Бей и беги

— И вас это не беспокоит? Тсунаёши поднял глаза от рассыпанных по полу документов на девочку, выбившую их из его рук. Она отчаянно, как ему показалось, сжимала в руках юбку униформы горничной и смотрела под ноги. Тсунаёши принялся собирать документы, не обращая внимания на залитое краской лицо девочки — это была её вина, но, конечно, он не собирался говорить об этом. — Случается с каждым, — примирительно произнёс он, краем разума напоминая себе завести отдельную закрытую папку для переноски документации во избежание повторных эксцессов. — Он убил вашего брата! Тсунаёши остановился. Ах, так вот о чём она. Его взгляд, скорее всего, испугает девочку до полусмерти — она и без того дрожала, как осиновый лист, поэтому он сосредоточился на бумагах. Ему не хотелось смотреть на неё. Откуда только взяла смелости заявить это ему в лицо? Он сдержался. Бумаги были собраны, губы приняли положение отработанной годами улыбки — всё в порядке. Тсунаёши смотрел на свои туфли. Блестят, хорошо начищены. Ни единого пятнышка. — Это должно беспокоить вас, синьорина? — тихо спросил он. Не должно, они оба это прекрасно знали. Девочка захлопнула рот со щелчком. Тсунаёши кивнул и прошёл мимо. Туфли сидят по ноге безупречно, ему не на что жаловаться. — Как я и думал. Девочка ничего ему не сказала, убежав в слезах. Отстранённо Тсунаёши подумал, пострадал ли кто-то из её близких? Занзас вступил в должность почти бескровно, из низшего персонала, вроде слуг и исполнителей мелких задач таких, как систематический ремонт и обслуживание, пострадали единицы, ставшие жертвами паники. Случайный сопутствующий ущерб, ненамеренное допущение. Из того, что знал Тсунаёши и о чём догадывался, под чистку попали главные сторонники Ноно и некоторые начальники, одним из которых был и Иемитсу. До маленьких людей никому не было дела. Разумеется, прямые конкуренты в лице Тимотео Карлуччи и Шинджи Савада значились в списках первыми. Сам Тсунаёши по стечению обстоятельств, известных Занзасу заранее (благодаря его поразительной информированности), оказался выдернут из привычной жизни и предоставлен себе под неусыпным надзором. Конечно, милый мальчик Скуало скрашивал его одиночество, но в остальном ему разрешалось всё, кроме связи с остальным миром лично или посредством телефона. Кёя остался на месте, доверившись его слову. Бездельничая день за днём, со скуки Тсунаёши решил пристать к Скуало. Мальчик был загружен и, потратив минуту на пристальный взгляд, передал стопку каких-то документов размером с Эверест. — Разберёшься — расцелую в губы, — сказал ему Скуало, даже не пытаясь поправить сползшие на кончик носа очки. Он выглядел устало, но не настолько, чтобы назвать его истощённым. Тсунаёши ему коротко улыбнулся, счастливый от перспективы любого занятия, но немного удивлённый формулировкой. Конечно, скоропалительное заявление Скуало не имело силы и не было приведено в исполнение. Спасибо, Тсунаёши имел свои предпочтения и не хотел бы обязывать уставшего отчаявшегося человека к подобному. С другой стороны, симпатии со стороны Скуало по отношению к себе он не заметил (не такой, что располагала к близости), так что это просто слова. Джино назвал бы их «выражением крайней степени неверия в его потенциал». Справедливо. Вотума доверия у Тсунаёши на счету экс-Варии не было, откуда бы ему взяться. За пару недель безделья и показного выступления перед гостями в качестве... прирученой собачки вероятно, он успел познакомиться с внушительной фигурой Леви-а-Тана, мальчиком Бельфегором, очень похожим на- кажется, Энрико? Эннио? Да, Эннио, Хранителя Рикка. И, собственно, Скуало. Занзас предпочитал уединение. Означало это — запереться на сутки у себя или отваживать любых подходящих к дверям гостей криками и сломанной мебелью. И Тсунаёши подле его кресла был не