Мираж моих воспоминаний

В тени ветвей стихал ветер, играя по звонким струнам,

и я под ним напевал колыбельные плаксивым грозам.

Шаги ваши услышал на этой тропе забытой и безлунной.

…Так пойдёмте ж в сад мой. Я покажу вас розам.

Смотреть, как мужчина спокойно ест, ещё и кивает ему, чтобы он тоже начинал есть, делая это так, словно ничего необычного не произошло — для Мидории выглядело, словно случившееся такая обыденность, что у него бы слов не хватило описать всё это. Именно поэтому он какое-то время не мог даже промолвить пресловутое «а-а-а», чтобы выразить тот шок, который испытывал при виде обычных цифр на бумажке. Ясно же можно было понять, что блондин буквально только что принял решение, взял у кассира из рабочего блокнота листик, попросил ручку и начиркал наспех где-то на стене это всё. И это было очевидно хотя бы потому, что с обратной стороны листка была серая грязь, как от пыли. — Хорошо, а зачем они мне? — всё же набрался мужества спросить Мидория, неуверенно поднимая глаза с цифр и смотря, как блондин быстро пережёвывает, чтобы ему ответить: — Внеси эти данные в свой электронный кошелёк. — простодушно проговорил мужчина, вытирая рот салфеткой, — Так ты сможешь пользоваться моей картой. — и перевёл спокойные кармины к бушевавшим с немым вопросом изумрудам, которые метались между ним и предложенной информацией. И удивляться такой реакции мужчина перестал. Да, он мог бы предупредить. Сперва спросить об этом, договориться и так далее, но в этом случае его принц со сто процентной вероятностью попросту отказался бы от этого предложения, как только речь об этом зашла бы всерьёз. Бакуго действительно сперва хотел обсудить это, но, глядя на то, как Мидория не просит у него денег буквально ни на что — выкинул мысль о размеренном диалоге в долгий ящик, а тот выкинул в окно. Потому что если бы он сам не вызвался покупать продукты и гасить некоторые коммунальные траты, то ему бы даже не предъявили за это, как если бы он жил с ним просто на птичьих правах. И Мидорию это даже не заботило бы. Омега за всё заплатил бы и даже не задал бы вопросов, будто так всё быть и должно. Бакуго не сразу это заметил, но за то время, что они живут вместе — такая система стала нервировать его. Поначалу он пытался спрашивать, что его принцу хотелось бы, будь то еда, одежда или что-либо ещё, но тот отвечал, что «обеды и ужины курьером уже более чем его устраивают». И делал это с забавой в голосе, будто даже не рассматривал его подобные вопросы, как что-то серьёзное. И на этом разговор всегда заканчивался. Только вот для мужчины он только начинался. Прямо сейчас. — Что…? — проморгавшись, Изуку изумлённо посмотрел обратно в бумажку, нахмурившись, — Это как-то… чересчур? — ведь он никогда ранее в своей жизни не слышал такого несусветного предложения, — Зачем мне это, если я могу просто обратиться к тебе, чтобы ты что-то купил? Обычно «деньги» как раз таки были той темой, которую альфы избегали до последнего. Он имел честь наблюдать за этим. Тот же Тодороки. Ему, по-хорошему, больше и сравнивать не с кем. Имея и возможность, и вроде как «достаточный статус» между ними — тот всегда разделял их финансы, говоря, что раз работают они оба, ещё и на равных, то нет смысла лишний раз тревожить финансовую систему, которая образовалась сама собой. И Мидория посчитал тогда это разумным решением, да что там, он до сих пор считает, что в этом нет ничего сверхъестественного, учитывая, что ему так даже проще. Так он уж точно никому не задолжает за хлеб, уж извините. Они платили друг за друга, если того требовала ситуация, если они шли в ресторан или что-то в этом роде, но в обычной жизни каждый платил сам за себя. Свои желания и нужды оплачивай сам. И для него это была непреложная истина, ведь он всегда так жил. И поэтому он никогда не задавал вопросов, ответы на которые понимал без слов. Но они никогда не жили вместе по-настоящему, и поэтому, когда Бакуго начал жить с ним, то брюнет отчасти не понимал, что делать в этом случае, и радостно сошёлся на том, что они просто разделяют необходимые траты, а всё остальное — это уже на личное усмотрение каждого. По системе, по которой жить он уже привык. И он честно полагал, что альфу также устраивает эта устоявшая и нерушимая парадигма. А потому все разговоры о том, «что ему подарить» или «что купить помимо…?» — Изуку рассматривал, как шутки, которые иногда просто слишком серьёзно говорились. Как что-то вроде сарказма, в котором, возможно, блондин просто силён не был. «Я ошибался…? Или я неправильно сейчас его понимаю?» — думал Изуку, пока Бакуго отложил в сторону свою еду и скучающе опёрся подбородком на руль, смотря куда-то за лобовое стекло, обращаясь к нему размеренным тоном: — Но ты не обращаешься. — и Бакуго сразу пресёк желание брюнета возмутиться, — И нет, продукты не в счёт. И