Сага о Зеленом короле

6 месяцев назад Деймон и Рейнира вернулись на Драконий Камень также быстро, как и покинули его. Короткое путешествие выдалось на редкость тяжелым в моральном плане и события, в гуще которых оказалась венценосная пара, все еще не покидали их мыслей. В Великом Чертоге их уже ждали. Харвин, чью окончательную судьбу принцесса должна была решить после возвращения, все это время не находил себе места. Он отчаянно хотел быть рядом с любимой женщиной и с сыновьями, защищать их права мечом и словом, однако понимал, что своим присутствием лишь усугубит их шаткое положение. Рейнира и без того сильно рисковала, дозволив ему остаться в замке. Смешно, но десять лет, которые он провел вдали от них и родного дома ощущались не так тяжело, как эти несколько дней, прожитые в утомительном ожидании. Рейнира зашла в зал первой, на ходу развязывая тесемки верхней одежды. Тяжелый, намокший плащ сполз с ее плеч, оставляя принцессу в одном тонком, нарядном платье. Следом за ней появился Деймон, чье лицо также не выражало каких — либо приятных эмоций. — Моя принцесса! — Харвин грузно подорвался с места, протягивая ей руку, в которую Рейнира не думая вложила свою. — Надеюсь вы прибыли с хорошими новостями. — Отец защитил меня, — выдохнула Рейнира со слабой улыбкой, которая не ушла от внимания Деймона, также, как и их скрепленные руки. — Он в очередной раз подтвердил законность рождения моих детей. Недруги остались не у дел. — Как же гордец Веймонд отступил от своих слов? — поинтересовался Харвин, припоминая взбалмошного Велариона. — Сложно цепляться за слова, когда нет языка, — самодовольно усмехнулся Деймон, демонстративно уводя Рейниру в сторону. — Король вырвал ему язык? Возможно ли? Представителю валирийского дома? — с неверием переспросил Харвин. — Я отрубил ему голову, — равнодушно пожал плечами принц. — Его речь была утомительна и на редкость примитивна. — Вы убили своего военного товарища, — заключил Костолом с ноткой пренебрежения, но никак не удивления. — Это не делает вам чести. — Из твоих поганых уст я не желаю что — либо слушать о чести, Стронг, — ядовито процедил Деймон, чувствуя, как обычными словами Харвин наступил на его больную мозоль. Убийство Веймонда и без того лежало на его совести мертвым грузом, но об этом не стоило знать никому вокруг. У Деймона Таргариена булыжник вместо сердца и сквозная дыра вместо души. Сожаление он заменяет равнодушием, а жалость вполне успешно вытесняется чувством собственного достоинства. — Не моя вина, что он к своим зрелым годам не уяснил, что можно говорить, а что нельзя. — Слабое утешение, — усмехнулся Стронг, прекрасно понимая, что творится в душе мятежного принца. — Однако, так или иначе, но вопрос закрыт? Больше вам ничего не угрожает, моя принцесса? Рейнира с тяжелым вздохом оглядела обоих мужчин. Стоит ли ей доверить свои опасения им, а если не им, то кому? Кто может быть ей ближе, чем Деймон, защитивший ее честь и достоинство? Кто может быть ей ближе, чем Харвин, оберегавший ее покой на протяжении долгих десяти лет жизни в столь ненавистном Красном замке? В этих мужчинах ее спасение и она должна им верить. По — крайней мере, должна хотя бы постараться. — Мне угрожает Алисента Хайтауэр и ее сын Эйгон, — принцесса все же позволила себе высказать вслух то, что занимало ее мысли на протяжении прошлой ночи и этого дня. Деймон, на удивление, промолчал. Обычно упоминание Алисенты как сильного соперника вызывало в нем смех и едкие реплики, но теперь он выглядел крайне мрачным и весьма согласным со словами супруги. Напрасно он пренебрегал племянниками и зря хаял зеленый цвет, который из маленькой точки расползся до размеров бушующего моря. И пока, как бы это не звучало печально, они находились в крошечной лодчонке посреди этой стихии. — Вы хотели сказать Отто Хайтауэр? — осторожно переспросил Стронг. — Алисента. Она изменилась. Я смотрела на нее весь вечер и не находила ни одной знакомой черты, ни одного привычного жеста. Эта Алисента отдаст любой приказ и пойдет на что угодно, лишь бы не дать мне поднять голову, — с горечью заключила Рейнира. — Раньше она не была заодно со своим отцом, многие его решения претили ее натуре, она старалась жить по своим нормам морали и чести. Теперь же… Теперь его яд проник ей в голову, отравил сердце и взрастил опасные мечты, за которые я с чистой совестью могу ее казнить. И я это сделаю, если она осмелится пойти против меня. — Если? — усмехнулся Деймон, перед глазами которого так ясно возник образ рыжеволосой леди Хайтауэр. — Разве она не дала понять тебе, что не преклонит колено? — Она была осторожна в своих словах, — соврала Рейнира, скорее не желая верить своим же ушам, который так отчетливо слышали ее слова. — Зато она не была осторожной в своих взглядах, — справедливо отметил Деймон. — Красный замок умеет воспитывать коварных мерзавок и отращивать им зубы. — Вы упомянули принца Эйгона, — вклинился Харвин, который не был согласен с супругами касаемо королевы. — Я запомнил его крайне ленивым юношей, не сильно утруждавшим себя чем — либо, кроме полетов на драконе и совращения юных девиц. — Ленивый