Мираж моих воспоминаний

Пылью оседало время, от которого он уже устал, ведь казалось, что эти пять лет тянутся бесконечно долго. Для него. Для тех, кто был здесь, рядом с ним. И пусть за решёткой, как оказалось, тоже течёт вполне себе разнообразная жизнь, скованная лишь отрезками сводок, что написаны в уголовном и административном кодексах — всё же она была скучна для него. И приелось очень быстро даже всё преступное разнообразие. И в итоге коротанием его долгих дней стало чтение книг, хотя читать литературу он вовсе не любил, просто здесь — она единственное, что осталось от цивилизованного мира. — Что ты читаешь? — спросил его скучающий мужчина, сидя на изношенном кресле в этом помещении, что больше напоминает подсобку, — Александр Дюма? Где ты только берёшь эти книги. И главное зачем? Изуку скосил взгляд на этого нахмуренного парня, что категорично кривился на отрезок букв и слов в его руках, читаемый им уже третий раз. Усмехнувшись, Мидория решил ничего не отвечать, поднимая голову вверх, прямо к узкой расщелине, которая шептала ему, что ещё день. В общее помещение, где были и остальные, схваченные законом, проникало освещение лишь через один источник света — окно, через которое эти же солнечные лучи на стене напротив выглядели словно комичный орнамент зебры. «Совсем уже от скуки с ума схожу.» — брызнул брюнет про себя, вчитываясь в слова дальше. Скоро его любимый момент. — Не трогай его, Сумато. — раскладывая по спичечным коробкам белый порошок, шатен красноречиво покосился на унывающего друга, который лишь фыркнул, — Каждый коротает время как хочет. Тем более наш Третий уже почти отмотал срок и в последний раз хочет насладиться своей любимой историей. — слащаво пролепетав с лёгкой иронией, Роберт постучал пальцем по крупному плечу, — Не порть малину. — Нашёл, чем заниматься, когда вот-вот свобода на носу. — закатил серые глаза Буке, большим пальцем потирая лаковую поверхность затёртой биты. — А что ты предлагаешь, драки ему устраивать? — парировал Роберт, сверкнув очами феникса и засыпая новую партию, — В отличие от тебя, он — пацифист. Ухо зарябило на такое объяснение его собственного нежелания рваться туда, где путь ему может стать последним. Он же не дурак идти в места, где, пару раз приложив его о стену, на веки вечные кто-то может поставить надгробие над его головой с именитым: «Здесь похоронен мистер Мидория». Изуку облизал нижнюю иссохшую губу, перелистывая страницу и безмятежно читая дальше, внутри распробовав со всем пристрастием это странное «мистер Мидория». Давненько он не слышал, чтобы его так называли. Давненько он сам кого-то так называл. А ведь когда-то это была его рабочая рутина. Лебезения и раболепие перед вышестоящими, борьба за рынок, инвестиции… Красота и только, верно, заключённый Третий? Как ему ещё глаза кислотой самоиронии не выело за столько лет? Уму непостижимо. Через дверь, что находилась возле окна внизу, сквозило холодным ветром и тянуло по ногам, но сидящие почти у входа мужчины никак не реагировали на эту прохладу, лишь изредка бросая недовольные взоры на злосчастную дверь. Её менять никто не планировал, а жалобы заключённых по-хорошему игнорировались, а то и вовсе пресекались, мол, это вам не пятизвёздочный отель, уроды, наслаждайтесь тем, что есть. И оспорить это никто даже не пытался. Так любое такое неудобство пропускалось мимо глаз. — Он-то пацифист? Ты что, нанюхался? — вкрадчиво спросил бета, искоса глядя на то, как Майер усмехнулся, — Не буду я разговаривать с тобой, придурок. — Уже говоришь. — хмыкнул шатен, кладя очередной коробок с наркотиком кухонной солью на гору таких же, считая их, — Ладно, успокойся. Забыли. А то я со счёта собьюсь. — Вы можете потише? Насколько вы помните, я читаю. — раздражённо напомнил о себе Мидория, выдохнув и обречённым взглядом проводя по лицам своих друзей, которые и вправду затихли. Укрытый лёгким покрывалом, что было выбито из общего добра для заключённых самим парнем, брюнет, сидящий в кресле, как и все остальные, недовольно смотрел в потрёпанную книгу, понимая, что он-то страницу прочитал, но так заслушался спором, что ничего не помнит из прочитанного. Обычно так происходило часто, когда в споре мелькало его имя. Не обращать на такое внимания просто