Бесконечное падение

Вы от вашего отца дьявола, и хотите исполнять похоти отца вашего. Он был человекоубийца от начала и не устоял в истине. Евангелие от Иоанна 8:44

Перед тем, как появиться перед просящим, Мори внимательно осмотрел его сквозь тонкую пленку, что скрывала его от мира живых. Впервые вызвавшим его человеком оказался ребенок. Что такого могло у него произойти, что пришлось прибегнуть к черной магии? Да что бы там ни было, ни один демон не отказался бы от невинной души, которых в аду едва ли можно было сосчитать по пальцам одной руки. Огромные копыта, проходя сквозь миры обратились в черные ботинки, а крылья легли на плечи становясь темно-бордовым плащом. Мори, сверкнув глазами, приложил руку к сердцу: — Чего пожелаешь? Он стоял в кругу из засохшей крови; по запаху — птичья, наверное, малец умыкнул курицу, чтобы начертить, думал Огай. На лице у мальчика не отразилось ни страха, ни удивления, он лишь чуть приподнял бровь, словно осуждая за слишком долгое ожидание. — Очень надеюсь, что ты не какой-то мелкий демон. — Уж поверь, — скромно улыбнулся Мори. — Тогда давай сразу заключим сделку: хочу получать все, чего бы я только ни пожелал. — Может, есть что-то конкретное? — В договоре запиши именно так. — Ты хочешь легкой жизни без усилий? — Да, все так. Взамен, как полагается, — моя душа. Мальчик говорил так спокойно, словно речь шла об овощах на рынке, но Мори не собирался уточнять, отговаривать или спрашивать о чем-либо еще. Этим обычно занимались ангелы. Он же, наоборот, с удовольствием склонял к грехам. Да и сама странная ситуация ему нравилась, давно Огай не ступал на землю, а тут предоставился случай понаблюдать, вспомнить, как выглядят живые, хоть и ненадолго. Дьявол предоставил перо, удивляясь красивой подписи, слишком изящной для юнца его лет, а это значило, что родители были у него непростые, скорее всего кто-то из зажиточных сословий. Ему было от силы лет тринадцать, что же к этому моменту его успело так вымотать? — Дазай, верно? Но мальчик и глазом не повел: — Сделка действительна, душа у тебя… — Формально — да, но на полное ее отделение от твоего тела потребуется время, ты постепенно заметишь разницу. — Во-первых, не перебивай меня. — Дазай нахмурил брови. — Во-вторых, я хочу фрукты, — он задумался припоминая, — те, что обычно привозят королю на кораблях из других стран. — Легко. — И еще: достань жакет темно-фиолетового цвета из дамаста с рисунком, которого еще нигде не было. Маленький, а мысли как у всех взрослых: вкусная еда, которую не достать простым людям; роскошные ткани, и цвет специально был выбран самый дорогой, размышлял Огай, но достать все было проще простого, и не такое просили взамен. — И исчезни, а то внимание привлекать будешь, — заявил мальчик, надевая поверх белой рубашки новый жакет. Мори лишь сделал вид, что уходит, а сам остался наблюдать со стороны. Хоть родители и были дворянами, но деньги медленно утекали из их рук. Глава семейства часто в свободное время играл в карты, не заботясь о своем состоянии, мать ходила в простых платьях и наряжалась только на службы в церкви, куда таскала и Дазая. Мори не мог пойти за ними, но это было и не так интересно, вместо этого он, незаметно для других, прогуливался по улицам. Поначалу Осаму призывал его по любым мелким поводам, и Огай появлялся, выжидая чего покрупнее. Это никогда не оговаривалось в договорах, но все же душой было гораздо легче завладеть, если хозяин просил чего-то несоизмеримо большого, мелкие же приказы — капля в море, но именно эти капли, попавшие на язык дьявола, дразнили и не давали ему уйти. Да и людской век короток. Через несколько месяцев, когда Мори сидел в кресле с одной из своих старых рукописей, его отвлек Дазай, позвавший его с кровати. — Послезавтра будет бал. — Я слышал, нужно будет принести что-то к тому моменту? — Да, что-то изящное, я подумаю, но разговор о другом: там будет девушка. — Мори усмехнулся, на что Осаму решил предупредить: — Тебе не нужно накладывать чары, просто следи за тем, чтобы все прошло гладко. Будешь постоянно рядом, словно тень и продолжение меня самого. — Она тебе нравится? — Но Дазай проигнорировал его вопрос и вновь откинулся на подушки, чтобы дочитать новокупленный рыцарский роман, пестривший клише. Очередная пустяковая просьба, с которой Мори легко справился. Девушка, которую Осаму пригласил на балу на танец, была очень красива, белокура с голубыми глазами и мягким характером, чем напоминала мать Дазая. Вот только ни в одном жесте мальчика не было ни капли любви. Родители девушки были весьма богаты и особенно выделялись в том небольшом городе. Это была лучшая партия для него, и для своего возраста он слишком хорошо это осознавал. Огай помогал устраивать им тайные свидания, прятал его под своим крылом, чтобы Дазай не мог попасться страже. Но простых разговоров и нахождения рядом с прекрасной девушкой было недостаточно, не хватало неких деталей, о которых мальчик не переставал думать; а именно — поцелуя, такого, что обычно появлялся в романах, но описывали его весьма скудно, иной раз даже метафорично, из-за чего понять это было сложно. Пришлось прибегнуть к самому очевидному учителю, который всегда был рядом. Огай не отказал в просьбе, напротив, он изъявил желание помочь в данном вопросе. Началось все с простых теоретических