юноша с дьявольскими амбициями, — поправила его Рейнира. — Я совершила большую ошибку. Я недооценила его. — Оценивать было особо нечего, — вздохнул Деймон. — Да и сейчас ты делаешь ошибку. Ты переоцениваешь его. Деймон солгал. Снова. И Рейнира это прекрасно понимала. Они переглянулись, но тут же отвели глаза, не желая показывать друг другу своих опасений. В памяти принцессы тут же возник ужин, на котором было снято много масок. Ужин, который должен был стать связующим, должен был достучаться до сердец обеих ветвей правящего дома, однако в итоге привел к еще большему раздору. Против своей воли Рейнира еще вспомнила и жар тела своего единокровного братца, тепло его белоснежных, красивых рук, его чувственные, алые губы и глаза, в которых сосредоточилась вся похоть и жажда этого мира. Он странно напомнил ей Деймона из ее детства, молодого и статного, горящего огнем стремлений и великих побед. И разве могла быть такая ангельская внешность столь обманчивой? Да и обманывал ли ее Эйгон, открыто говоря о своих планах? Быть может дело было в ее слепости и желании не видеть меж строк, не слышать вражеского шепота? Как бы то ни было, Рейнира не осмелилась поделиться их разговором с Деймоном, хоть и понимала, что обязательно об этом пожалеет. Слова Алисенты были недвусмысленны, а уверенность, с которой говорил ее брат, не оставляла простора сомнениям. И все же она верила. Надеялась. Мечтала. О том, чтобы подруга детства не решилась воплотить в жизнь свои амбиции, о том, чтобы ее брат так и оставался бессмысленным и никому не нужным, чтобы его голову не туманило ничего, кроме вина. — Твои опасения беспочвенны, любовь моя, — Деймон, заметив тень тревоги на ее лице, поспешил ее развеять. — Я задумался, если бы старшим сыном Алисенты был бы щенок Эймонд, в его амбиции и стремления я еще мог бы поверить. Но Эйгон? Не уверен, что он сможет отбиться хотя бы от стайки уличных воров, не говоря уже о том, чтобы возглавить армию, провозгласить себя королем и лишить тебя трона. Рейнира усмехнулась. Да, пусть Эйгон не мог считаться крайне искусным воином, но кто сказал, что это единственный ключ к власти? Она вновь посмотрела на своих мужчин, отмечая то, что каждый из них был и является лучшим воином своего времени, однако куда их привел сей, без сомнений, полезный дар? — Я устала, — Рейнира беспомощно прикрыла лицо руками. — Поговорим об этом позже. — Моя принцесса, что вы решили насчет меня? — Харвин, понимая, что она сейчас уйдет, перешел к действиям. — Деймон, оставь нас, — Рейнира посмотрела на мужа, на чьем лице отобразилось неприятное удивление. — С удовольствием, — принц выдавил из себя гаденькую улыбку, которая с трудом, но скрыла его истинное настроение. Раньше Рейнира не вела разговоры втайне от него и никогда не пренебрегала его мнением, однако теперь… Порочный принц вышел из зала и громко хлопнул за собой дверью, ощущая на своем лице невидимую, но довольно болезненную пощечину. Как долго остатки его чувств к Рейнире будут спасать ее от него? И как быстро ему надоест себя сдерживать? — Деймон! — позади него раздался голос Люцериса. Порочный принц резко обернулся, возвращая лицу привычное, равнодушное выражение. — Что тебе? — грубее, чем бы ему хотелось, спросил мужчина. — Я хотел поблагодарить тебя, — Люцерис шагнул вперед, смело глядя ему в глаза. — Ты защитил нас. — Защитил, — хмыкнул Деймон, чувствуя, как новая волна гнева всколыхнулась в его злом сердце. — И я рад, что ты благодарен. В отличие от твоей матери. — Что это значит? — Джекейрис нехотя, но подслушал их разговор. Выйдя из тени, он предстал перед принцем и братом с крайне удивленным лицом. — Она не сказала вам? — на принца снизошло озарение, не прибавившее ему хорошего настроения. — Очередная ошибка. — Не сказала о чем? — уточнил Люцерис. — Проходите, — Деймон милостиво указал рукой на двери, за которыми находилась Рейнира и Харвин. — А потом, если у вас будут вопросы, я с радостью на них отвечу. Сказав это, Порочный Принц быстро скрылся в темноте коридоров, оставляя принцев наедине. Джейс не стал долго раздумывать. Без предупреждений, он толкнул дверь и вошел внутрь, а следом за ним в зале появился Люцерис. Им обоим не составило большого умственного труда, чтобы понять кто стоял перед их матерью. — Сир Харвин? — удивленно шепнул Люцерис, отказываясь верить своим глазам. — Седьмое пекло! — вторил ему Джекейрис, решительным шагом направляясь вперед. Рейнира, заметив сыновей, тяжело вздохнула. Кажется, этой ночью ее мечтам о сне и отдыхе не суждено было сбыться. Принцы, тем временем, сравнялись с ними. И если на лице Люцериса читалось неприкрытое смятенье, то Джейс выглядел недовольным и даже злым. Это крайне не понравилось Рейнире, однако отступать уже было некуда. — Джейс, это… — принцесса замялась, стараясь подобрать слова, — это… — Это сир Харвин Стронг, мой отец, — Джекейрис бесцеремонно прервал мать. — Нам говорили, что ты умер, — добавил он, переводя гневный взгляд на мужчину, — сгорел в огне и исчез. — Ты хотел, чтобы это было правдой? — спросил Харвин, явно не ожидавший такого резкости от сына, который ему