Kisses on scars

***

– Ты привёз меня сюда... - с сомнением констатирует Чимин, осматриваясь вокруг.       После того страшного дня, когда ему пришлось лицезреть шок и ярость своего брата, нашедшего их с Юнги в вип-комнате ночного клуба, прошла неделя. И с того дня он, кажется, больше не касался альфы, не чувствовал его утешающего запаха, не мог смотреть в глаза и не видеть в них обиды. Жгучая боль варилась в нем с чувством отвращения к себе. Он помнит, как в этой суматохе смог лишь захватить часть своей одежды и натянуть ее до бедер, выбегая за Чоном. И то, как молча они ехали после в машине Хосока, нервно курившего за рулём и не проронившего ни слова даже после того, как они доехали, поели и легли в своих комнатах.       Разговаривать они начали относительно недавно, когда Хосоку приспичило вывести его на прогулку в элитный ресторан, которым он владел около года благодаря подарку отца. То есть, только этим утром. – Да, ты должен попробовать, - закидывает ногу на ногу и, вальяжно откинувшись на спинку дивана, закуривает сигарету Чон.       О чем он именно говорит – понять сложно. Но младший прикидывает, что он имел ввиду вино, которое к ним уже несёт официант в красной форме, привлекшей внимание Чимина. Тот сразу хмурит брови и отводит взгляд, дабы не цеплять глаза старшего своим выражением лица.       Хосок откашливается и оставляет сигарету, зажатую меж указательным и средним пальцами, решая вернуться к главнойтеме их разговора. – Почему они в красном? - недовольно бросает взгляд в спину ушедшего официанта, который только что оставил им вино и учтиво поклонился перед Хосоком, очевидно строя из себя миловидного парня. Чимин продолжал наблюдать за этим из-под лобья, но молчал, зная, что старшемуявно не понравится его оценивающее лицо. – Чтобы отличать своих, - спокойно говорит Чон, принимаясь дегустировать вино.       Он поднимает бокал и изучает рубинового цвета содержимое на его дне, следом кидая взгляд на потерянного Чимина. – Просто сюда приходят разные люди, деятели, видные лица, которые любят приводить своих шлюх на поводках в чёрных костюмах, - неторопливо поясняет он, делая первый глоток с явным наслаждением. – Пробуй.       Пододвигая за ножку бокала вино ближе к младшему, Хосок осторожно обводит взглядом зал вокруг и отмечает заманчивую атмосферу блуда и разврата сегодня. Она всегда была ему по душе, но сегодня это выглядело весьма заманчиво, чтобы и самому присоединиться к вечеринке. Хотя он никогда не был одним из тех, кто таскался сюда после тяжёлой работы и обнюхивал омег, чтобы развлечься в вип-комнате. Он был слишком строг и категоричен в этом плане, скрывая за собой факт неумелого любовника. И всё же, от глаз сотрудников клуба нельзя было утаить истину – он просто не любил случайные однодневные связи и, несмотря на любовь к разврату, предпочитал быть постоянным партнером. Однако с учётом постоянной занятости с отцом, иными увлечениями и просто-напросто за неимением омеги, он не заходил дальше этого зала. – Не люблю пить, - внезапное заявление Чимина, произнесённое в полголоса, заставляет Хосока резко вернуть к нему неодобрительный взгляд. Он буквально осуждающе осматривает его лицо и пытается сдержать колкости в этот вечер, чтобы не портить свое же настроение. Только видя откровенный пофигизм от Чимина, не может сдержать себя и решает высказаться: – Не будь таким сегодня, - предупреждающе начинает он, – Я не за этим сюда тебя привёз. Сделай вид, что тебе не пофиг, если не хочешь быть связанным этой ночью.       Чимин сглатывает слюну, но в этот момент уже хватается за бокал и резким движением опрокидывает его над приоткрытыми губами, глотая всё залпом, чтобы успокоиться. Но залить страх алкоголем у него не получилось. Тревожность снова подскочила вместе с температурой, как только их взгляды снова встретились.       