say yes to heaven

Береговая линия Ньянза сильно изменилась за последние восемьдесят лет. Виной тому и вырубка лесов, и увеличение слива неочищенных сточных вод, и высыхание озера. Икарис с горечью говорил, покидая это место, что земляне портят все, к чему не прикоснутся. Маккари и не надеется найти хижину, в которой он когда-то жил. Конечно, ее давно нет. Но может быть само место, маленькая бухта еще на месте. Еще не изуродована до неузнаваемости. Она уже искала Икариса в его последнем доме в Шотландии. Искала его в окрестностях водопада Анхель, искала на побережьях Ньюфаундленда, где ему нравилось наблюдать за гнездованием тупиков. Искала его на солончаках пустыни Гоби. Искала в том индуистском храме, что украшен статуями, изображающими Вечных. Искала в еще в дюжине его любимых мест. После того, как они — та часть команды, что была против уничтожения Земли — остановили Пробуждение и выиграли для человечества еще немного времени, прежде чем Аришем приберет к рукам их всех, Икарис исчез. Спрайт, размазывая по лицу слезы и кровь из раны на голове, сказала, что он сорвался с места ввысь и улетел прямо к Солнцу. Но Маккари отказывалась верить, что он мог поступить таким образом. Икарис был солдатом, который поле боя не покинет даже после сокрушительного поражения. Вот только… Она вдруг вспомнила, как Икарис восхищался кодексом бусидо и самурайским обычаем вспарывать себе живот в знак преданности даймё, и ее замутило. И проигравшие, и победители взошли на Домо, который благодаря рукам Фастоса удалось не только поднять в воздух, но и завести. Вместе долетели до дома Аяк. Высадились. Сняли доспехи, смыли кровь и пот. Тем, кому было куда позвонить, сделали это. Сели за стол: поесть и обсудить дальнейшие планы. — Планы? — Кинго хмыкнул. — Да нам всем конец. Неужели думаете, Целестиалы спустят такой демарш? — Ну, перед этим нам придется объясняться с землянами. Я почти уверен, они нас найдут, — меланхолично заметил Фастос, отщипывая мякиш от тостового хлеба и отправляя его в рот. — Мы поступили правильно. Как герои, — сказал Гильгамеш, ставя в середину стола тарелки с шакшукой. В холодильнике Аяк оказалось в достатке яиц и овощей для немудреной трапезы.        Маккари перестала следить за разговорами и сосредоточилась на еде. Через минуту она, никому не показав и знака, поднялась из-за стола и прихватив банку колы, вышла на крыльцо. Домо чернел в предрассветной дымке. Лазеры Икариса разрушили энергозащиту корабля, он больше не мог становиться невидимым. Маккари сделала глоток из банки, и вкус показался ей ужасным. Приторным, вызывающим тошноту. Совсем как их победа. Она поставила банку на перила, бездумно уставилась вперед.й Ей нужно найти его. Спрайт ошиблась, Икарис не мог совершить самоубийство. Он все еще здесь, на этой планете. И она должна найти его. Потому что, несмотря на громкие заявления из разряда «если придется, я вас всех перебью», ни единого фатального выстрела лазерами сделано не было. Даже когда он ударил по Друигу, то целился в закрытую броней грудь. В отличие от Спрайт, ударившей ножом Серси. Или Тены, как следует приложившей самого Икариса кованой подошвой по лицу. Вечная почувствовала вибрацию чьих-то шагов за спиной. Через мгновение рядом с ней встал Друиг, на правой щеке которого алела свежая ссадина. «Ты в порядке?» показал он. Маккари была рада их встрече. Они так свободно вошли в прежнюю колею подшучивания, легкого флирта, необязательных касаний, как будто никогда и не разлучались. Но теперь она сомневалась, было ли за этими дружескими проявлениями привязанности что-то еще. Что-то более глубокое, что-то более реальное. Она сжала обе руки в кулаки, выставив указательные пальцы вверх, и сделала жест от себя: «Я должна идти».              — Куда? — спросил Друиг. Но уже в следующее мгновение его осенило. — Маккари, Икарис того не стоит… «Почему?» жесты Маккари стали скупыми, резкими. «Остальные здесь. Даже Кинго и Спрайт». Взгляд Друига стал жестче. Он тоже перешел на жесты: «Он предал нас…». Маккари помотала головой. «Все это время он нес бремя тайны, которую ему доверила Аяк. Он исполнял свой долг». Она сделала шаг назад.              — Пожалуйста, не уходи, — вся наносная невозмутимость, которую Друиг носил как щит, вдруг растворилась в панике, с которой были произнесены эти слова. Маккари взглянула на него с удивлением, и увиденное не доставило ей радости. В глазах Друига она вдруг увидела ответ на свой ранее не заданный вопрос. Маккари вздохнула, опустила взгляд. А когда подняла его снова, то смогла показать только один знак: большой палец правой руки уперт в ладонь левой, указательный идет вниз. «Поздно». Слишком поздно. Он сделал свой выбор тогда, на ступенях пирамиды Уицилопочтли. Она сделала свой выбор сейчас, на крыльце Аяк. Надежда в глазах Друига погасла, и он замер на месте, опустив руки. Прежде чем сорваться и исчезнуть в степи, Маккари порывисто обняла его, но Друиг не вскинул рук, чтобы обнять ее в ответ. Теперь она бежит по берегу озера Ньянза, отчаянно надеясь, что в этот раз угадала. Когда на периферии зрения мелькает сине-золотое пятно, Маккари резко останавливается. Икарис сидит на валуне, в тени высокого дерева. Сидит, поставив локти на колени и низко опустив голову. Она останавливается в десяти шагах от него и преодолевает это расстояние медленно и спокойно. Вечная думает, что Икарису надо дать понять, что она пришла с миром. Но он даже не поднимает головы, даже не смотрит в ее сторону. Маккари подходит так близко, что он должен видеть ее ботинки. Вечный по-прежнему никак не реагирует. Она неуверенно заносит ладонь над его головой, а потом, решившись, нежно проводит ладонью по волосам раз, другой. Когда и это не приносит результата, Маккари опускается на корточки и заглядывает Икарису в лицо. Ему сильно досталось. Глубокий порез над правой бровью, на скуле наливается жуткий багровый синяк. Левый глаз заплыл, корка засохшей крови под носом и на разбитых губах. Взгляд у него расфокусированный, пустой. Желудок Маккари скручивается, ей становится так больно, будто это ее лицо превратили в месиво. Она боится прикоснуться к Икарису, но ей нужно, чтобы этот жуткий взгляд исчез. Она пишет в воздухе его именной знак несколько раз подряд. Икарис вздрагивает, будто только сейчас замечает ее. Рвано вздыхает, выпрямляется. Маккари тоже поднимается на ноги. Выражение глаз у него становится чуть осмысленней. Он облизывает разбитые губы, пытается вытолкнуть из горла какие-то слова, но они не идут. Тогда он улыбается, чуть диковато, а потом с его лица снова соскальзывает всякое выражение. Маккари начинает было жестикулировать, но ее руки не привлекают внимания Икариса. Он снова смотрит будто сквозь нее. Маккари думает, что в принципе сможет переместить Икариса на сверхскорости туда, куда ей нужно, даже без его участия. Но она хочет, чтобы он пришел в себя. Чтобы понимал, кто перед ним. Чтобы знал, что она не причинит ему боли, не причинит зла. Как ей донести это, если он не смотрит на нее, а она не может говорить. Маккари наклоняется и прижимается своими губами к его. Она успевает почувствовать соленый привкус крови и горечь вулканического пепла, прежде чем Икарис отстранится и посмотрит на нее. Он выглядит растерянным, даже чуть потрясенным. Но это живые эмоции, а не страшная пустота, и поэтому Маккари вздыхает с облегчением. Она медленно, аккуратно выводит пальцами: «Я не брошу тебя, даже если весь мир сгорит. Помнишь?». Икарис также медленно кивает.        «Хорошо. Ты мне доверяешь?» спрашивает она. Он замирает. Потом снова кивает. «Тогда пойдем», она помогает ему подняться, придерживает за талию. Икарис кладет свою руку ей на плечи. Маккари просчитывает маршрут: на север Африки, потом через аравийский полуостров. Через Иран, Пакистан, Индию. Вниз по полуострову Малакка. Через острова Индонезии к Австралии. Пересечь континент, а оттуда уже рукой подать до ее тайного пристанища. Будет хорошо, если Икарис поможет ей над Тасмановым морем. Они добираются почти без происшествий. Маккари притормаживает на проселочной дороге, что ведет в дому, который прячется под кроной высокого агатиса. Ключ на прежнем месте — под пустым цветочным горшком. Маккари включает фонарь на веранде, отпирает