запомнился добрым и немногословным мальчиком. — Я хотел бы, чтобы твое имя перестало нас преследовать, — выпалил Джекейрис, запуская пятерню в свои густые, черные волосы. — Я хотел бы, чтобы нас перестали судить за ваш грех, — он обвел мать и отца злобным взглядом и почти подбежал к двери, опасаясь, что его дальнейшее пребывание в этих стенах станет причиной ужасных слов, что рвались из его горла. — Джекейрис! — громогласный голос матери настиг его у порога, заставив остановиться и сжать руки в кулаки. — Как ты смеешь так разговаривать со мной? Немедленно извинись! — Я не стану извиняться за правду, которая лежит бременем на наших плечах, — медленно, по слогам произнес наследник Рейниры. — Как ты могла вновь наступить на те же грабли, матушка? Как ты дозволила сиру Харвину занять место подле тебя? — Оставь нас, — попросила принцесса, обращаясь к Стронгу. — Рейнира, я хотел бы присутствовать, — возразил Харвин. — Я стал причиной вашей ссоры, не выставляй меня за дверь. — Я жду, — Рейнира осталась непреклонной, не сводя напряженного взгляда с Джекейриса, который смотрел куда угодно, но только не на нее. Харвину ничего не оставалось, кроме как подчиниться. С тяжелым вздохом мужчина грузно пошел к двери. Дождавшись, пока его шаги станут тише, Рейнира встала со своего места, подошла к сыновьям ближе и заговорила: — Мне нужны верные люди. Вы ведь понимаете в каком я положении? Вы ведь знаете, что мне не получить свой трон легко и просто? — Да, мама, я знаю, — горячо кивнул Джейс, делая шаг ей навстречу. — Но кто в этом виноват? Кто? Я? Люк? Деймон? Ты сама избрала этот путь, ты знала, чем могут закончиться столь тесные общения с мужчиной, который не приходился тебе мужем! А теперь ты требуешь от меня понимания? Почему ты не хочешь понять меня? — Я не узнаю тебя, Джейс, — изумилась Рейнира, явно не ожидавшая такого проявления эмоций. — Что на тебя нашло? Зачем ты ранишь меня такими словами? — Это не просто слова, а правда, за которую расплачиваешься не только ты одна, — подал голос Люцерис, которому больно было видеть мать в таком растерянном состоянии. Однако отрицать факты он не мог, как бы ему ни хотелось. — Харвин важен для меня, — не так жестче, как ей хотелось бы, ответила Рейнира, по очереди глядя на принцев. — Всегда был важен. Если бы не он, я бы не выстояла в собственном замке. Алисента Хайтауэр сделала бы все, чтобы выжить нас гораздо раньше, чем это случилось. — Алисента Хайтауэр делала то, чего от нее требовали, — возразил Джекейрис. — Кстати, она не обязана была нас любить и по — моему была весьма честна в своих чувствах. А еще, она была вежлива и открытую вражду с нами не вела. Да и ты, мама, не была простой женщиной, от которой можно было слишком легко избавиться, тем более под такой защитой короля. Не преувеличивай значимость сира Харвина. Он грел твою постель и лишь за это ты можешь быть ему благодарна. Услышав это, Люцерис коснулся рукой его плеча. Во взгляде его глаз читалась просьба, мольба не продолжать дальше. Завтра этот гнев уляжется, но боль от неосторожных слов еще долго будет преследовать их. К чему это? Зачем? — Замолчи, Джекейрис, — предупредительным тоном осадила его Рейнира. — Ты сказал достаточно. — Всю свою жизнь я следую твоему завету, — старший принц, расстроенный известными событиями, не желал уступать. — Молчать и делать вид, что происходящее меня не касается. Прости, мама, но я устал. Я не глупец, которым ты так хочешь меня видеть. — Я никогда не считала тебя глупцом, — усмехнулась Рейнира. — Тогда перестань отстаивать передо мной значимость Харвина Стронга. Ты любишь его или скучаешь по временам, когда вы были вместе? — в голосе Джекейриса слышались отчетливые насмешливые нотки. — Довольно, Джейс, пойдем, мама устала, — Люцерис потянул брата за собой, однако тот грубо вырвал руку. — Иди, Люк, этот разговор тебя не касается, — злобно прошептал Джекейрис. — Позволь принцессе и ее наследнику поговорить. Люцерис вздрогнул от таких слов, чуждых натуре его старшего брата. Никогда Джейс не кичился своим положением и никогда не проводил между ними такой черты. Да и сейчас, как был уверен Люк, в нем говорила обида и гнев. Не став спорить и получив от матери молчаливое разрешение, средний принц бесшумно покинул залу, оставляя их наедине. — Ты не ответила, — напомнил Джейс, когда за Люком закрылась дверь. — Что ты хочешь услышать? — тяжело вздохнула Рейнира. — Лишь правду. — Это тебя не касается. — Я видел, как ты плакала, когда до нас дошла весть о его гибели. Ты носила по нему траур, пусть он и не был виден чужим глазам. Мне интересно, Лейнора ты также жалела? Или он не был достоин хотя бы капли скорби в твоем сердце, матушка? — Я любила Лейнора. Он был важен для меня. — Просто важен? Лейнор сделал для тебя гораздо больше, чем кто — либо из твоих мужчин. Он принял нас и искренне любил. Он отдал бы за нас все, он бы защитил каждого из нас. Он ни словом, ни действием не перечил тебе. — Зачем ты вмешиваешь в этот разговор Лейнора? — Я скучаю по нему, — голос Джейса дрогнул. — Очень. Сейчас я отдал бы все, чтобы увидеть его на мгновение и попросить