входит. Двигается не сразу, позволяя к себе привыкнуть. У них нет защиты, потому что все вышло слишком спонтанно, поэтому Андрей внутренне даже расстраивается, что не сможет быть с ней до самого конца. Зато… От таких натуральных ощущений, не перекрываемых презервативом, по спине идут мурашки. — Не стесняйся говорить, если будет некомфортно, — просит он, ласково покрывая лицо Адель медленными поцелуями. И лишь тогда начинает потихоньку в нее толкаться. Все так же плавно, но глубоко. И у самого едва ли не закатываются глаза от удовольствия. Сначала Адель даже… ждет. Машинально как-то, по привычке ждет, когда станет больно. Так же, как было раньше, пока сама себя не тормозит. Так, как раньше, уже никогда не будет. И Андрей ей больно не сделает. Собственное тело это успешно подтверждает — напрягшись на мгновение, Адель все-таки расслабляется. И это того реально стоит. Непривычно. Но нравится. И у нее даже получается двигаться навстречу, чтобы найти идеальный темп. Стоны становятся все громче, попытки что-то сказать — еще бессмысленнее, и в итоге Адель сама себя затыкает, Андрея целуя. Но даже так не получается заглушить особенно громкий стон, когда он входит глубже. И ей хорошо. Просто вот… хорошо. Без всяких «но», без попыток сыграть. Восхитительно хорошо с человеком, в которого она влюблена по уши, для которого она так много значит. И когда Адель накрывает волной оргазма, это оказывается так… ярко. Перед глазами пляшут чертовы фейерверки, а она впивается жадным поцелуем в губы Андрея, не сразу соглашаясь его отпускать. И даже когда он выходит, а Адель рукой помогает ему закончить, бедра еще мелко дрожат, а тело остается таким непривычно расслабленным. Она едва не растекается по Андрею, когда заставляет его лечь на диван и сама устраивается сверху — на душ пока сил нет. Зато на то, чтобы лежать с ним и лениво целовать — очень даже. Хорошо. Просто… абсолютно хорошо. Она вообще когда-то была такой счастливой? — Во-первых, — едва не мурлычет Адель, — я иду покупать презервативы сегодня же. Ничего не знаю. А во-вторых… — А это уже — с мягким поцелуем на его скуле. — Я умирать не собираюсь. Не сейчас, когда у меня есть ты. Я слишком тебя люблю, Андрюш. Никаких смертей. Незримо наблюдающий за ними Бог Смерти лишь совершенно по-человечески закатывает глаза.