Сага о Зеленом короле

Алисента мстила. Мстила Визерису после смерти. На совете она отдала приказ Орвилю заняться вопросом сохранности тела короля до сожжения, однако это было фикцией, игрой на публику. Когда великий мейстер хотел войти в королевские покои и осмотреть труп государя, Алисента не разрешила ему этого сделать. Без объяснений причин. Никакие доводы и уговоры не смогли ее склонить, она продолжала упрямо стоять на своем. Ей хотелось, чтобы о нем забыли. Ей хотелось, чтобы его не вспоминали. Ей хотелось унизить его. Хотелось сделать больно мертвой душе, что больше никогда не познает тягости. Какой бесславный конец для Таргариена. И какая слабая отдушина для униженной женщины. Королева сидела подле распахнутого окна, полной грудью вдыхая свежий воздух. Мокрые после мытья волосы неприятно холодили плечи, однако женщина не могла найти в себе сил подняться и одеться навстречу новому дню. Произошедшее все еще не укладывалось в ее голове, зато ощущалось пеньковой удавкой на хрупкой шее. Король мертв, но слова все еще звучали в ее голове. Этот надломленный, этот умоляющий голос, это ненавистное имя подруги прошлых дней, этот невозможный плевок в душу и невидимая пощечина, боль от которой все еще ощущается. Слова Дейрона ранили ее материнское сердце. Больше, чем она когда — либо могла предположить. Держала ли она на него обиду? Конечно же нет, ведь он был ее ребенком, ее мальчиком, ее светом и надеждой. Неумолимой совестью, которую, впрочем, заставили умолкнуть и посадили под надежный замок. Могла ли она судить его за любовь к отцу? Посмела бы? Нет. И все же, понимание этих простых, банальных истин не приносило облегчения. В глубине души Алисента надеялась, что сын примет ее сторону. Не вышло. Еще одним открытием стал Эйгон. Нет, не то, как он ловко и лихо обставил ее, захватив власть, а то, сколько боли и чувств он скрывал в себе. Она не забыла. Она не забыла ни единого мгновения той кошмарной ночи на Дрифтмарке, после которой ее жизнь разделилась на до после. Но она не думала, не надеялась, что это все настолько глубоко отпечаталось в сердце ее первенца. Она не ждала, что именно он поднимется в ее защиту. Его слова изорвали ее сердце в клочья, его взгляд надломил в ней стержень, с которым она хотела идти за Эймондом против всего мира. Как она могла быть так слепа? Как она могла быть так глуха? Когда Эйгон успел стать таким? В какую из темных ночей его разум принял столь коварный вид? И как теперь ей себя с ним вести? Как смотреть ему в глаза? Как молить о прощении? Последнее особенно тяготило ее сердце, ведь старший сын избегал встреч с ней и отказывался говорить. И, будто этого было мало, он запретил ей видеться с сыновьями, заключенными в темнице. Подумать только! Принцы драконьей крови коротали время в сыром подземелье, без света, без тепла, с куском черствого хлеба и несколькими глотками несвежей воды, подобно отъявленным негодяям, осужденным на вечное заточение. Алисента металась, не зная, что предпринять. Идти против воли старшего сына — значило открыто не соглашаться с его властью, а еще это значило окончательное расстройство их отношений. Сидеть в четырех стенах, не имея возможности увидеть младших сыновей — значило бросить свое сердце в огонь и равнодушно смотреть, как оно сгорает дотла. Зачем Эйгон был так жесток с ней? Наказывал? Мстил? Хотел, чтобы чувство вины сожрало ее изнутри подобно могильным червям, уничтожающим плоть? Или просто не хотел ее видеть? Не хотел слышать? Что же, ему удалось все из перечисленного. Алисента застонала, не в силах выносить собственных мыслей. Эйгон знал о ее решении с самого начала, Эйгон десять лет хранил молчание, не выдав свое знание ни словом, ни действием, ни немым укором. О, она обязательно поняла бы! Однако сын проявил больше сил и усердия, взлелеяв свою обиду, поливая ее амбициями, желая достичь победы. Полной победы над всеми. Над ней, над своими братьями, над каждым, кто открыто или скрыто бросал в него осуждения. Еще вчера Алисента думала, что знает о своем старшем сыне все и даже больше. Весельчак и балагур, бессовестно развязный и ничуть не стесняющийся своих многочисленных пороков, Эйгон всегда был для нее открытой книгой, которую она успела выучить вдоль и поперек. Он всегда отличался предсказуемостью и это, в некотором роде, облегчало жизнь Алисенты. Эйгон никогда не таил камня за пазухой, Эйгон никогда не придумывал изощренный план мести, все его слова, чувства и действия были на виду. И в этом, Неведомый побери, и сосредоточилась вся его сила. Глядя на него в зале Малого совета, Алисента с ужасом осознавала, что совершенно не знает этого мужчину. У этого мужчины было лицо ее сына, тело ее сына, его волосы, мимика и приятный, низкий голос, однако…однако это был не ее сын. У ее Эйгона никогда не было жестокости в глазах и валирийской стали в словах, у ее Эйгона никогда не было столь проницательного взгляда, которым он смотрел ей прямо в душу и казалось, читал все ее тайны и секреты. А может, это она упрямо не хотела замечать этих достоинств, цепляясь за свое чувство вины перед Эймондом? Может она намеренно закрывала глаза, не желая признавать очевидного? Алисента судорожно вспоминала долгие беседы с отцом на протяжении этих десяти лет, пролетевших со скоростью света. Отто Хайтауэр не предал своих мечтаний ни на один миг, ни на короткое мгновение он не представил на Железном Троне кого — нибудь другого. Эйгон и только Эйгон был на его устах, старый лис сделал свою ставку в первый же день после его рождения. И не прогадал. А она прогадала. Она ошиблась. Она осталась не у дел, теперь Эйгон никогда не простит ее. И она, окажись на его месте, не простила бы. Что же получилось в итоге? Один ее сын был на вершине, а два других низвергнуты в самый низ. Унизительный и позорный для их статуса и положения, но в тоже время справедливый и честный с точки зрения Эйгона. Эймонд — мятежник. Изменник и предатель. Дейрон — мятежник. Изменник и предатель. Что предписано делать с теми, кто не признает власть государя? Виселица или темница? Темница или виселица? Нет, Эйгон не посмеет. Его рука не поднимется против родной крови. Или поднимется? Королева с шумным вздохом потянулась к кубку с вином и выпила его до дна. Она подумает обо всем позже, а сейчас ее ждал разговор с Рейнис. И Алисента знала, что ей сказать. *** — Принцесса Рейнис! Я сказала бы тебе добро пожаловать, однако ты не соизволила предупредить корону о своем визите, — Алисента появилась на пороге ее покоев с невероятно самодовольным выражением лица, облаченная в роскошное платье, которое никак не сочеталось с будничным днем. — Меня схватили ваши люди и приволокли сюда как какую — то рабыню! –прошипела Рейнис, сверкая рассерженными глазами. — Как это понимать, Алисента? — Прошу прощения, мужчины порой бывают грубы и неотесанны, — королева принесла сухие извинения за действия стражи, — но ты так и не ответила на мой вопрос. Зачем тебе понадобилось пробираться в столицу подобно изменнице? Скрыто, под покровом ночи? — Я хотела встретиться с человеком, который обладал