рассуждений, которые продлились те пару шагов, во время которых Мори подходил все ближе, затем он заглянул в карие бесстрашные глаза и аккуратно огладил мягкую щеку большим пальцем, коснулся уголка губ и очертил нижнюю, наблюдая за бегающим взглядом Дазая. — Запомни, что нужно действовать так, как ты обычно говоришь: осторожно и мягко. Закрой глаза. Мальчик хотел возразить, что ничего не увидит, но не стал. По щеке едва провели пальцами, словно отвлекая, и лишь затем последовал поцелуй: всего лишь касание губ. И то ли из-за того, что поцелуй был первым, то ли из-за самого Огая, но по всему телу прокатилась огненная волна и закружилась голова. — И это все? — спросил Дазай, открывая глаза и чувствуя, как его придерживали, не давая упасть. — Это только первый этап, — улыбнулся Огай, — и этого будет вполне достаточно. Всему свое время. Дьявольские чары оказались не нужны, так как слова, что лились рекой из уст Осаму, и его ложная мягкая улыбка смогли склонить скромную девушку не только к свиданиям наедине, но и к первому поцелую, который тоже был приятен, и все же мысленно Дазай в тот момент вернулся к Мори. Осаму, казалось, владел природным дьявольским обаянием и сам прекрасно понимал, как достичь своих планов, отчего было странно, что он вообще решился на сделку. Несмотря на то, что все шло гладко, как того и хотел Осаму, совсем скоро ему надоело, и он перестал искать свиданий, переключившись на охоту в лесу. Теперь его еженедельным увлечением стали выезды с небольшой свитой на коне и со своим любимым псом, которому он даже позволял иногда спать в своей комнате в тайне от родителей. Поначалу охотиться получалось весьма плохо без помощи других, едва ли Дазай мог сам подстрелить оленя или проворную птицу, но со временем это стало получаться все лучше. Свои личные трофеи он нес на кухню и оставался смотреть, как снимают шкуру с кабана и лисы или ощипывают тетерева и утку. Поначалу интерес касался лишь трофейных частей, которые он хотел забрать с собой, но процесс разделки туши завораживал и приковывал, а потому он подолгу задерживался, наблюдая за острыми ножами. Мальчик так часто задерживался на кухне, что мясник и кухарки стали вслух проговаривать то, что делали: вот здесь, на суставах, надо надрезы сделать; вот тут, разрез по груди от заднего прохода, затем до шеи… Осаму внимательно слушал, что было для него редкостью. Через некоторое время ему разрешили помочь и дали кухонный кож. Предстояло снять шкуру с молодого оленя, надрезы не должны быть глубокими, чтобы не повредить внутренние органы, поэтому его контролировали. Нож немного дрожал в руках, но не от страха; в голове то и дело проскакивала мысль всадить его поглубже до самой рукояти. Дазай не знал, откуда брались эти мысли, может, потому что под лезвием ощущал упругую кожу и жесткую короткую шерсть под ладонью. Как только с легкой частью было покончено, нож у него отобрали, все же дом — не охотничьи угодья, чтобы с ним разгуливать. Приближался его четырнадцатый день рождения. Родители устроили торжество для своего единственного ребенка; пиршество, во много раз превышающее возможные расходы. У Мори, помимо прочих мелких подарков, Дазай попросил самый лучший, самый острый нож, чтобы лезвие вонзалось в убитые туши как в масло; и дьявол не поскупился, достав из закромов один из давно лежавших у него ножей. Чем-то в тот момент он напоминал крестного, что привез подарки, и улыбнулся, потрепав и без того взлохмаченные кудрявые волосы. На праздник приехали и некоторые дальние родственники, которым написала мать. В глубине души она подозревала, что их дом долго не протянет, долгов станет больше и все погибнет, поэтому хотела спасти хотя бы сына, отправив его подальше. Осаму обошел огромный зал, поприветствовав каждого, а затем вернулся к Мори, чтобы тот рассказал о прибывших гостях, их состоянии и отношениях друг с другом. И, пока шел доклад, аккуратно оглядывал всех с ног до головы. Больше всего его заинтересовал двоюродный брат со стороны матери, живший в столице. — Мне нужно, чтобы он взял меня с собой. Хочу уехать из дома. — С твоим красноречием это легко сделать, — заметил Огай. — Перед этим хочу, чтобы ему первому пришла эта мысль. Небольшое внушение, легкий гипноз, который опять не стоил труда, после чего Дазай пару раз подходил к нему и заводил разговор о незначительных вещах. Мори невидимо стоял за его плечом, взвешивая каждое слово и незримо исправляя интонацию и некоторые факты, который порой по незнанию вылетали из уст мальчика: упоминание королей, мелкие сплетни, слухи о политике… Иной раз приходилось исправлять говор, который Дазай впитал с молоком матери. Начало было положено, а затем, в течение недели, что брат гостил у них, Осаму постоянно с ним пересекался и даже однажды выехал вместе на охоту. Высматривая оленя, они вдруг заговорили о столице и переезде, отчего кровь взыграла в теле, сердце забилось. Было решено, что Дазай через пару дней поедет с ним. В тот день на кухне он сам разделывал тушу своим новым подарком, казалось, что, чем глубже уходил нож, тем легче он резал. Мори наблюдал за забавой со стороны, удивляясь, как Осаму мог так легко им управлять, ведь на самом деле, дьявол подарил его смеха ради: в обычных руках этот нож — тупая железка, но лезвие его было закалено в аду, оттого