Destination: Zero

      Лежа на жестком матрасе, Кайгаку сильнее кутался в одеяло и никак не мог принять удобное положение, чтобы побыстрее заснуть. В голову ему лезли разные мысли, и он, вдаваясь в мрачные рассуждения, отгонял от себя тем самым дремоту. Все-таки все крепости острова, в которых ему довелось побывать, различались между собой по степени отвратительности условий. Заточение в карцере военных ни в какое сравнение не шло с его заточением в «Старс»: несмотря на то, что все обитатели «звездной» крепости его раздражали, условия, в которых они его содержали, мало походили на тюремные.       На ум невольно пришли воспоминания, когда он наслаждался покоем и властью, живя под боком у майора. Да, о том времени и говорить было нечего: Мичикатсу сумел обеспечить его жизнь даже лучше, чем до переселения на остров. В его постели, рядом с ним, можно было спать спокойно, никого не опасаясь и не страшась завтрашнего дня. И Кайгаку ценил это, потому что знал, с чем сравнить.       Шмыгнув носом несколько раз, он уткнулся лицом в грязную подушку, утирая ей образовавшуюся крошечную слезинку. Тонкое одеяло не грело, а ночи на нижнем ярусе тюрьмы в камере с толстыми бетонными стенами были холодными. Да, в жаркий полдень тень и сырой холод этой крепости были спасением, но ночью превращались в то, чем и должны были быть – настоящей тюрьмой.       За спиной послышалось тихое шуршание. Парень напрягся, но не открыл глаза – он не слышал скрипа двери, а это означало, что кроме него и его сокамерника в помещении больше никого не было. Данный факт немного успокаивал, хотя сон, несмотря на это, все же не шел. «Всегда так было», – внутренне невесело усмехнулся Кайгаку, вспомнив себя в то время, когда он только-только оказался в этих стенах. Некстати в голове возник образ Аказы, сидевшего на скамейке среди других заключенных и пристально смотревшего на него. Тогда в голове проскользнуло сравнение со зверем: сгорбленная спина, взгляд исподлобья, странный блеск в глазах, хитрая усмешка. Он хоть и разговаривал охотно, что радовало, но все равно казался опасным. Кайгаку убедился в своей интуиции, когда упал к его ногам на колени, держась за кровоточащее ухо и чуть не плача от боли и ужаса. Действительно, это был зверь. Человек ни с того ни с сего посреди разговора не откусил бы мочку уха другому человеку, прожевав и не подавившись.       Страх и отвращение, вновь поднявшиеся в нем от этого воспоминания, заставили сжаться всем телом, пальцами скомкав край одеяла. Но тут Кайгаку почувствовал, как плеча его невесомо коснулось что-то, после чего пришло приятное тепло. Когда шорохи позади вновь затихли, он вдруг с изумлением осознал: его укрыли вторым одеялом. «Он что, больной? – непонимающе нахмурился парень, открыв глаза. – Здесь всего два одеяла! Он отдал мне свое? А сам-то под чем спать будет, дерьма кусок?! И что за подачки?!» Но возвращать вещь обратно Кайгаку все-таки не стал, уютно закутавшись, не переставая при этом хмуриться. Почему-то в этот момент ему стало спокойнее. Как будто с холодом ушло чувство страха, что кто-то из заключенных проникнет сюда и перережет ему горло во сне. Мыслей в голове становилось все меньше, и в конце концов Кайгаку наконец-то провалился в сон, успокоенный очередным странным поступком «этого придурка», как он называл Тенму Узуи.       Когда их взяли в оцепление на расстоянии полкилометра от крепости заключенных, Тенма и Кайгаку, напряженные и дезориентированные, не знали, что предпринять. Вокруг собралось человек двадцать пять или тридцать в оранжевых пижамах. У кого-то в руках блестели ножи, кто-то держал военные автоматы – огнестрельного оружия у них было крайне мало. Но число собравшихся преступников не давало расслабиться даже Тенме, у которого при себе было припрятано достаточно оружия. Про Кайгаку было нечего и говорить. И только Аказу происходящее нисколько не волновало.       Бывший смотрящий медленно обвел хмурым взглядом каждого заключенного и не произнес ни слова. А вот те мигом стушевались и даже отступили назад. Тюремщики недоуменно, со страхом переглядывались между собой, но продолжали разглядывать Аказу.       – Это смотр… – не сдержался кто-то в толпе, но резкое шиканье прервало и без того тихое восклицание на середине. Заключенные почти в десять раз превосходили пребывших числом, но о том, чтобы испытывать судьбу, ввязываясь в конфликт с бывшим смотрящим, никто не помышлял. Даже заговорить с ним не решались. Донельзя довольный произведенным эффектом Аказа растянул губы в усмешке, снова пристально оглядев присутствующих. Выражение страха и немого испуга на лицах будоражило кровь в жилах: пробуждались те самые первобытные инстинкты, которые он упорно подавлял последние месяцы. Стоя здесь, среди этих жалких и жестоких людей, он снова явственно ощущал, что ненавидел каждого из них. Это была странная ненависть, словно все они чем-то очень сильно насолили ему. «Тошно от их лиц, тошно от всех них, – стараясь глубоко и ровно дышать, говорил про себя Аказа. Ему как будто не хватало воздуха. – Черт бы их всех побрал. Хочу вернуться назад. Хочу вернуться к Сенджуро. Как же отвратительно чувствовать себя среди них». Необъяснимая злость подступала к горлу, раздражая его все сильнее, мешая свободно дышать.       – Я хочу видеть смельчака, занявшего мое место! – вдруг громко произнес он, надменно вздернув подбородок. Но ответить ему по-прежнему никто не решался. Тенма хмуро оглядел окруживших их людей, однако тянуться за оружием не стал. Присутствие непредсказуемо настроенного Аказы, от которого можно было ожидать чего угодно, сейчас в какой-то степени успокаивало младшего Узуи, удерживая от необдуманных действий. Заключенных он не боялся и перспектива попасть в очередную передрягу его не пугала: еще в годы военной службы у парня притупилось чувство опасности. Но сейчас он испытывал нечто другое – беспокойство. Но вовсе не за свою жизнь.       Едва заметив несколько косых взглядов в сторону Кайгаку, Тенма загородил того собой, не проронив ни слова. Но его враждебный настрой заключенным был прекрасно понятен.       – Мне казалось, я выразился ясно, – начиная терять терпение, с театральным разочарованием сказал Аказа. – Где нынешний смотрящий?       В ответ на его слова из толпы вышел вперед какой-то мрачный коренастый паренек. Аказа с деланной радостью развел руки в стороны, точно хотел его обнять, а Тенма почувствовал, что Кайгаку подступил к нему ближе.       – Хаку! Наконец-то хоть кто-то смог справиться с обуявшим вас при виде моей скромной персоны ужасом. Я жду объяснений.       - Аказа-доно, – предельно вежливо, но в то же время со сталью в голосе заговорил паренек, – я слышал, что военные схватили вас. А наводку им дал он.       Говоривший небрежно кивнул в сторону Кайгаку, нисколько не испугавшись грозного взгляда Тенмы. Тонкие брови Аказы взметнулись вверх: он обернулся на своего бывшего протеже, словно оценивая, не лучше ли отдать его на суд другим заключенным прямо здесь. Готовность младшего Узуи стоять за него насмерть лишь веселила Хакуджи в данный момент. Однако сводить счеты с Кайгаку сейчас было не время.       – Военные действительно схватили меня, Зохакутен. Меня и его. Но мы выбрались. И к тому же хорошо потрепали их базу: он, – стремительно обернувшись к Тенме и указав на него пальцем, Аказа вновь обратился к заключенным, – лично убил армейского командира. Одного из мутантов острова, между нами говоря.       Лица присутствующих изменили выражения: теперь практически все с недоверием и страхом смотрели на ничего непонимающего младшего Узуи. Вести о диверсии в крепости военных и смерти майора дошли до заключенных, но никто не мог взять в толк, какой такой отчаянный смельчак все-таки умудрился убить командующего армией острова.       Кайгаку перекосило от негодования. «Вот же чертовы ублюдки! Этот и убил майора? Не смешите меня! Тупоголовые обезьяны…» – вертелось у него на языке, но парень упорно продолжал молчать, сдерживая гнев внутри. Находиться среди всех этих людей было для него отвратительно – Кайгаку ненавидел каждого присутствующего всеми фибрами своей души. И причин для этой едкой ненависти ему не требовалось. Как будто она была единственным настоящим чувством, на которое было способно все его существо.       – Этот парень заслужил мое расположение, поэтому я взял его с собой. Какое-то время он будет среди нас, – заключил Хакуджи, однако внимательно слушавший и изредка понятливо кивающий Зохакутен замер на последней фразе. Было видно: у него есть, что сказать по этому поводу, но парнишка не решался перечить Аказе. Другие заключенные и вовсе стояли, словно набрав в рот воды. Уловив заминку своего собеседника и мгновенно сообразив, что к чему, Аказа холодно ухмыльнулся. – Ты что-то хочешь сказать мне, Хаку? Я внимательно тебя слушаю.       – У стаи теперь новый вожак, Аказа-доно, – уверенный голос парнишки даже не дрогнул: Зохакутен оставался спокойным, в то время как многие тюремщики после сказанных им слов попятились назад.       – И кто же это? Ну! Говори живо.       – После вашего исчезновения новым смотрящим стал он…       Слегка мутная вода в миске отнюдь не будоражила аппетит, а способствовала появлению тошноты – есть то, что доставалась заключенным из самых низов тюремной иерархии было, невозможно. Однако довольствоваться приходилось этим, так как в противном случае тебе грозило голодание. Люди угрюмо привыкали к подобному неравноправию: к худшим камерам, к скудной еде, к приказам и помыканию.       