сведениями о моем муже, — честно ответила Рейнис, понимая, что не отделается одними возмущениями. — Пристало ли принцессе так утруждать себя? Отчего он не посетил Дрифтмарк? — поинтересовалась Алисента, которой было недостаточно этих скупых объяснений. — Это допрос? — вспыхнула и без того раздраженная Рейнис. — Я рассказала суть, остальное тебя не касается. Будь добра отпустить меня, — она решительно направилась к двери, в то время как Алисента не сдвинулась с места, смотря на нее в упор. Первая тревожная мысль промелькнула в голове принцессы, однако она поспешила прогнать наваждение. Не могут же ее удерживать здесь силой? Да и по какому поводу? — Некоторое время ты погостишь здесь, — с лица Алисенты исчезла вся доброжелательность. — Прошу прощения? — усмехнулась принцесса. — Король мертв, — буднично и равнодушно заявила Алисента. — Железный трон отойдет Эйгону по праву первородства. Теперь понятно? Так вот оно что. Впрочем, Рейнис и бровью не повела, услышав столь трагическую новость. Это было ожидаемо и чудо то, что Визерис вообще смог протянуть столько лет. Теперь действия королевы показались ей весьма и весьма логичными. — Понятно, — кивнула принцесса, оглядывая Алисенту насмешливым взглядом. — Я не ожидала от тебя такого, никогда не подумала бы, что ты осмелишься такое провернуть. Или же это сделал твой отец? — Бери выше. Это сделал мой сын, — ответила Алисента с змеиной улыбкой. — Эйгону не нужен был трон, иначе он вел бы совсем другую жизнь, — отметила Рейнис. — Ты его заставила? Ты надоумила его украсть корону сестры? — Я пришла обсудить с тобой не мотивы Эйгона, — Алисента достаточно выслушала этих речей, больше ее это не интересовало. — Это уже свершилось. — Мой кузен сделал большую ошибку, когда вверил свою жизнь и государство в руки Отто Хайтауэра, — принцесса плотно поджала губы, нервно касаясь объемной вышивки дракона, украшавшей рукава ее камзола. — Он и тебя отравил, ты не была такой. Жадной, алчной, жестокой. Узурпаторы! Ты и он! — Принцесса, думаю, ты поверишь, что я, будучи молодой и прекрасной девушкой, не мечтала оказаться подле мужчины, который был старше меня на много лет, да еще и в статусе второй нелюбимой жены. Однако, я приняла свою долю и несу это бремя уже много лет. Что касается моего отца… Он сделал все ради блага нашего дома, — Алисента повторила фразу десницы с невыразимым достоинством и гордостью. — Разве твой муж не был занят этим же делом на протяжении всей своей жизни? — Мой муж не предавал короля! — оскорбленно воскликнула Рейнис. — И почему же? Ах да, у него ведь не было подходящего момента! — Алисента рассмеялась. — Потому что я оказалась предпочтительнее вашей дочери, потому что я заняла ее место. — Скорее Отто Хайтауэр подложил тебя под Визериса, — хмыкнула Рейнис. — Я была девушкой, в то время как ты, принцесса, не побрезговала предложить королю десятилетнего ребенка. Избавь меня от этой лживой, противной морали, не маскируй вашу неудачу под наше коварное предательство. Я не собираюсь выслушивать подобные речи от тебя, — гневно проговорила Алисента, а затем отошла к окну. Сделав глубокий вдох, королева собралась с мыслями и обернулась, чтобы заговорить вновь. Рейнис же смотрела на нее с неприкрытым удивлением, точнее изумлением. Она будто не узнавала в некогда покладистой леди Хайтауэр эту рыжеволосую мегеру, для которой не существовало ничего святого и правильного. Неужели власть так меняет людей? Или же Алисента была такой всегда и лишь умело притворялась, выжидая удобного момента? Что же, ей пришлось ждать слишком долго. Двадцать шесть лет — немалый срок. — Я считаю тебя умной женщиной, Рейнис и хочу быть откровенной, избегая бесполезных любезностей, — Алисента сделала упор на честность, ибо именно это качество она больше всего ценила в Почти королеве. — Если бы Лейна все же вышла за Визериса, если бы боги послали ей дитя…мальчика, такого желанного, такого долгожданного, такого необходимого! Если бы он рос в тени Рейниры, если бы его права постоянно ущемляли, если бы его существование игнорировали, восславляя блуд и бесчестие, если бы ваша дочь каждую ночь засыпала со слезами на глазах и с болью в сердце… Что бы вы сделали после смерти ее мужа? Как бы вы обошлись с законными детьми, рожденными в законном браке? Рейнис прикрыла глаза, чувствуя, как учащается биение ее сердца и как волнение прошибает ее тело, болью отдаваясь в области груди. Алисента задала вопросы, на которые Рейнис не знала ответа. Нет, не так. Знала, но никогда не осмеливалась ответить. Боялась. Ибо ее выбор оказался бы не лучше того, что сейчас постиг зеленую королеву. Настоящую королеву, в отличие от нее. Пауза затянулась. По стремительно побледневшему лицу гордой принцессы, Алисента безошибочно поняла, что попала своими словами в ее сердце. Что же, теперь дело оставалось за малым. Воткнуть крюк и вести, как животное на убой. — Я не думала об этом, — неуверенно ответила Рейнис. — Я не … — Нет, принцесса, — Алисента бесцеремонно прервала ее взмахом царственной руки, — говорить буду я, а ты слушай и имей смелость признать правду. Твой муж не смирился с воцарением Визериса, он годами искал способы возвести тебя на трон или хотя бы приблизиться к нему через ваших детей. Будешь отрицать? Быть может, вы не говорили это вслух и на людях, но твое прозвище красноречивее многих слов! Выдав Лейну за короля и женив сына на наследной принцессе, вы бы упрочили свое положение и кто знает, смогли бы изменить бы историю дома Таргариенов! Сир Лейнор не был способен возлечь с женщиной, не был способен дать наследников, которым Корлис оставил бы свое богатство и дело всей жизни. Как думаешь, Рейнис, насколько горько мужчине осознавать это? Принцесса Рейнира, быть может, и любила твоего сына, быть может между ними были хорошие отношения, однако это не отменяет того позора, который она навлекла на дом Веларионов. Теперь скажи мне, неужели лорд Корлис сдержал бы клятву, возведя на трон шлюху, в обход законным сыновьям родной дочери? — голос Алисенты дрогнул, но лишь на считанное мгновение. — Мой муж человек слова и чести, — с каменным лицом ответила Рейнис, чувствуя себя загнанной в угол. — Лжешь, — улыбнулась Алисента и была права. — С вашей силой и влиянием, Корлис сделал бы то же самое, что сейчас делает мой отец. Никогда он не пошел бы против дочери, никогда он не отверг бы ее детей, никогда он не оставил бы ее страдания без внимания. И ты тоже, Рейнис. Ты не Веларион, ты Таргариен, чистота крови и для тебя имеет большое значение. — Рейнира моей крови, — возразила принцесса. — И повторяет мой путь. У меня украли трон и судьбу. — И я искренне сочувствую тебе, — Алисента не лукавила и здесь. — Ты прожила достойную жизнь, Рейнис. Ты хранила верность мужчине, ты родила законных детей, ты ни словом, ни делом не позорила честь как Таргариенов, так и Веларионов. Ты была достойна Железного трона. Но что же Рейнира? Как ты можешь равнять ее с собой? — Твой сын ничуть не лучше! — Я не говорила, что он лучше. Но на его стороне закон. И людской, и божий. Его притязания сильнее. — Мой