дверь, и они вместе с Икарисом переступают порог. Хорошо, что в последний раз она была здесь буквально пару недель назад. Потому в комнатах относительно чисто, и никакая пришлая живность еще не успела свить себе гнездо в пустующих углах. Маккари усаживает Икариса на кровать в спальне, сама идет на кухню, чтобы налить ему воды. Ей приходится притвориться, что обычный стакан наполняется в три раза дольше, чем обычно, потому что пока из крана бежит вода, Маккари может подумать. Подумать о том, как ее сердце стремительно ухнуло вниз, когда она целовала Икариса. Он берет воду из ее рук с такой поспешностью, будто боится, что она начнет поить его сама. Маккари ждет, пока он осушит стакан, и объясняет: «Помнишь, мы наблюдали за испытанием первой в мире ядерной бомбы? Я ведь тогда и правда не на шутку испугалась. На столько, что после Хиросимы пришла к Аяк и заговорила о том, что нам всем надо собраться на Домо. Я верила, что только его стены уберегут нас в случае ядерного взрыва. Но Верховная сказала, что это лишнее. Она попыталась меня успокоить, но мне казалось в ее утешительных речах был упрек». Она делает паузу, чтобы понять следит ли Икарис за ее рассказом. Когда он снова кивает, как фарфоровая статуэтка с подвижной головой, Маккари продолжает. «Мне было страшно, но еще страшней было бы оказаться единственной выжившей, если бы Домо и правда укрыл меня от ядерной катастрофы. Тогда я решила, как и все вы, жить среди людей, в мире. Продала несколько вещиц из своей коллекции и первым купила этот дом. В стране, максимально удаленной от сверхдержав. Чтобы, в случае Третьей мировой, у меня все-таки была фора. Чтобы, в случае чего, я могла бы спасти и других. Это был мой постыдный секрет». Последнее слово, последний жест — это большой палец приложенный к губам тыльной стороной. Маккари замирает так чуть дольше, как бы акцентируя внимание на последнем слове. Как бы говоря, что тайны есть у всех. Икарис в ответ одаривает ее неуверенным, и каким-то вопрошающим взглядом. И наконец произносит несколько слов:              — Ты не должна была… — он откашливается. — Не должна была приходить…              «Тебе нужно снять броню. И принять ванну. И осмотреть себя», Маккари прерывает его вереницей деловых жестов. Поговорить о том, что случилось, они могут и позже. Она хочет знать, как сильно он пострадал.              — Легче сказать, чем сделать, — Икарис неожиданно усмехается и тут же морщится. Его разбитые губы болят и снова начинают кровоточить от натяжения. Маккари понимает о чем он. Броня, сплетенная из энергии Домо, легко одевалась и снималась в его стенах. Но за пределами корабля это становилось проблемой. Никаких застежек или пуговиц у их доспехов, разумеется, не было. Она показывает: «Жди». На пороге спальни оборачивается и снова показывает «Жди!». Икарис салютует ей в знак того, что он понял. Маккари бьет все мыслимые рекорды, когда бежит к Домо, вихрем проносится по лаборатории и возвращается назад. Икарис там, где она его оставила. Можно перевести дух. Она подходит к нему с резаком Фастоса. Икарис притворно хмурится и спрашивает:              — Мне начинать беспокоиться? — он начал шутить, а значит — Маккари на это надеется — самый тяжелый момент уже позади. Она подцепляет пальцем край воротника, который защищает яремную ямку. Подносит резак и ведет им, не нажимая слишком сильно, вниз по нагруднику. Лезвие режет броню, как масло, и также распарывает спрятанный под ним тонкий свитер. Полы небесно-синего расходятся, словно морские волны от Моисеева жезла, обнажая белую грудь. Маккари не успевает как следует подумать, но вот её ладонь уже ныряет под броню: огладить осторожно и нежно бока Икариса. Просто проверить целы ли его ребра. Кожа у него гладкая и горячая. Она отдергивает ладонь, когда чувствует, как расширяется его грудная клетка от глубокого вдоха. Поднимает глаза и встречается взглядом с Икарисом. Он смотрит на нее так, будто ищет какой-то подвох. Маккари отступает, но успевает заметить, что на секунду, словно потеряв контроль, Икарис тянется вслед за ней. Она прячет лезвие в карман, чтобы освободить руки. «Спрайт сказала, что с места Пробуждения ты взмыл прямо к Солнцу. Она подумала ты…».              — Ей показалось, — отвечает Икарис. И, поняв ее тревоги, продолжает. — Я не собираюсь убивать себя, Маккари. Можешь отдать мне лезвие. Дальше я сам справлюсь.              «Хорошо. Мне нужно включить нагреватель, иначе горячей воды не будет», пускается она в ненужные объяснения, чтобы скрыть неловкость. Когда резак переходит в руки Икариса, он замечает:              — Ты же понимаешь, что если бы я хотел это сделать, мне было бы достаточно перерезать запястья собственными лазерами. Это вызывает в ней гнев. «Если будешь так говорить, я ни на минуту тебя не оставлю».              — Что, даже в ванной? — спрашивает он. Вместо ответа Маккари открывает шкаф и швыряет в Икариса простыней. «Тебе придется вспомнить, как носить тогу». Она оставляет его снимать с себя броню, словно вторую кожу, а сама и правда спускается в подвал и включает нагреватель. Пока Тена, Гильгамеш и Фастос с его хитроумными устройствами атаковали Икариса, Маккари блокировала Кинго. Сейчас она спрашивает себя, случайно ли так распределились роли или она сознательно устранилась от драки с Сильнейшим. Она опоздала на первую часть монолога Икариса, и уж точно не ждала, что при словах «я нашла Тиамута» он запустит в нее слабым лазерным зарядом. Кинго, принявший удар на себя, велел ей бежать. Но Маккари тоже была бойцом. Может быть когда-то она и испугалась возможности ядерной войны, но убегать от своих не собиралась. Она выпрямилась, посмотрела на Икариса так, что он и без всяких жестов понял, что она думает о его дружественном огне. Ну а дальше… Кинго наставил на их бывшего лидера руку с бьющимся под пальцами плотным шариком энергии, не менее смертоносной, чем лазеры, и излишне патетично спросил, как Икарис мог предать свою семью. Тот в ответ произнес довольно жесткую речь о том, что Кинго забыл, что он — не клоун, развлекающий толпу танцами и изображением геройства, а Вечный, и его жизнь принадлежит Аришему. Кинго опустил руку и с поникшим видом встал под знамена Икариса, как было всегда. Следующей перешла на его сторону Спрайт. Икарис посмотрел на Маккари. Она никогда не была фанаткой человечества, он это знал. Но сейчас она злилась не на людей, а на всех тех — Аяк, Икариса, Целестиалов — кто использовал ее втемную. Несколько секунд они меряли друг друга оценивающим взглядом, а потом Икарис подарил ей крошечный кивок, говорящий о том, что он принимает ее выбор. Сейчас, когда боевые барабаны ненадолго смолкли, им не за что сражаться друг с другом. И ей плевать, что об этом подумают другие. Даже сам Икарис. Она уходит из дома, чтобы неспешно — в ее понимании — дойти до ближайшего круглосуточного магазина и закупиться дешевой едой, требующей минимальных усилий для приготовления, хотя легко могла бы сбегать на другой конец Земного шара и принести то, что они оба любят: горячий рамен или кюфту. Но сейчас Маккари не хочется включать сверхскорость, на которой работают только инстинкты, и отключаются все эмоции и мысли. Они всегда были дружны с Икарисом. Их сближал статус: они были воинами и разведчиками, их свободу передвижения ничто не сковывало, и они, иногда наперегонки, любили отправиться в новое, еще не исследованное место. Маккари знала о его бешеном романе с Теной, который вспыхнул в Греции, и прошелся по ним обоим как лесной пожар, оставив после себя пепелище. Икарис знал о запутанной игре, что она и Друиг вели на протяжении веков. Потом грянул год, когда Аяк распустила их. То, что казалось незыблемым, развалилось, и они схватились друг за друга, как за что-то, что всегда оставалось прочным. Последние пять сотен лет сблизили их больше, чем вся их земная жизнь до этого. Сегодняшний день ознаменовался не только пробуждением Тиамута. Все, что произошло после, подняло в душе Маккари чувства, о которых нельзя сказать, что она не подозревала. Скорее прятала. Они с Икарисом раз за разом разыгрывали карту несчастных влюбленных, покинутых их вторыми половинами. Сейчас она думает, что это веками служило им ширмой, чтобы скрывать истинные чувства. По