Loving you is a crime

«У тебя уже получилось стать достойным отцом». Нёвиллет ошибался, когда говорил это, но его нельзя было винить. Ризли старался показывать только положительную сторону их взаимоотношений с Сиджвин, рассказывая о периоде до тюремного заключения. Он умалчивал, что долгое время девочка не идёт с ним на контакт, а в его присутствии она становится особенно тревожной и осторожной. Сиджвин не спешила обращаться к нему за помощью, всегда консультируясь с Клориндой перед этим. Дрожала, стоило ему похлопать её по плечу в качестве поддержки. Это угнетало. Но Ризли был готов бороться за восстановление прежних отношений — неважно, сколько времени займёт эта борьба. У Сиджвин остались рефлексы — как и во время их первой встречи после долгой разлуки. Она всё ещё держалась за него крепко-крепко во время страшных моментов в фильмах, словно отец не переставал быть для неё несокрушимой стеной, отгораживающей от любых неприятностей. Но позже, придя в себя, отворачивалась, словно стеснённая из-за забытой потребности в том, чтобы отец был рядом. За эти два с лишним года… многое изменилось. — Односложные ответы на любой вопрос о школе, — разочарованно заявляет Ризли во время разговора с Клориндой, когда у той находится время встретиться на обеденном перерыве. — И не только на них. Я разучился ладить с детьми? — Про школу лучше не спрашивать, — осторожно произносит Клоринда. — Болезненная тема для неё. Ещё бы. Будто Ризли не знает, какими людоедами могут быть дети или подростки с их неокрепшими умами и тягой найти слабое звено, над которым можно поглумиться. Набрасываются, как коршуны на свежее мясо. Ризли всегда был тем, кто эти «слабые звенья» защищал, стирая в кровь костяшки пальцев и ломая чужие носы (в лучшем случае). Но насилие уже давно не выход. Не хватало заработать лишнюю судимость, не говоря о том, что это не должно быть средством решения проблем. Приходя домой после работы, Ризли чувствовал себя одиноким. Приятно, что разговоры с Верховным судьей заставляли отвлечься от одиночества, но этого было недостаточно. Прежняя семейная жизнь, которая всегда держала его на плаву, словно была поставлена на паузу. Ризли находился в том же самом помещении, а дочь была рядом, как и прежде. Но вся близость и взаимопонимание, построенные между ними, были похожи на увядавшие цветы, которым была необходима влага. Он предпочитал не беспокоить вечером Сиджвин, которая от давления закрывалась только больше. Вместо этого предлагал ей питательный ужин — не ему ли, как фитнес-тренеру в прошлом, знать о том, какие вещества полезны для растущего организма? А для поднятия настроения всегда можно было добавить к ужину с заботой приготовленные венские вафли с карамельным топпингом или панкейки с клубникой. Ризли знал верный способ построить диалог, но не вмешивался, когда видел погружённость дочери в себя. Обычно молчаливость Сиджвин заглушалась фоновыми диалогами из мультфильмов или второсортных ситкомов. Сейчас по телевизору показывали рекламу известной в США клиники для помощи безнадёжно больным детям. Ризли устал от этой рекламы — она была слишком навязчивой, словно внушала необходимость обратиться именно в эту клинику. Из-за этого ему тем более не хотелось сидеть молча. — Помнишь, как ты однажды притащила кота с улицы? — медленно проговаривает Ризли, встречая молчаливый интерес со стороны дочери, заканчивающей с десертом. — Он был весь ободранный, с клоками выдранной шерсти, сильно хромающий, со следами кровотечения. Я тогда подумал: не жилец. И затем чихал из-за него весь день, черт с ней, с моей аллергией. Но решил дать ему шанс и не выгонять. А ты его так заботливо выходила, выкормила, что даже жаль было отпускать его снова на волю. Тогда я понял: если моя дочь не станет