совета. Как у достойного человека, как у мужественного мужчины, как у отца, которым он для меня всегда был. — Не стоит тратить мечты на несбыточное, — Рейнира оборвала его мысль. — Я давно хотел спросить и боялся услышать ответ, — на лице юноши мелькнула какая — то странная мука, отчего сердце Рейниры неприятно кольнуло. — Ты приложила руку к его смерти? — Нет, — резко ответила принцесса. — Хочешь сказать, что это сделал Деймон? — принц неверяще вскинул голову. — А ты хочешь сказать, что не веришь мне? — с вызовом спросила Рейнира. — Я уже сказал все, что хотел, — принц кисло усмехнулся, в глубине души понимая, что Порочный принц не решился бы на это без одобрения матери. А уж каким оно было, словесным или молчаливым…он не желал знать. — Ты расстроен, мой мальчик, — как можно спокойнее сказала Рейнира, — ты просто расстроен. Ступай к себе, успокойся. Мы поговорим потом. — Поговорим о чем, мама? О том, что я бастард, чье существование ложится черным пятном на честь династии? О том, что я плод греха, которого никогда не примут на Железном троне? О том, что над нами всю жизнь будут смеяться и потешаться? О чем ты хочешь со мной поговорить? Мне и без того хватало унижений, что лились на мою голову как из бездонного ушата. Мне хватало шепотков за спиной, мне хватало осуждающих взглядов, мне хватало презрения. — Тебя не должны волновать слова недостойной челяди, Джейс! — со злостью воскликнула Рейнира. — Они ничто, их слова — ветер, их мнение — пепел. Мой отец закрепил за мной право наследования, а я, в свою очередь, назвала тебя своим преемником. Ты, Люк и Джоффри из дома Веларионов, вы признаны королем и лишь это имеет смысл. — Закрепил? — Джейс расхохотался. — Слова, как ты и говоришь, ничто. Как и показательная присяга, которая была тебе принесена много лет назад. Король не издал закона, король не защитил твое право рукописным документом и когда придет темный час, его воля будет растоптана ногами зеленых. И никто их не осудит за это. — Ты смеешь ставить под сомнение слово короля? — ужаснулась Рейнира. — Таргариены вторглись в Вестерос, завоевали его и объединили под своей единоличной властью. Однако это иллюзия. Глупость, на которую мы любим закрывать глаза, не в силах справиться со своей спесью и излишней гордостью. Король, что сидит на Железном Троне не может творить все, что ему заблагорассудится, иначе очень быстро он перестанет быть королем. Король, что носит корону, не может принимать решения без опоры на государственных мужей, конечно, если хочет править долго и с головой на плечах. Желания короля слабее традиций, — принц осекся, понимая, что сказал лишнее. — Договаривай, раз уж начал, — прошипела Рейнира. — Эйгон Завоеватель правил по андальским традициям, для которых статус наследника — мужчины стоит выше, чем статус наследницы, — заявил Джекейрис. Рейнира, от этих слов, побагровела. — Принц Деймон был и оставался законным наследником его величества до рождения Эйгона, если уж на то пошло. Твое право никогда не обладало силой, мама. Так пристало ли мне хотя бы заикаться о праве своем? Это смешно. — Это слова предателя и мятежника, сын, — ледяным тоном ответила Рейнира. — Как тебе будет угодно, мама. Однако, я не предавал и не предам тебя. Ни словом, ни действием. — Ты не предал меня словом? Ты не помнишь, что сказал мгновение назад? Ты назвал Эйгона законным наследником, а меня самозванкой! — вскипела Рейнира. — Я всего лишь пытаюсь защитить себя, — покачал головой Джекейрис. — Твоя кровь чиста, никто не усомнится в твоем происхождении. Теперь посмотри на меня? Черноволосый и светлокожий Веларион? Таргариен, который не может овладеть языком предков? Ошибка природы, которой удалось покорить дракона? Кто я? — Ты мой сын, — твердо ответила Рейнира. — Забудь обо всем остальном. — Хорошо. Однако Харвина Стронга не должно быть рядом с нами, — жестко заявил Джекейрис. — Ты унижаешь этим не только себя, но и Деймона, принцессу Рейнис и лорда Корлиса. Они годами терпят нашу ложь и этого довольно, мама. Не приближай наш конец, — принц быстро зашагал к выходу. — Джекейрис! — На ужине я повел себя недостойно. Эймонд спровоцировал меня, надавил на больное и я вышел из себя. Я показал, насколько эта тема для меня неприятна. Я доказал, что все слухи о нас правдивы. Больше я не совершу такой ошибки, больше я позволю никому и ничему расшатать спокойствие нашего мира. Я умру на твоем пути, мама, ты знаешь об этом, — принц обернулся в последний раз. — Я сделаю все и даже больше, чтобы возвести тебя на трон. Но если ты хочешь, чтобы после твоей смерти он перешел ко мне, прекрати это. Прекрати собственноручно затягивать узлы на наших шеях. Доброй ночи, — сказав это, Джекейрис вышел вон из покоев, оставив мать с ошеломляющим чувством растерянности. Той ночью у Рейниры начались преждевременные роды, промучавшие ее разум и тело до утра. Изнемогая от боли, принцесса произвела на свет крохотную, мертвую девочку, которую тут же нарекла Висеньей. Ее смерть легла тяжелым бременем на совесть принца Джекейриса. Он так и не смог простить себе этого.