не получалось. И, разочарованно взвыв про себя, он озлобленно зыркнул на двух рядом сидящих идиотов, из-за которых вскоре дискуссия повторила свой оборот. — Но вообще… Тюрьма реально не лучшее место для посвящения себя литературе. Для этого есть свобода. — выразил свою точку зрения мужчина, поправив стального цвета волосы и зачесав их рукой назад. — А если ты сидишь на пожизненном? Ждать, чтобы почитать книжечку после своей скоропостижной кончины? — ухмыльнулся Роберт, встав с места и завязывая тройной пакет с веществом, чтобы позже распихать его по определённым местам, разглагольствуя о том, как же хорошо, что он смог подкупить цириков, дабы проносить эту «прелесть» в зону и продавать её за приятные плюшки. — Перед смертью чтение — последнее, о чём бы я думал. — раздражённо промолвил бета, наблюдая, как Майер прячет остатки наркотиков в привычном месте под половицами. Тайник находился прямо под часами, справа от которых — скудное на свет окно, а слева — заваленный коробками хлам, из которого изредка вываливалось нечто интересное само по себе. Никто не хотел проверять лично, что таилось в этих картонных коробках. В них было до омерзения много паутины и самих пауков. Именно поэтому недалеко от неё Майер и прятал свои пожитки едва ли не на самом виду. Но, как известно, хочешь спрятать, то сделай это на самом видном месте, верно? Мидория всегда ухмылялся такой предприимчивости, которая, очевидно, была взята из его советов и собственного опыта мужчины. Всё-таки никто сразу не становится наркодилером. Мидория метнул взгляд на усталое и замученное лицо, чем-то напомнившее ему его отражение в зеркале, а после обратив внимание и на кучку бет, которые начали переговариваться между собой. Будет ли сегодня ещё одна драка? Вопрос открытый. — В таком случае, что бы ты делал перед смертью? — наконец подал заинтересованный голос Изуку и, не отрывая взгляд от фыркнувшего мужчины, перелистнул страницу. — Я отомстил бы тем, кто убил мою сестру, отключив её от аппарата. — острым, словно лезвие, языком отрезал Сумато, на лице которого дёрнулись желваки. — А я ничего не делал бы. Жизнь уже прожита. — потянулся Роберт, разминая своё тело и садясь обратно в грязное кресло, которое, как и он сам, насквозь пропиталось сыростью и пылью, — Единственное… Купил бы себе много красивых вещей и еды, чтобы перед последней минутой хорошенько поесть и почувствовать себя магнатом. — рассмеявшись, шатен тоже заметил нарастающий конфликт, пока сидя на месте, но явно намекая Сумато взглядом, что эти конфликты — под его ответственностью. Седовласый парень отмахнулся, буркая, что он уже устал от их вечно неподелённого обеда и драм на эту тему, ибо жрут они все — незаслуженно много. И, взглянув на недавно сломавшиеся стрелки на часах, что теперь стояли на месте, показывая из часу в час ровно три часа дня — уныло прищёлкнул языком, поднимая биту в руки и вновь зыркая на уже разбушевавшихся нарушителей порядка. Омега тоже глянул на часы. Их надо было бы поменять, но никому не было интересно знать, который сейчас час, да и незачем, ведь, когда это понадобится, обо всём сообщит динамик над их головами. Просто наблюдение за секундной стрелкой успокаивало его, а теперь она всегда была внизу. — «На первой ступени эшафота смерть срывает маску, которую человек носил всю жизнь, и тогда показывается его истинное лицо.» — прочитал Мидория, с неким наслаждением и гордостью смотря на пожелтевшую страницу, и хмыкнул ей, словно читает до омерзения тривиальное письмецо о признании в любви, — А вы говорили, что книги — пустая трата времени. В них все мы. — улыбка стёрлась, когда послышался глухой удар со стороны потасовки, и он, незаметно вздрогнув, посмотрел налево. Кого-то приложили о стену, но Буке всё ещё сидел рядом с ними, пусть уже и натирал биту собственным рукавом. Кажется, ему нужна была на этот раз веская причина, чтобы встать да вдарить всем по головам, дабы больше таких ссор не возникало и они могли спокойно провести свой отдых в сравнительной тишине. Сейчас даже ход часов им не помешал бы, ведь Сумато они как раз таки ой-как раздражали. Он говорил, что чем-то этот счёт напоминает ему пиканье аппарата жизнеобеспечения. Изуку сходств не нашёл, но спорить не стал. — Ты так и не