коммунальные услуги тоже. — и вновь он увидел периферией, как мягкий рот хочет поспорить и повернулся к застывшим лесным тундрам, — И все остальные бытовые траты, о которых ты сейчас подумал, мой принц. — Я всё ещё не понимаю. Зачем они мне? — и Катцуки видел, как брюнет действительно непонимающе уставился на бумагу, чувствуя себя, вероятно, в огромном замешательстве, — Мне своих денег хватает. В твоих нужды особо нет, — и пожал плечами так, что блондин даже не стал думать, что он так играет в «сильного и независимого», — Да и какие ещё траты, кроме тобою перечисленных отсюда вообще могут взыматься? — нет, он в самом деле так считал. «В этом-то и проблема.» — мысленно закончил мужчина, понимая, что ему придётся объяснять вещи, которым раньше наоборот были только рады. Мужчина никогда не был приверженцем того, чтобы экономить на той или том, кого он выбрал себе в длительные романтические отношения, а уж тем более в спутники жизни, пусть последнее и относилось только лишь к его принцу. Да он даже на однодневных проститутках никогда не экономил и предпочитал просто обходиться без секса, если не было бабок на достойный уровень. Тратить деньги в случае отношений было чем-то сродни продолжения ухаживания в более приземлённом виде, если конфетно-букетный период превращался в обычную романтику. И когда брюнет, по сути, внаглую лишил его такой возможности, Бакуго решил найти способ это обойти. Как он делал уже десятки раз до этого. — Ну смотри. — Катцуки задумался, думая, как ему донести уже до более спокойных глаз, чего именно он хочет добиться этими цифрами, — На что ты обычно тратишь больше всего денег? — и, спросив простую вещь, он лишь на секунду распахнул глаза на неожиданный ответ: — Грустно говорить, но на бензин. — и увидел, как собеседник, виновато поджав губы, неловко заправил прядь за ухо, зная, что, вероятно, он ожидал услышать другое. Блондин прикипел к этому движению взглядом и увидел, что «индикатор смущения» был уже розоватым, но сейчас он порозовел скорее от неловкости. Чужие бледные уши, украшенные мелкими золотыми серьгами-змейками, краснели, словно в их первую встречу, и это невольно взбудоражило те тёплые воспоминания, когда он впервые влюбился в него. Бакуго не мог точно сказать, в какой момент это произошло, в какой день, какая была погода в тот день, но он точно мог сказать, что тогда он ощутил радость. И сейчас хотелось так же дотронуться до тёплой кожи, как он дотрагивался тогда, ловя на любое своё прикосновение смущённую дрожь и злой взгляд, но он остановил себя, как остановил и от интуитивного желания вздёрнуть бровь на такой ответ. Он ожидал услышать хотя бы «костюмы». «Впрочем, удивляться здесь нечему.» — выдохнул Катцуки и полностью развернулся в кресле водителя к Мидории, вполне серьёзно спрашивая и действительно интересуясь запрашиваемой суммой: — Мы не берём в учёт это. Это само собой разумеющееся. Что насчёт конкретно тебя? — потому что, как бы он не старался, но у него не получилось подсчитать её хотя бы примерно самому, — Какая сумма выходит в месяц? — учитывая то, что он не знает, на что вообще его возлюбленный может хотеть тратить деньги. И да, бензин не в счёт. И СТО. И чёрт знает, что там ещё, связанное со всем, кроме конкретно него. Бакуго не ожидал услышать безоговорочно чётко рассчитанные цифры, но хоть примерно хотел бы знать, стоит ли ему работать ещё больше или он уже вышел на уровень, где он может позволить… им вести комфортную жизнь вместе? Но он смотрел, как брюнет потерянно глянул на него, всё же отложив бумагу на ровную поверхность над бардачком, и свёл брови к переносице, долго думая, чтобы после залезть в свою борсетку, что-то выискивая, и поспешно сказать: — Я не подсчитывал… Эм, ну… — найдя там какой-то наверняка рабочий блокнот, брюнет щёлкнул ручкой, что-то подчитывая на его страницах и обречённо выдавая, — Не знаю точно, но больше трёхсот тысяч, — а затем, задумавшись, приписал ещё пару позиций, но Бакуго уже успел знатно удивиться тому вердикту, который услышал, — Хотя это если не учитывать одежду напрокат. Я не всегда покупаю те костюмы, что ношу на светские мероприятия. Не считаю рентабельным это делать, да и там каждый раз разная сумма. — потому что в голове Бакуго расчёты, которые только могли быть — перешагнули отметку в полмиллиона весьма резво. А тут всего триста тысяч. — Ты что, экономишь на себе, что ли? — не сдержавшись, спросил он и увидел, как Мидория ощетинился, — Триста тысяч в месяц? — Это я на вскидку сказал. — неловко отводя глаза, брюнет тут же вздёрнул бровь, — И в смысле экономлю? Нормальная это сумма. У меня ведь своё жильё. — сразу же воспротивившись этим необоснованным обвинениям, — Или ты думал, я на себя миллионы сливаю? — помнится, в начале их знакомства мужчина вообще подумал, что он деньги не считает. Так это что