Сырые стены и мрак нисколько не угнетали привыкшего к виду крепостей острова Кайгаку: он уже даже не мог вспомнить, какой была его жизнь до тюремного заключения. Ведь ни тогда, ни сейчас ее ничто не насыщало. Гадкое сиротское детство, жестокость сверстников в средней и старшей школах, наркотики, какая-то банда, к которой он прибился – нищета, грязь, неудачи. Тюрьма, можно сказать, стала заключительным аккордом в этом реквиеме его жизни. Ни единого просвета. «Хотя, пожалуй, все-таки было кое-что», – промелькнула бесцветная мысль в его голове. От последовавших за ней раздумий у него задрожали губы. Майор никогда не говорил ему о привязанности, не делился тем, о чем думал, но тем не менее от всех его поступков у Кайгаку в первый раз в жизни появилось стойкое ощущение, что кто-то нуждается в нем. Нуждался ли в нем Мичикатсу на самом деле или же просто стремился развеять скуку существования на проклятом острове – этого узнать теперь было никак нельзя.       Рядом с ним на скамью опустилось что-то большое, выводя из печальных мыслей и вызывая привычное раздраженное состояние. Плотнее сжав челюсти, Кайгаку бросил злобный взгляд на своего соседа. Догадаться, кто еще мог вот так запросто подсесть к нему во время обеда, было не трудно. Слава о нем среди заключенных расползлась не самая лестная, – о том, как он подставил зад армейскому командиру, чтобы упростить себе жизнь на острове, знал каждый человек на зоне – и сидеть рядом с ним считали для себя позорным даже самые забитые зэки. А вот Тенма демонстрировал день ото дня чудеса выдержки и гуманизма: Кайгаку не церемонился с ним, как и со всеми остальными, расходуя свои неиссякаемые запасы ругательств, проклятий и сарказма. Но младший брат Тенгена был как будто непрошибаем. «Ненормальный, – мысленно, а иногда и вслух произносил Кайгаку. – Его посылаешь, а он притворяется, что не слышит! Либо ему нравится слушать в свой адрес дерьмо, либо у него с головой проблемы».       – Здесь кормят хуже, чем в нашей крепости, – спокойно констатировал Тенма. Его собеседник только закатил глаза.       – Это тюрьма, а не курорт, кретин.       – Тебе достаточно такой порции? Ты можешь съесть мою, если хочешь.       – Послушай, а почему бы тебе не пойти к черту, а? – тихонько прошипел Кайгаку, развернувшись к нему лицом. – Мне тошно находится в этой помойной яме, а я еще и вынужден терпеть твою мерзкую рожу! Дай хотя бы мне пожрать нормально!       Но продолжить обед ему не позволили. За шиворот грубо потянули, и парень свалился со скамейки прямо на спину, ударившись коленями об стол и от неожиданности широко распахнув глаза. Сзади обнаружилась небольшая стайка незнакомых ему заключенных, один из которых и вытащил его из-за стола. Валяться у них в ногах Кайгаку не собирался, а потому быстро поднялся и ощетинившимся волком глянул на всех исподлобья.       – Назвал нашу хату помойной ямой? Тебе, гнида, понравилось у солдат сосать? Может, и нам пососешь тогда, раз уж ты петух опущенный? – криво ухмыльнулся стоявший в центре компании зэк. На его слова со всех сторон раздалось пошлое улюлюканье. – Давай мы тебе горлышко прочистим!       – Еще слово, и твоим прихвостням придется вытирать пол от твоей же крови, – Тенма загородил своей широкой грудью Кайгаку, выйдя вперед к враждебно настроенным заключенным. Те сначала даже не сообразили, что он сказал: слишком неожиданным было такое заступничество. Ведь он был в откровенном меньшинстве – один против семерых. Да и вокруг них к этому моменту уже стал скапливаться народ. Тенма здесь был чужаком, да и к тому же защищал стукача и опущенного: надеяться на поддержку толпы не приходилось. Однако все смотрели на него не только с удивлением, но и даже с некоторым восхищением. Все, кроме того, кому были адресованы его слова.       – Ты попутал что-то, а, баклан? – тут же угрожающе надвинулся на него негласно объявленный главарь стайки. Вот только ни его грубость, ни враждебный вид не впечатлили младшего Узуи, который не изменился в лице. Зато его равнодушное отношение к нависшей угрозе не на шутку встревожило братву. Ругательства и маты – как следствие обычного страха – полились на Тенму рекой. – Борзой, что ли? А? Ты на кого газовать здесь решил, ушлепок конченый?       В этот момент до Кайгаку вдруг дошло, что запасы терпения Тенмы вовсе не столь огромны, как он себе вообразил. Доказательством тому стал загнувшийся у их ног зэк-главарь, который не знал, за что ему держаться: за разбитый кровоточащий нос или за живот, куда ему прилетело чужое колено. Все произошло так быстро, что пару минут все присутствующие просто молча смотрели на стонущего и матерящегося заключенного, переваливающегося со спины на бок.       – Объясняю только один раз: не смейте подходить к нему, – кивком головы указав на растерянного Кайгаку и пристально оглядев всех, изрек Тенма. Как ни странно возражать не стали даже соратники избитого зэка, поспешившие ретироваться из зала первыми. Толпа зевак начала редеть: все вернулись к своим занятиям. Сидевший вразвалочку за большим столом Аказа, до этого внимательно наблюдавший за представлением со своего места, усмехнулся – смерть известного всем обитателям острова майора Цугикуни как нельзя лучше пошла на пользу репутации младшего из братьев Узуи.       «Черти! Они что, его боятся? Его?!» – негодовал ошарашенный произошедшим Кайгаку, одновременно с тем боясь даже показать нос из-за спины Тенмы. К великому счастью для него в этот раз все закончилось благополучно – зэки очень не жаловали обличенных стукачей. Он-то, конечно, стукачом себя не считал, но понимал: пребывание в крепости Армии Освобождения, да еще и под покровительством ее командира не пройдет для него бесследно.       Пока Кайгаку нервно грыз губы, оставаясь в своих беспокойных мыслях, к нему обернулся Тенма. Немного сгорбился, чтобы хоть чуть-чуть сократить разницу в росте, и участливо – настолько, насколько это могло выглядеть в его исполнении – заглянул в глаза.       – Если ты закончил, то идем, – спокойно проговорил он. – Находиться здесь для тебя небезопасно.       – Я и без тебя это знаю, – побаиваясь спорить с ним после произошедшего, буркнул Кайгаку. Добавить что-то более резкое он предсказуемо не решился, и они вместе покинули зал под пристальные взгляды других заключенных.       К задумчиво глядящему им вслед Аказе торопливо подошел чернявый парнишка, вежливо склоняя голову – Хакуджи такое отношение уже даже не льстило, а вот другие, видевшие это со стороны, трепетали от страха и восхищения. Тем временем подошедший приблизился к бывшему смотрящему почти вплотную и встал позади него, тихо заговорив с ним:       – Аказа-доно, как бы он не прознал о вашем возвращении сюда. Боюсь, что он скоро объявится. Я выражаю некоторые опасения по поводу вашего пребывания зде…       – Оставь свои опасения при себе, Зохакутен. Я и не надеялся избежать встречи с новым смотрящим, – грубо прервал его Хакуджи, махнув рукой. В голосе собеседника ему, конечно, слышалось тщательно скрытое, но искреннее беспокойство, однако никаких чувств это не будило. Этого крепкого парнишку Зохакутена Аказа знал так же хорошо, как и Кайгаку. Двое этих ребят, оказавшись на острове, попали под его покровительство, и если Кайгаку, до ужаса боявшийся смотрящего, втайне ненавидел его, то вот Зохакутен совсем наоборот. Он восторгался им, не теряя при этом своей гордости, всегда старался быть полезным, но вместе с тем не маячить в поле зрения, дабы не раздражать. И если раньше Аказу забавляло такое отношение, сейчас подобное слегка злило. «Скорее бы закончить все здесь и вернуться, – думал он, с трепетом вспоминая заплаканное лицо Сенджуро. – Да, я скоро возвращусь к нему. Только закончу дела в этой сточной канаве». От осознания, что их с младшим Ренгоку разделяют грязь и смрад островной тюрьмы, у Аказы совсем перепортилось настроение. – Я не боюсь этого больного психа, и даже с удовольствием вдарил бы ему, будь он здесь.       – Вы удивительный, – с непроницаемым лицом выдохнул Зохакутен, на что Хакуджи только раздраженно отмахнулся. Выслушивать слова восхищения от кого-то, помимо Сенджуро, было противно. – Я не могу ручаться за всех, но мы с братьями поддержим вас в случае конфликта.       – Дождемся появления этого пса. Настало время вытрясти из него всю дурь.       – Тандзиро-сан! – донеслось откуда-то из-за спины, и стремившийся поскорее скрыться в тени мрачного коридора Камадо резко замер, как вкопанный, однако же не спеша оборачиваться. Позади послышались поспешные шаги и сбившееся дыхание. – Как же вы быстро ходите… Извините, но можно отвлечь вас ненадолго? Я хотел поговорить с вами…       – Конечно, Сенджуро-кун. Я слушаю тебя, – с лучезарной улыбкой обернулся к нему юноша, будто до этого и вовсе никуда не торопился. Ободренный его миролюбивым видом, Ренгоку не смог не улыбнуться в ответ, постепенно переставая сомневаться в своем решении поговорить с Камадо. Надо сказать, что до этого момента в его голове шла упорная борьба: мальчик разрывался между нежеланием совать нос в чужие отношения и стремлением помочь старшему брату, в последнее время чем-то серьезно озадаченному. Кёджуро в принципе редко делился своими проблемами с окружающими, но Сенджуро не требовалось и слов, чтобы понять – ум старшего брата отягощен тяжелыми раздумьями. А предмет их был очевиден.       – Мне так неловко, но… неужели вы с братом поссорились? Да, он бывает достаточно резким и прямолинейным, но поверьте, он никогда бы не сказал что-то грубое, чтобы хоть как-то вас задеть. Он просто…       – Сенджуро-кун, – мягко остановил этот поток слов Камадо и прикрыл глаза, по-прежнему улыбаясь. – Ренгоку-сан совсем не был со мной грубым или резким. Его прямолинейность я искренне люблю и, честно сказать, не вижу тут поводов для беспокойства.       – Н-но я заметил, будто вы с ним совсем не выглядите счастливо…       – Так, как вы с Аказой? – добавил Тандзиро, и его собеседник вспыхнул и замолчал, так и не закончив свою мысль. – Я очень рад, что у тебя есть человек, который так сильно любит тебя. Ты подарил ему свою любовь и заботу: вряд ли, что он когда-либо получал это в изобилии.       – Я-я…       – Если подумать, ты сильно привязал его к себе, – взгляд Тандзиро изменился: юноша вдруг задумчиво глянул куда-то поверх головы собеседника. – Думаю, что он пойдет ради тебя на все.       – Я вовсе не привязывал… – мальчик запнулся. Слышать от других о чувствах Аказы к нему было радостно и приятно – ведь подумать только, Хакуджи-сан любил его так сильно, что это прекрасно видели даже окружающие. Раньше такое счастье могло только сниться Сенджуро, а сейчас все происходило с ним наяву. Но, несмотря на весь этот прекрасный трепет внутри, что-то в словах Тандзиро пугало его. – Извините… Я совсем забыл: меня просили осмотреть девушку, которая укололась в лесу о листья целаструса…       И совсем позабыв о том, что именно он был инициатором беседы, младший Ренгоку торопливо развернулся, едва ли не побежав по коридору обратно. Ему было неспокойно. С тех самых пор, как Аказа покинул крепость «Старс» Сенджуро одолевали снедающее чувство одиночества и странное беспокойство. С одной стороны, именно здесь на Хакуджи-сана было совершенно покушение, и чем дальше он находился от этого места, тем безопаснее, но опять же… Где на этом острове вообще было безопасно? С другой стороны, Кайгаку – их главный подозреваемый – отправился вместе с ним. И хотя этот хамоватый парнишка был еще физически слаб, Сенджуро не мог успокоиться.       «А может, Кайгаку-сан не причем, и тот, кто стрелял в Хакуджи-сана, остался здесь, в крепости?..» – думал мальчик, в тревоге заламывая руки. Все было слишком странно и запутано. Да, младший Ренгоку знал, что его брат и Тенген Узуи не оставили покушение на Аказу без внимания и расследуют это дело, но это совершенно не становилось поводом для того, чтобы расслабиться.       Не вылезая из своих раздумий, Сенджуро на пути в комнаты врачевания вдруг свернул в другой коридор крепости и, сбавив шаг, потупив взгляд в пол, медленно поплелся вперед.       – Невеселый видок у тебя, маленький Ренгоку, – внезапно услышал он и едва ли не подскочил от испуга. Раздался тихий смешок. – Прости-прости, не хотел напугать – никак не думал, что ты такой нервный. Хотя, учитывая обстоятельства, не мудрено.       – Сабито-сан?       – Он самый, – помахал ему рукой сидевший на выдолбленном в толстой стене подоконнике юноша, весело улыбнувшись. Губы Сенджуро тоже невольно тронула улыбка – тяжелые думы и беспокойство вдруг отошли на второй план. Несмотря на то, что Кёджуро, Тандзиро и Тенген по-прежнему с настороженностью относились к этому человеку, младший Ренгоку проникся к нему полным доверием и дружеской симпатией. Веселый, смекалистый и отзывчивый, он легко нашел общий язык с Сенджуро, покорив его своей бескомпромиссной прямолинейностью. К тому же свое расположение к Сабито выказывал и Хакуджи-сан. «В критической ситуации я бы доверился именно ему, – наставлял Аказа перед своим уходом. – Не бери в расчет того, что он осужденный преступник. Он один из самых честных людей в этой крепости. Если что-то случится или почувствуешь опасность, немедля расскажи об этом именно Сабито».       «Но почему не брату?» – спросил тогда Сенджуро, перепугавшись на словах об опасности.       «Кёджуро будет стараться приободрить тебя и объяснить, что страхи беспочвенны, пока ты рядом с ними в крепости, – объяснил заключенный. – А вот Сабито усилит бдительность и начнет действовать, предложив тебе необходимые меры предосторожности. К тому же, во время покушения он был рядом с нами, а значит он точно не является киллером».       – Ты опять белее полотна – у тебя всегда такой зашуганный вид, но сейчас что-то особенно плохой. В чем дело? – убрав усмешку с лица, заговорил рыжеволосый.       – Я беспокоюсь за Хакуджи-сана. Что, если заключенные откажутся его слушать и схватят?.. Я никак не могу помочь ему – только мешаюсь под ногами!       – Эй-эй, что за кислые мысли? – парень спрыгнул с подоконника и подошел к Сенджуро, склоняясь ниже, чтобы заглянуть в глаза. – Никто не может помочь ему так, как ты, Ренгоку. Просто верь в него. Другие не в силах сделать для него больше.       – Сабито-сан…       Пусть его слова и намекали на чувства Аказы к Сенджуро, ровно так же, как и слова Тандзиро, сказанные некоторое время назад, между ними не было ничего общего. Услышанное придало младшему Ренгоку некую уверенность, веру в свои силы: он действительно успокоился. И даже слепое волнение, которое поселилось в нем после разговора с Камадо, развеялось. Хакуджи-сан был несомненно прав, что доверял этому человеку.       Сенджуро вдруг настолько преисполнился желанием чем-либо помочь Сабито-сану, дабы хоть как-то отплатить за поддержку в нужный момент, что выпалил:       – А как у вас дела с Гию-саном? Кажется, он тянется к вам, но почему-то боится сделать шаг. Лицо всегда довольного собой и уверенного в себе Сабито вспыхнуло – юноша заметно смутился и отвел взгляд от больших проницательных глаз младшего Ренгоку. Наблюдать за такой реакцией было даже забавно. Сенджуро понимающе улыбнулся и со знанием дела кивнул.       – У вас все написано прямо на лице. Я так рад за Гию-сана: его любит очень добрый человек.       – Так! Мелкий Ренгоку! А ну брысь куда-нибудь и не смей никому об этом ляпнуть!       – А вот своих чувств стесняться неправильно! – совсем уж засмеялся Сенджуро, отскакивая назад, как будто ожидая, что собеседник схватит его и хорошенько проучит за такие вольности. Стало вдруг так весело и легко – впервые с ухода Аказы. – Скажите Гию-сану, что вы чувствуете к нему! Думаю, он обрадуется.       – С чего ты вообще это взял? Ты же знаешь, кто я – преступник, мать его. Я его этими руками даже марать не осмелюсь. И зачем ему такой вообще нужен?       – Может, спросите сами, Сабито-сан? – тихонько сказал Ренгоку, мельком глянув куда-то ему за спину. С провалившимся в пятки сердцем рыжеволосый медленно обернулся назад, и все его догадки подтвердились. Позади, в конце коридора, застыл Гию, не решаясь ни подойти ближе, ни пойти дальше. Тихонько разулыбавшийся Сенджуро мог поклясться, что, ни будь Сабито так взволнован в этот момент, то обязательно бы воскликнул «ах ты мелкий Ренгоку!» и отвесил бы смачное ругательство. Но сейчас все мысли Сабито были поглощены испуганно и смущенно глядящим на него Томиокой.       – Эм… давно не виделись, – неловко поприветствовал рыжеволосый, явно сопротивляясь желанию спросить у него, много ли он успел услышать. – Не думал, что встречу тебя здесь. Мы тут болтали с мелким Ренгоку о… о всяком! Ничего важного.       Гию вдруг отпрянул назад, сделал шаг, затем еще, чуть не столкнувшись спиной со стенкой позади себя, а потом припустил дальше по коридору, скрывшись от них. Лицо Ренгоку сделалось взволнованным, а Сабито сник. Его до этого напряженные плечи расслабились и ссутулились.       – Опять наговорил не пойми чего. Да уж, это, наверное, какое-то проклятие – чепуху молоть в серьезные моменты.       – П-простите, Сабито-сан… Я никак не хотел такого…       – Не извиняйся, малыш: ты тут совершенно не причем.       – Н-но!..       – Я привык быть один. Ничего нового для меня. А ты не зевай и не шатайся нигде в одиночку, – его губы дернулись в невеселой улыбке, которая тут же угасла – поддерживать образ беспечного повесы для Сабито сейчас было тяжеловато. Поэтому, повернувшись к мальчику спиной, он побрел прочь.       – Военные, даже оставшись без командования, представляют опасность. А что будет, когда пришлют новую шишку на замену сыгравшему в ящик майору? Мы не должны вести себя опрометчиво – нам не нужны жертвы, – Аказа сидел на притащенном откуда-то и поставленном посреди зала столе. Позади, ловя каждое его слово, стоял Зохакутен.       – Я понимаю, – лаконично ответствовал он. Кроме них двоих здесь больше не было никого. Зохакутен едва сдерживал восторг и благоговение: сегодня, спустя две недели после своего возвращения на зону, Аказа вдруг сам нашел его, сказав, что им нужно перетереть кое-что важное между собой. Чувствовать себя стоящим на ступень ближе к этому человеку, о силе которого ходило столько слухов, было ни с чем несравнимым удовольствием. По крайней мере, для преклоняющегося перед ним Зохакутена.       – У тебя незаурядный ум, ты жесток и хитер, когда это надо, а твои идиоты-братья – окружение, через которое к тебе не подобраться. Ты знаешь, как держать всех людей, находящихся здесь, в железном кулаке. Или я ошибаюсь, Хаку? – усмехнулся Аказа, обернувшись к собеседнику через плечо. Тот, хоть и обескураженный приятностью сказанного, нашел в себе силы отрицательно мотнуть головой, продолжая во все глаза глядеть на смотрящего. – Я рад. Значит, я могу полагаться, что в мое отсутствие, ты укротишь весь этот сброд, не дав ему творить, что вздумается, на этом острове?       – Вы снова намерены исчезнуть, Аказа-доно? Но почему нельзя…       – Не нужно портить мое мнение о тебе, Хаку. Я думал, у тебя хватит мозгов не задавать лишних вопросов. Я расскажу тебе то, что сочту нужным и когда сочту нужным. Ты не согласен быть на моем месте во время моего отсутствия?       – Я согласен.       – Чудно.       – Но как быть с ним? При всем моем уважении к вам, я не думаю, что смогу подавить его влияние.       – Для этого я и здесь, Хаку, – Аказа оскалился безумной улыбкой, и его глаза хищно сверкнули, заставляя собеседника вздрогнуть. Совсем как раньше, до своего странного исчезновения. – Для этого я и здесь.       Бесцельно бродить по крепости заключенных было занятием отнюдь не безопасным, однако сидеть на одном месте представлялось для Кайгаку еще более гнетущей перспективой. Дело заключалось в Тенме, с которым он делил камеру. Скорее, не в нем самом, а в его привычке всюду следовать за Кайгаку, куда бы тот ни направился. Такое поведение откровенно выводило из себя. «Да он даже поссать мне не дает спокойно, черт бы его побрал! Прилип как банный лист к заднице!» – горячился парень, вспоминая бесстрастное выражение лица Тенмы, ждущего его на выходе из уборной.       – Меня от твоей гребаной физиономии уже тошнит! – злобно шипел он, спускаясь вниз по лестнице, но не оборачиваясь – знал, что младший Узуи наверняка прекрасно слышит его. «И чего ради он за мной таскается-то? Я не хрен важная шишка, взять с меня нечего, разве что обматерить могу надежно. А этот, гляди-ка, все терпит, и никакими силами его не отвадить», – сколько Кайгаку ни ломал над этим голову, а понять мотивы Тенмы никак не мог. Самое первое, что приходило на ум – у младшего брата Тенгена не все в порядке с головой. Других логичных объяснений найти было сложно. – Почему ты снова тащишься за мной?!       – Потому что ты идешь на нижние уровни, – как и обычно, храня поразительное вселенское спокойствие, ответствовал ему Тенма, все так же следуя за ним. Вопрос нисколько не смутил его, а хамское обращение уже стало привычным и больше не удивляло. – Тут везде опасно. Что до нижних уровней, Аказа говорил…       – Да насрал я на его слова! Я иду туда, чтобы отделаться от тебя! Видеть твою морду уже не могу!       – Среди врагов мы должны держаться вместе.       – Врагов! А вы не враги мне, да?! Тут все мне враги! Сплошные враги вокруг меня! Везде! – вконец не выдержал парень, сорвавшись на крик. Почему-то вдруг пробило на эмоции. Жалость к самому себе в очередной раз подступила. Ведь кошмары всегда происходили с ним – ни с кем-то еще, а именно с ним. Он был несчастным и обделенным с самого детства, и судьба не спешила компенсировать ему боли и неудачи шикарной жизнью в достатке. От такой несправедливости хотелось выть, хаять всех людей вокруг и весь несправедливый мир. – Так всегда было! И никогда это не измениться!       – Я не враг тебе, Кайгаку, – рука Тенмы мягко придержала его за запястье, не давая дернуть ручку двери одной из камер, около которых они остановились. Здесь, на нижнем уровне, вообще были почти полные потемки: источниками света являлись догорающие факелы, принесенные кем-то, вероятно, с утра – содержащихся в камерах «нарушителей режима» как-никак нужно было подкармливать скудными объедками, оставшимися от общего обеда.       Кайгаку выматерился и, вырвав свою руку, все-таки дернул за ручку двери. Та оказалась заперта. Ругнувшись еще раз, парень сплюнул под ноги и рванулся к следующей. Тенма не отставал.       – Не враг мне, как же!.. На этом острове все друг другу враги, – вторая дверь, которую он толкнул, тоже не поддалась. – Сюда ссылают всех: от неугодных известных персон до мелких преступников и доходяг, коим недолго осталось. Надсмотрщиков над всеми поставили. Опыты ставят, убивают нас. А мы что? А мы друг друга пытаемся загрызть! Как будто мало на этом острове гадких тварей, которые с удовольствием попируют нашим прогнившим мясом!       – О чем ты говоришь? – нахмурился младший Узуи, наконец-то отстав от него. Увидев замешательство на его лице, Кайгку не мог не рассмеяться.       – Ты ничего не знаешь? – нарочито с очевидной злой насмешкой протянул Кайгаку, гадко ухмыляясь и качая головой. Дескать, как можно быть настолько тупым и не замечать очевидного! Но Тенма молчал, напряженно ожидая ответа. Его собеседник смилостивился. – То самое, ради чего создан весь проект с этим чертовым островом – они ведь просто пытаются создать идеальное оружие! Чего еще ждать от этих шизиков?       – Кто хочет его создать? Армия?       – Армия всего лишь контролирует этот балаган на острове, кретин. Чтобы все сидели смирно по своим территориям и никуда не рыпались.       – Тогда кто? – снова спросил Тенма, впившись в Кайгаку таким взглядом, от которого тот даже всю свою спесь на краткий мир растерял. – Говори.       – Как я и думал: вы понятия не имеете, с кем едите за одним столом.       – Назови имя.       Скрипнула тяжелая дверь, распахнувшись настежь и ударившись о стену. Кайгаку и Тенма замерли, не сговариваясь, уставившись в темный проем, из которого повеяло затхлостью и какой-то отвратительной вонью чего-то сгнившего.       – Достаточно праздных разговоров, мои дорогие. Что вы все стоите под дверью? Приглашаю вас к себе.       Гию сидел на траве, проросшей сквозь разрушенный пол светового колодца крепости. Вокруг возвышались стены из красного кирпича, а над головой ярким голубым квадратом было вырезано небо. Томиока часто бывал в этом атриуме – прятаться здесь ото всех обитателей «Старс» стало для него привычкой. Одни невольно сторонились его, другие смотрели с откровенной враждебностью, и он не мог за это никого осуждать. Все-таки для достижения подобного эффекта учеными был проделан большой труд. Парень прикусил губу.       Нет, дело было не только в поставленных на нем опытах. Ведь он в принципе никогда не был открытым и приветливым с людьми. Аказа тоже был обращен учеными в мутанта, однако его не сторонились: местные девушки смотрели на него с восхищением, некоторые мужчины вызывались сопровождать его на короткие вылазки в джунгли – он внушал уважение и привлекал к себе внимание. Хотя со своих же собственных слов был премерзким и подлым человеком. Томиока тоже мог охарактеризовать себя эпитетом «премерзкий», но даже так и близко не походил на Аказу.       