обладал своей душой и умел копаться в чужих мыслях, выискивая потаенные темные стороны и впитывая их. Чем их больше, тем острее лезвие. На это могло повлиять отделение души и образовавшиеся лакуны, в которые могли заползти дурные мысли. Так или иначе, продолжение своих мыслей Огай увидел тем же вечером, так как впервые застал Дазая в слезах над телом своего любимого пса. Во время утренней охоты он бодро бежал вперед, а теперь бездыханно лежал на коленях у хозяина. Увидев в дверях Мори, мальчик застыл, пара сырых капель стекло по щекам на шерсть пса. — Оживи его. — Это не в моих полномочиях. Я могу создать иллюзию того, что он жив, но вернуть душу в мертвое тело я не могу. Как только она… — Не надо мне читать лекции! — вспылил Дазай. Он уже вытер глаза, и, вместо тоски, пылала злость. — Что вообще произошло? Осаму, как это часто бывало, не ответил на вопрос; но и не проигнорировал, как обычно, а просто опустил голову. — Это я его убил, — вдруг заговорил мальчик, нарушая тишину. Мори чуть приподнял брови, наблюдая за тем, как Дазай аккуратно гладил по шерсти. — Я был так взволнован всем, что очень сильно вспылил, когда Бран украл со стола только что приготовленное мне мясо… Огай лишь пожал плечами, ему нечего было на это сказать, а затем он прошел к своему излюбленному креслу у окна. Конечно же, потусторонние силы будут оказывать влияние на людей, на их мысли и действия, а Дазай уже очень долго плечом к плечу находился рядом с ним, поэтому это был лишь вопрос времени. — Если ты не можешь оживить его, тогда сделай меня бессмертным. Услышав такое, Мори оторвался от текста, который собирался продолжить читать, и жестокая улыбка промелькнула на его лице: наконец-то, он сможет урвать большой кусок, впиться зубами и связанную душу, от которой он лишь получал мельчайшие крохи. — Или ты и это не можешь? — Отчего же, могу, конечно. — Текст в руках исчез, и Огай подошел ближе к мальчику: — Ты получишь бессмертие. — Так просто? — Если ты называешь вечное мучение чем-то простым, то так тому и быть. Но Дазай не понимал его, не озвученный вопрос застыл на губах: что может быть мучительного в жизни? Всю ночь мальчик провел в бессонных мыслях, думая о том, как мог бы проверить исполнение своего желания, но решил в итоге оставить решение вопроса на потом. Вдруг дьявол лишь посмеялся над ним, принуждая к смерти ради проверки желания. Через пару дней вещи были собраны, прощальные слова сказаны. Осаму смотрел из окна кареты и видел, как их дом становился все дальше, и так небольшой город — все меньше, а вместо них все вокруг застилал зеленый лес и бескрайние поля. Это была первая долгая поездка, поэтому приходилось часто останавливаться по дороге, так как Дазая постоянно мутило из-за качки. Пару раз они останавливались на ночь в тавернах и давали лошадям отдохнуть, поэтому путь до столицы занял три дня. Когда они въехали в город, шум обрушился на Осаму и поглотил: огромное количество повозок, солдат, торговцев… Каждый был занят своим делом. Эта суета нравилась гораздо больше размеренной деревенской жизни. В доме Дазаю выделили отдельную комнату; какое-то время мальчика не тревожили, давая обжиться, он гулял по городу и окрестностям. Однажды, во время очередной прогулки, Осаму заметил толпу людей на главной площади и подошел ближе. В тот момент зачитывался приговор и готовился топор, а чуть дальше можно было заметить балкон, где сидела королевская семья. Мори проследил за его взглядом и прочел в нем одну мысль: мальчик хотел быть там, сидеть на возвышении и смотреть на всех свысока. Взгляд слишком дерзкий без тени почтения или уважения. Приговор закончили читать совсем скоро, и палач приготовился. Впервые Дазай увидел смерть так близко и на мгновение даже отвернулся, когда брызнула кровь, но любопытство заставило повернуться, в тот момент палач поднял отрубленную голову, показывая толпе факт совершенной казни. Дазаю даже показалось, что губы и глаза продолжали двигаться, даже после смерти. Люди вокруг забурлили, закричали, кто-то кинул пару насмешек. Тело очень быстро унесли, освобождая место для другого. — Почему их казнят? — тихо спросил Осаму, наблюдая за тем, как вели следующего. — Люди всегда найдут за что, причин много: измена, шпионаж, ересь, колдовство и богохульство, — на последнем Огай усмехнулся. — Так что аккуратнее и следи за своим взглядом, а то могут подумать, что ты хочешь свергнуть монархов. — Что ты, — улыбнувшись, отозвался мальчик, — у них дочь очень красивая, вот и засмотрелся. Вечером дядя вызвал его к себе в кабинет, чтобы узнать, что Дазай собирался делать в будущем и хотел ли бы он чему-то научиться. Мальчик иногда задумывался об этом, но часто предпочитал просто плыть по течению, хватаясь за нужных людей, которые и выводили его на нужный ему путь. Сейчас же нужно было определиться, куда пойти учиться и чем заняться, чтобы остаться в столице, и единственная мысль, пришедшая ему в тот момент на ум: пойти учиться и работать к дяде. Нужно было крепко привязать себя к месту, и только потом думать о других этапах плана. Да и занятие его было весьма интересным, он занимался врачеванием. Дядя принял этот ответ с улыбкой. Так началось его обучение. Конечно же, к практическим занятиям его допустили не сразу, сначала предстояло разобраться в лечебных камнях и