***

За несколько дней до коронации Эйгона, второго своего имени Из горячего жерла Драконьей Горы поднимался густой, серый дым и рассеивался над Драконьим Камнем, создавая иллюзию, будто бы древняя твердыня Таргариенов парила в воздухе. На острове властвовала ночь, однако сквозь облака прорывался свет бледной луны, отражаясь в холодных водах Узкого моря и освящая каждую неровность, видневшуюся на неспокойной суше. Стражники, только недавно заступившие на ночную службу, держались стойко, пытаясь не поддаваться усыпляющей песне накатываемых волн, однако одинокая, женская фигура все же прошмыгнула мимо них, ведомая одной ей известной, неспокойной мыслью. — Идем, дорогая, идем, — она побежала по склонам, ведя за собой упитанную овечку, соблазнившуюся молодыми и хрустящими листьями, которые маячили перед ее носом, но никак не хотели оказаться у нее в зубах. Девушка двигалась как тень, плавно и бесшумно, быстро перебирая проворными ногами, пока не была остановлена пронзительным ревом дракона, притаившимся за склоном дымящейся горы. Овца, услышав привычный звук, не повела и ухом, наконец дорвавшись до угощения, а Крапива шумно вздохнула, пытаясь совладать с дрожью, так скоро заполнившей все ее щуплое тело. В ее грезах покорение дикого зверя казалось чем — то простым и понятным, однако оказавшись в шаге от своей глупой цели, девушка вдруг ощутила желание повернуть назад и больше никогда не приближаться к этой опасной затее. К счастью, или же к сожалению, ее «добыча» так не считала, ведь через мгновение перед Крапивой возникла громадная голова, на которой горели два ярких, желтых глаза. Овцекрад был взрослым драконом с диким, непредсказуемым нравом. Звери, имевшие всадников, обходили его стороной, да и драконоблюстители, по возможности, старались не соваться сюда, ограничиваясь осмотром ближних склонов вулкана. Больше всего от дракона страдали пастухи — зверь любил полакомиться бараниной и все чаще и чаще нападал на отары, выжигая пламенем больше животных, чем мог съесть за раз. Население терпело убытки, жалобы, которые подавались принцессе Рейнире, отклонялись, а без того скверный характер дракона, казалось, портился с каждым днем. Впрочем, принц Деймон считал его меньшим злом, очевидно намекая на более грозную особь, черным вихрем бороздившую небеса над Узким морем. О Каннибале Крапива не смела думать даже в самых смелых мечтах. Угольно — черный, с ярчайшими зелеными глазами — это летающее чудовище наводило на всех какую — то неведомую, необъяснимую тревогу и вряд ли кто — либо в твердом уме решился хотя бы приблизиться к нему. Серый призрак, который также не знал всадника, вообще сторонился людей и поселений, ведя скрытную и весьма осторожную жизнь. Так и получилось, что у Крапивы не было другого выбора, кроме как попытаться оседлать Овцекрада. Но, разве Ларис Стронг приказывал ей обрести дракона? *** Крапива ненавидела свое лицо, находя его уродливым. Ей не нравилась ее смуглая кожа, жесткие, курчавые волосы, маленькие глаза и капризный рот, который всегда кривился, когда она хотела улыбнуться. Единственным своим достоинством Крапива находила стройную, изящную фигуру, напоминавшую мраморное изваяние Девы. Быть может поэтому многие годы ее сторонились мужчины, пока она не познакомилась с Ларисом Стронгом? Впрочем, тогда он еще не успел стать самым опасным человеком Вестероса. Почему самым опасным? Потому что настоящую угрозу представляет не тот, в руках которого меч, а за спиной армия, а тот, кто ведает о секретах каждого, независимо от его статуса и положения. По воле богов и судьбы, Крапива на протяжении долгих лет была единственной и любимой любовницей королевского Паука. И правда, чем дольше она находилась подле него, тем больше видела сходств с этим прозвищем. Ларис был тщедушен на вид и совершенно безобиден, однако она прекрасно знала о темной силе, клубившейся внутри его подлого, нечистого сердца. Она видела тот дьявольский блеск в его светлых глазах и часто становилась немой слушательницей его невозможных, оттого и казавшихся великими, планов. Выросшая в ужасных условиях, лишенная какой — либо защиты, не говоря уже о поддержке, девушка служила своему господину искренне и порой самозабвенно. И эта собачья преданность, безусловно, трогала его косматую душу и дарила обманчивое чувство собственного превосходства. Более того, расслабившись и сам того не заметив, Ларис вырастил себе достойную замену. Хитрую, изворотливую, умную дрянь, умеющую мастерски менять личины и добиваться намеченных целей любым способом. Может быть поэтому он доверил ей лакомый кусочек в лице Рейниры Таргариен? Десять лет назад Крапива отплыла вслед за ней на Драконий Камень, чтобы быть глазами, ушами, а иногда и длинными руками своего колченогого покровителя. И она, нужно отметить, великолепно справлялась с поставленной задачей, развернув на острове свою собственную паутину шпионов и доносчиков. Однако, теперь, как говорят в народе, запахло жареным и Крапива лично должна была включиться в игру. Сделать это оказалось совсем несложно. Леди Рейна Таргариен славилась своим добродушием и вниманием к бедам немногочисленного населения острова, который теперь