более чем декорацией. Папье-маше, по стечению обстоятельств умеющее дышать и обладающее разумом. Поначалу Реборн старался заглядывать лично или тайно, прежде чем исчез с радаров, как переменчивый ветер. Событие печальное и вместе с тем тревожное. Но Реборн мог постоять за себя без того, чтобы вызвать большой ажиотаж, за него не стоило переживать. Единственный, кто оставался в подвешенном состоянии, это Мукуро. Без явного покровителя, без устойчивой почвы под ногами... Тсунаёши надеялся, что Герарт присмотрит за Мукуро хотя бы по старой дружбе. Мальчик не заслуживал того, что получил в жизни. Тсунаёши мог не знать подробностей, но одного взгляда хватало, чтобы понять — Мукуро хлебнул всякого дерьма и выжил, чтобы никогда об этом не упоминать. Но связи с внешним миром не было, а Реборн оставил его в покое, как он и просил. Тсунаёши не следовало жаловаться, он сам шлёпнул Реборна по протянутой руке. Гордый парень, как он это пережил? Тсунаёши покачал головой и без стука вошёл в кабинет Большого Босса, оставив свои мысли за его пределами. Занзас бросил на него короткий взгляд и снова закрыл глаза, отяжелевшие от всепоглощающей усталости. Или от запаха; в кабинете стояло стойкое облако алкогольных паров. Тсунаёши не поморщился, но снизил интенсивность дыхания, хватая воздух едва-едва. Тяжёлые шторы были закрыты, на голом столе стояли только лампа (единственный источник приглашённого света), стакан и бутылки, много бутылок. Тсунаёши не собирался их считать. Или жалеть Занзаса. Шторы легко скользили по рельсам гардины от приложенной силы, Тсунаёши распахнул окно, не встретив ни единого звука в качестве протеста — ни от окна, ни от Занзаса. Занзас просто тихо вздохнул; кресло скрипнуло, когда он сменил позу и накрыл лицо сгибом локтя. Тсунаёши сомневался, что Большой Босс пытался вызвать сочувствие своему положению. Похмелье убивает даже таких стойких людей со стальным желудком. Вопросом было — насколько же он упился, чтобы не видеть ничего предосудительного в проявлении уязвимости перед тем, кто не вхож в его близкий круг. Его было по-человечески жаль, даже если любой из Железного Форта мог сказать, что Занзас — последний человек, который заслуживает сочувствия. — Свежий воздух поможет, — Тсунаёши всегда говорил негромко, в этот раз он понизил голос ещё немного. Занзас хмыкнул что-то нечленораздельное в ответ, даже отдалённо не похожее на благодарность. Может, согласие или отрицание. Тсунаёши глубокомысленно кивнул. Он не понимал физического состояния Занзаса, в конце концов, он никогда в жизни на напивался вусмерть, но в то же время понимал его горе. Потерять родительскую фигуру было тяжело и в лучшие времена, не говоря про обстоятельства Занзаса, даже если это в конечном итоге несло облегчение. Никто не держал его за руку, не угрожал ему пистолетом у виска — всё было сказано и сделано добровольно с обеих сторон. Что за эмоциональный беспорядок. Тсунаёши не знал Тимотео Карлуччи, чтобы скорбеть о нём или испытывать хоть какие-то чувства в отношении его кончины. Из того, что он слышал, плохим человеком по натуре Ноно не был, детей своих любил (и из любви изнежил, своей любовью их и убил), приёмного проблемного сына в какой-то мере тоже, в жутких вещах не был уличён и старался держаться подальше от теней, насколько это было возможно. Но и Занзаса Тсунаёши не знал — только впереди него бегущие слухи и то, чем мог поделиться Скуало. Конечно, чего-то более конкретного, чем «дерьмовый босс», от Скуало было не добиться, а слухи редко были источником достоверной информации. Тсунаёши было под силу отличить зёрна от плевел, но он не слишком хотел этим заниматься. Тщательно скрытой мягкости в интонации Скуало было более чем достаточно для понимания. Стопку бумаг он положил в верхний ящик,чтобы защитить от случайной порчи