врачом, то мир многое потеряет. Ризли улыбается с лёгкой ностальгией. Это было так давно — будто тюремное заключение длилось два десятка лет, не менее. — Помнишь, как ты умоляла, чтобы он остался с нами? Но я был не готов встретиться с осложнениями аллергии, поэтому исход был ожидаемый. Хорошо, что позже кот нашёл надёжных хозяев. Сиджвин перестаёт чувствовать себя напряжённой, когда слышит о чём-то далёком, но приятном по ощущениям. Она не может не податься вперёд, навстречу, когда упоминается что-то, разжигающее яркий фейерверк приятных эмоций в душе. — Папа, — Сиджвин впервые за долгое время называет его так. Она нервно сжимает свои маленькие ручки, оставляя их под кухонным столом, невидимыми для чужих глаз. — Ты чем-то сильно болен? — Болен? Нет-нет, или не совсем. С чего такие мысли? — Ризли старается оставаться доброжелательным. — Часто дрожишь, иногда можешь не спать всю ночь, а ещё… Папа, что тебе снилось вчера? — Сиджвин прячет взгляд, словно боится узнать ответ на вопрос. — Вчера? Конечно, Ризли помнит, что ему снилось. Будто бы он снова в камере смертников, и тюремные помещения охватил сильный пожар, который невозможно остановить. После чего, как только пожар был потушен, надзиратели оттирали расплавленную кожу сгоревших заживо от разрушенного пола, который когда-то был отделан покрытием. Ужасающий сон, основанный на параноидальных мыслях Ризли во время заключения и догадках о том, что пожарная система безопасности не работает исправно. — Тебя встревожило то, что я говорил во сне? — Да…. Мне было страшно. — Прости, принцесса, что потревожил тебя. Ты не могла заснуть из-за этого, я прав? В следующий раз сразу же буди меня, как только услышишь, как говорю во сне, не бойся. Ризли нервно усмехнулся. В таком состоянии он был ничем не лучше того самого ободранного кота, который нуждался в помощи. А Сиджвин опять была единственной, кто могла по-настоящему помочь. — Но тогда ты проснёшься и снова будешь страдать от бессонницы, — огорчённо проговаривает Сиджвин. Конечно же, его дочка была сообразительна не по годам. Кто, если не она, позаботится прежде всего о чужом благополучии, а не о своём? Ризли борется с желанием встать из-за стола и приобнять её, шутливо взъерошив волосы. Нет, не сейчас. Не тогда, когда есть ощутимая дистанция. — Со мной всё будет в порядке. Я уже говорил, что из моей дочки выйдет чудесный врач. А лучшее лекарство для папы — знать, что его дочь чувствует себя хорошо. *** «Со мной всё будет в порядке… Лучшее лекарство для папы…» Погрузившись в свои мысли, Сиджвин не слышит большую часть из того, что ей говорит Ризли. Реальность замутнена, скрыта под неясной пеленой и так далека. Он даже не может представить, как сильно она была напугана из-за того, что рассказывала Клоринда, пока он был в заключении. Словно папа обманывал её все эти года, скрывая, насколько же жесток на самом деле: самый настоящий злодей, ждавший момента, когда он сможешь воплотить свои пугающие планы. Но эти рассказы полностью противоречили реальности: вместо агрессивного мужчины, от которого чувствовалась угроза, Сиджвин видела перед собой ослабевшего и измученного человека. Она записывала те симптомы, которые замечала за ним, чтобы позже найти что-то похожее в детской медицинской книжке и предложить лечение, но ничто не подходило полностью. И сейчас, даже если внушённые страх и предчувствие опасности сильно мешали, почти парализуя, её детская наблюдательность говорила обратное. «Это была ошибка. Всё, что я говорила о твоём отце — ошибка. Будь хорошей девочкой и делай вид, что всё так, как обычно. Если возникнут проблемы, сразу же звони мне». Будь хорошей девочкой… Все требовали этого. Будь хорошей девочкой, не обращай внимания на хулиганов. Будь хорошей девочкой и натянуто