кузен так не считал, — напомнила Рейнис. — Иначе он объявил бы твоего сына наследником трона в день его рождения. — Моего сына? — усмехнулась Алисента. — Он также и сын короля. Его кровь и плоть. Тот, которого он ждал столько лет и ради которого пожертвовал своей первой женой. Твое пренебрежение неуместно. — Будь по твоему, — сдалась принцесса, опасаясь того, что дальнейший спор может обнажить ее слабости. — Чего ты от меня хочешь, Алисента? Ты ведь не думаешь, что я перейду на вашу сторону? Это невозможно. — Из — за Бейлы и Рейны, не так ли? — на лице собеседницы промелькнуло искреннее сочувствие. — Из — за Порочного принца, которого они любят в сто крат сильнее, чем тебя? Я не была близко знакома с леди Лейной, но я помню ее на свадьбе твоего сына и Рейниры, — зеленая королева улыбнулась, а Рейнис плотнее поджала губы, не желая выдавать боль, всколыхнувшуюся в сердце при упоминании погибшей дочери. — Высокая, статная, красивая девушка с сияющими глазами и доброй улыбкой…настоящая Жемчужина Дрифтмарка. — Ты намеренно хочешь причинить мне боль? — Она достойна была стать королевой при любом короле, ее жизнь обещала быть безоблачной и яркой, правда, Рейнис? — продолжала Алисента, не обращая внимания на ее состояние. — Ты, как мать, больше всего мечтала именно об этом, не так ли? Все мы желаем лишь счастья своим детям. Знаешь, сидя там, на свадебном пиру, я все думала, кому же достанется это сокровище? Найдется ли кто — нибудь, кому лорд Корлис доверит свое самое большое богатство? И как я была удивлена, узнав, что вы выдали дочь за Деймона, темного и порочного. Почему, принцесса? Почему ты согласилась на такое? — Не забывайся, Алисента, ты говоришь о моем кузене, — предостерегла ее Рейнис. Действительно ли она защищала потерянную честь Деймона или просто не желала, чтобы зеленая королева бередила ее совесть? — Мы обе знаем каков он, — Алисента не собиралась молчать, продолжая уверенно продавливать ослабшую броню Рейнис. — Ладно, я чужая женщина, которая вошла в вашу семью путем брака, но ты? Ты ведь знала его с детства, вы росли вместе, ты не могла не замечать его жестокий нрав? — Ты хочешь поговорить о Деймоне? — Рейнис приподняла бровь, глядя на нее испытывающим взглядом. — Деймон уничтожил обоих твоих детей. Он увез Лейну из родного дома, годами она жила в тоске по семье, а он лишь ублажал свое эго. И в смертный час она была одна, без единого близкого человека рядом. Скорбь тут же покинула его сердце, когда перед ним замаячила старая любовь. Ты действительно веришь, что Лейнор пал жертвой в поединке? Что с Деймоном сейчас? Десять лет он играет в верного семьянина, но как скоро в нем взбунтуется гордыня? Как быстро он предаст Рейниру, решив, что он сам и его сыновья более достойны власти? На чьей стороне тогда будешь ты, Рейнис? Пойдешь за ним или же останешься подле принцессы? — Я подумаю об этом тогда, когда это случится, — это все, чем ей могла ответить Рейнис, ведь она была слишком горда, чтобы признать это и слишком уязвима, чтобы опровергнуть. — Деймон не тот, ради которого стоит жертвовать собой и своей совестью, — уже тише добавила Алисента. — Я понимаю тебя как женщина. Твой муж оставил тебя, шесть лет ты не видела его и не слышала его голоса, значит и надежда твоя ослабла, потеряла цвет. Ты принцесса из дома Таргариенов, но для Веларионов тебе никогда не стать своей. Уж я то знаю. Мы выходим замуж за мужчин, рожаем им в муках детей, любим их, бережем, оберегаем…и все равно остаемся не у дел, отодвинутые их любимыми забавами. Все, что у тебя есть — это внучки. Ты дорожишь ими и боишься, что они отвернутся от тебя, выбрав отца. Скорее всего, так и будет, перейди ты на сторону справедливости. Ты не перейдешь, я знаю. Ты не предашь его, хоть он и предал тебя. Рейнис печально улыбнулась. — Что ты намерена делать дальше? Неужели тебе по душе предстоящая война и кровь, что хлынет рекой? — Я не питаю лишних иллюзий, — Алисента обняла себя за плечи, чувствуя странный озноб. — Войне быть, хочу ли я ее или нет. Мне нет дела до чужих смертей, я намерена защитить право своего сына. — Боги покарают тебя. — Я слишком долгое время доверяла свою жизнь им и это ничего мне не принесло. Отныне я сама буду вершить свою судьбу. — Тогда мне жаль твою грешную душу. — Скажи, это было приятно, не так ли? Было приятно покориться сильному, надежному мужчине, который всегда знал, чего он хотел? Было приятно отдать в его распоряжение все проблемы, было приятно не думать ни о чем, твердо зная, что этот мужчина всегда будет на страже твоих интересов и желаний, что он никогда не ранит сердца своих детей, сражаясь за их будущее до последнего? Было приятно быть при нем послушной и горделивой женой? Тебе повезло, Рейнис, ведь лорд Корлис был и остается таким мужчиной, за которым не страшно ничего. Я никогда не чувствовала ничего подобного. Я не знаю, что такое любовь мужчины. Я не знаю, что такое спокойный сон. Все, что у меня есть — это мои дети. И все, что есть у моих детей — это я. И я пойду ради них хоть в седьмую преисподнюю, если понадобится. Я пожертвую всем и всеми, ради их блага. Говоришь, что тебе жаль меня? Не жалей, ибо я знаю, что делаю. Впервые в жизни я настолько уверенна в том, что избрала для себя. — Отпусти меня, — попросила Рейнис. — Нет, — отказала Алисента. — Устраивайся поудобнее, чувствуй себя как дома. Ты покинешь замок только после коронации Эйгона, я не могу допустить, чтобы ты ушла сейчас, а потом напала на столицу вместе с остальными драконами Рейниры. — Твой сын недостоин трона. — Корону не получить слезами и топаньем изящной ножки. Железный трон признает лишь силу и у моего сына есть эта сила. — Ты столько лет провела с Таргариенами, что сама того не заметив, стала одной из них, — бросила Рейнис ей на прощание. — Будто сама Висенья воплотилась в твоем теле. — Было бы славно, — усмехнулась Алисента. — Не беспокойся, я пошлю ворона в Дрифтмарк и предупрежу о том, что ты решила задержаться при дворе. Двери закрылись на замок, а снаружи послышался ее властный голос, велевший стражам оберегать ценную пленницу как зеницу ока. *** Эйгон всегда умел чувствовать людей. Неважно кто стоял перед ним: жалкая прачка или дородная кухарка, нищий рыцарь или же сытый стражник, богатый мерзавец или же бедный, честный простолюдин. Он понимал интересы других и что немаловажно, умел вплетать в них свои собственные, лихо управляя при этом общим настроением. Быть может, поэтому Эймонд позорно заключен в вонючую темницу, а Эйгон стоит в шаге от мечты всей своей жизни? В таком деле не стоило полагаться на волю случая. Он знал, что совет по большей части подчиняется воле десницы. Он знал, что Ланнистер и Уайлд поддержат его притязания в любом случае. Он знал, что его матери ничего не останется, кроме как подчиниться мнению большинства. Он знал это и все равно не чувствовал себя в безопасности. Ведь как гласит известное правило? Хочешь сделать что — то хорошо, сделай это сам. За несколько месяцев до смерти короля, Эйгон пригласил мастера над законами и мастера над кораблями в бордель. Да, это