травах, и только когда у мальчика начало получаться без помощи смешение ингредиентов для лекарств, дядя стал брать его с собой на вызовы. В такие моменты он внимательно слушал и следил за самыми разнообразными болезнями, каждая из которых, какой бы жуткой и отвратительной она ни была, приводила Осаму в восторг, отчего он затем заваливал вопросами Мори, чтобы тот рассказал больше. К дяде он с такими вопросами не обращался, так как тот не умел правильно объяснить и постоянно прыгал с темы на тему. Дьявол же рассказывал обо всем весьма подробно, а иногда и проводил его незамеченным к пациентам, чтобы Дазай мог рассмотреть поближе. И Осаму заворожённо приоткрывал раны щипцами, запоминал мельчайшие детали: засохшую кровь, гниение, паразитов… Мори поражался этому чистому научному любопытству: Осаму было все равно на лечение людей, ему хотелось знать, как работает каждая их часть, он был готов часами копаться в открытых ранах, рассматривая пораженные ткани и не замечая затихающих криков. Так быстро прошли два года, за которые он добился значительных успехов в области медицины, и все благодаря своему любопытству, которое вело его в больницы, в дома тяжело больных, на которых можно было испытать самые разнообразные лекарства, на места казни, договариваясь с палачами о мертвых телах, которые исследовал самостоятельно, копаясь во внутренностях. Ему доставляло удовольствие препарировать людей и разбирать их на составные части, рассматривая каждую из них в отдельности. Его успехи были так хороши, что дядя даже разрешал ему иногда принимать пациентов самостоятельно, когда сам был загружен работой или исследованиями. Пока однажды судьба сама не распорядилась и не столкнула его с королем и королевой. А дело было вот в чем: принцесса уже месяц лежала в кровати с необъяснимым недомоганием, все приближенные врачи не смогли помочь им, поэтому стали разыскивать и вести ко двору всех возможных врачей. Осмотрев принцессу, Осаму не смог определить причину болезни, как и остальные, но четко для себя решил, что должен спасти ее, чтобы король и королева остались ему должны, останется лишь заполучить руку их дочери и королевство будет уже в его руках. — Определи, от чего страдает принцесса и найди мне лекарство, — проговорил Дазай, обращаясь к Мори. Огай в который раз удивлялся фортуне, с которой родился Осаму, она не всегда вела его, но каждый раз очень метко попадала в цель. Кто бы мог подумать, что простому парню из небольшого городка, который был больше похож на деревню, удастся выбраться в столицу и очутиться во дворце. Сейчас Дазай был в шаге от власти, к которой все так стремились, только Мори все еще не понимал, зачем она ему нужна. Вся его жизнь — это льющаяся река, по которой он плыл, словно точно зная, что в конце сможет получить все. И все же что-то заставило его вызвать дьявола, а значит, он не всегда так уверен в своей жизни, как хотел показать. И пока Огай добывал нужные лекарства, Осаму сидел у кровати принцессы и тепло улыбался, уверяя, что все будет хорошо и нужный отвар уже готовился, а чтобы скоротать время, он придумывал сказки и рассказывал ей. Добрых слов, поддержки и спокойствия рядом оказалось достаточно, чтобы принцесса влюбилась. В день полного выздоровления родители устроили пир, на который позвали и Дазая, ему предлагали стать королевским врачевателем, но он скромно отказался, притворно вздохнул и посмотрел на танцующую принцессу, а из уст полилась сладкая речь, пропитанная дьявольскими помыслами. Не было и шанса ей противостоять. И, когда Осаму исполнилось семнадцать лет, сыграли свадьбу. Прекрасная жена, радующая глаз, могла лишь притупить внутреннюю жажду, которая с каждым днем все росла, вынуждая проводить все новые вскрытия и опыты на человеческом теле, пока однажды он, в порыве безумия и иступления, не разрезал свою руку вдоль. Кровь потекла вниз, на камни, обжигая тело, а потом медленно вернулась обратно. Дазай завороженно следил за процессом исцеления, а когда рана исчезла, то вновь сделал надрез. — Вспомнил про свое бессмертие и играешь теперь? — Появление Мори впервые заставило вздрогнуть Осаму с тех пор, как они встретились. — Я смотрю, ты дошел до того, что тебя возбуждает собственная кровь. Выражение лица, сбитое тяжелое дыхание и хаотичный, мечущийся взгляд говорили сами за себя. — Не вижу ничего странного в том, что меня возбуждают люди, — ответил Осаму, облизывая пересохшие губы. — О нет, тебя до такого состояния доводят не люди, а их внутренности, их кровь и их жизнь в твоих руках. — Огай подошел ближе и приподнял его за подбородок. — Я буду только рад увидеть, как однажды, в порыве любопытства ты вскроешь обычного живого человека и будешь слушать его агонию, разбирая его по частям на учебник анатомии. — Тогда, чтобы такого не было, — Дазай, стараясь не терять чувство собственного превосходства, тоже шагнул вперед, — ты сам ляжешь на мой стол. — Можешь просить об этом в любой момент. — И Осаму впервые увидел на секунду тень подлинного дьявольского пламени. — Мне будет весьма интересно взглянуть на твое возбуждение, когда ты, с погруженными по локоть руками, будешь исследовать мои внутренности. Мори говорил об этом так спокойно и четко, что потемнело в глазах и Дазаю пришлось вцепиться в его плечи, чтобы не упасть от головокружения. Он склонил