улыбайся, твой отец точно не убийца, даже если ты поверила в это. Будь хорошей девочкой, не получай плохие оценки, ты же не хочешь никого разочаровать. Будь хорошей девочкой и не задавай лишних вопросов. Делай только то, чего от тебя ждут. Тогда… легче просто ничего не делать. Сиджвин помнила каждое брошенное в неё другими детьми неаккуратное слово после этой чудовищной «ошибки», как её назвала Клоринда. Хорошее отношение не только одноклассников, но и всех остальных ребят в школе после новостей об осуждении её отца вмиг сменилось на порицание — не всегда молчаливое. Она стала предметом обсуждения почти всех детей в школе, как и учителей… за исключением совсем безразличных. «О, это та самая, у которой папаша уголовник! Его вчера в новостях показывали!» «Это правда, что твой отец… ну, ты понимаешь… это самое… с тобой? А? Почему молчишь?» «Дочка кровожадного убийцы… А вы тоже всегда замечали, какая она странненькая?» «Всегда с ней что-то было как будто не так. С таким отцом — неудивительно!» Это должно закончиться рано или поздно. Длинный монолог Ризли, насмешки одноклассников, заверения Клоринды. А сейчас ей нужно открыть новые уровни в игре. *** Понимал ли Нёвиллет, на что он идёт, давая разрешение и дальше проявлять чувства? Ризли не мог не поддразнивать его. Теперь, спустя достаточно длительное время общения без каких-то надежд Ризли точно знал, что те слова после судебного заседания зацепили Нёвиллета и заставили думать о нём настолько, что Верховный судья не пожалел времени на поиск его номера. Вспышка непонятных эмоций преобразилась в нечто большее, действительно глубокое и серьёзное: теперь он не был влюблён в ярлык, состоящий из титула Верховного судьи и прочих заслуг. Нёвиллет, несмотря на впечатление, которое он стремился создавать, вовсе не был сухим, категоричным и исчерпывающе точным в выражениях, как его излюбленные нормативные акты. Он был похож на интереснейшую книгу, сюжет которой становился более глубоким и витиеватым с каждой страницей — даже если Нёвиллет считал, что его личность представляет собой одно краткое предложение. Эту книгу хотелось изучать, как нечто увлекательное, плавно поглощающее в свой омут. Ризли, в противовес, был бы боевиком, в котором читателя сразу кидают в гущу стремительно развивающихся событий. Постепенно узнавать Нёвиллета; поражаться тому, что кроме эрудированности и интеллекта Верховный судья обладает восприимчивым сочувственным сердцем; видеть теплоту и заботу от того, кто поражает льдом и точностью изречений во время судебных заседаний. Он был похож на успешную комбинацию противоречий, и противоречием было уже то, что всегда логичный и подчиняющийся системе Нёвиллет был соткан из противоположных характеристик. И этот человек... фактически, принял его чувства? После этого все сомнения были вмиг отброшены. Возможно, Ризли не мог откладывать какие-то действия, потому что достаточно долго бездействовал в тюрьме. Ему была неприятна мысль о том, чтобы снова быть неспособным предпринимать что-то для того, чтобы добиться своего счастья. Если Нёвиллет хочет действий, он их получит. Ранним утром у Ризли не было учеников. Прекрасно зная, что в это время у Нёвиллета рабочие часы, Ризли отправил своё фото без футболки с ракурса сверху. Он постарался, чтобы ракурс позволял в деталях рассмотреть весь его рельеф. Правда, это позволяло также разглядеть все шрамы, но Ризли надеялся, что обойдётся без лишних вопросов. На фото он слегка придерживал край брюк, оголяя часть бедра, и улыбался, двусмысленно подмигивая. Отличная компенсация перед тяжёлым рабочим днём, правда? Ответ не заставил себя ждать. Даже удивительно.       Почему ты не мог отправить фотографию вечером? Из-за этого я не смог спокойно прочитать приговор и оговорился пару раз.