звучало примитивно и в некотором роде оскорбительно, однако ничто так не расслабляет разум мужчины, как добрая выпивка и умелые женские руки. К тому же, Эйгон хотел узнать об их предпочтениях, чтобы дальше использовать их слабости в своих интересах. Тиланд Ланнистер сдался без боя, когда увидел перед собой женщину с лицом Рейниры Таргариен. Она была высока и бела, одета в красно — черные цвета драконьих лордов, а ее великолепные серебристые волосы были собраны в прическу, которую так любила носить наследная принцесса. Черты ее лица с трудом можно было назвать валирийскими, однако снадобье, подсыпанное в кубок Ланнистера, решило и эту проблему. Эйгон сидел на низкой тахте и с упоением смотрел, как лицо Тиланда перекашивается от удивления, как его светлые брови ползут вверх, а губы все же змеятся в усмешке. Мог ли он подумать, что «встретит» в этих порочных стенах ту, что отказала ему столько лет назад? Эйгон знал, что Ланнистер хранит обиду. Он знал, что его единокровная сестра плюнула ему в душу, решив, что тот ее недостоин. Интересно, смягчилось бы сердце Тиланда, возьми она его в свою постель? Кто знает? Однако золотоволосые бастарды уж точно навели бы куда больше шума. Выбранная принцем шлюха оказалась понятливой и весьма умелой. Эйгон с замиранием сердца наблюдал, как она порхала нежными руками по телу Ланнистера, как целовала его с упоением, как стонала ему в унисон, позволяя делать с собой все, что было угодно его честолюбивой и жадной душе. Тиланд рычал и сходил с ума, воплощая в себе девиз их дома и символ, который они лепили везде и всюду. Любопытно, нужники в Утесе Кастерли также вырыты в форме этого могучего зверя? Впрочем, Эйгону в его положении не пристало иронизировать. Дому Дракона нужен был Дом Льва. — Рейнира! Рейнира! — шептал Ланнистер, до боли сминая в сильных руках мягкое тело. Любил ли он ее? Или же просто жаждал? Чтобы то ни было, Эйгон не смел его осуждать, потому что и сам не спасся от этой заразы. Он вспоминал далекие годы, когда Рейнира и ее выводок жили с ними, в Красном замке. Он вспоминал, как она проносилась по коридорам, такая красивая, такая роскошная, такая царственная и величественная, будто валирийская богиня, помещенная в женское тело. Эйгон ненавидел ее всей душой уже тогда, но не мог сопротивляться низменным желаниям своего взрослеющего тела. В то время для него не было женщины прекраснее, однако с каждым годом (вернее с каждыми ее родами) очарование старшей сестры таяло, развеваясь по ветру словно горький дым. Тогда Эйгон сделал неутешительный вывод о себе: он мог влюбляться, он мог быть привязанным, но лишь к красивым женщинам. И крепость его чувств была гарантирована лишь на время этой красоты. Сейчас он не чувствовал к Рейнире ничего. Ничего, кроме острого желания поквитаться за украденные ею годы, ничего, кроме желания унизить ее и забрать себе то, что его по праву. И он сделает это любой ценой. А Ланнистер с удовольствием ему в этом поможет. Эйгон чувствовал это сердцем. С Джаспером Уайлдом пришлось сложнее. Он был непоколебимым и жестоким человеком, носившим прозвище «Железный посох». Будучи женатым четыре раза и отцом двадцати девяти названных детей, этот мужчина воистину представлял большой интерес для Эйгона. Если пороком Тиланда было сладострастие, от чего терял голову Уайлд? В первый раз Эйгон подослал ему одну из своих любимых шлюх — беглую дорнийку по имени Джой. Девчонка была молода и резва, немногословна и крайне ненасытна до любых ласк. Ни от чего она не отказывалась и ничем не брезговала, стоило ей увидеть блеск золотых драконов. Однако Уайлду она не пришлась по душе, ровно также, как и Джой не понравился новый, высокопоставленный клиент. После встречи с ним тело девицы было покрыто бурыми синяками, на шее виднелся след от пальцев, а сама она дрожала и не могла связать и слова. Эйгон не погнушался приобнять ее и утешить, а затем, недолго думая, отдал ей и второй кошель, считая это достойной платой за принесенные увечья. Скверно. Однако он был терпелив. Во второй раз выбор принца пал на женщину средних лет. Ее тело было покрыто уродливыми растяжками — предательскими следами от беременностей, а лицо сложно было назвать красивым, или, хотя бы, привлекательным. Грубая и заносчивая, она никогда не приглянулась бы ему самому, а вот его хмурому другу… Воистину, у некоторых такие странные вкусы! Эйгон попивал великолепное вино, слушая историю этой женщины. Оказалось, что она сбежала сюда из Пайка, устав быть соленой женой малолетнего Дальтона Грейджоя. В чем был смысл менять одну темницу на другую? Эйгон давно отказался от идеи постичь женский разум. Джаспер Уайлд улыбался, когда освободился от ее объятий, больше напоминавших цепкий плен щупалец Кракена. А потом улыбался Эйгон, когда Железный посох изъявил о своем желании выкупить эту женщину. — Выпусти один раз на волю этого зверя, обратно не загонишь, — развел руками Уайлд, столкнувшись с довольным взглядом Эйгона. — Похоть — это не только сношения, — философски отметил принц. — Во всех нас животное начало. Вы должны знать об этом лучше, чем кто — либо. — Мне было приятно женское внимание и сама мысль, что я могу получить любую. Но я никогда не допускаю пресыщения, мне нравится получать удовольствие в малых дозах, — усмехнулся Эйгон. — С удачной покупкой, мой друг! С тех пор их встречи обрели постоянный характер. Отто Хайтауэр, ввиду своей высокой должности или же благодаря остаткам верности умершей жене, с отвращением отвергал приглашения, а вот оба мастера с удовольствием присоединялись к принцу. Оказалось, что паутина заговора против Рейниры ткалась не один год, а точнее, со дня рождения самого Эйгона. Интриган и опытный политик Хайтауэр умело лавировал между советниками, взращивая в их умах нужные ему мысли. В ночь, когда королева разрешилась от бремени здоровым мальчиком, был также созван совет. Король выглядел растерянным, подавленным и даже напуганным, в то время как его десница был полон энтузиазма и надежд, касаемых изменения порядка престолонаследия. Что насчет этого думали первые мужи государства? Лионель Стронг был приглашен в Малый совет за несколько дней до рождения Эйгона, после позорной отставки принца Деймона. Он был другом короля и как никто понимал желания его сердца, однако чувства мало имели вес, когда дело касалось долга. Удивительно, но Стронг голосовал за младенца, отвергнув старшую дочь короля. Лиман Бисбери, напротив, ратовал за клятву, которую совсем недавно принесли Рейнире. Тиланд Ланнистер, который тогда хотел завладеть принцессой, также выступил за нее, однако, как он заверил Эйгона, сердце его было целиком и полностью во власти новорожденного принца. Старый Рунцитер был человеком консервативных взглядов и потому отдал свой голос за Эйгона. Визериса это запутало еще больше и он с гневом, не присущим ему, распустил совет. — Его величество колебался, — вспоминал Тиланд. — Однако любовь к покойной королеве Эймме была столь велика, что король даже не смел открыто радоваться вашему рождению. Очевидно, он также не хотел ранить этим принцессу