служил для них новым домом. Вежливую и обходительную дочь Порочного Принца часто можно было встретить на пристани, где она, переодетая в простые одежды, выкупала у торговцев их товары, разрешала споры, наказывала или же дарила милосердие мелким преступникам. Все это охотно поощрялось Рейнирой, ведь сама она никогда не любила утруждать свой разум подобными мелкими проблемами. Да и Рейну, если уж говорить честно, не сильно заботила жизнь их «поданных», а занималась она этим чтобы не умереть со скуки, будучи запертой в четырех стенах посреди Узкого моря. Лишенная радости быть драконьей всадницей, она старалась хоть как — то компенсировать свою горечь и надо сказать, ей это удавалось. Принц Люцерис, будучи юношей глубоко эмпатичным и мягкосердечным, часто составлял ей компанию. Ему не составляло труда потратить несколько часов на обход острова, к тому же взгляд Рейны, светящийся от искренней радости, приятно согревал его душу. Тем судьбоносным днем на Драконьем Камне лил холодный дождь и дул промозглый ветер. Пришвартованные корабли качали неспокойные воды Узкого моря, в воздухе витала привычная вонь вяленой и свежей рыбы, там и тут слышалась отборная ругань матросов, которых заставили разгружать корабли в столь отвратительную погоду. Люцерис и Рейна стояли в стороне, наблюдая за скучной картиной и о чем — то тихо переговариваясь. План Крапивы был до смешного прост и местами нелеп. Но, ведь дуракам везет? Она притаилась, выглядывая, пока откроют трюмы корабля с Эссоса, дождалась пока носильщики с охами и нытьем достанут из них ящики с ароматными плодами, называемыми апельсинами, а затем, позволив им сделать несколько шагов, бросилась им под ноги. Пользуясь секундным замешательством мужчин, Крапива ловко перевернулась и запустила руку внутрь. Апельсины были странными, какими — то мелкими и непривычными для нее, однако тем было и лучше. Загробастав приличную горсть, она не удержалась от ехидного смешка и побежала прочь. Однако, груз был ценен, этот фрукт особенно любила Рейнира, а потому жадность капитана не позволила ему дать пропасть хотя бы одному плоду. — Схватить воровку! — зычно закричал мужчина, страшно размахивая руками. В погоню пустились два не слишком ловких матроса и при желании Крапива ушла бы от них легко и просто, однако у нее была иная цель. Специально замедлив бег, она рванула в сторону Рейны и намеренно споткнулась, чтобы оказаться носом у ее сапог. — Что происходит? — Люцерис вскинул руку, останавливая подоспевших за ней людей капитана. — Она воровка, — пробасил один из них, отчаянно хватаясь за бок. — Ваша милость, прошу, не отдавайте меня им, — Крапива не теряла даром времени, успев подползти к Рейне ближе и намертво ухватиться за ее ноги. — Прошу, прошу вас! — Мы привезли ценный груз для принцессы Рейниры, он должен быть доставлен в целости и сохранности, — добавил второй мужчина. — Вставай, паршивка, обещаю, я даже не выпорю тебя! — Сколько она украла? Я возмещу твою утрату, — Рейна потянулась к кошелю, который висел у нее на поясе. — Ты не вмешивайся, — грубо осадил ее первый моряк. — Тоже мне заступница! Или хочешь получить с ней за компанию? — Перед тобой леди Рейна Таргариен, дочь принца Деймона, — Люцерис вышел вперед, закрывая собой невесту. — Я принц Люцерис, сын принцессы Рейниры, для которой вы и привезли столь приятные дары. Хотя дары ли, если ты трясешься над каждым фруктом, вероятно боясь потерять в весе, а значит и в золоте? — Мой принц, простите, — уверенность тут же оставила загорелое лицо мужчины. Он неуклюже склонил голову, ругаясь про себя последними словами. — Я не узнал вас. Его товарищ невежливо пихнул его в бок и тот также склонился перед Рейной. — Миледи, простите несчастному его дерзость! — Вы можете идти, — Люцерис махнул рукой, всем видом показывая, что не намерен препираться дальше. — Матушка порадуется вашим дарам, — последнее слово он особенно выделил, дав понять, что за их товар в Драконьем Камне не заплатят. — Помилуйте, принц! Как же так? — изумился один из них. — Эти плоды очень дорогие, чтобы привезти их сюда мы потратили много дней и сил! — Разве они могут быть дороже улыбки моей матери? — Люцерис склонил голову набок. — Разве золото важнее благосклонности будущей королевы? — Но… — Я передам принцессе ваши лучшие пожелания, — Люцерис демонстративно отвернулся. Говорить было больше не о чем. Несолоно хлебавши, незадачливые мужчины побрели назад. — Зачем ты так с ним? — тихо рассмеялась Рейна, смотря им в след. — Практикую уроки Деймона, — пожал плечами Люк. — Уроки наглости? — Именно. Встаньте, — Люцерис перевел взгляд на затихшую Крапиву и протянул ей руку. — Благодарю вас, — Крапива, даже с его помощью, не столь ловко поднялась с колен и взглянула «спасительнице» в лицо. — Спасибо, вы сохранили для меня еще один день, в котором я могу дышать, говорить, видеть этот мир. Да вознаградят вас Семеро! — Однако ты знала к кому бежать, — улыбнулся Люцерис, чувствуя в оборванке нечто злое. — Хитрый план, не так ли? — Да, милорд прав, — Крапива изобразила наигранное сожаление, опуская бесстыжие глаза. — Я видела леди Рейну