алкоголем или пламенем, и присел на подлокотник, заглядывая Занзасу в лицо. В ответ Тсунаёши получил недовольный прищур. У Занзаса были красивые глаза и очень мужественное лицо. Он... Кровь Рика была в нём сильна. Память могла подводить Тсунаёши, любые лица из прошлого были не более чем нереалистичными образами, которые он едва мог собрать воедино. Но глядя на Занзаса, Тсунаёши видел юного Рика. И Сесиля — самую малость. Это было болезненно. Не больше того, что он чувствовал обычно. Может быть. — Чего тебе, мусор? Но голоса отличались. Начиная глубиной и заканчивая едва заметно дрогнувшей в конце интонацией. Тсунаёши больше всего хотелось этого мальчика обнять и уверить, что он способен справиться с чем угодно. Занзас звучал жалко, даже когда хотел казаться грозным и грубым. Тсунаёши покачал головой и мягко похлопал его по локтю. Он не собирался читать нотаций или раздавать непрошенные советы. Время показало ему, что советы уместны там, где авторитет позволяет их озвучивать. В остальном это бесполезное сотрясание воздуха. — Требуется твоя подпись, я сложил всё в верхний ящик, — вместо утешения Тсунаёши направил их беседу в рабочее русло. — Это не срочно, завтра... уже сегодня после обеда Скуало их заберёт. Занзас задержал вздох и прищурился на скрипящие на стене старинные часы. Они показывали начало второго ночи; по малым прикидкам у Занзаса было около шести часов на попытки уснуть и трёх — на работу с документами. Или в другом соотношении сон/работа в зависимости от текущих приоритетов. Конечно, Занзас захотел разобраться с документами сразу, не откладывая в долгий ящик. И конечно, он с трудом сидел прямо, не говоря о том, чтобы держать ручку и писать. Разве можно винить Тсунаёши в его чувствах? Занзас сдался после четырёх испорченных листов и откинулся в кресле. Тсунаёши наблюдал за всем молча, без тени улыбки. В состоянии Занзаса не было ничего, что могло бы вызвать улыбку. — Это не срочно, — повторил он, — ты можешь сделать всё завтра... — Катись отсюда, мусор, — подобно общему состоянию, речь Занзаса звучала почти внятно, пока произносились простые слова. — Ты мешаешь сосире- сос-редоточиться. Тсунаёши сдержал тяжёлый вздох. Хоть в чём-то Занзас оставался твёрд — в уверенности в собственных силах. Он мог лишиться руки и всё равно остаться убеждённым, что сможет стрелять из двух пистолетов одновременно. Тсунаёши не знал, назвать это глупостью или крайней степенью веры в себя. Может, смесью того и другого. Он всё же шумно вздохнул и кивнул, признавая право Занзаса думать, что одной веры достаточно. Не место Тсунаёши вытаскивать Дечимо Вонголу из депрессивного настроения и пьянства. У Большого Босса были Хранители, пусть и не полный комплект, но по меньшей мере трое из них служили хорошей опорой. Тсунаёши не удержался и пригладил тёмные волосы, пропускаяих их сквозь пальцы, заставив Занзаса окаменеть. Впрочем не последовало ни взрыва негодования, ни воплей, а он смог покинуть кабинет под тихое крак-крак, издаваемое часами. Тсунаёши проигнорировал скрип, вырвавшийся из сжавшегося горла Занзаса ради их общего здравомыслия. Казалось, признай он этот крохотный момент невольной искренности, то обрушил бы небо на их головы. Занзас не сводил невидящих глаз с документов на столе, и Тсунаёши не чувствовал его обжигающего взгляда на себе. Наверное, он делал одолжение им обоим, посчитав последнюю минуту галлюцинацией. В большей степени для себя и совсем немного для совести Тсунаёши, который не мог держать себя в руках чуть дольше. Кто бы мог его винить? У него были причины испытывать то, что он испытывал, даже если кто-то мог назвать это иррациональным. Тсунаёши надеялся, что Занзас сможет хоть немного поспать без того, чтобы накачивать себя алкоголем до полусмерти. Казалось бы, даже Скуало махнул рукой, он уже