Рейниру. Я думаю, что его действие, точнее бездействие, было продиктовано чувством вины и желанием хоть как — то компенсировать лишения принцессы. — Вот только вряд ли его величество мог предполагать, что принцесса окажется так глупа и пойдет по известной дорожке, — поддакивал не слишком трезвый Уайлд. — Ей не хватило ума завести любовника из Веларионов, о каком мудром правлении могла идти речь? Лорд Стронг снял с груди брошь десницы и сбежал, не в силах вынести позора старшего сына. Славный был человек, жаль, что дети его погубили. — Дети? — переспросил Эйгон. — А кто же еще, мой принц? — Уайлд сделал страшные глаза, а затем, склонился ближе к принцу, чтобы его шепот не дошел до других, — вы не знаете, что Ларис — колченогий избавился от отца и брата? — Я слышал про пожар, — недоверчиво буркнул Эйгон. — Пожары не возникают ниоткуда, — с деланным пафосом ответил Уайлд, — И не проходят бесследно, — добавил пьяный вдрызг Ланнистер. — Держитесь от него подальше, — посоветовал мастер над законами. — Хромоножка мстителен и опасен, изворотлив и находчив до всякой пакости. — То, что мне нужно, — улыбнулся Эйгон. — Еще вина, милорды? Ларис Стронг, чьи мотивы и установки не поддавались простой логике, корнями уходя в нечто странное, давнее и невразумительное, вызывал у Эйгона странную, необъяснимую тревогу, в отличие от его безвременно погибшего брата. Харвин Стронг был редким сочетанием простоты и глупой честности, которая, впрочем, и предрекла его конец. Эйгон хорошо помнил этого крупного, высокого мужчину, который проявлял к детям Рейниры больше внимания и интереса, нежели к ним. Задевало ли это его? Едва ли. Сир Кристон Коль был ничуть не менее искусным воином и он, в отличие от Стронга, всегда был лоялен к ним. Харвин был понятен, прост и лаконичен. Но каким был Ларис? Какие секреты он хранил в заскорузлой душе, какие мечты лелеяло его воспаленное сознание и кому он служил на самом деле? Эйгон, поначалу, верил в его преданность Алисенте. Она была и есть красивая женщина, которая щедро платила за службу и никогда не оставляла без своего покровительства особенно ценных слуг. Стронг — младший входил в эту привилегированную категорию. Но хватало ли Ларису простой благодарности? Эйгон не желал об этом думать — все же такие мысли не были достойны его матери и королевы, он не хотел совать свой длинный нос в ее частную жизнь. Для самого Эйгона Ларис значил не больше, чем какая — нибудь шестиногая тварь из коллекции Хелейны. Был он, не было его — все едино. Но по — настоящему юношеский интерес всколыхнулся в тот день, когда Эйгон застал Стронга наедине с Эймондом. У них у обоих был напряженный вид и при виде него нить их разговора оборвалась, сменившись привычным, придворным бредом. Какие сведения мог продавать брату Стронг? Неужели Эймонда стало интересовать что — то еще, кроме оружия и полетов на Вхагар? Другой человек на месте Эйгона не придал бы этому значения, однако изворотливый и беспокойный ум не оставлял его в покое, шепча о том, что брат готовит себе место в обход него. Поначалу Эйгон считал это паранойей, последствием его воспаленного сознания, измученного постоянным кошмаром, в котором Эймонд играл главную роль. Но чем больше Эйгон убеждал себя в этом, тем меньше свободы он чувствовал. Его мысленная тюрьма сужалась в размерах, загоняя несчастного в угол, угнетая его бесконечными подозрениями. Он стал видеть их чаще. Наедине, в тишине полутемных коридоров, шепчущихся о чем — то страшном секретном. Он стал ловить на себя взгляды Стронга, такие жалкие, такие сочувствующие, такие обреченные. А затем Эймонд перешел к действию. Как еще можно было расценивать то, что он бесцеремонно влез в состав Золотых плащей и начал методично выполнять грязную работу, ничуть не гнушаясь раздавать своим мечом кару каждому, в чьих глазах он читал измену? Зачем золотому мальчику утруждать себя работой мясника, зачем ему менять комфорт на ночные вылазки, зачем ему примерять на себя жизнь простого солдата? Пазл постепенно складывался. Эймонд собирал союзников, выбрав самый сложный, но при этом самый действенный способ. Если хочешь обрести чью –то поддержку, стань одним из них. Знание о настоящей причине гибели Лионеля и Харвина Стронгов лишь укрепило уверенность Эйгона. Теперь он смотрел на Лариса по — другому и в каждом жесте ловил скрытый, но весьма логичный смысл. Он калека, что никогда не возьмет в руки меч и не отвоюет свое огнем и кровью. Он калека, чье право будет топтаться, ведь его изъян уж слишком заметен. Он калека и его никогда не будут воспринимать всерьез. Но кто сказал, что можно побеждать лишь окровавленным мечом? У Лариса и Эймонда было много общего. Они оба вторые по счету, они оба страдают от своих увечьев, но самое главное, у обоих непомерные амбиции и совершенно сумасшедшая готовность идти по головам. И все же Эйгону удалось с ним договориться. Он сумел переманить его на свою сторону и все же не питал лишних иллюзий насчет поддержки и лояльности Лариса. Эйгон прекрасно понимал, что для такого человека вопрос верности не стоит, что его настроение и мотивы изменчивы как дуновение весеннего ветра, что он никогда не признает себя ничьим рабом и не выберет себе хозяина. Однако, пока молодой король будет внимательно его слушать и даже где — то прислушиваться к его доводам, он не посмеет смотреть в другую сторону. Эйгон не ждал от него преданности. Эйгон был согласен на взаимовыгодное сотрудничество. И Ларис не подвел. Однако сейчас Эйгон с тоской думал о том, что будет делать, когда придет момент платить по счетам. *** В Красном замке резко стало пусто. Прислуга заполнила собой сырые темницы, наверху оставались лишь гвардейцы, присягнувшие Эйгону и новый, немногочисленный штаб людей, которых лично отобрал мастер над шептунами. Тело Визериса было предано забвению — сладковатый, невыносимый запах гниения стремительно распространялся по замку, пугая каждого, кто еще не знал или делал вид, что не знал о смерти короля. И что самое печальное, до него никому не было дела. С момента последнего заседания зеленого совета минула целая седмица, за время которой Эйгон и его сторонники сумели решить ряд важнейших вопросов. Следуя совету вдовствующей королевы, Отто Хайтауэр засел в своем кабинете, желая изучить хроники Великого совета и исходя из этого разослать воронов лордам. Это не составило большого труда, хоть Эйгон и сомневался в пользе этого нехитрого плана. Однако вмешиваться не стал. Пока. Тиланд Ланнистер успешно вывез золото казны, сопроводив его хорошо вооруженным отрядом преданных ему до гроба воинов. Городская стража начала терять людей. Причем они не становились жертвами схватки с преступниками, не умирали от болезни, а исчезали…посреди ночи. Тихо, незаметно, без следов. Сначала их ряды покинули немолодые мужчины, которые еще застали времена «правления» Деймона Таргариена, затем начали пропадать и вовсе юные мальчишки, только недавно заступившие на службу. Становилось очевидным, что их «зачищали», убирая опасных и неугодных. Это сеяло безмолвную панику в их рядах и навевало