Хосок одним своим видом убивал его без ножа. Казалось, что он схватил его, душил и не давал произнести и слова. Настолько приковал к себе, что сейчас любое движение в сторону будет считаться неповиновением. Уходить нельзя.       Чимин поджал пальцы ног и скрестил их под стулом, схватившись руками за края мягкого кресла. Всё тело выдавало его странное поведение, которое он снова ничем не мог оправдать. И только метнув взгляд в дальний угол зала, он сразу заметил знакомые лица. Охрана Хосока. Они стояли около занятого столика. За ним, кажется, сидели друзья Хо. Вот только что они тут делали? – Они... Тоже тут бывают? Или ты их пригласил сегодня? - робко спрашивая, Чимин держал взгляд на них, а после всё же стал переводить его к старшему.       Хосок сидел, как и прежде, расслабленно. Его колени только ещё шире раскрылись перед ним и, даже не видя ничего за этим столом, он мог почувствовать его напряженное состояние. Приоткрытые губы, поплывшие глаза, зацикленные только на лице Пака, и, черт возьми, это дыхание.       Он мог бы давно понять что происходит, ведь он уже не ребёнок. Вот только мозг отказывался принять правду. К несчастью, да... Всё вновь повторяется. Это состояние он уже должен расшифровывать мгновенно, без вопросов и сомнений подчиняться и быть готовым ублажить хозяина. Так ведь было всегда... И... Странно, что эту неделю он вообще не виделся с ним в такой обстановке. – Да, - не смыкая губ, произнёс Чон как-то странно изменённым голосом. Хотя он давно стал привычным. Именно таким тоном с ним разговаривал Хосок по вечерам, готовя его к очередной незабываемой ночи. Доносился только шёпот, спускающийся позже к эрогенным зонам парня в сопровождении поцелуев, где тот уже плохо мог расслышать его слова. И этот взгляд. Тот самый, которым он сейчас его пронзает и манит к себе. Тот самый, который заставляет молчать, ничего больше не спрашивать, предупреждает об опасности. Тот самый хищный взгляд, говорящий безумное и заевшее в памяти «мой», после которого Чимину больше ничего и не хочется, кроме как поддаться ему, отдаться всей душой и каждой частичкой тела, чтобы не злить зверя и не подвергать его даже малейшему сомнению в этом сокровенном «мой».       Потому что это так.       Потому что Чимин сегодня, завтра и всегда будет только с Хосоком.       Он отсчитывает секунды до того, как сам взорвется на месте. Готовит себя к худшему и от собственных эмоций, переполняющих всё нутро, пытается сбежать, поднимаясь с места так же резко, как рушится их тишина и разрывается связь.       О, да. Особенная связь. Она возникает между ними именно в такие моменты, когда Хосок плавит его своим присутствием, голосом, взглядом и запахом, когда выпускает феромоны и манит к себе, не отпуская ни на шаг, когда перестаёт говорить и подчиняет себе. Когда Чимин, полностью поддаваясь уже на этом этапе, не способный защититься и отказать, отдаётся ему во всех позах прямо при посторонних в своих фантазиях. Связь эту рушить нельзя, невозможно. Вот только сейчас он никак не может. Он впервые этого не хочет.       Подскакивая и резко покидая стол, Чимин спешит скрыться с поля зрения Хо, но далеко ему уйти не удаётся. На том конце зала его поджидают четверо охранников, в двое больше его самого. Они грозятся схватить его за руки, но останавливаются, как только слышат шаги и видят идущего к ним хозяина.       Чимин вздрагивает.       От прикосновения чужой руки. От спокойного голоса. От отсутствия агрессии со стороны подошедшего к ним Хосока. Он подошёл к нему вплотную, встал рядом, приобнял рукой за талию и сжал ее привычно грубо. Кажется, на его теле снова появятся ужасные синяки. – Займите свои места и не уходите, пока не разрешу, - свободно отдает приказ, словно только что не собирался жестко выпороть стоящего рядом парня. Его глаза сохраняют странную таинственность, не присущую ему. И Чимина это настораживает.       