неделю старательно начёсывал чёлку на лоб, маскируя шишку. Тсунаёши, может, и хотел бы утешить кого-нибудь из них. И просто не вмешивался, чтобы не сделать хуже. Казалось, это работало раньше, не стоило отклоняться от установленного курса. — Тсунаёши-сама? Тсунаёши отрепетированно улыбнулся, отрываясь от размышлений, едва ли чувствуя себя достаточно приветливым. Его взгляд упал на невысокую тонкую фигуру в плаще. Ах, неуловимый варийский Туман. Улыбка смягчилась по краям, перестав быть острой от холодной вежливости. — Вайпер. Он мог не видеть, но чувствовал, как мужчина поморщился, но не решился его исправить. Вайпер не выдавал своего... дискомфорта. Тсунаёши полагал, что это закономерная реакция на разоблачение от человека, который привык не быть на виду. — Мы можем поговорить? Тсунаёши на мгновение задумался и кивнул. — Конечно. Нельзя было сказать, что Тсунаёши избегал любого, кто знал, что стояло у истоков его имени. Просто держался в стороне для общей пользы. Вайпер не мог не знать — он был тем, кто ввёл Занзаса в курс дела. К их большой удаче, у Тсунаёши было мало амбиций и ещё меньше желания вмешиваться, чтобы идти против их замыслов. Но и недостаточно, чтобы содействовать им. — Нам недавно доставили Лун Цзин, хотели бы попробовать? Тсунаёши задумчиво хмыкнул, оценивая искренность заявления этого человека. Предложение оливковой ветви после того, как несколько скелетов вытащили из его шкафа, казалось несколько натянутым. Тсунаёши полагал, что этому человеку не помешало бы немного попрыгать через обручи, чтобы найти его благосклонность. Он понимал мотивы, стоящими за их действиями, но понимание не приравнивалось к прощению и тем более не умаляло обиды. Какой бы незначительной она ни была. Вайпер не дрогнул, но явно не был рад оказаться под его вниманием и жалел о своей инициативе. Такой беспокойный, такой нервный, старательно держащий эмоции под капюшоном. Вспыльчивость чувствовалась в нём, как колебания маятника, влево, вправо, стоит только подтолкнуть. Но неизменно успокаивался, если оставить его в покое. Тсунаёши отвёл взгляд, давая мистику короткую передышку. Мальчик пытался. Возможно, стоило дать ему должное за старания. — Я ваш гость, — Тсунаёши улыбается, чувствуя, как неудобно губы складываются в это выражение. Для его ушей прозвучало мягко, но укус в словах достиг адресата. Вайпер открыто поджал губы, перебарывая себя, чтобы не высказать лишнего. Он тоже нёс отпечаток давно забытых лиц, даже если Тсунаёши не видел его собственного лица. Вероятно, Вайпер даже не был похож на кого-то из них, просто на мгновение слился с признаками, живущими в его голове. Тсунаёши улыбнулся чуть шире, забавляясь его дискомфортом, переключаясь на ощущение его раздражения. Так было лучше. Дай призракам упокоиться, Тсунаёши, не протягивай их, не задерживай дольше, чем уже задержал. Он сморгнул пелену ностальгической горечи и сосредоточился на настоящем. Занзас сказал ему тогда, при всём варийском составе — ты здесь гость. Тсунаёши не мог понять, на кого Занзас был зол больше, чтобы выплюнуть эти слова с такой желчью и при этом даже боясь поднять на него глаза. С его сапог осыпались высохшие кровавые хлопья, словно розовые лепестки, устилающие путь. Занзасу не было ни почестей, ни поздравлений, только это надуманное подобие торжественности. Его здесь никто не ждал, как и Тсунаёши — в этом они были похожи. Не было смысла сглаживать факты и называть вещи другими именами. Он был здесь пленником и не имел права голоса, даже если Вайпер хотел думать иначе, а Занзас позволял ему свободно бродить вокруг. Формально. — Пока вы это позволяете, — помолчав, возразил Вайпер и отвернулся, ведя его за собой. Вежливая беседа была окончена. Тсунаёши пожал плечами. Как ему будет угодно. Тсунаёши не мог уйти. Не мог себе позволить.