здесь и раньше, как и вас впрочем. Хоть вы и стараетесь не выделяться, однако гордую осанку и благородство, которым от вас веет сложно скрыть. — Зато я не видела тебя прежде, — с сомнением проговорила Рейна, придирчиво оглядывая девушку. — Я бы запомнила тебя, уж слишком ты приметная. — Я давно не была здесь, миледи, — отвечала Крапива. — Долгое время я болела, не могла встать на ноги, лишенная ухода и должного лечения, — она украдкой коснулась волос, привлекая их внимание к лицу. Маневр удался, и Люк, и Рейна отметили про себя неестественную желтизну ее кожи. Еще бы! Крапива целую неделю пила гадкий травяной настой, чтобы хоть как — то сойти за больную. А еще она не ела, ограничиваясь простой водой, что позволило ее и без того подтянутому телу обрести нездоровый, истощенный вид. Ну а парочка ссадин, неаккуратных ран и синяков, которые она нанесла себе самостоятельно, придали картине завершенный вид. — Ты сирота? — задумчиво спросил Люцерис. — Ах, если бы, добрый лорд, — девица ждала этого момента долгое время. Репетировала, оттачивала свое мастерство, чтобы разрыдаться в нужный момент, привлекая к себе внимание. — Я изгой в собственной семье! Зачем же боги были столь жестоки, подарив мне жизнь? — с этими словами она шагнула к Люцерису и громко заревела, пряча лицо у него на груди. Юноша недоуменно переглянулся с невестой, однако все же не сдвинулся с места, пережидая столь бурную истерику. Благо, это длилось недолго. Крапиве было важно произвести впечатление раненой души, но не умственно — больной. — Что случилось? — Рейна, позволив ей выплеснуть чувства, привлекла внимание к себе. — Расскажешь? — Вряд ли благородной леди интересны беды такой, как я, — с театральным вздохом ответила Крапива, перед этим вытерев лицо об плащ Люцериса. — Но я расскажу. Пусть перед моей смертью хоть одна душа узнает о той боли, которую мне приходится терпеть! Рейна печально улыбнулась. Люцерис возвел глаза к небу, мысленно спрашивая где же он так нагрешил, раз ему придется слушать слезливую историю не слишком честной женщины. В последнем он даже не сомневался. Чутье отчаянно вопило о том, что им не стоит доверять ей. Однако… То, что было дальше сложно назвать абсолютной ложью. Крапива принялась с завидным усердием рассказывать о своей обездоленной жизни, прошедшей в обществе двух старших братьев и красавицы — сестры, которая всегда получала все, что хотела. В особенности любовь их родителей. С практически искренним сожалением плутовка поведала о том, как несправедлива была к ней судьба, лишив всего, что могло сделать бы ее счастливой. С каждым словом, с каждой жалобой, приправленной взглядом затравленных глаз, с каждым упреком, бросаемым в сторону несуществующей семьи, Рейна все больше и больше проникалась к ней сочувствием. Все, о чем она говорила — находило отзыв и в ее сердце, все, о чем она печалилась — отражалось и в ее зеркале жизни. Впервые за много лет девушка вдруг почувствовала родственную душу. Человека, который действительно мог бы ее понять. Это дорогого стоило. — Довольно! — Рейна вскинула руку, не желая больше ранить сердце собеседницы, ведь по ее собственному опыту воспоминания тоже были весьма болезненны. — Тебе есть где жить? — Нет, госпожа, я каждую ночь ищу приюта в склонах Драконьей горы, — Крапива еле сдержала победную ухмылку, — там тепло и сухо. — Я могу помочь тебе, если хочешь, — Рейна шагнула к ней поближе. — Тебя устроит место моей служанки в Драконьем Камне? Будешь со мной, есть досыта, спать в тепле, обута, одета. Что скажешь? — О, миледи, вы так добры, вы так щедры, — Крапива упала ей в ноги, целуя краешек платья. — Я не смела об этом даже мечтать! Я согласна, конечно же я согласна! — Хватит, поднимись, — Рейна коснулась ее плеча. — Работа не будет сложной, я не люблю утруждать людей. Однако это не значит, что я дозволю тебе прохлаждаться. Понятно? — Да, миледи, — Крапива отчаянно закивала головой, чувствуя, как торжество растекается по ее венам, вытесняя кровь. — Надеюсь принц не против? — Рейна запоздало взглянула на Люцериса, который, казалось, совершенно их не слушал, задумавшись о чем — то своем. В будущем им придется делить ложе и одну жизнь на двоих, а потому Рейна уже сейчас проявляла к нему уважение и послушание, если те требовались. Пусть между ними не было страстной любви, но что мешало им быть вежливыми друг с другом? Против ли он? Конечно нет, пусть Рейна приведет в замок хоть с десяток таких замухрышек, только не эту! Он шумно вздохнул, ощущая как холодные капли оставляют на его лице обжигающие следы, прогоняют сонливость и проясняют и без того пытливый разум. Люцерис еще раз оглядел Крапиву с ног до головы, а затем посмотрел на Рейну, не отрывавшую от него покорного, смиренного взгляда. На мгновение принц представил как ее расстроит его отказ, как ему придется ее успокаивать, утешать… — Все, что ты пожелаешь, — он ответил согласием, но несогласие вопило в его душе. — Может вернемся в замок? — добавил Люцерис, слегка поеживаясь. — Какой толк мокнуть под дождем? — И то верно, — Рейна кивнула, поправляя плащ. — Ты не назвала свое имя, — добавила