Охрана покидает зал. Становится заметно тише и спокойнее, когда все люди с рациями в руках в черных костюмах покидают помещение следом. Пак оглядывается и видит, как пространство вокруг них пустеет. Посетителей уже давно не осталось. Только они с Хо и... Эти двое парней, сидящих рядом.       Он бросает вопросительный взгляд на них. Беседа тут же прекращается. Хосок держит его теперь уже обеими руками и медленно ведёт к их столу. Брюнет дёргается от испуга и поворачивает голову к Хосоку, который, кажется, начинает смеяться.       Ему смешно?!?       Чимин продолжает молча стоять под давлением и захватом брата. Сейчас двинуться он не сможет. Потому что Хосок буквально приковал его, притянув к себе за талию. Когда спина Чимина столкнулась с его грудью, а ягодицы уперлись в затвердевший член, он понял, что этой ночью уже не сбежит от наказания. У него мог быть шанс минуту назад, когда он сидел за столом и мог просто попросить его отпустить по причине плохого самочувствия. Но не теперь. – Давно вы с Минхёком мутите? - усмехается Хосок, переводя взгляд от отчего-то довольного Тэхёна к бывшему другу. В его голосе скользит недоброжелательность, которую младший учуял еще когда они подошли к ним. – Не твоё дело, дорогой, - ехидно, совсем как ненавидит Хо, лыбится тому в ответ, запоздало реагируя на очевидное недовольство. – С кем хочу, с тем и мучу. Какая тебе разница? Ты ведь водишь всяких шлюх к себе. Я ничего не говорю.       Он пожимает плечами, следом переводя взгляд на окаменевшего Чимина. И Пак замирает вместе со своим сердцем и дыханием.       Кажется, что сейчас Вселенная порушилась окончательно. И теперь ему еще придётся выслушивать ночью, что хён не виноват и это глупые придуманные шутки Тэхена. А Тэхен так-и давит коварную улыбку, наблюдая за эмоциями, сменяющимися на мрачном личике мальчика.       На самом деле, ему плевать. Плевать, куда ходит каждый день Хосок. Плевать, с кем общается и с кем встречается, кому помогает, кого размещает в отелях отца и проводит эскурсии каждый месяц. Плевать, с кем пьёт кофе по вечерам в ресторанах, с кем ездит на разные конференции и мероприятия. Абсолютно плевать.       Да. Плевать.       Просто бесит.       Ужасно бесит.       Бесит до желания вырвать язык Хосоку, чтобы не смел целоваться с другими, и прожечь интимное место у омеги, в которое просовывает он свой член по ночам и в которое изливается с наслаждением и выстаныванием чужого имени, забывая о договоренности, чтобы больше никогда эти двое не смели с похотью смотреть друг на друга.       Хотелось задушить и умертвить этого несчастного потаскушного омегу, который скачет на его альфе.       И только с каждой секундой молчания со стороны Хосока и его молчания, он начинает подрагивать, будто в помещении резко проник зимний холод. Он ощущает жуткую и непривычную, а что еще хуже – неприятную для сердца, истину. Его альфа... действительно проводит ночи с другими в его отсутствие, обманывая и говоря, будто уехал по делам...       В груди начинает жечь от противного ощущения, засевшего в легких и глотке. Он не двигается и дышит почти через раз, прислушиваясь к дыханию около своего уха. Оно жжёт, как и эта тупая правда, колющая в самое сердце острым ножом.       Но с той же стороны это дыхание является его спасением и в данный момент, когда не хочется думать ни о чем, кроме горячего душа, чтобы согреться, ему безумно хочется окунуться в теплые объятия парня, который так по-собственически держит его талию, плавно опускается к бедрам и чуть ведёт к низу живота, поглаживая очень нежно и успокаивая.       