сказал. — обратил на себя внимание Буке, глядя на брюнета в упор. — Ты о чём? Отложив книгу, Мидория выдохнул, поправляя отчасти абсолютно бесполезный плед и кивая аккуратно обращённым к нему взглядам омег, которые сразу улыбнулись, ну, а как иначе, если он идёт раздавать им общий нажитый труд? Не зря они работали столько времени, не правда ли? А потому волнистые волосы с лёгким отливом изумрудного были поспешно завязаны в хвост, и он уже собирался уходить, как его огорошили, вставая вслед за ним с кресла. — Мне интересно, что же такой, как ты, сделает перед своей смертью? — забрасывая биту на плечо, спросил обладатель лунного оттенка волос, томным интересом смотря в изумруды напротив. А Мидория, отводя взгляд, шумно выдохнул, оборачиваясь на всё ждущих его персон, махая им, чтобы они шли первыми. — Не знаю, может быть, наконец-то отдохну. — пожал он плечами и в ожидании чего-то ухмыльнулся, глядя в ответ в серые глаза, — А до той поры мне рано отдыхать. Меня ведь ждут. Только вот кто ждёт — он не уточнил. Омеги ли, ушедшие первыми, но смиренно лебезящие перед ним, счастливо махая невидимыми хвостиками, или кто-то ещё, кого ни Боб, ни Буке знать не знают? Второй не заострил на этом внимания, направляясь на разборки с перевешенной битой и уже в начале начиная орать на нарушителей его бренного спокойствия, а Первый смотрел в потолок, считая, сколько же в этот раз он срубит чистой выручки. — Главное бы в минус не уйти. А то дорого обходится покупать закрытые глаза и уши этих блюстителей закона. Ха… — мужчина сбито рассмеялся, ведь ему-то давно разонравилось этим заниматься. Но это то единственное, в чём он был невероятно хорош. С юности.

***

Как сейчас помню, на улице стоял июнь. Жаркая погода, кажется, отобразилась на моей общей температуре тела, ведь я неожиданно для себя чувствовал волнение и радость. В тот день мне пришло первое письмо от человека, за которого я должен был выйти замуж. Первое за тогдашних два года заключения. Я никогда не воспринимал этого человека как мужа, хотя он и не успел стать таковым. Но я ждал от него вестей, ведь на нём теперь моя компания, которую я, будучи «бесполезным отродьем», открыл сам и довёл её до неплохих результатов к своим двадцати годам. В те забытые под пылью времени года я не видел ничего, кроме документации, договоров и запаха шариковой ручки, что оставляла извечный след на моих руках. И добавляла мозоли. В моих глазах работа, которая могла поднять меня на вершину и помочь стать равным — была большей прерогативой, нежели свадьба, дети и остальные прелести супружеской жизни. Однако, несмотря на это — я всё же согласился на авантюру, что предложил мне в своё время мой отец. Хотя, будем честны, у меня не было права выбора как такового. Выйти замуж, что в нашем мире совершенно нормально и обыденно, но всё же не для меня. Я же, наивный дурак, и моргнуть не успел, как моё счастье вместе с делом всей моей жизни вырвали у меня из рук, оставляя в них лишь жалкий клочок бумаги. На котором, с обращением по имени, что читалось, как нежное послание возлюбленному, словно ножом прописали предложение расторгнуть помолвку и на сдачу «позаботиться о моей компании, пока я отсиживаю срок». Я прочитал это жестокое послание несколько раз, пока голова с торможением осознавала прочитанное, и даже не заметил, как сжал бедную бумагу до грубых изломов. Вопреки моему желанию разорвать лист об официальной передачи всех полномочий — я его сохранил, уткнувшись пустым взглядом в железную столешницу стола. Меня будто окатили целым градом холодной воды, заставляя окунуться в неё полностью и забывая дать с собой баллон с кислородом. — Время окончено. Не стойте здесь за просто так. Не тяните время, молодой человек. — сказала мне коренастая женщина лет пятидесяти, сверкнув серыми глазами, на которые были надеты квадратные очки, — Письмо сохранять будете? — Да. Спасибо. — лишь ответил я, в благодарном поклоне кивнув, и вышел из небольшой комнатушки, у которой вместо окон стояли железные горизонтальные прутья, и поджал губы в понятной лишь мне тогда досаде. Досаде, что меня бросили вот так. Словно я даже не заслужил того, чтобы лично приехать и объяснить мне всё в лицо. Хотя смог бы адресат сделать такое? Вероятно, не смог.