голову, чувствуя, как пульсировала жила на его шее; Осаму захотел прогнать это наваждение, а потому срывающимся голосом приказал оставить его. В следующую секунду юный медик чуть не упал на холодные плиты пола, так как Огай исчез. Осаму медленно опустился на колени, успокаивая дыхание. В последующие несколько дней он отказывался от любой работы, проводил время в прогулках, разговорах с женой, справляясь с собственными порывами через постель и алкоголь. Но от наваждения было не скрыться, оно лишь притуплялось и возвращалось с новой силой, раздражая нервные окончания. Эмоции были накалены до предела, врываясь яркими картинками во сны. В голове все мутилось, иногда он не разделял реальность и свои мысли, а потому не сразу понял, когда поднял руку на жену. Дазай пришел в себя, когда она громко закричала, он вновь взглянул на нее: в длинных тенях от свечи она лежала голая, куталась в одеяло, избегая ударов. Осаму замер с поднятой рукой. Вместо того, чтобы начать извиняться, придумывать оправдания, юноша просто вышел из комнаты. Ему срочно нужно было уйти с головой в медицинские случаи и болезни, поэтому он прошел к себе в кабинет и запер дверь. Очнулся он только через сутки, когда голод уже стал мучителен, и позвал Мори, чтобы тот принес ему обед. Дьявол появился с разнообразными блюдами, не преминув уколоть фразой: — Хорошо справляешься, — произнес он, оставляя жаркое на столе. — Стоит тебе перестать потрошить людей, как руки сами тянутся к другим без твоего ведома. — Это было всего один раз. — Один раз? — Мори усмехнулся. — У тебя память хороша только в медицине, а все остальное ты стираешь из памяти, если думаешь, что это впервые. Дазай поднял глаза, отрываясь от книги. — И кстати, — тихо прошептал Огай, наклоняясь ближе, — ходи аккуратнее. У принцессы терпение закончилось, ей легче найти другого мужа, чем исправить тебя. А ты ведь знаешь, что церковь против разводов. — К чему ты клонишь? — А ты как будто сам не понимаешь. — Она не убьет меня. — Сама — нет, но ей не стоит найти человека, который это сделает. — Какая разница, я все равно не умру. — Это тоже верно, — согласился Мори. — Просто предупреждаю. Дазай отмахнулся от этих слов, но до конца уйти от них не смог. Теперь он замечал любой мельком брошенный взгляд жены, дольше обычного взвешивал ее слова, а в голове крутился лишь один вопрос: «когда?» Это было не боязливое ожидание, но взволнованное предвкушение; Осаму будто выжидал свою собственную смерть, ему хотелось проверить на деле, как далека она от него. Было в этом что-то от его отца, который постоянно делал ставки и играл в карты, но Дазай был уверен, что он-то точно не проиграет. И вот она: первая попытка. Осаму сразу это почувствовал, когда сел обедать вместе с ней за длинный дубовый стол; была ли это интуиция или же он неосознанно зацепился за ее выжидающий взгляд — точно сказать было нельзя. Когда Дазай сделал первый глоток вина, то почувствовал привкус металла, со вторым глотком пришло легкое жжение во рту и горле, а за ними — слабость и учащенное сердцебиение. Посмотрев на девушку и усмехнувшись, он залпом выпил весь бокал, чувствуя, как немело его тело и появлялось чувство тяжести. На мгновение показалось, что Смерть положила ледяную руку на его плечо, сердце остановилось, словно перезапуская все процессы в теле, и тут же внутренний жар разбил оковы, выжигая всю отраву. Он снова вдохнул, ощущая, как задрожали ноги в возбуждении. — Передайте повару, чтобы всегда подавал это вино, — с туманной улыбкой произнес Осаму, наблюдая за тем, как мертвенная бледность легла на лицо жены. Инцидент за столом заставил девушку действовать быстрее обычного, она все также ложилась в кровать вместе с ним, но каждую ночь почти не могла сомкнуть глаз. Последующие покушения происходили почти каждый день: поначалу она старалась представить его смерть как дело случая, как стечение обстоятельств, продолжая подсыпать самые разные отравы, клала ядовитых змей в его одежду, пару раз толкнула его с лестницы. Затем в ход пошли засады и нападения: пару раз в толпе ему наносили смертельные удары, но ничто не могло его убить. Когда же девушка это осознала, то в бессилии хотела зарезать его ночью сама, но руки предательски дрожали, и она не смогла завершить начатое. Через некоторое время Дазаю надоела эта забава, особенно, когда она пересекалась с его работой, мешая сосредоточиться. Нужно было что-то сделать, так как девушка могла в отчаянии пойти просить помощи у родителей или церкви, тогда выкрутиться было бы тяжелее. Нужно было убрать ее, а желательно и всю семью, чтобы никто не смог его ни в чем обвинить. Когда он сказал об этом Мори, тот предложил сговориться с противниками королевской власти, а на людях вывернуть все так, что это их дочь захотела большей власти. Таким образом, убить на ее глазах родителей, а саму ее отправить в северный монастырь, где Огай обещал изредка следить за ней, чтобы она ничего не могла сделать. Стоило приказу слететь с губ Дазая, как все было готово. Еще через пару месяцев его уже короновали. Коронация проходила в главном соборе столицы, Дазай ужасно не хотел туда идти и переступать порог церкви, но без этого коронацию нельзя было завершить. Длинная процессия медленно шла по улицам города мимо ликующих зевак, вокруг будущего короля собралась