Пытается загладить вину прямо тут!?       Он сошел с ума!       Чимина раздражает это так же внезапно, как и согревает. Он резко дёргает рукой и незаметно бьёт по запястью старшего, пока никто не видит того, что он творит под оверсайз худи, хотя всего на секунду он подумал о том, чтобы отдаться ему прямо в этом зале при его друзьях. Но безумство в нем убавилось, как только до сознания дошло, что он и не имеет право обижаться и предъявлять какие-то претензии. Обижаться может кто угодно, но точно не он.       Хосок сверлит обозленным взглядом Минхёка, странно притихшего сразу после слов Тэхёна, и сразу после возвращает его к другу, у которого вся злость так и читается на лице. И он решает добить и его этим вечером. – Возможно, - вскинув бровь, снова тянет уголки губ вверх, уложив подбородок на плечо дрожащего Чимина. – Но по-крайней мере, я уверен в своем омеге, который не продаётся, как твой Минхёк.       Пак опускает взгляд, вслушиваясь в его спокойный тон, и отчего-то смущённо давит рвующуюся наружу улыбку. Альфа впервые сделал это для него при посторонних.       Защитил и похвастался.       Тэхена душит жаба и он давится теперь по-настоящему. Его глаза вспыхивают огнём, а взгляд моментально летит к потерянному лицу Минхёка, задетого в разговоре. Тот лишь испуганно лупит глаза на своего парня и не знает что сказать, пока Тэхен уже сжимает салфетку в руке, другой обхватывая нож, лежащий мирно у тарелки.       Хосок успокаивается и оставляет их одних, заметив краем глаза смущенное лицо Чимина. То, как он непривычно и мило увёл взгляд в сторону, отвернув голову от него, пробудило желание и жажду в альфе. Будь такая возможность, он бы смог и тут прокусить его венку на шее, так и маняющую его зубы и язык. Кровь в ней течет определенно такая же сладкая и особенная, как и нрав мальчика. Альфа сияет от одной мысли, что его омега сейчас доволен больше, чем обижен, и готов даже примириться. И это чувство определенности даёт ему долгожданный душевный покой за весь день.       Наконец-то, он дома.       Рядом с ним. – Мне надо заехать на заправку за сигаретами. Купить тебе чего-нибудь? - мягко спрашивает Чон, проходя с Чимином до выхода. И пока тот накидывает куртку, его рука так и просится примоститься на пояснице младшего снова. – Нет, не надо, - с улыбкой отказывается, хотя помнит, что сегодня собирался закупиться молочными коктейлями на выходные. – Точно?       Когда Хосок застегивает кожанку и берёт его под руку, помогая аккуратно выйти на лестницу, Чимин задумывается, что может попросить его сейчас о чем угодно, учитывая вину со стороны старшего. Однако не пользуется моментом и молча доходит с ним до машины.       Чон поворачивает ключ зажигания и включает печку, сразу проверяя удобно ли Чимину. Чимин располагается так, как ему хочется, подкладывая за спину тоненькую подушку и накрывая продрогшие ноги пледом с задних сидений. Быстро открывает зеркальце сверху и наносит бальзам на обветрившиеся и искусаные губы, в то время как Хосок, сам не заметив, любуется его профилем в темноте салона. Кажется, он собирался что-то спросить...       Он забывает о своем вопросе, а возможно просто решает не озвучивать его, пока не прибудут домой и пока ребёнок не будет накормлен.       Машина трогается. Они объезжают квартал и прямиком выезжают на трассу. Чимин включает новинки этого месяца и весело подпевает, забыв на какое-то время о том, что завтра выходные, а значит Хоби не будет эти два дня дома и он останется один. Хосок не любитель слушать музыку в машине, поскольку у него и не бывает на это времени, но вот такими вечерами, когда всё напряжение скапливается в руках и хочется свернуть куда-нибудь в поле и взять силой Чимина, он может позволить себе расслабиться, пока слушает ангельское пение его талантливого омеги. Он действительно самый лучший омега на свете. Не капризный, послушный, умный, добрый, да еще и талантливый. Он никогда еще не завидовал себе так сильно, как сейчас, когда он буквально изучил взглядом всё тело омеги и мысленно уже приметил места, которые ночью исцелует без остатка, пометив и снова сделав своими.       