тревожные мысли, однако…колокола молчали, держа в тайне страшную весть. Те, кто открыто поддерживали Эймонда — теперь предусмотрительно не поднимали голов, понимая, что следующими на очереди будут они. В умах многих царило простое понимание — власть постоянно сменяется и по большей части им нет дела до того, кто из Таргариенов сидит на троне. Лишь бы вовремя платили жалование и не начинали войн. Всех известных сторонников черной принцессы убирали также тихо и аккуратно, подстраивая их смерти под влияние злого рока. Кто — то не проснулся утром, у кого — то отказало сердце, ведь накануне он здорово напился, а кто — то неудачно поскользнулся и раздробил об камень череп. Придворные лорды были заперты, оказавшись в одном положении с принцессой Рейнис. Их дальнейшая судьба зависела только от них самих. Гвейн Хайтауэр на пару с Юджином Кидвеллом навели в столице идеальный порядок и подготовили план обороны, учитывая все особенности города. Так, в очень короткий срок, Королевская гавань была зажата в зеленые тиски. Теперь дело оставалось за малым — коронация. *** — Подведем итоги, — Эйгон вальяжно расселся на своем месте в зале Малого совета в компании своего деда. — Мне удалось обскакать неудачника Эймонда, заручиться поддержкой малого совета еще задолго до смерти отца, приручить бешеную собаку по имени Ларис Стронг, вырезать под корень приспешников шлюхи и тем самым взять под контроль всю столицу. Ни одна тварь не пройдет мимо меня и это, по сути, прекрасная новость. — Ты не упомянул о приобретении грозных союзников, — напомнил ему Отто Хайтауэр, что гордо сидел перед ним, расправив плечи. Вид его был слегка изнеможенный, красные глаза выдавали усталость, однако десница был доволен. Все шло лучше, чем он себе представлял. — Ах да, ты прав! — воскликнул Эйгон. — Ланнистеры, которые рукоблудствуют на собственное отражение в зеркале — встали под мои знамена, а значит подомнут под них весь Запад. Хорошо, но слишком мало. Войска Хайтауэров, что не стесняются быть в разы богаче и сильнее Тиреллов, также явятся на помощь, вот только Старомест и Королевскую Гавань разделяет три месяца пути. Как думаешь, Рейнира согласится любезно подождать, пока все мои люди соберутся воедино? Что дальше? Дальше я обращаю свой жадный взор на Штормовые земли и вижу там гордеца Борроса Баратеона. — Чем тебе не угодил Боррос? Я ведь уже говорил, что он не Боремунд, у нас есть шанс… — Основателем дома Баратеон, был никто иной, как Орис, единокровный брат Эйгона Завоевателя, — прервал десницу король. — Бастард, мать его! Теперь же эти невозможные гордецы кичатся этим и считают себя частью нас. Помимо наличия члена между ног, моя власть будет основана на том, что Рейнира и ее сынки недостойны Железного трона лишь потому что, последние рождены от чужого семени. Но в тоже время я должен просить поддержки у таких же нечистокровных лордов и надеяться на их милость. Скверно, да? — Стесняюсь спросить, а на что ты рассчитывал, Эйгон? — искренне удивился Отто. — Тебе придется пойти на уступки, ибо во время войны важен и ценен каждый союз. Я понимаю, как сейчас прозвучат мои слова, однако происхождение не играет большой роли, когда за спиной есть сила и могущество. Те же Тиреллы были простыми стюардами, пока Завоеватель не возвысил их над всеми домами Простора. — Война послов, воронов и брачных договоров, — невесело заключил Эйгон. — Я должен буду продать Баратеону одного из своих братьев, как шлюху в публичный дом. Какими бы они не были — они принцы, чья кровь чиста и благородна. Не такой участи я им хотел. — Если твои братья не желают служить короне в качестве воинов, то пусть послужат хотя бы так, — пожал плечами Отто. — Брак — это не самое плохое, что может с ними случиться. — Быть может и мне жениться во второй раз на вдове Тирелла? — рассмеялся Эйгон. — У меня трое детей, еще один не помешает. Как его там? Малыш Лионель? — У тебя всегда было такое отвратительное чувство юмора? — поинтересовался Отто, не забыв перед этим закатить глаза. — Я не шутил, — махнул рукой Эйгон. — Я доверяю тебе, дедушка и надеюсь, что ты сможешь по — хорошему убедить леди Тирелл перейти на мою сторону. Если же нет…я возьмусь за дело лично. — Королева согласна на это? — уточнил Хайтауэр, перед глазами которого так ясно возник грустный облик молодой и нежной Хелейны. — Неужели ты ранишь сердце своей жены так подло? — Королева знала, на что идет, когда выходила за меня замуж, — грубо ответил Эйгон. — Я не проиграю войну так бездарно, думая о женском сердце. — Верховный септон не одобрит этого, — предупредил десница. — Я найду способ его умаслить, — заверил его Эйгон. — С андальскими богами можно договориться, а иначе Таргариены давно были бы стерты с лица земли их карой. В пекло, не желаю говорить о продажных септонах! — Придется, если ты решишь последовать примеру Завоевателя, — невесело покачал головой десница. — Заметь, я собираюсь жениться, — пафосно поднял палец Эйгон. — Не просто поиметь и бросить, а пригласить в Красный замок и представить ее народу. Я не такой мерзавец, как обо мне говорят. Обидно. — Займись законной женой, внук. Ни одна из женщин Вестероса не будет ровней Хелейне, даже мысль о второй жене оскорбление для нее. Я добьюсь благосклонности леди Тирелл другим путем, даю слово. — Считаешь, что я плохо отношусь к Хелейне? — с вызовом спросил король. — Она достойна большего, — односложно ответил десница. — Сердцу не прикажешь, — Эйгон не стал спорить, чем сильно удивил деда. Тот окинул его придирчивым взглядом, пытаясь понять в чем подвох. — Ты не женился во второй раз, когда твоя жена умерла, — тихо сказал Эйгон и от этого у Отто кольнуло в груди. Упоминание покойной супруги взбередило и без того неспокойное сердце, заставив мужчину на мгновение, но снять маску железного человека. — И я давно хотел спросить…можно? — Была ли у меня другая? — Отто будто прочел его мысли. — Да, — кивнул Эйгон. — Неужели тебе не хотелось женского тепла, нежности, понимания? Как ты можешь столько лет быть один? — Я любил ее. Любил так, как никого на свете. Ее смерть лишила меня сердца и отравила душу, но оставила воспоминания. Если ее больше нет со мной рядом, то зачем искать знакомые черты в чужих лицах? Никто ее не заменит. Я не хочу, чтобы ее заменили. И это мой выбор. — Значит ты как никто другой понимал моего отца? — горько улыбнулся Эйгон. — Я понимаю к чему ты ведешь, мой мальчик, — Отто устало покачал головой, — однако неправильно сравнивать меня и короля. Я обычный человек, от которого не зависела судьба огромного королевства. Я имел право хранить верность единственной, а твой отец лишился этой возможности, когда на его голову опустилась корона. Да, я понимал его чувства. Да, я знал, что сломаю Алисенту. Однако на свете есть вещи куда важнее человеческих чувств. Ты хочешь поговорить об этом? — Нет, — грубо отрезал Эйгон. — Терпеть не могу душевные разговоры, в особенности о том, что уже случилось. — Хорошо, — Отто облегченно вздохнул, однако упоминание дочери заставило его крепко задуматься. — Твоя мать волнует меня. — Она имеет