получается? За ним эта репутация закрепилась, что ли? «Да мне просто некогда тратить на себя такие огромные деньги!» — что-то внутри него знатно оскорбилось на эту фразу, потому что сам парень никогда не считал, что он на чём-либо «экономит». Он просто разумно распоряжается ими. — Я рассчитывал услышать хотя бы миллион. — честно признался Бакуго, откидываясь на спинку кресла с мягкой улыбкой на губах, словно он был чему-то несусветно рад. Мидория так и не понял чему. «Хватает, значит. Но в любом случае, даже миллион не предел мечтаний. Пусть берёт с этой карты сколько хочет.» — сердце ликовало, и Катцуки повернулся к чуть смущённому брюнету, которому явно было непривычно так прямо обсуждать свои финансы. Если так подумать, то мужчина помнит мало случаев, когда брюнет вообще говорил о том, сколько зарабатывает или обсуждал с кем-то эту сферу, бесстыдно уточняя, «а сколько зарабатывают они?». И несмотря на это, он также никогда не возвышал себя над другими за счёт, Бакуго уверен, солидной суммы на собственном банковском счету. Ему это было не нужно. Все и так знали, что он богат. Пашет ведь на двух работах, подрабатывая на третьей. И именно из-за этой адской каторги Бакуго начал когда-то всерьёз задумываться о том, чтобы дать омеге то, что он не давал доселе никому. Доступ до своей карты. Безлимитный доступ. В прошлом он предпочитал тратить деньги лично. Ходить рядом и покупать то, на что ему укажут пальцем, без лишних вопросов, если только сумма была не баснословно огромная. Тогда да, вопросы у него возникнуть могли. Но он никогда не давал кому-либо возможность безлимитно тратить его деньги, просто списывая их с карты. И как бы он не доверял тому человеку, с кем вроде как был близок — он никогда не доверял ему настолько, чтобы вручить в руки почти все свои сбережения, заработанные честным и довольно тяжким трудом. Потому что люди в основном не ценят к себе такого безукоризненного отношения. Однако сейчас почему-то эта аккуратность спала, словно лёгким мановением руки снесли стальную стену. И не мудрено ведь. По традициям, муженёк вообще должен внаглую распоряжаться его зарплатой, так что он ещё очень мягко поступил. Ибо если бы он в самом деле предложил бы брюнету распоряжаться своими деньгами, то тот свалился бы в обморок прямо в этой машине. Поэтому говорить это прямо в лоб было бы слишком рано. Стоило делать это деликатнее, как он не делал ни с кем до сих пор. Маленькими шажками. И когда он вслушался в милое бормотание: — Я говорю, это мягкий расчёт. — то он только убедился, что он всё сделал правильно, — Но мы заговорились. Как это относится к твоей банковской карте? — Можешь пользоваться ею, чтобы гасить свои личные траты. — а потому простодушно смог пожать плечами, словно эти слова не стоили ему ни цента. И на настороженное «что…?» ответил, — Ты меня услышал, мой принц. — Нет-нет, погоди секунду. — замахав ладонями, Мидория потёр пальцами переносицу, озадаченно вопрошая, — Что значит, я могу гасить твоими деньгами «свои» нужды? Это на каких основаниях? — и смотря, как добрая улыбка на мужском лице только цветёт, — Ты делаешь мне подарки, и этого достаточно…! — Изуку лишь негодовал, краснея ещё пуще и чувствуя, как пальцы начали подрагивать. «Подарками ты называешь обеды и цветы, да?» — с забавой вскинул бровь Бакуго, решая ткнуть в проблему носом более прямолинейно. Хотя, казалось бы, куда уж больше. — Хорошо, давай зайдём с другой стороны. — качнул головой мужчина, чтобы после поднять свою руку вверх и, предлагая варианты, загибать на ней пальцы, — Может, ты что-то хочешь? М, может какую-нибудь коллекционную машинку? Или одежду? Борсетку? Обувь? Процедуру…? — и перечислив то, что он смог вспомнить на ходу, Бакуго глянул на спокойное с виду, но всё же напряжённое лицо, говорящее ему такое ожидаемое: — У меня всё есть. — и с таким смущённым лицом… — Дай угадаю, и тебе ничего не нужно? — которому он даже подыграл. — Бинго. — Изуку фыркнул, почти щёлкнув пальцами. Но подыгрывать всерьёз Катцуки дальше попросту не смог бы. И поэтому, переложив заказанную еду в сторону — он поднял подлокотник между ними, замечая, как омега внимательно проследил за этим движением, но уже не настороженно, а скорее с любопытством. «Потому что для нас это уже стало нормой» — эхом разнеслось тепло по всему телу, и Бакуго расслабился, протягивая руку к возлюбленному, без слов прося взять его за руку. И когда та была в его ладони, он огладил её подушечками пальцев, ногтем чуть поддевая кружево, сплетаясь с тонкими пальцами и поворачивая к себе тыльной стороной, чтобы внимательно и задумчиво разглядывать эту ткань так, словно он видел её впервые. Он хотел, нет, не просто хотел — ему было бы приятно, чтобы его принц вместо того, чтобы уничтожать себя работой — просто положился хотя бы в этом на него. Речь не шла о том, чтобы