Он случайно увидел, как перед своим отъездом Аказа разговаривал с тем мальчиком, Сенджуро. Мальчик с таким рвением обнимал его, плакал и не хотел отпускать. Он тогда сказал заключенному много теплых слов, от которых внутри Гию что-то шевельнулось и сжалось. Стало так грустно и одиноко – слезы Сенджуро сразу же показались ему справедливыми и вполне уместными. Но наряду с этими чувствами появилось еще одно: Томиоке вдруг нестерпимо захотелось, чтобы и ему… Нет, об этом нельзя было даже мечтать. Такие нежные и благоговейные слова должны были предназначаться только самым достойным. Тем, кто заслуживал настолько сильную любовь. Например, таким как Аказа. И уж точно не чудовищу с перепончатыми лапами и склизкой чешуей.       Томиока съежился, отползая в тень, которая разделяла маленький квадратный дворик по диагонали. Солнце постепенно смещало эту диагональ, заливая атриум светом. Становилось все жарче. Нужно было уходить в помещение. Но тут его чуткий слух уловил еле слышный шорох. Гию вскочил на ноги, поднимая глаза к высоким стенам с маленькими вырезами под световые окна, не дававшие крепости днем погрузиться в полную тьму. Его звериное чутье подсказывало о постороннем присутствии.       – О, это ты? Неожиданно, но приятно, – услышав эти слова, Томиока вздрогнул и обернулся, встречаясь взглядом с Сабито. Тот нерешительно застыл под сводом арки, ведущей в световой колодец, в котором находился Гию. – Не помешаю тебе? А то в этих джунглях народу больше, чем в центре мегаполиса. А… Это шутка была. Ты ведь знаешь, что такое мегаполис? Черт… О чем я, ты же тоже с большой земли… Ты не подумай: я не к тому, что ты какой-то там дикарь с острова! Я к тому, что… Ах черт! Я опять несу всякий бред…       Не спуская с него беспокойного взгляда, Гию сделал шаг назад, прочь от него, и Сабито замер. Он опустил глаза в землю, невесело рассмеялся, а потом затих. Тишина плавилась под лучами полуденного солнца. Томиока, чувствуя, как сохнет собственная кожа, понимал, что необходимо срочно уходить в холодную темень крепости, но что-то держало его здесь, в световом колодце атриума. Кто-то, не что-что. Этот необычный человек, при каждой встрече с которым у Гию учащалось сердцебиение. Сбегая от него всякий раз, он сокрушался, что просто не может стоять рядом и любоваться. Наслаждаться обществом человека, не считающего его монстром и не страшащегося его.       – Послушай, Гию – то есть, Томиока-сан. Ну да, ты же не разрешал называть себя «Гию»… – сконфуженно начал Сабито, и из-за того, как покраснели его щеки, даже белый шрам приобрел розоватый оттенок. Он несмело шагнул вперед. – Я понимаю, что являюсь совсем не тем человеком, который может рассчитывать на твое доверие, но тем не менее. Каждый раз видя, как ты убегаешь и прячешься ото всех, я именую себя всеми последними словами. Я не хочу, чтобы ты боялся людей. Или… я не хочу, чтобы ты боялся меня.       Еще один шаг. Расстояние между ними сокращалось, и Гию чувствовал, как дрожит все его тело. Нужно было немедленно бежать, не сметь надеяться ни на что – не сметь наслаждаться этим обществом.       – Я преступник – это мое клеймо на всю оставшуюся жизнь. И я не могу надеяться на то, что ты станешь хорошо относиться ко мне. Но… – Сабито, подойдя совсем близко, сомневался мгновенье, а потом вдруг протянул руки и ласково взял его стремительно высыхающую ладонь. Гию вздрогнул, затаив дыхание. Прикосновение было таким нежным, таким личным – для него словно мир перевернулся. Он ничего не предпринимал, но мысленно уже со всех ног бежал прочь, не веря, что это происходит наяву. Голос Сабито зазвучал тише и проникновеннее, – ты стал очень дорог мне.       У Томиоки зазвенело в ушах – он отвел глаза, но не мог задержать взгляд на чем-либо более пары секунд.       – Я искал тебя с того самого раза, когда ты вытащил меня из реки. Ты спас мне жизнь, когда я успел уже проститься с миром. А теперь, когда я встретил тебя вновь, смог разглядеть и немножко узнать, – рыжеволосый неуверенно улыбнулся. – Ты оказался таким красивым – я день за днем пытаюсь убедить себя в том, что это судьба. Пожалуйста…       Он медленно поднял руку к лицу замершего Томиоки и невесомо коснулся темной пряди волос. Инстинкты кричали о том, что нужно бежать, бежать далеко в спасительные джунгли, но завороженный его словами Гию не двигался, пытаясь успокоить взбесившееся сердце – казалось, оно вот-вот выпрыгнет из груди.       – Прошу, пожалуйста, не убегай от ме… – Сабито неожиданно склонился над ним, и в этот момент с громким хлопком что-то больно обожгло Гию плечо. Он зашипел и дернулся в сторону, хватаясь за ушибленное место. Широко распахнутые глаза Сабито глядели на него шокированно, с все возрастающим беспокойством.       – Са…би… – раскрыл рот Гию, ощущая, как внутри стремительно образовывается неестественная пустота.       – К-какой чу-десный… у тебя, оказывается, голос, – прохрипел Сабито. А потом вдруг покачнулся и безвольно навалился на него. По затасканной футболке рыжеволосого с левой стороны стремительно намокало темное пятно крови.