***

— Мидория Изуку, я прошу на выход. — уведомил зашедший в общую омежью часть надсмотрщик, равнодушно смотря в такой же равнодушный взгляд. — Хорошо. — спокойно ответил брюнет, вставая с кресла и в последний раз кивая друзьям, что с неким унынием смотрели ему вслед. Коридор показался Изуку незнакомым местом, в котором теперь каждый шаг чувствовался, как порыв крыльев за спиной, что вот-вот расправятся. А ранее белёсые тусклые стены казались чистыми и будто светлыми, вдоль которых раскрывались все двери, ранее закрытые. У последней двери его, казалось, уже ждали те, кому всё ещё осталось здесь какое-то время. А второму из них — ещё несколько лет. — Господин полицейский, позвольте попрощаться, — вкрадчиво попросил Сумато, — Наедине. — с лёгким нажимом. — Быстро. — закатил глаза смотритель, отходя в сторону и медленно закуривая сигарету. Трое мужчин остались в мнимой тишине, смотря друг на друга с нескрываемой, но кроткой радостью, лишь мягко улыбаясь. Они, знакомые всего пять лет и того меньше, словно провожали давнего друга, стуча ему по спине, похлопывая плечи и теребя макушку, что Изуку сразу же остановил, как акт издевательства над своей личностью. — Не верится даже. Но я после тебя следующий. — с яркой улыбкой пролепетал альфа, засунув руки в карманы. — Аналогично. — хмыкнул брюнет, смотря на то, как нервозно и даже тоскливо отвёл взгляд Сумато, смотря в пустоту всё той же белой стены. — Ты чего, Сумато? Где твой гневный настрой по отношению ко всему? — также заметив эту перемену в лице, с напускным весельем спросил Роберт. Ему ничего не ответили, лишь демонстративно фыркнув на эту, по мнение Буке, неуместную фразу, в которой, несмотря на развесёлый тон, звучали ноты тревоги и горести от скорого расставания. Однако Роберт был не из тех, кто так просто показывает свою обеспокоенность. Там, где он вырос — подобное не поощряли. Парни стояли в углу узкого коридора, прямо возле железной двери, что являла собой широкие и плотные прутья и железную огранку по бокам. По ту её сторону будто светил ангельский свет, пронизываясь сквозь расщелины и попадая на теневую сторону, в которой стояла троица. — Встретимся ещё. Вспомнишь мои слова. — рассмеялся Майер, дружески хлопнув по плечу хмыкнувшего бету. — Было бы неплохо. — одновременно сказали Мидория и Сумато, после чего тихо посмеялись, не заметив, как смех превращается в безжизненный саркастичный хохот. — Ступай уже. Хозяин, мы закончили. — крикнул вертящему между пальцев сигарету мужчине шатен, с некой неприсущей ему меланхоличностью посмотрев в лесные омуты, — Ты это. Дождись хотя бы меня, что ли. Не умри там. — Постараюсь. — честно ответил брюнет. Сверкнув янтарными глазами, Майер потянул Сумато за лёгкую ткань на плече, после чего Буке последовал за ним, обыденно перевесив биту на плечо. И Изуку долго провожал их взглядом, чувствуя, что сердце начинает биться тише, когда силуэты, наконец, скрываются от него за углом. Кто знает, сколько усилий им потребовалось, чтобы суметь вот так проводить его, хотя они могли просто попрощаться заранее, позволяя его незаметной поступи молча исчезнуть с пола тюрьмы, словно его тут никогда и не было. Но они его проводили. В последний раз, распрощались с ним, между строк говоря, что, к сожалению, Брайна не пустили вместе с ними, мол, слишком много провожатых, а Изуку лишь попросил передать спасибо этому человеку за то, что он заботился о нём, пока он был здесь. Брюнет такого не забывает. Тецу же, вероятно, он встретит уже на свободе — в ностальгии пожмёт ему руку и, кто знает, может, наймёт его в качестве кого-нибудь. Повернувшись к стальной двери, Мидория дождался, пока её откроют, а после глубоко вдохнул свежий воздух, прежде чем войти наружу. Мгновенно солнце озарило его бледное лицо — дневное око словно приветствовало его маленькую душонку снова на воле и отразилось в болотных глазах так ярко, что те будто заблестели изумрудами при взгляде на чистое небо, до которого с десяток шагов. «Подумать только. Нас от свободы отделяют несколько таких ничтожных дверей.» — перед ним раскрылась светлая комната с окошком в стене, где уже лежали его вещи. Взяв телефон, он сделал первый звонок за последние пять лет. Он так давно не слышал этот женский голос по ту сторону трубки. Кажется, она плакала. И Мидория плакал вместе с ней, пусть не позволял слезам скатиться по щекам, прося забрать его и тихим голосом, слегка дрожащим от нахлынувших внезапно чувств, он проговорил: — Я снова дома, Очако. — Добро пожаловать домой. — ответили ему сбито, рыдая в трубку и трясущимися словами объясняя, что она скоро будет. А он лишь улыбнулся, после чего сжал зубы и согласился ждать, сбрасывая звонок. «Может, стоило набрать Шинсо?» — выходя с территории тюрьмы за забор, он вскинул глаза к небу, прикрывая их и слушая шум тёплой весны. — Хотя пусть для него это будет сюрпризом.