отныне он сидел дома и молился на этот кусок пластика, потому что омега не стал бы этого делать. Она шла о том, чтобы он мог расслабиться. Не участвовать в этой вечной гонке денно и нощно, а просто остановиться. Сделать паузу. В конце концов — отдохнуть. Поспать чуть больше обычного, иметь возможность выходить на улицу, чтобы просто прогуляться, и иметь время на другие мелочи, которые стираются под гнётом вечного «я работаю», которым он оправдал отсутствие этого времени и своего желания перед Дерьмоволосым и остальными. — Именно поэтому я и предложил тебе сразу вариант попроще. — для него это было возможностью разделить его трудности на двоих, — Просто трать деньги отсюда всякий раз, когда тебе нужно будет их тратить. — а для Мидории неслыханное предложение, которое, если бы сказал ему кто-то другой, то он посчитал бы это тонким оскорблением. И поэтому, набрав воздуха в рот, попутно следя, как его рассматривают с хитрой улыбкой, Изуку взялся свободной рукой за голову, прикрывая глаза, чтобы, не особо задумавшись, произнести то, о чём он сразу пожалел: — Слушай, ты же мне не муж, чтобы- — и прикрыл свой рот ладонью, замечая, как после этих слов алые глаза сверкнули в тени салона, улыбнувшись на то, как он мигом постарался исправиться, — Нет, не в этом дело. Это как-то неправильно. — но было уже слишком поздно, и альфа удовлетворённо разглядывал его смущённо-нервное лицо, которое вообще не понимало, почему они вновь очутились в ситуации, которая вызывала дежавю ещё с того разговора про гипотетическую свадьбу. «Он невозможный.» — но до того, как эта фраза закончилась, Мидория сквозь пелену задумчивости услышал низкий голос, расплывающийся в ухмылке: — Тратить мои деньги? — Бакуго не отказал себе в порыве огладить второй рукой лицо, которое от него старательно прятали, видимо, жалея, что сравнили его со статусом «мужа» после своих же слов о том, чтобы эту тему они больше не поднимали, а потому он указал большим пальцем за спину, говоря, — Вообще я могу прямо сейчас пойти и купить тебе кольцо, если проблема в этом. — Нет-нет…! — и слушая чересчур взволнованные слова, — Ты знаешь, что я имею в виду. Даже если я введу эту карту, то она просто будет сосуществовать вместе с моей. — которые пытались говорить как можно медленнее, тем самым спокойнее, но это получалось делать с натяжкой, — Мёртвым грузом, понимаешь? Да и откуда вообще появилась эта странная тяга… — поэтому, в конце концов, превращаясь в резонный потерянный вопрос, над которым омега, похоже, глубоко задумался, — …обеспечивать меня? И альфа внезапно увидел, как это сказанное вслух откровение подбило что-то изнутри в голове Мидории, на лицо которого падал приглушённый свет в салоне, зелёный, как неоновая подсветка. Кислотный, мужчина даже сказал бы ядовитый, и он понятия не имел, что сподвигло брюнета включить именно такой режим подсветки, но сейчас, когда всмотрелся в эти влажные глаза, Бакуго беззастенчиво мог сказаться, что в нём — в этом кислотном — его принц выглядел сногсшибательно. Задумчивый, статный, тот, чьи золотые стрелки только добавляли этой картине особой пикантности, а когда губы, порозовевшие от недостатка помады, закусили, Бакуго и вовсе громко сглотнул. После их ссоры на днях Катцуки кое-что вынес для себя. Пусть омега и сказал ему, что дело не в том, что «он не уверен в нём» или что «он не уверен в его намерениях», но всё же последнее хотелось очертить чёткой линией, чтобы подобных сомнений в тёмной макушке больше не возникало. Конечно, им уже не раз было сказано, как далеко он рассматривает их совместное будущее, но одних слов было попросту мало. Он должен был дать что-то, что точно покажет Мидории всю серьёзность их отношений в его глазах. Но делать это так, как он привык делать — было заранее гиблое дело, поэтому Бакуго взял за основу поведение самого Мидории и то, как тот демонстрирует свою любовь к кому-либо. Внимание к деталям, поддержка, защита и… деньги. Именно они пришли на ум сразу же, как мужчина подумал о чём-то материальном. И отчасти эта мысль и была последней, когда он, забирая у кассира заказ — попросил того дать бумажку и сам вынул ручку из внутреннего кармана пиджака, чтобы на скорую руку написать размашистые цифры в три ряда. — В этом есть что-то неожиданное? — спросил Катцуки и не преминул возможности поцеловать край этой стрелки, ибо если он спустится к губам, то они так и не договорят. — Я чувствую себя странно… И после этих слов его принц замолчал, словно перебирая в голове их разговор. Мысли, что отзвуком проносились в раскосых глазах — перебирались, будто книги в огромной библиотеке, где всегда у каждой полки было своё предназначение. Теперь же Мидория ощущал себя так, словно ему в руки попала рукопись, которую просто не к чему отнести, и она беспомощно лежит у него в руках, пока он метается от