Настолько понравилось?

Что будет, если я отправлю что-то более откровенное?

К тому же, никто не заставлял тебя читать сообщение прямо сейчас

Нёвиллет, тебе стоит перестать открывать наш диалог на судебных заседаниях

Но интерес берёт своё, правда?

Я не могу обещать, что это не повторится

Хотя, скорее так

Я могу обещать, что это повторится

      Не делай так больше, пожалуйста. Мне нравится, но это сильно отвлекает от работы. Ризли остановился на какой-то момент. Ему нравится. Приятное ощущение внизу живота не заставило себя ждать. Ризли заметил, что слегка подрагивает от приятного ощущения долгожданной взаимности. До этого он не питал особых надежд, но сейчас точно знал, что его знаки внимания не остаются незамеченными. Это распаляло. Он постарался представить, что Нёвиллет чувствует то же самое — и причиной является именно Ризли. И после этого его просят больше так не делать? Зачем играть по правилам, когда можно так головокружительно их нарушать?

А ты и не против отвлечься, разве нет?

Или это отвлекает настолько, что все мысли только обо мне?

      Ризли. Это уже слишком. Нужно иметь границы.

Заметь, ты мог давно закрыть диалог и продолжить свою работу

Но вместо этого продолжаешь отвечать

Может, это «слишком» тебя устраивает?

      У меня… нет аргументов, чтобы возразить. Как обычно говорят, «поймал с поличным».

Сильно перегибаю?

Но твоя реакция настолько очаровательна

Что мне хочется и дальше тебя отвлекать

      …Ясно. Я вернусь к работе. Поговорим вечером. Ризли не сомневался, что Нёвиллет, как и всегда, за лаконичными ответами скрывает вихрь эмоций. Хотелось провоцировать, говорить больше сбивающих с толку откровенностей, чтобы увидеть больше этих редких эмоций. Однако Нёвиллет через несколько минут дополнил прошлое сообщение сам.       Забыл сказать. У тебя прекрасная фигура. Чёрт возьми, Нёвиллет. Как у тебя получается использовать всего несколько слов, чтобы разжигать яркие чувства? Ризли начал постепенно осознавать, что, возможно, кидать горячие фото перед работой (и тем более во время работы) и правда не очень хорошая идея. Сейчас он чувствовал явную необходимость сбавить напряжение. Повезло, что такая возможность у него была. И всё-таки, расстояние ощущалось мучительно. Ризли всё это время мог лишь приблизительно догадываться о чувствах Нёвиллета, находившегося так далеко. Хотелось чаще видеть, как меняется его выражение лица. Хотелось угадывать его тщательно скрытые намерения в случайных жестах. Хотелось не вглядываться в бездушные буквы, а слышать его голос, такой строгий и мягкий одновременно. И способ исправить это не нужно было долго искать. Приближались рождественские выходные. Ризли не прекращал работать и во время них, в отличие от государственных компаний, но мог взять несколько дней отпуска за свой счёт. Когда ещё Нёвиллет будет настолько свободным от нескончаемой работы, если не в рождественские выходные? И если Рождество само по себе было семейным праздником, в который Ризли не хотел навязывать свою компанию, провести остаток декабря в Вашингтоне — неплохой план, ради которого можно было не поскупиться на билеты. Осталось узнать, согласен ли Нёвиллет. Ризли быстро печатает сообщение, прежде чем откладывает телефон, чтобы справиться с последствиями их диалога:

У тебя будет шанс увидеть её в реальности жди в Впшингтрне 26-ого

Ваштнгтоне

Чтоб его

Ты меня понял

*** — Когда я говорил, что собираюсь забрать все призы, я был настроен серьёзно, — победно провозглашает Ризли, забирая четыре плюшевые игрушки и откладывая ружье, которое использовалось для выстрелов в тире. Видеть лицо продавца в тире после того, как Ризли ни разу не промахнулся и каждый раз попадал по цели — бесценно. Если бы этот старик не установил ограничение на количество призов, то лавка бы разорилась за один день, потому что Ризли не собирался останавливаться на полученном. В своих навыках он мог сравниться с профессиональным телохранителем, что идеально попадал по целям в перестрелках. И самая главная награда — восхищение дочери. Если бы здесь, в луна-парке, где-то поблизости находились игровые автоматы, то призов он бы получил ещё больше: в своих способностях не приходилось сомневаться. Сиджвин после промежутка в их общении была сдержаннее в проявлении эмоций, но Ризли продолжал замечать, когда она была чем-то довольна. Научен за столько лет опеки. Сейчас был тот самый момент. Девочка с восторгом рассматривала яркие игрушки, которые теперь принадлежали ей. Как он мог не приумножить её удовольствие? Тем более, в Рождественский сочельник. — Оставайся здесь и никуда не уходи, я быстро, — говорит он, замечая способ легко протиснуться сквозь большую очередь за сахарной ватой. Все выигранные игрушки предусмотрительно даёт подержать — пусть дитя радуется. Стоять в очереди и скучающе ждать — явно не для него, поэтому Ризли быстро оказывается в начале очереди, будто он был здесь изначально, просто ненадолго отлучился. От недовольных выкриков это не избавляет, но смело полагать, что он не сделает вид, будто бы он их не замечает. Он забирает ароматную пушистую сладкую вату и ищет Сиджвин внимательным взглядом, после чего удивлённо останавливается. Рядом с дочерью стоят два мальчика, внешне выглядящие примерно на тот же возраст, что и она. Откуда они взялись? Неожиданная догадка заставляет остановиться от импульсивных действий и подойти к ним со спины, почти бесшумно. Ризли прекрасно слышит всё, о чём говорят эти маленькие мерзавцы. — Не знал, что ты выходишь из дома, — едко усмехается один. — Разве ты не под защитой «тёти Клоринды»? Выпустили погулять? — Смотри-ка, продолжает молчать, — разводит руками второй. — Что сделает дальше? Нажалуется на нас? Она умеет что-то кроме того, чтобы жаловаться? Пустышка. Сиджвин лишь беспомощно стоит на месте, словно ожидая, когда те уйдут от неё сами. Видеть её в таком состоянии, получающей незаслуженный яд в свою сторону — слишком болезненно. Ризли сжимает руки в кулаках. Насилие не выход, насилие не выход, насилие не выход. Если долго убеждать себя в этом, то однажды получится поверить. По крайней мере, теперь он знает, почему Сиджвин не хочет затрагивать тему школы. Не собираясь выжидать нужный момент, Ризли подходит ближе, кладя одну руку на плечо мальчика: — Юные джентльмены, я заметил, что вы не знаете, как правильно обращаться с дамами, — он замечает, как в обращённых на него взглядах повернувшихся назад мальчиков проскальзывают оттенки страха и недоумения. Ещё бы, тяжело не увидеть его лицо в какой-нибудь новостной сводке. Конечно, они его узнали. И его строгого низкого голоса было достаточно, чтобы напугать этих сопляков. Но этого мало. — Это для тебя, — он отдаёт сахарную вату Сиджвин, освобождая другую руку, которую кладёт на плечо второго мальчика. — Я смотрю, вы нарываетесь на неприятности? Мальчики быстро соображают, что к чему, предпринимая попытку побега, но Ризли крепко держит их за края курток, не давая вырваться. — Вам повезло, что сегодня я необычайно добр, — хмуро произносит он. — Проведём небольшую воспитательную беседу. Ещё раз увижу такое — жалеть вас и на возраст смотреть не буду. Поняли? Услышали? Мальчики нервно кивают, переглядываясь и не решаясь как-то возразить. — Прекрасно. А теперь бегите искать родителей, пока я не нашёл их сам и не провёл беседу уже с ними, — он отпускает мальчиков, не сводя с них тяжёлого взгляда. Они убегают достаточно быстро. Ризли вздыхает и опускается на корточки напротив Сиджвин, чтобы их уровень глаз примерно совпадал. — Солнышко, они говорят так специально. Они хотят заставить тебя думать, что рассказывать кому-то из взрослых о проблемах — это то, чего надо стыдиться. Но ты не сделала ничего, чего можно было бы стыдиться. Скажу так: я всегда буду на твоей стороне, — он проговаривает это особенно аккуратно и ласково, вкладывая нежность в каждое слово. Сиджвин лишь отводит взгляд немного горестно. Трудно понять, о чём она сейчас думает, но Ризли продолжает, словно никакой натянутости между ними никогда не существовало. — Ты хорошо воспитана, поэтому не идёшь с ними на конфликт. И это помогает им и дальше считать, будто они могут говорить всё, что им вздумается, — Ризли вспоминает, как в подростковом возрасте чуть не встал на учёт в комиссии по делам несовершеннолетних после того, как подрался с несколькими такими отморозками. Славные времена. — Но это не так. Всё хорошо, мы поработаем над этим. — Спасибо, папа, — наконец отвечает Сиджвин, отламывая кусочки от сахарной ваты. Ризли поднимается в полный