крайней мере, ей. На счет Икариса Маккари не уверена. Он был так обескуражен, когда она поцеловала его. Все, чего она хотела, прижавшись к его губам, это показать: «Ты не один, ты не один. У тебя всегда буду я». После того, как Серси обратила Целестиала в мрамор, Кинго сдался почти с облегчением. Спрайт же выглядела так, будто никогда больше не поднимется с земли, на которой сидела. Для нее проигрыш означал одно — судьба снова над ней посмеялась, и она осталась все той же, все в том же проклятом теле. Когда Маккари возвращается в дом, то находит в спальне груду из порезанной на части брони и людской одежды. Из ванной слышен плеск воды. Она наводит порядок и садится на край кровати, ожидая когда Икарис вернется. Он выходит через несколько минут, обмотав короткое полотенце вокруг бедер. Маккари беззастенчиво осматривает его фигуру в поисках синяков, ожогов или иных ран. Но броня сделала свое дело: на теле почти нет отметин прошедшей битвы. Да и лицо после умывания выглядит куда лучше.              «Тебе нужно отдохнуть», показывает она быстро, вставая.              — Подожди, — Икарис перехватывает ее руку выше локтя. Они замирают. Маккари не к месту думает о том, что куда бы они не прибывали, Икарис прежде остальных становился кумиром людей. Не только благодаря статности, красоте, необыкновенной силе и молниям из глаз, но и потому что вел себя как настоящий бог, благосклонно принимая поклонение, тогда как остальные или игнорировали такое отношение, или держали себя с людьми слишком уж запросто. Но сейчас он выглядит так, будто не понимает, чем заслужил ее, Маккари, расположение. — Там, на Домо, я стрелял не в тебя. В сферу, что дал тебе Фастос. И я бы попал, не прояви Кинго ненужное благородство. У Маккари нет маневра для жеста, поэтому она лишь закатывает глаза, надеясь, что этого достаточно, чтобы показать, что она об этом знала.              — Почему ты так добра ко мне? — Икарис наконец решается задать вопрос, который видимо мучил его с того момента, как Маккари появилась на берегу Ньянза. При этом он все еще держит ее за руку, ограничивая возможность жестикулировать. Маккари приподнимается на цыпочках и снова целует его. Она ничем не рискует. Если он оттолкнет ее на этот раз, она просто сбежит в Антарктиду и проживет остаток дней на этой планете среди пингвинов. Маккари не совсем понимает, как происходит так, что уже через секунду руки Икариса оказываются у нее на талии и за спиной, а сама она держится за его плечо и шею. Они целуются так, будто делали это последние пятьсот лет. Уверенно, точно, без всякой неловкости или застенчивости. Она даже чувствует укол сожаления. Столько времени смотреть на эти красивые, идеально-розовые губы, не зная, что они могут дарить такое волнующее чувство обладания. Руки Икариса притягивают ее ближе, и Маккари охотно льнет к его голому торсу. Ее бедра напротив его, она вращает ими, слабый узел полотенца развязывается, и оно падает к их ногам. Они разрывают поцелуй, синхронно смотрят вниз. Маккари тянется и несколько раз нежно проводит рукой по его эрегированному члену. Медленно, наслаждаясь бархатистой кожей под своими пальцами. При этом она не упускает ни единой реакции Икариса на ее действия: то, как он откидывает голову назад, закусывает и без того измученную губу и стонет. Когда Маккари отпускает его, Икарис втягивает ее в новый, яростный поцелуй. Его твердый член упирается ей в живот. Она чувствует, как по телу Икариса прокатывается дрожь не то возбуждения, не то нетерпения. Она резко отступает, вырываясь из его объятий, но только чтобы стянуть через голову футболку и бралетт. От всего остального она тоже избавляется необыкновенно быстро. Икарис смотрит на нее, приоткрыв рот. Маккари усмехается. Ей нравится его реакция. Она тянет его за собой, на кровать. Позволяет быть сверху, нависать над ней. В его взгляде неприкрытая похоть. И горячее предвкушение растекается по телу Маккари. Пока губы Икариса ласкают ее шею, его ладонь обхватывает ее грудь. Он проводит по соску мозолистой подушечкой большого пальца. Икарис — не белоручка, чтобы там не говорили Фастос или