стеллажа к стеллажу. Нигде бы ей не нашлось места в этой огромной Александрийской библиотеке его памяти. Она здесь первая. Он запросто мог отнести себя к тем людям, которым ничто не даётся «за просто так». Которые привыкли сражаться за каждый свой шаг и за каждую копейку. А тут ему предлагают взять и принять чужие усилия? Но почему Бакуго вообще задумался о том, чтобы позволить ему, по сути, тратить его зарплату без каких-либо ограничений? Как бы он ему ни нравился и как бы мужчина влюблён в него не был, но разве это действительно нормально? Разумеется, он знал, что в семьях, да и более ранних отношениях — было как-то принято, чтобы партнёр тратился на тебя и в некоторых случаях даже позволял не работать вовсе, но как это всё могло относиться к нему? Да никак. Он привык к другому. И настолько привык, что сказал бы, что в «отличаемом от его привычного уклада» он попросту жить-то и не умеет, даже если бы его захотели научить. А Катцуки тем временем взял в руки изрядно изломленный листок, который помялся, такое ощущение, что от влаги — и, рассматривая его, медленно стал пояснять, читая свой почерк и делая пометку, что у его принца он значительно аккуратнее: — Вообще, я подумывал предложить это сразу, как мы съехались, но тогда было неподходящее время. Теперь всё иначе. — он посмотрел на него открытым взором, — Да и если у тебя будут стабильные деньги, то тебе не нужно будет настолько много работать, верно? — а после последних слов омега словно просиял и даже позволил себе улыбнуться, что теперь заморозило Бакуго, внезапно замершего пред такой искренней улыбкой. «Ты такой прекрасный, мой любимый принц.» — но он просто слушал потеплевший голос брюнета, который говорил с небольшим придыханием и так мелодично, что хотелось прикрыть глаза, чтобы окунуться в этот тембр с головой. — …Так вот откуда ноги растут. — брызнул омега, уводя лицо к боковому стеклу, — Хах, это очень мило с твоей стороны, но… — через него светила луна, которой он улыбнулся, а после застенчиво помедлил, — …когда-то я говорил, что работаю только ради денег. Я тогда… — и прислонил свободную руку к своим оголённым ключицам, нервно поглаживая их, — …не сказал всей правды. Я работаю ради власти, Бакуго. — «и ради того, чтобы после меня осталось внушительное наследство», но этого Мидория уже не произнёс вслух, — Деньги — это побочный продукт, как бы высокомерно это не звучало. — и только после всей фразы он повернулся к тому, кто, внимательно его выслушав, твёрдо ответил: — Но это не значит, что тебе они не нужны. — после чего с ухмылкой спросил, подстрекая, — Или мне лично ездить везде с тобой, чтобы ты в любой момент мог сказать «Бакуго, оплати»? — и услышал звонкий смех, пока сам любовался дрожью утончённых плеч, желая сгрести их в свои объятия. И, не отказав себе в этом, он так и сделал, со временем начиная бесстыдно щекотать того, кто начал заливать салон возгласами «ну же, всё, перестань…!». И продолжал смеяться, в полусмехе пытаясь ответить, почти задыхаясь, из-за чего Катцуки незаметно, но всё же перестал его мучать. Вместо этого, утопая носом в чужом изгибе голой шеи, Бакуго слушал, как ему возразили, руками нащупав свой телефон и, приобнимая его, старались обеими руками записать в гаджете то, чему Бакуго совсем чуть-чуть порадовался: — Что за стремление быть моим папиком…? — причитал тихий высокий голос, и, должно быть, впервые такое сравнение лишь позабавило, а не разозлило, — Ладно, я введу для твоего спокойствия. — он дождался звука подтверждения и повернул голову к экрану, когда ему показали, как электронная версия его банковской карточки выглядит в кошельке того, кого он безбожно любил, — Всё, видишь? — Я верю, что ты будешь ею пользоваться. — Бакуго сказал именно так, чтобы его принц не смог вновь возразить, что карта «будет висеть мёртвым грузом», а после прикусил сладкую ключицу, сразу же поцеловав её, и взглядом скользнул в складки блузки, — Под блузкой у тебя есть что-нибудь? — М? — на него опустили взор, всё ещё нажимая что-то в телефоне, — А, ты про майку… Тут слишком большой вырез, и я не смог её надеть. — и поэтому не увидели, как широкие ладони потянулись вниз, чтобы понемногу выпустить блузку из штанин и забраться под неё руками, — Ты какой-то тих- Бакуго-! Сам же блондин запросто очертил стройное тело пальцами, чтобы после, коротко глянув на горящего омегу, ухмыльнуться, и, помогая отложить ему телефон в сторону, оттянул шёлковую ткань на себя, позволяя себе немного полюбоваться распахнутыми глазами и растрёпанным видом: — Уж прости, что я такой ненасытный, хорошо? — ему ответили шумным дыханием, и Катцуки склонился вниз, наклоняясь к лицу, — Но, кажется, таким я останусь навсегда. — чтобы украсть себе ночной поцелуй, на который с удовольствием ответили, заполняя его лёгкие сочной вишнёвой ягодой и перцем виски.