рост, вспоминая, что веселье только начинается. Этот день должен остаться в памяти благодаря хорошим воспоминаниям, и никакие непутёвые одноклассники Сиджвин не смогут его омрачить. Завтра он обязательно приготовит несколько блюд на Рождество, чтобы радостная улыбка появилась на лице его дочери снова. В конце концов, она не поедет с ним в Вашингтон, и он обязан уделить ей много внимания, чтобы девочка не скучала в его отсутствие. — На какой аттракцион пойдём дальше? Ризли ощущает тёплую детскую ладошку в своей — Сиджвин даёт ему взять себя за руку. Кажется, её недоверие постепенно уменьшается. — Это же... Снег! — радуется Сиджвин. Ризли не может удержаться от добродушной улыбки. Сиджвин остаётся прелестным ребёнком, который восхищается хлопьям снега, оставляющим тонкое кружево на волокнах её одежды. В этом году зима выдалась на удивление тёплой, и лёгкой курточки и меховых наушников хватало, чтобы Сиджвин не замерзала. Поэтому сегодняшний снег казался нестандартным явлением: в Далласе снег был редкостью несмотря на северо-восточное положение города. Но Ризли не особо задумывается об этом, разделяя её радость. *** Сиканоин Хэйдзо прославился на родине как талантливый детектив, но на новом месте работы в Соединённых Штатах обосновался как подающий огромные надежды следователь. Он быстро набрался опыта благодаря расследованию уголовных дел и был включен в следственную группу, которой поручили расследование достаточно резонансного дела. Но никто не мог предупредить Хэйдзо о том, что скоро он будет искать улики на одежде того, кто совсем недавно был его коллегой по расследованию. Сохранять хладнокровие в напряжённых ситуациях — способность, которой Хэйдзо не был обделён. Он первым вызвался обследовать место происшествия, как только стало известно о смерти коллеги. И если перед поездкой у него были разные теории насчёт случившегося, сейчас истина была однозначной. Следователя устранили именно из-за его участия в расследовании по делу об убийстве семьи крупного бизнесмена. В данный момент, помимо расследования этого выбивающего из колеи преступления, Хэйдзо старался дать инструкцию новой помощнице. Если новость об убийстве следователя просочится в прессу, то это станет катализатором дополнительной тревоги, споров и сомнительных теорий. Поэтому Хэйдзо был обязан скрыть истину о произошедшем от кого бы то ни было, насколько это было возможно. Всё для того, чтобы преждевременные результаты расследования не просочились наружу. Способом убийства стал снайперский выстрел с дальнего расстояния. Не было сомнений, что преступник обладал профессиональным оборудованием и проработанными навыками стрельбы. Хэйдзо попробовал соотнести данный факт с прошлым преступлением: тогда стрелок был настолько же опытным, но в прошлый раз улик было оставлено больше. Сейчас убийство было совершено с таким стремлением к сохранению конфиденциальности, что Хэйдзо мог с абсолютной точностью рассчитывать только на то, что сможет определить дистанцию выстрела и место, откуда он был совершён. Жизнь, отданная ради правосудия. Наверно, так это можно было назвать. Хэйдзо отошёл от охладевшего тела. Неудивительно, что улики почти не были найдены — стандартные методы расследования вряд ли могли помочь, когда преступление тщательно спланировано. Следователь был убит вечером, когда возвращался с работы, рядом со своим домом. Вероятно, выстрел был совершён с крыши одной из многоэтажек рядом. Ещё один важный пункт расследования — ноутбук, который следователь взял с собой в день преступления. Хэйдзо старался не зацикливаться на том факте, что ещё вчера свободно разговаривал с товарищем по расследованию, а теперь свободно открывает сумку с его ноутбуком в попытках найти крупицы полезной информации. Он надеялся, что не найдёт что-то, что погибший предпочёл бы скрыть. «Прости, друг. Твоя смерть не будет напрасной». Накануне произошло следующее. Следователь, ставший жертвой преступления, далеко не всей информацией спешил делиться официально, считая, что не все его теории достаточно реалистичны. Для Хэйдзо не было секретом, что он делал успехи в расследовании и перед смертью сузил список подозреваемых до двадцати. Но все результаты, зафиксированные на рабочем компьютере в офисе, были уничтожены из-за хакерской атаки ещё вчера, после чего компьютер был полностью выведен из строя. Тогда это показалось очень подозрительным, но никто не мог представить, чем это закончится. Так или иначе, все результаты вчерашнего расследования были зафиксированы на этом ноутбуке. Есть надежда, что информация сохранилась. Хэйдзо удовлетворённо удостоверился, что ноутбук не повредился, когда следователь упал замертво, поражённый выстрелом. Затем открыл ноутбук и включил его — заряд позволял. Но то, что было на экране, стало неожиданностью. Неизвестный белый символ на черном фоне с восемью лучами, сначала отдалённо напомнивший свастику, затем — колесо. Присмотревшись внимательно, Хэйдзо заметил внутри этого символа в самом центре ещё один символ, также напоминавший свастику, но имевший три, а не четыре луча. Восемь лучей и три луча? Одиннадцать лучей? Что бы это могло значить? Развёрнутый широко символ занимал не весь экран ноутбука: под ним находилась надпись, которая, вероятно, была шифром.