право на все, что делает, — Эйгон будто прочел его мысли, с первого слова поняв, о чем пойдет речь. — Я не стану вмешиваться в это. — Мы оскверняем память короля таким пренебрежением, — выдохнул Отто. — К чему такая жестокость после смерти? Зачем? — Он мертв, — повторил Эйгон. — Ему все равно, а матери успокоение. — Это недостойный поступок. Низкий и подлый. — Мы не претендуем на звание честных и благородных, — усмехнулся Эйгон. — Лучше скажи, что мне делать с Эймондом и Дейроном? Я не смогу держать их в темнице вечность, рано или поздно мне придется их выпустить или казнить. Справедливость короля должна быть едина для каждого. — Ничего страшного, пылким умам полезно уединение, — равнодушно ответил Отто. — Одиночество поможет им переосмыслить случившееся. — Эймонда необходимо наказать, — возразил Эйгон. — И ты уже наказываешь его, посадив в подземелье, лишив удобств и всего, к чему он привык. Это унижение, но он того заслужил. — Ты действительно думаешь, что Эймонд раскаивается только из — за невыносимых условий? Он и без того жил крайне сдержанно и аскетично. Сырыми стенами его не проймешь. — Время сделает всю работу за тебя, мой дорогой внук, просто запасись терпением, — посоветовал ему десница. — Эймонд молод и тщеславен, он не согласится отсидеть всю войну в темнице, когда есть шанс прославить себя на века. — Только вот какая беда, мой непутевый братец летает на самом большом и свирепом драконе, без которого нас сожрут не пережевывая, — улыбнулся Эйгон. — Это мелочь, согласен, но отчего — то тревожно, — он не упускал возможности вставлять сарказмы. — Черные пока не знают о заточении принцев, у Рейниры нет армии на суше, принцесса Рейнис у нас, а нападать на столицу с двумя взрослыми драконами и молодняком — она не осмелится. Болваны, которых она соберет на совет, не позволят ей этого сделать, если у них есть хоть капля здравого ума. Я понимаю твои опасения, но у нас еще есть время, пока ничего не проиграно, — поспешил успокоить его Отто. — Доверься мне. «Подчинись мне» — послышалось Эйгону. Десница желал управлять им, так, как Таргариены управляли своими драконами. Палить огнем по команде, сеять разрушения по команде и прятать зубы, тоже по команде. Он ценил советы опытного политика, однако не собирался вести себя подобно тряпичной кукле. И пора деснице это понять. — Хорошо, — удовлетворенно улыбнулся Эйгон. — Что насчет Дейрона? — Мы не можем винить Дейрона в том, что боль от утраты ранит его сердце и заставляет язык говорить ужасные вещи, — с прискорбием ответил Отто. — Ужасные? — переспросил Эйгон. — Он был прав во всем. — Дейрон всего лишь мальчишка, для которого есть лишь черное и белое. Жизнь, Эйгон, имеет гораздо больше оттенков. В хорошем всегда есть щепотка плохого, как и в плохом есть добро. Он поймет это. Непременно. — А если нет? Я не заставлю его оседлать Тессарион и низвергать пламя на головы наших врагов. — Значит Дейрон будет служить тебе иначе, — лукаво улыбнулся Отто. — О чем ты? — Об этом, — он коснулся броши десницы, а затем снял ее с тяжелым вздохом, выставляя на свет. — Я не могу отрицать очевидное, мой век клонится к закату. Я буду служить тебе и твоему делу до последнего вздоха, но… — Ты хочешь видеть Дейрона своим преемником? Моим десницей? — с вызовом спросил Эйгон. — Он слишком молод для этого, он даже не верен мне! — Он будет верен тебе. Не все так сразу. К тому же, у Дейрона острый ум и великолепное чувство справедливости, — возразил Отто. — Этих двух качеств достаточно, чтобы верой и правдой служить во благо короны. Возраст здесь играет вторичную роль. Я успею его подготовить. — Призрачные грезы, которые не подкреплены ничем, кроме твоей слепой уверенности, дедушка, — Эйгон встал со своего места, тщательно расправляя складки на зеленой замше камзола. — Спасибо, я выслушал достаточно твоих советов. — Но? — осторожно спросил Отто, которому крайне не понравилась столь резкая перемена настроения венценосного внука. — Но я полноправный правитель, а ты не мой регент, — жестко ответил Эйгон. — Я рад узнать твое мнение, но я не обязан к нему прислушиваться, — сказав это, король прошел мимо него, дав понять, что разговор окончен. — Что это значит? Эйгон? — Отто метнулся следом. — Что ты задумал? — Я устал ждать чуда, — ответил король, не соизволив замедлить шаг. — Я не собираюсь никого умолять. Будь он мне трижды родным по крови. — Эйгон, это безумие! Чтобы ты не задумал, ты совершишь ошибку! — Отто запыхался, стараясь догнать его. — Безумие, говоришь? — Эйгон резко остановился и обернулся, колючим взглядом встречаясь с испуганными глазами немолодого мужчины. — Я Таргариен, безумие у меня в крови и с этим ничего не поделаешь. Сир Аррик, — король обратился к гвардейцу, следовавшему за ним как тень, — приведите узников во внутренний двор. Пригласите палача. Сегодня у него будет много работы. — Нет! — крикнул десница. — Эйгон, ты не посмеешь! Что за вздор? — Следуйте за мной, милорд десница, я хочу, чтобы вы тоже это увидели, — жестоко улыбнулся Эйгон и продолжил свой путь. *** Небо над столицей заволокли черные, свинцовые тучи. Море было неспокойно, лениво перекатывая волны, обещающие обратиться в великую силу и смыть с лица земли все, что так долго ему досаждает. Близилась гроза. Порывы ветра гнули кроны могучих деревьев и раскачивали корабли в заливе, бесцеремонно врывались в Красный замок, развевая тяжелые занавеси. Где — то вдалеке уже полыхали зарницы, заставляя простой люд поскорее убраться с улиц и запереться по домам, спасаясь от надвигающейся бури. Эйгон ждал на месте, окруженный своими гвардейцами. Отчего — то здесь был и капитан Грязных ворот, единственный, кто сохранил верность самопровозглашенному королю. Позади него стоял Отто Хайтауэр, обуреваемый навязчивым чувством тревоги, которую уже не мог перекрыть глас ясного разума. Эймонда и Дейрона вывели во внутренний двор замка и крайне невежливо поставили на колени. Руки их были связаны, лица и волосы потеряли изначальную чистоту и белизну, а дорогие одежды провоняли смрадом тухлых темниц, где настоящими хозяевами были крысы, но никак не они. И все это за какие — то считанные дни! Что же с ними станет, если они посидят в заточении несколько лет? — Лорды подземелий, — весело поприветствовал их король, — рад видеть вас! Эймонд, драгоценный мой, как твои дела? Одноглазый принц медленно поднял голову, встречаясь взглядом с венценосным братом. Увидев его лицо, Эйгон отчего — то мигом утратил желание острить дальше. Что — то было не так, какая — то мука исказила черты брата, придав им звериный, страдающий вид. Не мог же он так остро переживать заточение, в самом — то деле? Всегда стойкий и выносливый Эймонд сейчас выглядел ослабшим, изнеможенным…покоренным? Быть может глаза Эйгона врали ему? Он резко повернул голову в сторону десницы, однако и тот был глубоко впечатлен изменениями постигшими среднего внука. Смятенье не удалось скрыть за равнодушной маской. Что за чертовщина? Седьмое пекло! — Брат мой, — Дейрон, видя их заминку, очаровательно улыбнулся. — Как тебе живется? Ходишь и