вся знать, но всех священнослужителей, которые обычно тоже должны идти рядом, Осаму отослал подальше и лишь один шел рядом с ним — Мори. Ради этого дьявол, хмуря брови, облачился в священные одежды, чтобы стать частью плана. Они с Осаму заранее подготовились, чтобы Мори мог зайти, хоть и ненадолго, в собор и провести помазание. Никто так и не узнал, что король преклонил колени перед дьяволом, что священное масло, нанесенное на голову, руки и грудь, было горячей кровью, а клятва, которую обычно приносили, дабы защищать веру, подданых и законы страны, говорила совсем о другом. Осаму поцеловал протянутый крест, что был для него перевернут, и почувствовал, как тяжелая рука легла на его голову. Мори тихо произнес: «Да будет Дьявол свидетелем твоего обещания и хранителем твоей власти». Коронация проходила словно на грани двух миров, потому священник и король слышали одно, а подданые — совсем другое. Когда же возложили корону и Осаму опустился на трон, он взглянул на всех сверху вниз и чувство власти и вседозволенности защекотало нервы. Теперь его любопытство никто не остановит, и садистская улыбка в предвкушении мелькнула на губах и сразу же исчезла. Грянули трубы, возвещая о новом короле, взлетели вверх шапки, народ ликовал, предвкушая пиршество, а новый король уже спешил к себе. — Легкая жизнь без усилий, верно? — Мори появился позади него, когда дверь закрылась, и снял с плеч Осаму королевскую тяжелую накидку. — Все, как ты просил. — Ты так говоришь, будто я получаю это бесплатно, — приподняв бровь, ответил Дазай. — Мне еще даже девятнадцати нет, а я уже вдовец при живой жене. — Возьми другую в жены, кто откажет королю? Дазай взял за привычку молчать в ответ на провокационные вопросы, так и сейчас он не сказал ни слова. Но Мори отчего-то не отставал. — Если хочешь, могу разыскать любую… — Мне не нужна сейчас жена, — грубо произнес Осаму, устало рухнув на кровать. Дьявол не преминул очутиться рядом. — Я просто хочу продолжить исследования… Фраза повисла в воздухе, меж тем как рука сама потянулась к черной рубашке и прошлась по ткани, ощущая под ней очертания тела Мори. Дазай медленно взглянул на его губы и вспомнил, как больше пяти лет назад впервые ощутил поцелуй; он все еще отчетливо помнил, как мягко пламя кололо губы, словно все произошло пару мгновений назад. — Помнишь, ты сказал: всему свое время? — аккуратно произнес Осаму, ощущая, как его окутывал жар. — Конечно, — сквозь улыбку ответил дьявол, наблюдая со стороны за внутренней борьбой. — Тогда сейчас — самое время. — С этими словами Осаму потянул его на себя за рубашку, заставляя оказаться сверху. — Ваше величество, — выдыхая со смешком, начал он, — если Вы хотите причаститься… — Пожалуйста, Ваше Преосвященство, отпустите мне мои грехи, — вступая в словесную игру и облизывая высохшие губы, улыбнулся Дазай. В ту ночь не только душа принадлежала дьяволу, но и тело, юная бессмертная плоть, загоравшаяся от малейших касаний. Мори медлил, искушал, ждал, когда терпению подойдет конец и Дазай сам прикажет идти дальше. И с закрытыми глазами, с тяжелым дыханием, теряясь в пространстве, король отдавал приказы, которые порой срывались на просьбы, зарывался рукой в темные волосы и беспорядочно впивался ногтями в тело над ним. На грани сознания пробивалось что-то черное, вязкое среди движений, поцелуев и тяжелого дыхания; Дазаю не нужно было спрашивать, чтобы сделать это. И, приоткрыв глаза, Осаму впился зубами до крови в плечо Огая, чувствуя, как капли стекали по губам, но они были эфемерными, почти безвкусными. — Кровь демонов, всего лишь часть оболочки, — обжигая ухо, произнес Мори. — Нужна горячая, молодая кровь, чтобы полностью ощутить ее терпкость. — Я еще не настолько сошел с ума, чтобы пить человеческую кровь, — произнес Дазай, отстраняясь, его губы были покрыты бордовой кровью, словно вином; пара капель стекла по подбородку. Еще нет, думал Мори, но чувствовал, что это скоро изменится, смотря в темные глаза своего подопечного. Сильнее сжав руку на талии Осаму, Мори впился в его губы, слизывая оставшуюся кровь и выбивая с каждым движением оставшийся воздух из легких. Большая часть души была уже в его руках, а теперь и добровольно отданное тело; он ощущал внутри короля раскинувшийся ад, который пустил корни и сплелся с мыслями, желаниями и действиями. Огненная геенна, затаившаяся там, где когда-то была душа, одновременно и ужасала, и восхищала, заставляя выжидать следующие действия нового короля: либо этот ад сожжет его изнутри, либо станет новой душой. Дазай не был готов к власти, а потому, получив желаемое, заставил Мори решать все вопросы, а сам продолжил свою деятельность врача, не страшась, что его могли поймать за чем-то незаконным. В свободное же время Осаму пристрастился к ночным пиршествам, где собирались самые красивые мужчины и женщины и подавали самые сочные фрукты других стран, самые терпкие вина, а с открытием нового континента Осаму приказал привозить табак, и именно при его дворе впервые начали использовать наркотические средства не только в лечебных целях. Он обожал постоянные эксперименты, наслаждаясь и совершенно не страшась, что они что-то ему сделают. Во время таких вечеров, лежа среди привезенных из Азии подушек, Дазай терялся в дурмане, не замечая, чьи губы целовали его, кто лежал рядом, а