***

Через два дня, в выходной день, ох, неужели, они проснулись около десяти часов утра. И под «они» Бакуго имел в виду свою раннюю пташку, которую он предусмотрительно сковал в объятия ещё ночью, Йору, который просился с ним гулять, потому что прогулки с ним, судя по всему, были более резвыми, чем с его принцем, и Ай… а, нет, тот всё ещё спал. Бакуго фыркнул на тихий террариум и, поцеловав ещё сонного брюнета, тихо сказал Йору, что сейчас «они пойдут гулять», и быстро оделся, чтобы выйти на улицу в огромном чёрном пуховике от макушки до пят и как угрюмая гусеница почапать с этим чёрным ребёнком в парк. Заодно и на пробежку с ним пойти, чего уж там. Поддерживать свою форму мужчина хотел в любом случае, пусть и оставил все свои принадлежности в старой квартире, сумев перетащить только свои гантели, ибо предложенные Мидорией гантели были для него слишком лёгкими. И, сказав своему принцу тогда об этом — брюнет лишь развёл руками на него, говоря, что в таком случае он ему точно в этом деле не помощник, и вообще «он больше тренирует ноги». «Так вот откуда у тебя такие шикарные бёдра, хах?» — подумал тогда засмеявшийся Бакуго, но в реальности всё, что могло выдать его похабные мысли, это томный взгляд, опустившийся после этих слов на подтянутые голени. Так возле маленьких гантелей в углу появились и большие, которыми Катцуки полюбил вечером заниматься в гостиной, делая небольшое спортивное занятие, пока Мидория несомненно сосредоточенно смотрел в свой ноутбук. И иногда Катцуки всё же не выдерживал, чтобы не подстрекнуть кинутые на него взгляды простым вопросом: «Тебе нравится то, что ты видишь, мой принц? Может, тогда присоединишься?» И обычно на эту очевидную провокацию, ему, вздёрнув нос, спокойно отвечали: «Я не так уж и хорош в этом.» Но всё равно продолжали подсматривать. Они с Йору вернулись к завтраку и, полюбовно разделив его, размякли на диване под тишину винного отголоска, потому что брюнет, словно настоящий испанец, считал, что бокал вина утром ничем ему не помешает. И склонял грешного Бакуго пить с ним, приговаривая на чистом испанском что-то несусветное, что Катцуки даже мимолётно разобрать не мог, а потому только слушал: — Creo que la vida debe saborearse como un vino añejo de élite. No lo escurras de una sola vez, como un trago de tequila. De lo contrario, el regusto será sólo amargo. ¿No lo crees? «Я считаю, что жизнь следует распробовать, как элитное выдержанное вино. А не осушить за один раз, как шот текилы. А то послевкусием будет только горечь. Не думаешь?» — и по вопросительной интонации принял единственно верное решение — согласиться. — Полностью с тобой согласен. — Ты ведь ни слова не понял, не так ли? — с благоговейной улыбкой спросил его сидящий и расслабленный омега, с прикрытыми глазами делая глоток бордового стеклянного винограда. — Ни слова… — лениво ответил ему тот, кто, сев на пол, упёрся лицом в его бёдра, обнимая талию, как большой хитрый кот. «Удуши меня ими.» — Почему тогда соглашаешься? — его волосы стали нежно перебирать, и Катцуки готов был размякнуть под этими движениями и заснуть вновь после собственного ответа: — Это беспроигрышный вариант. — но на блядскую почту пришло какое-то уведомление, и его принц потянулся, чтобы его прочитать. Уже не перебирая его волосы пальцами. «Они мёртвого достанут, честное слово…» — и поэтому мужчина шмякнулся лицом в тёплые ноги, слушая, как воодушевлённый голос хвастливо начинает, заставляя приподнять его свою расслабленную макушку: — У меня хорошие новости. Мисс Шобано… — вдруг Изуку затих, виновато проговаривая, — А… Ты ведь не знаешь её. Эм… — омега замешкался, думая о том, стоит ли начинать такой скучный разговор в такой приятной и спокойной атмосфере, но мужчина завершил его мысль быстрее, просто переспрашивая: — Мисс Шобано что? — и, разворачиваясь, удобно уложил голову между его ногами, слушая о том, как ему попытались объяснить, «кто это», как можно короче, — Хорошо, я понял. — и, остановив этот неловкий поток, Бакуго помог ему заключить, — Она выполнила какое-то поручение, что ты ей дал, и поэтому ты такой счастливый, верно? Изуку посмотрел вниз, прямо на улыбчивое медное лицо, по которому резво прыгали солнечные зайчики, проникающие в раннюю кухню с неприкрытого стекла балкона. И в этот самый момент что-то в глубине его души, словно проснувшись от долгого сна, зацвело пышными цветами, целым полем красных бутонов, что распустились под теплом солнца. Эти электрические импульсы нельзя было описать вслух или изобразить в искусстве, они не были подвластны музыке и языку, который мог бы сохраняться веками в статуях или фресках. Они были выше тех людских возможностей, в которых их удалось бы увековечить. И он был слишком глуп, чтобы дать им название. Иногда Мидория взаправду забывал о том, что он больше не один. И когда ему об этом вновь и вновь напоминали: тёплым ужином, привезённым под ворота компании, букетом новых цветов, спрятанным за спиной, или банковской картой, простодушно отданной ему в руки — он неверяще застывал пред этим видом и благодарно