она, поворачиваясь к своей новоиспеченной служанке. — Крапива, — ответила та, не сочтя нужным менять многолетнюю кличку. — Что же, ладно, — выдохнула Рейна, найдя это имя весьма странным, но при этом не желая задавать лишних вопросов. — Следуй за мной, Крапива. Так и потекла ее новая, размеренная жизнь в самом сердце Черных. Рейна, как и обещала, сделала ее служанкой, вписав новое имя в книгу расходов замка, предоставила ей место в собственных покоях, перед этим выселив оттуда не слишком расторопную прежнюю камеристку, и распорядилась пошить для нее несколько платьев, помимо рабочих. Рейнира отнеслась к новому человеку без особого интереса, ограничившись несколькими уточняющими вопросами, а Порочный принц и вовсе не пожелал на нее взглянуть, дабы не испортить своими комментариями настроение дочери. Впрочем, это было Крапиве только на руку. Рейна также сдержала слово, не нагружая новую служанку ворохом дел. Чаще всего она просила ее заправить постель, выгладить ее платья, а также поручала стирку, ибо имела привычку трястись над мирийскими кружевами, составляющими большую часть ее летнего гардероба. Это казалось Крапиве вздорным, ведь при возможностях Рейны она могла каждый месяц покупать себе роскошные ткани, а та, вместо этого, устраивала целое представление, раз из раза выговаривая всем про осторожность и аккуратность при обращении с ее туалетом. В перерывах между службой, Крапива также успевала исполнять приказы Стронга, еженедельно отсылая к нему короткие доклады, в которых она отмечала все, что казалось ей странным или же вызывало интерес. Появление таинственного рыцаря не осталось для Крапивы незамеченным. Харвин тоже обратил внимание на чернявую девицу, шустро юркающую по углам, исполняя приказы господ. Что — то в ней показалось ему знакомым, будто бы он уже видел ее и даже потешался. Но где? И главное с кем? Он мало что помнил из прошлого и не знал, что было тому виной. То ли магия Алис, то ли рассудок, потерявший свою ясность после перенесенной боли. Но Крапива, в отличие от него, на память не жаловалась, сразу признав в рыцаре брата своего покровителя. Впрочем, об этом позже. *** Стоя сейчас перед ужасным и могучим драконом, Крапива вспоминала, как именно ей пришла в голову эта сумасшедшая идея. С чего она взяла, что ей под силу провернуть такое безумие? Она знала о драконах самую малость. Лишь то, что эти великолепные звери — плод сильной магии, первоисточник которой сгинул в седьмом пекле, а Таргариены — единственные выжившие люди, которым под силу управлять осколками великой ворожбы. И пусть кровь Таргариенов священна, однако даже она играет последнюю роль перед волей самого дракона. Настоящим открытием и подтверждением этой теории для девушки стали старшие сыновья наследной принцессы. Принцы были плодами греховной, внебрачной связи и этот факт отмечал каждый человек с более — менее приличным зрением. Впрочем, вряд ли самих юношей это как — то задевало. Высокие, статные, черноволосые принцы были драконьими всадниками и лишь это имело значение. Признание мира — ничто. Признание дракона — целый мир. Да и нужно было проверить девушке одну безумную мысль. Крапива не позволила себе колебаний. Легко улыбнувшись, она медленно потянулась к голенищу сапога и вытащила оттуда изящный, но весьма острый клинок. Блеск стали опасно полыхнул в ярчайших сердоликовых глазах, на мгновение обездвижив укротительницу, однако пути назад у нее больше не было. Резким движением руки Крапива перерезала овце горло и отошла на шаг в сторону, склоняя голову перед драконом, который, впрочем, выглядел слегка удивленным, если это слово вообще применимо к драконам. Это была совершенно неправильная человеческая реакция. Обычно при его виде, народ бросался врассыпную, осыпая зверя проклятьями. Но чего же хотела эта несчастная, осмелившаяся стоять перед ним столь уверенно и решительно? Овцекрад медленно подполз к угощению и недоверчиво втянул воздух через крупные ноздри. Привычный запах еды перебивал столь мерзкий человеческий аромат, который прогнал относительно миролюбивое настроение зверя. Высоко вскинув шипастую голову, дракон странно заурчал. Этот низкий, невыносимый звук прошиб внутренности Крапивы, заставив ее беспомощно упасть и прикрыть руками уши. Зловонное дыхание зверя коснулось ее хрупкого тела, вязкая слюна, стекавшая с острых зубов намочила одежду. Крапива мысленно проклинала себя за любопытство и глупость, пытаясь перед смертью вспомнить яркие моменты из ее серой и голодной жизни, однако… Однако в то же мгновение она ощутила невыносимый жар почти рядом с собой. Девушка приподняла голову и даже осмелилась приоткрыть глаз, чтобы увидеть обугленную тушку овцы. Овцекрад, не позволяя пище остыть, сожрал ее в два присеста и довольно проурчав, уполз в сторону, всем видом показывая, что девице сегодня просто повезло. Крапива выдохнула с облегчением, распластав руки по горячей земле. Сердце, что мгновение назад сжималось от страха, теперь билось счастливой птицей, а в бедовой голове не было мыслей, кроме одной… Теперь у нее был шанс стать равной беловолосым господам. Равной Деймону Таргариену.