кто сидел сверху; тел было так много, что пальцы, касаясь ребер и ключиц, сбивались со счета, а на утро на его теле расцветали синяки от чужих пальцев, припухали губы и ломило все тело. Осаму приоткрыл в очередной раз глаза, осматриваясь, но вокруг никого уже не было, лишь Мори вновь сидел в кресле с книгой в руках. Ему всегда удавалось хорошо прибраться прежде, чем Осаму успевал проснуться. Молодой король потянулся в кровати, повернулся на бок и закинул ногу на одеяло, открывая свое нагое тело. Кудри после сна вихрились больше обычного, а темный взгляд, все еще затянутый легкой пеленой дурмана, внимательно следил за дьяволом. — Скажи, — вдруг начал он, — ты исполнишь любое мое желание? — Всё, что в моих силах. К чему такие вопросы? — отозвался Огай, не отрываясь от книги. — Тогда вскрой свое тело, — Дазай так мягко это сказал, словно речь шла о безобидных пустяках. — Ты же все равно не умрешь, а я так хочу взглянуть, как работают органы. Дьявол посмотрел на него и лишь спросил, когда ему будет угодно это сделать. — Сейчас. — Если сделать это на кровати, она будет покрыта кровью. — Ты поменяешь потом постельное белье, велика ли проблема. Дазай в предвкушении лишь пристальнее начал смотреть на него, Мори не спеша дочитал страницу и закрыл книгу, затем повесил на спинку верхнюю одежду и рубашку и подошел к кровати. — Мне вскрыть себя самому или это сделаешь ты? — ложась, со смешком уточнил Огай, но по рыщущему взгляду сразу было понятно, что Осаму это хотел сделать сам. Он одним махом надел на себя штаны, накинул халат и завязал волосы в низкий хвост, а из шкафа достал ящик с инструментами. Дазай встал рядом с кроватью и провел рукой от горла до живота, примеряясь; наблюдая с любопытством за реакцией Огая, он сделал первый аккуратный разрез по средней линии от нижней части грудины и до низа живота. Каждое движение было неспешным, молодой врач с удовольствием рассматривал, как раздвигались кожа и мышцы, открывая доступ к кишечнику, желудку, печени и другим органам. Мори видел, как горели глаза, внимательно изучающие его изнутри; как руки аккуратно копались внутри, рассматривая все. В один момент Осаму встал на колени, чтобы получше разглядеть, но было хорошо заметно, как дрожали его ноги. Внутри боролись два естества: одно хотело проникнуть глубже, проверить каждый кровеносный сосуд, вскрыть вены, разрезать печень, рассмотреть каждый кусок, каждую часть, а другое, животное, сходило с ума от одного только вида оголенных внутренностей. И как бы Дазай не боролся со вторым, оно тоже было его частью. Он облизал пересохшие губы и метнул взгляд в сторону закрытой грудной клетки; конечно же, Осаму хотел добраться до сердца. Он не спрашивал разрешения, лишь растягивал удовольствие, а потому не сразу сделал надрез на диафрагме, чтобы проникнуть в грудную полость. Дьяволу оставалось лишь наблюдать за действиями и за тем, как Дазай едва встал с колен, будто пьяный, и сел на ноги Мори, чуть выше колен, когда засовывал все дальше руку, добираясь до сердца. Его возбуждение легко было ощутить сквозь свободные штаны, а когда, наконец, удалось обхватить рукой бьющееся сердце, Осаму глубоко вздохнул и чуть склонил закружившуюся голову. Это ударило по нему сильнее наркотиков, смешанных с алкоголем, тело само медленно двигалось и терлось о штаны и простынь. Он не мог бы точно сказать, что именно сводило его с ума: сам вид органов или ощущение чьей-то жизни в руках. Огаю было интересно наблюдать за его состоянием, ощущать, как движется в его собственном теле рука, раздвигая органы и ткани. Это было немного щекотно и до одури странно, отчего возбуждение передалось и ему самому; он бы хотел сейчас перевернуться и скинуть Дазая на спину, но не мог, продолжая ощущать холод руки в области сердца и то, как она то аккуратно, то с силой сжимала его. И это новое ощущение, доселе неведанное, заставило его впиться пальцами в бедро врача и двинуть его ближе к себе, чтобы трение ерзающих бедер проходило ровно там, где нужно. — А что, если я выну твое сердце? — тихо спросил Дазай. — Вынимай, — это было впервые, когда голос дьявола звучал так твердо, словно приказ. Как только оно оказалось в руках у Осаму, Мори тут же скрыл свои органы и залечил порез, сбрасывая Дазая с себя на кровать рядом. Сердце продолжало биться, а руки юного врача все еще были в крови; он мутным взглядом смотрел на дьявола, когда его губы, расцветшие в улыбке, коснулись трепещущего сердца. Это стало последней каплей, на мгновение показалось, что Мори не смог сдержать свой истинный облик: порыв ветра вызвал мурашки, но это видение тут же исчезло, когда он лег сверху, придавливая к кровати. В тот момент казалось, что он весил гораздо больше обычного человека. Сквозь тяжелое дыхание Осаму смог лишь сказать: — Когда мы закончим, я вскрою сердце, надеюсь, оно все еще продолжит биться. — Но ему тут же заткнули рот. — Делай, что хочешь, а сейчас, будь добр, не забывай дышать, — с усмешкой предупредил Огай. В момент, когда удовольствие затмило рассудок, зубы сами впились в бьющийся орган и вырвали кровавый кусок. Безвкусно. Совсем ничего нельзя было почувствовать, все было в нем искусственно. Мори прекрасно видел по лицу Осаму, как возможность получить всё и желание испробовать свежее мясо затмили последние капли души. Когда они