кивал, признательно обнимая широкие плечи. Было что-то невозможное в этом чуде, которое ощущалось, как победа в казино, когда ты уже хотел забирать ставку. Словно та удача, которую он думал, что растерял уже давно, вернулась к нему, чтобы вручить накопленный джекпот. — Если говорить вкратце, то да. — вздохнув, он, наконец, произнёс после небольшой паузы, улыбнувшись и напечатав что-то в ответ, а после произнёс куда-то в воздух, — Возможно, эту девушку ждёт будущее куда более блистательное, чем она думает… — и он вновь всмотрелся в текущую размеренную лаву, которая, всколыхнувшись, ответила: — Ещё бы. Под твоим началом ей наверняка выпадет хороший шанс. — и от этих слов повеяло стальной уверенностью, которая словно подпирала его твёрдый стержень где-то глубоко в сердце, — Кстати… я не спрашивал. Как прошли результаты той конференции, которую я смотре- — блондин запнулся и, прокашлявшись, закончил, — …Которую ты вёл не так давно? — О, всё прошло гладко. Общество поуспокоилось. — Мидория подметил эту милую оговорку, но сделал вид, что не заметил её, чтобы не смущать мужчину лишний раз, — Хотя, если я буду говорить откровенно, то не думаю, что ему вообще было до этого дело. Просто поднялась шумиха. — а после отложил телефон в сторону, вдыхая побольше свежего воздуха в лёгкие и обращая внимание на поднявшееся солнце. Оно светило прямо на смуглое лицо. — Значит, ты не зря старался. Я рад. — фыркнул Бакуго, уже готовясь добавить слова о том, что «он даже не сомневался в его успехе», но замер, когда солнце, что жмурило ему лицо, прикрыли ладонью. Бакуго смотрел на эту «преграду», как на что-то, заигравшее на самых тонких струнах его души, и всё, что мужчина смог бы сейчас сделать — это просто смотреть в лицо того, кто так тихо и заботливо преграждал ему солнце. Катсуки хмыкнул, но не смог сдержать лёгкую улыбку, которая скользнула по его губам от этого невинного и такого значимого для него жеста. Чужие пальцы, чуть трепетавшие на свету, были всего в нескольких сантиментах от его лица, и Катцуки развернулся к тому, кто даже не заметил, как «защитил» его от лучей, как настоящий рыцарь. Как принц, который позаботился о своём рыцаре…? — Спасибо… — признавался тем временем мелодичный голос, которым в волю было бы заслушаться, — Да и документы на квартиру для матери уже почти готовы. Пару штрихов, и всё. Главное потом проследить, чтобы этот щедрый жест упомянули в СМИ и социальных сетях. — как и в этот смешок, и в вопиюще яркий взор, в конце концов, в эти джунгли, в которых отображались те лучи, от которых брюнет скрыл его, — Люди ведь такие сплетники, когда дело идёт не о них самих. А теперь… — и Бакуго прикрыл его от солнца так же, как это сделал он, слушая, как омега на секунду замолкает и косится на него, после чего пухлые губы становятся его личным солнцем, — …тебе не составит труда принести мне из бара Шато Петрюс Помероль? Она в самом низу бара. — и в эту секунду он был готов сделать всё, что они ему скажут. — …Что-то знакомое… — с лёгким старческим кряхтением Бакуго поднялся с пола, чтобы пройти к бару и, порывшись там с полминуты, спросить, — Эта бутылка? — и поднять вверх прошенное вино за горлышко, на котором красным шрифтом было написано «Pentrus». — Да-да, она. — и после подтверждения Бакуго плеснул вина чуть меньше того количества, которое обычно наливает себе его возлюбленный, и преподнёс его ему, услышав, — Спасибо большое. После чего взглядом спросил, можно ли ему, и, получив странное выражение лица, говорящее ему, мол, чего ты вообще об этом спрашиваешь, дурачок — Бакуго налил и себе бокал, оставив его на столешнице и смотря, что цвет этого знакомого на слух вина был рдяно-бордовым, словно ржавым, если таким словом вообще можно было бы охарактеризовать цвет. — Я вспомнил, откуда знаю это название. — Бакуго подошёл с открытой бутылкой к свету и прочитал этикетку, которая прекрасно сохранилась при учёте, что это две тысячи пятый год, — Она просто дорогущая. Сегодня есть какой-то повод? — и он обернулся к брюнету, удивившись, когда тот подошёл к нему и обнял его одной рукой, щекой прислоняясь к спине, тихо делая глоток: — В конце концов, сегодня день рождения моего отца. Бакуго замер, ощутив, как голова Мидории осторожно коснулась его спины. Слова эхом отразились в тишине, и он тихо поставил бутылку на стол, медленно разворачиваясь, чтобы встретиться с лицом, на котором застыла едва уловимая печаль. Мидория же посмотрел на то вино, которое всё ещё плескалось в его бокале, и поднял его на свет, словно хотел рассмотреть прошлое, отражённое в этом красном цвете, после чего словно «поднял его» за того, кто смотрел на них с неба и, улыбнувшись, прошептал: — С днём рождения, папа. — и этот тост, возможно, был самым личным и сокровенным, который он когда-либо произносил. И он был самым искренним из тех, которые когда-то слышал Бакуго, приобнявший его и так же посмотревший на небо, чтобы после взять и своё вино и, не чокаясь, помянуть того, кому сегодня исполнилось бы всего пятьдесят четыре. В ответ они услышали лишь шум далёкого города.