xei pyqb jvgqmo qbtz oi qlg mnxfrqb nwxzm ws cly fig'b ggsm xjy bvjrwqmiumqca. cly juom o jibo.

Насчёт этого стоило посоветоваться с криптографом, а пока Хэйдзо лишь частично фиксировал найденное в протокол осмотра места происшествия сам. Что-то он говорил фиксировать помощнице. Надпись под «шифром» удивила ещё больше — она была как раз-таки свободной для прочтения: С наступающим Рождеством всех работников следствия! Теперь не было сомнений, что это очередная хакерская атака. Преступник ещё и смеет издевательски поздравлять с праздником?! От этой фразы сквозило самоуверенностью и насмешкой. Хэйдзо постарался погасить эмоции. Сейчас важнее было то, сможет ли он разблокировать компьютер и получить доступ к данным. После многократного безрезультатного нажатия на любые клавиши и попыток перезагрузки стало очевидно, что здесь потребуются навыки опытного программиста — компьютер был взломан и, возможно, заражён вирусом. Не очень-то многообещающие результаты расследования. То, что до этого казалось обычным преступлением, теперь представляло большую опасность для всех работников следствия. У преступника были навыки, позволяющие обойти тщательно установленную охрану даже на компьютерах сотрудников следственных органов. Каждый мог быть устранён подобным образом, поэтому Хэйдзо не сомневался, что многие его коллеги после оглашения подробностей захотят быть отстранёнными от расследования. Дело перейдёт в юрисдикцию ФБР. Хэйдзо не хотел останавливаться на достигнутом. Если его коллегу устранили, значит, тот вышел на нужный след и поимка преступника совсем близка. Месяцы безрезультатной работы — и наконец долгожданный проблеск надежды. Хэйдзо собирался узнать все сохранившиеся данные о том, в каком направлении вёл расследование погибший следователь. Чего бы это ни стоило. Один раз правосудие уже допустило ошибку по этому делу, назначив казнь невиновному. Теперь казнь через самосуд осуществил сам преступник или же кто-то, связанный с ним. Пора бы поставить жирную точку в этом деле. Хэйдзо замечает на своих плечах снежинки, когда садится в машину, собрав достаточный материал для расследования. Снег? В достаточно тёплую погоду? Пусть он станет реквиемом. *** Лини преклоняется перед ней, как перед символом долгожданного спасения. Ему больше не нужны молитвы, не нужны надежды. Вечера, насыщенные чувством глубокой апатии из-за потери близкого человека остались позади, ведь теперь он часть чего-то большего. И сейчас перед ним его мессия. Та, кто нашла запутавшийся в его душе, ещё не угасший лучик солнца, который поможет двигаться дальше. Дева Мария, благодаря которой он услышал зов призвания, подобный хору Сикстинской капеллы. Отдав почести, он поднимается с колен синхронно с Линетт. Кажется, она чувствует то же самое, даже если её лицо ничего не выражает. — Хорошие дети, — ласково произносит, расплавляя солнечной улыбкой любые сомнения и страхи. — Ваша любовь к Отцу действительно всеобъемлюща. Так трогательно. Каждое общественно-полезное деяние должно быть пронизано любовью. Только так вы сможете добиться потрясающих результатов! — Госпожа, мы сделаем всё возможное, чтобы не опорочить наследие Отца, — отвечает Лини серьёзнее, чем когда-либо. — Мы не подведём, — вторит брату Линетт. Он знает, какое направление избрала для него судьба. Только искренняя любовь может указать на предназначение, которое было предрешено для него заранее. Любовь сильнее, чем размытые моральные ориентиры и подчинение правилам. И любовь заставит желать уничтожить всех несогласных.