Друиг, и физический труд ему привычен. Необъяснимым образом это еще больше возбуждает Маккари. Она выгибается навстречу его руке, и он чуть сжимает ее упругую грудь. Целуя ее кожу, Икарис постепенно спускается вниз. Он поочередно облизывает ее груди, посасывает твердые соски, и Маккари не выдерживает и издает гортанный стон. И тут же прижимает ко рту ладонь. Она не хочет испортить все, смутив Икариса голосом, который почти никогда не использует. Через секунду Икарис обхватывает ее запястье и заставляет отвести ладонь ото рта. Глядя прямо на нее, чтобы она смогла прочесть по губам, говорит:              — Не надо. Я хочу тебя слышать. Он ждет, пока она согласно кивнет, и возвращается к тому, чтобы покрывать поцелуями ее кожу. Это нежные, чуть щекочущие прикосновения. Он целует ее живот, ямки над подвздошными косточками, линию волос над лобком. Маккари замирает в ожидании, и все равно, когда его рот опускается на ее половые губы, сладко вздрагивает. Икарис бросает на Маккари короткий взгляд, а потом проводит языком от входа во влагалище к клитору, раскрывая ее. Он делает так несколько раз, а потом сосредотачивается на клиторе. Он посасывает и щелкает по нему языком, крепко удерживая дергающиеся бедра Маккари на месте. Она больше не сдерживает стоны и всхлипы, ее пальцы царапают простыню. Все ее тело горит, ощущения от стимуляции становятся такими интенсивными, что ей хочется сбежать. Хватка Икариса на ее бедрах становится еще сильнее. Она кончает с белой вспышкой под веками, с его именем на пальцах. Икарис замедляет движения языка, но не поднимается вверх, пока она требовательно не потянет его за все еще влажные волосы. Напоследок он целует внутреннюю сторону ее бедра, и снова нависает над ней. Маккари чувствует себя обессиленной, покорной.н Он целует ее в щеку, в кончик носа, в лоб. Она тянется к нему губами. Они целуются, и Маккари не знает, солоноватость на ее языке — это она сама или вновь выступившая на его губах кровь. Она раздвигает ноги, призывая его продолжить. Икарис держится за основание своего члена, водит им по ее складкам, смачивая головку ее смазкой и одновременно дразня Маккари. Она чувствует, что снова начинается заводиться и нетерпеливо приподнимает бедра. Икарис усмехается, совершенно дьявольски, прежде чем погрузиться в нее сразу на всю длину. Их бедра соприкасаются, Маккари чувствует интенсивное давление на свой клитор, и горячее дыхание Икариса у своего лица. Он начинает двигаться, и удовольствие от их контакта, от чувства наполненности, от того как восхитительно его член скользит внутри нее, переполняет Маккари. Икарис двигается в среднем темпе, погружаясь в нее до упора, заставляя ее извиваться и желать большего, хотя она уже и так получает все. Маккари притягивает его еще ближе, обхватывает ногами его бедра, скрещивая лодыжки на пояснице. Она не хочет, чтобы это длилось долго, не в этот раз. Она хочет ощутить, как он кончает внутри нее. Словно уловив эту мысль, Икарис начинает двигаться быстрее. Трение низа его живота об ее будто электризует их тела. Маккари чувствует как приближается ее второй оргазм. Когда стенки ее влагалища начинают сокращаться, сжиматься, она чувствует вибрацию стона Икариса на ее шее, а затем и то, как он изливается внутри нее. Они немного лежат вот так, точно слепленные, вдавленные в друг друга. Потом Икарис перекатывается с Маккари на постель, ложится на бок, чтобы видеть ее. Она скашивает на него глаза, улыбается внезапно пришедшей шальной мысли, что если карающая длань Аришема вот-вот пришибет их всех, им с Икарисом нет никакого смысла вылезать из кровати. Наоборот, стоит нагнать все, что было упущено за предыдущие годы. Но ее улыбка гаснет, когда она видит в глазах Икариса слезы. Она тоже поворачивается на бок и спрашивает, что случилось.              — Не помню, когда в последний раз чувствовал себя таким… — он задумывается, будто подбирая правильное слово.              Маккари делает движение пальцами от груди: «Счастливым?».              Икарис кивает.              Она убирает в ладонь все пальцы, кроме мизинца и покачивает им:              «Я тоже».