***

В среду, когда он уходил утром на работу, оставляя брюнета одного в квартире до позднего вечера, Бакуго ощутил странное чувство сказать, во сколько примерно он вернётся и стоит ли его вообще ждать. Потому что, зная Мидорию — тот бы ждал. И, услышав примерное время, Изуку кивнул, провожая его в коридоре вместе с Йору, который, поскуливая, тёрся о его штанину доколе блондин не соизволил наклониться к нему, чтобы почесать за ушком: — И… когда будешь говорить с Тецу и Брайном, то не сильно удивляйся их говору. — а когда он вскинул глаза наверх, к омеге, увидел, как тот, смотря на него в упор, поджал губы, — Они провели гораздо больше времени за решёткой, чем я. — словно надеясь на его «понимание» относительно чего-то. Только вот относительно «чего именно» сказать было трудно, ведь по тому, как они разговаривали с ним ранее, можно было сказать, что нет ничего особо отталкивающего в их речи. В его молодости такими словечками в средней школе пользовались только так, в особенности, когда думали, что с матами и тюремным жаргоном они звучат взрослее и круче. Это был чистый, надуманный образ, который рассыпался сразу же, как об этих «привычках» узнавали родители, но дети играли в него до последнего. Тогда они ещё понятия не имели, что значит тюрьма. А он и сейчас не имеет. Зато знает, что человек напротив говорит ему это весьма серьёзно. — Переживаешь, что твои друзья могут мне не понравиться? — и если так подумать, это выглядело именно так, но брюнет, скрестив руки на груди, с усмешкой закатил глаза: — Шутишь, что ли? Вы определённо найдёте общий язык. — махнув ему рукой, мол, он вообще за это не переживает, брюнет, подойдя ближе, поправил его чёрный шарф, который, по-хорошему, мужчина вообще надевать не хотел, но сдался под красноречивым «кто тебя спрашивает вообще?» и неаккуратно обмотал свою шею шерстяной щекотливой тканью. — Почему ты так уверен? — теперь смотря, как её медленно развязывают, обыденно поправляя ему потрёпанные концы и приглаживая получившийся узел ладонями. «Не хочу уходить…» — прокралась тихая мысль, шёпотом накрыв сознание. И Бакуго не сдержал порыва поцеловать эту змейку в уголок глаза, поправляя выбившиеся пряди волос обратно за ухо, демонстративно удерживая этот момент, продлевая его хотя бы на секунду. — Потому что я тебя знаю? — уверенность, с которой это было сказано, звучала непоколебимо, а после сошла в тихое фырканье, — Ты же со мной нашёл как-то общий язык. — после которого его маленький принц, вглядываясь ему в лицо, мягким жестом попросил склониться к себе. А после, приподнявшись на цыпочках, тёплые губы коснулись яблочка его щеки лёгким поцелуем чуть выше той грани, где росла щекотная щетина, которую брюнет полюбовно любил приглаживать пальцами, когда они смотрели вместе новости. И поначалу Бакуго показалось, что такой милой чести удостоится лишь его щека, но желанные губы мягко скользнули вниз, задержавшись на его устах и лишь через секунду нехотя отстранившись от них. Мужчина застыл с приоткрытыми устами и улыбнулся, пропуская через себя невинность этого мгновения, в котором смешались нежность и внезапная естественная близость. Но стоит ли упоминать, что в итоге этот поцелуй отпечатался на его губах и во второй раз, уже гораздо заметнее, оставив там вязкую слюну? — Сравниваешь тоже. — прикрыв глаза, Бакуго фыркнул, облизывая свои влажные губы и с усилием останавливая себя от желания прислониться к покрасневшим губам ещё раз, — Тебя я сразу рассматривал, как свою потенциальную пару. Потому и отношение было соответствующее. Это другое. Губам, которые дрогнули под его пристальным наблюдением и искривились в усмешке, как если бы эти слова защекотали его изнутри. Помнится, тогда, в начале — это мужское внимание и желание «впечатлить» его раздражало. Он извивался под ним, уворачивался от цепких слов, как от стрел, и всегда замирал, будучи застигнутым врасплох, когда какая-то из них пробивала его броню кремневым наконечником. Он оправдывал свои желания чем-то вроде «нужды и удобства», притрушивал всё это белибердой про то, что сможет отпустить его в любой момент, но вслушивался в каждое мужское слово, даже если то собой забивало шум океанического прибоя. Расчёт, который казался ему на тот момент самым верным и точным — дал осечку уже в первом примере. Во втором и третьем, и в итоге стал сплошной переменной с неизвестным результатом. А он, как одинокий учёный, стоял пред огромной доской, пытаясь понять, где допустил ошибку. И тогда его встревоженные бегающие глаза накрыли рукой, взяв в руки ладонь с мелом и дописав что-то в конце. Дописав правильный ответ. — …В любом случае, буду ждать тебя дома. — Изуку щёлкнул мужчину по носу и улыбнулся, — Много не пей. — не помня, когда вообще в своей жизни так часто и много улыбался. Улыбался, провожая кого-то утром. Кого-то, кто совершенно не хотел уходить.