закончили, за тяжелыми шторами нельзя было распознать: расцвело ли утро или опустилась ночь. Усталость и нега разлились по телу Осаму. Вот только, когда Мори хотел подняться с кровати, он не позволил ему это сделать и впервые лег ближе, уткнувшись лбом в грудь, словно последние проблески тепла, нежности и морали решили в последний раз собрать свои силы перед тем, как оставить Дазая навсегда: — Я точно никогда не умру? — вдруг спросил он. — Ты же просил бессмертие, поэтому пока не захочешь этого сам, не умрешь, — ответил Огай. Слова были отстраненными, в них не было ни сочувствия, ни понимания. — А сколько я уже прожил? — Занимаясь своими делами, Осаму не замечал, как проходили года и лето сменялось зимой, ему это было не нужно. — Не так много, но и не так мало. Мне удается вводить всех в заблуждение, но долго это не сможет продолжаться. — Тогда нужно уйти. — И куда ты пойдешь? — А разве этот мир мал? Есть столько мест, где я еще не был. — А что потом? Этот вопрос остался без ответа. Не было понятно, задумался ли он над ответом или старался избегать своих мыслей на этот счет. — А тебе иногда надоедает жизнь? — В отличие от вас, людей, наше время идет по-другому. Когда Дазай отстранился, Мори заметил, как в его глазах больше не было души, она была полностью поглощена; теперь внутри развернулась бесконечная пустота. — Прежде, чем уйти, мне нужно кое-что сделать, — произнес Осаму прежде, чем погрузиться в сон. — Все, что тебе будет угодно. На утро Осаму оделся как обычно и накинул сверху плащ, собираясь в последний раз пройти по городу. Его мало интересовало, кто будет следующим претендентом на трон, этим вопросом снова занялся Огай. В столице, по заснеженным улицам, катились богатые кареты и простые повозки, запряженные разномастными лошадьми, а люди мешали ботинками растаявший снег с грязью. Дазая следил за каждым движением и улавливал любой звук: торговцы зазывали в свои лавки и предлагали свежую рыбу, мясо и овощи, издалека слышался звон колоколов, призывающих к мессе, стук копыт лошадей, ругань возчиков; звучала шарманка, а рядом бродячие артисты показывали фокусы. Среди всего этого предпраздничного хаоса бродили нищие и просили милостыню, дрожа в изорванной тонкой одежде. Они обращались и к Осаму, но тот лишь ниже опускал голову, скрывая лицо под капюшоном, чтобы не видеть худые руки, красные из-за мороза. По правой и левой стороне тянулись узкие улочки с каменными темными домами, где верхние этажи чуть выступали, создавая ощущение замкнутости. В одном из таких ответвлений хищный взгляд зацепился за ребенка с газетами в замерзших руках. Он сидел на ящике, согревая руки теплым дыханием. Заметив его, Дазай направился к мальчику, и его рука, в темноте похожая на когтистую лапу, потянулась к нему, собираясь схватить. Оставалось совсем немного, когда его перехватила и остановила чья-то чужая рука. Осаму поднял взгляд, встречаясь с холодными серыми глазами. Прежде, чем что-то осознать, он взглянул в сторону мальчика, но того уже и след простыл. Тогда Дазай оскалился, словно дикий зверь, и постарался вырваться из крепкой хватки незнакомого человека, который только сильнее сжал его запястье. — Дазай, хватит, — громко одернул его мужчина. — В кого ты превращаешься? Ты осознаешь, что хотел сделать? Осаму не отвечал и только рассматривал с опаской незнакомца; для зимы он был одет весьма легко, но аккуратно: длинные белые одежды, расшитые серебром, а на плечи наброшена пурпурная мантия. Такую не каждый мог себе позволить. — Я долго наблюдал за тобой, думал, что ты одумаешься. — Кто ты? — Так ли важно мое имя? Дазай, ты заключил сделку с Дьяволом, отдал душу, отвернулся от церкви и прожил в пороке всю жизнь. — Он на мгновение остановился, шагнув ближе. — Тебе нет места в раю и даже ад тебя не ждет. Тебе предстоит всю жизнь скитаться по миру, как ты того и хотел. — Еще раз спрашиваю: кто ты? — Дазай снова попытался вырваться, ощущая, как горит и жжется кожа под прикосновением незнакомца. — Я часть того, кого ты предпочел забыть. И если тебе так важно имя, то можешь звать меня Фукудзавой. Господь не хочет больше видеть твои пороки, но и покоя ты не достоин, а потому будешь вечно находиться на грани жизни и смерти, испытывая лютый голод. Еду ты сможешь получить только из рук детей, но облик твой будет настолько уродлив, что ни один ребенок не подойдет к тебе. — Как только незнакомец произнес последние слова, он отпустил руку Дазая и ушел. Как и было сказано: облик изменился. Осаму взглянул на себя в отражении реки: взлохмаченные длинные волосы были запутаны, а внутри словно что-то копошилось; руки с острыми когтями были по локоть в крови, а под ногами умирали и гнили растения; изорванные богатые одежды, покрытые пятнами, напоминали, что когда-то все поклонялись ему, а теперь — шарахались. Сквозь дыры в одежде виднелось его худое костлявое тело, жаждущее, когда ему перепадет кусок, но никто не хотел подходить близко, сторонясь и обходя. И как бы громко Дазай не звал своего дьявола, никто не пришел на зов. Он остался один на один со своим бессмертием и проклятьем, превращаясь в темную легенду, которой родители пугали своих детей, а священники — паству, призывая не забывать о добродетели и напоминая не поддаваться порокам, ведь дьявол будет с тобой только до конца твоей души.