оглядываешься, мм? — Об твое радушие можно порезаться, малыш Дейрон, — растерянно ответил Эйгон, продолжая буравить взглядом Эймонда. — Не радуйся, меня все устраивает. — Брось, Эйгон, к чему эта ложь? — Дейрон не собирался так просто оставлять его в покое. — Ты отвратительно выглядишь. Что же так, брат мой? Неужели бремя оказалось слишком тяжелым? Нет веселья в том, чтобы резать глотки невинным людям, карая их за выбор? — Замолчи, Дейрон, — угрожающе прошипел Эйгон. — Ты сказал достаточно. — Я так не думаю, — покачал головой принц. — Однако, почему ты не навещал нас? Страшно спуститься в подземелье, к двум опасным зверям, без охраны и оружия, да, ваше величество? Эйгон не ответил, лишь протянул руку, в которую тут же вложили Черное Пламя. Блеск валирийской стали резко сбавил градус дерзости Дейрона и совершенно не возымел влияния на Эймонда, продолжавшего смотреть на все это бесцветным взглядом. — Боишься смерти, мой дорогой мальчик? — ласково спросил Эйгон, наслаждаясь побледневшим лицом младшего брата. — Очень плохая шутка, Эйгон, — вмиг посерьезневшим голосом ответил Дейрон. — Я не шучу, — Эйгон лениво подошел к Эймонду и коснулся мечом его плеча. Тот лишь усмехнулся. То ли сомневаясь в его намерениях, то ли примиряясь со своей мучительной смертью. Даже валирийская сталь бесполезна, когда она в руках неумелого воина. Сколько голов успел срубить Эйгон? И как долго он будет пытаться отделить от тела голову Эймонда? — Эйгон, отойди от Эймонда, — десница вмешался, более не в силах выносить этой пытки. — Хватит этого представления! — он подошел к нему ближе, надеясь, что сможет вразумить. — Схватить десницу, — велел Эйгон, не удосужившись даже обернуться. Его приказ тут же исполнили, уведя сира Отто на место. — Ты воплощение Мейгора, — потрясенно прошептал Дейрон. — И закончишь как он. — Я тронут этим лестным сравнением, — ухмыльнулся Эйгон. — Однако до Мейгора мне как до Стены пешком. Настоящий Мейгор сидит подле тебя, однако сегодня он несговорчив. В пекло, на чем мы остановились? Ах да! — Эйгон любовно оглядел матовое лезвие меча и медленно занес его над головой Эймонда. Алисента подоспела в последний момент. Увидев сыновей в таком виде, королева отчего — то усмехнулась. Мысли, страхи, опасения и волнения, раньше терзавшие ее голову, теперь обрели тела и лица, воплотившись жутким кошмаром наяву. Боязнь потерять детей стала иррациональной, лихорадочной, сумасшедшей. Липкий ужас сполз по спине королевы и сковал ее грудную клетку, лишив возможности сделать даже вдох. — Нет, Эйгон! — королева со всех ног побежала к сыновьям и голой рукой убрала лезвие меча с шеи Эймонда. Валирийская сталь безжалостно вспорола ее ладонь до кости, однако она не обратила на это ни малейшего внимания. — Что ты делаешь? Ты сошел с ума? Они твои братья! — закричала Алисента, загораживая собой Дейрона и Эймонда. — Эйгон, приди в себя! Эйгон перевел на нее взгляд своих светлых глаз, сохраняя хладную маску равнодушия и обманчивого внешнего спокойствия. Лицо его не выражало никаких эмоций кроме злости, так отчетливо читающейся в морщинке меж бровей, плотно поджатых губах и взгляду, который вселял какой — то животный ужас. Очевидно, что ему нравилось чувствовать безграничную власть и играть жизнями, сердцами, чувствами. — Я в себе, — мрачно ответил молодой король. — Отойди, мама. — Ты не можешь казнить братьев! Я не позволю тебе! — Не могу? Давай проверим, — Эйгон недобро улыбнулся, и от этой уверенности в собственном превосходстве, Алисентой завладела ярость. Казалось, еще немного и мать вопьется зубами в горло собственного сына. — Что с тобой стало? — тихо спросила Алисента. — Что за невиданная жестокость? Мой сын не был таким. Ты не мой сын. — Я твой сын, также, как и они, — возразил Эйгон, глядя на братьев из — за ее спины. — Однако ты забыла об этом, мама. Ты отказалась от меня. — Гордыня застлала тебе разум, ты говоришь это под воздействием чувств! Очнись, Эйгон, мы твоя семья, как смеешь ты идти против нас? Я коротала ночи у твоего порога, надеясь на короткий разговор, однако ты не пожелал даже выслушать меня! Разве это честно? Разве я достойна этого? — кричала королева, задыхаясь от праведного гнева. — Ты не скажешь мне ничего нового, я сыт по горло ложью. Слова ничего не изменят. — Умоляю тебя, — Алисента с остервенением схватила его за руку, — умоляю, не будь так жесток! Не лишай своих братьев жизни, не делай того, о чем будешь жалеть до скончания веков! Ради всего святого, ради твоей любви ко мне! Прошу, мой мальчик, прошу тебя! Ты обижен на меня, я ранила твое сердце, так убей меня! Вырви мое сердце, потому что я виной всему! Я была вам плохой матерью, из — за меня вы готовы уничтожить друг друга и я готова понести наказание. Эйгон с шумным вздохом высвободился из ее хватки. Алисента упала перед ним на колени, жалобно прижимая руки к груди, глядя на него как на божество, от которого зависела судьба всего мироздания. Слезы текли с ее глаз, перемешиваясь с каплями начинающегося дождя, тело ее дрожало и трепетало, сердце отчаянно билось, полное немого ужаса и страха за тех, кого она любила больше жизни. За своих детей. Эйгон крепче сжимал в руках эфес меча, разрываемый волной злости и боли. Стенания матери, пытающейся доказать, что любит его, вонзали невидимые ножи в его сердце, заставляя его истекать кровью. Она продолжала ранить его. Каждая ее слеза выворачивала душу Эйгона наизнанку, однако он не мог продолжать жить как раньше. Все изменилось и в первую очередь понять это должна она. — Не плачь зря, матушка, — прошептал Эймонд позади нее. — Позволь своему первенцу сделать то, что он должен. — Сделать то, что должен, — повторил Эйгон. — Нет, — прошептала Алисента, — нет, мой дорогой, нет! Ты не должен становиться убийцей своей семьи! — Не возвеличивай его, мама, — призвал Эймонд. — Не приравнивай его к богу. Он жалок и никчемен. Он позор нашего дома. Всегда таким был. Как он сказал? Не приравнивать его к богу? Нет, Эйгон не видел в себе высшее божественное начало, наоборот, он ощущал себя низшим демоном, сатаной, что призван сеять раздор между людьми. Он был грешником, от того и тонко чувствовал себе подобных. Все эти годы он вынужден был таиться, но теперь…теперь его время пришло. Искусить, унизить, сбить с верного пути и показать каждому, насколько он слаб и жалок. — Твой меч прежде обагрится моей кровью, сын, — бессильно прошептала королева. — Если ты готов навлечь на себя проклятья богов, если ты так беспомощен, что видишь спасение в вырезании своей семьи…начни с меня. — Помнится, ты назвала это силой, мама, — хмыкнул Эйгон. — Ты сказала, что у Эймонда всегда была эта сила. Наслаждайся! То, что случилось в следующее мгновение буквально лишило Алисенту чувств. Эйгон резко поднял руку и чей — то меч со свистом разрезав воздух, коснулся белоснежной шеи, с хрустом отделяя от нее мятежную голову. Алисента отпрянула в ужасе, побледневшая как полотно. Десница обреченно прикрыл глаза, борясь с приступом тошноты. Голова с глухим стуком покатилась по земле, а из поверженного тела хлынула темная кровь.