В предвкушении предстоящей ночи он забывается и чуть не проезжает мимо заправки. Они останавливаются и Хосок выходит из машины, оставляя Чимина одного с его любимой песней.       Салон погружается в атмосферу покинутого ими клуба, осветившись красным неоном по бокам благодаря подсветке, установленной по его личной просьбе. И она светится настолько прекрасно, что... в этой машине становится невозможно отказать его владельцу. Чимин, довольный своим выбором, откидывает спинку назад и почти испытывает оргазм от мягкости кожаного салона. Он прикрывает глаза и вслушивается в замедленный ритм "On my own", прибавляя громкость и полностью погружаясь в атмосферу разврата и кайфа.       Кажется, на земле нет ничего приятнее чувства блаженства, испытываемого с любимым, под его властью и лаской. Нет ничего, что могло бы его лишить этого. И это второе его счастье. И ему достаточно лишь этих двух неизменных вещей, чтобы жить и просто наслаждаться сейчас музыкой.       На какой-то момент ему кажется, будто в машину проник странный запах сигарет, а после он открывает глаза и резко шугается от внезапного возвращения Хосока, тихо севшего за руль и закурившего сигарету. И то, как он сидел рядом, в метровой доступности, сводило с ума вместе с давлением дыма и сладкого запаха, исходящего от него, вместе с музыкой и его властными руками, и вместе с тем, как он делал вид, будто не замечает младшего.       Сколько бы он ни пытался забыть и не думать, он не смог. Его руки, его тембр, его ласку, всё, что он шепчет по ночам, и даже те моменты, когда злится и обижается. Его хён прекрасен всегда. Когда занят делами в офисе и никак не может оторваться от онлайн-конференции. В такие дни он просто приходит сам, чтобы увидеть, услышать его серьёзный голос, чтобы насладиться ароматом альфы и пролезть под стол, дабы доставить удовольствие. Прекрасен, когда лжёт, что задерживается с коллегами, в то время, как, на самом деле, едет в клуб. Прекрасен, когда говорит что зол, но вечером, сидя на одной постели с ним, смотрит на него с желанием. И когда обижается, но врёт, что всё в порядке, и продолжает молчать, игнорируя везде, кроме общей постели. Он прекрасен, когда делает что угодно: готовит, одевает его, кормит, занимается своими делами и просто отдыхает.       Смотря, как его губы держат зажженную сигарету и два пальца хватают её за конец, чтобы убрать и позволить дыму выйти изо рта, Чимин плавится. Даже если тот не смотрит на него, не уделяет ему внимания и смотрит лишь в дальнюю точку пустой заправки. Его уничтожает лишь один взгляд, которым тот задумчиво смотрит не на него. Его хочется урвать, пусть даже если продолжит смотреть недовольно. При маленькой попытке коснуться его руки и аккуратно отобрать бесящие сигареты, от него отмахиваются с цоканием, и он вдруг понимает, что отчего-то его хён раздражён. И он течёт от одной этой мысли.       Его проворные пальчики тихонько тянутся к тазовой кости альфы, следом он ведёт их очень медленно к паху и останавливается прямо на ширинке, при этом внимательно смотря на выражение лица Хосока. Чон не дергается и не поворачивает головы, не реагирует и словно вообще не замечает что творит младший. Омегу это начинает обижать. Эти столь излюбленные прикосновения вдруг его альфе стали не нужны?       Чимин скулит, пыхтит и уже начинает изворачиваться на сидении, сев на колени. Хосок кидает взгляд к нему, находит первым босые ноги парня и тут же обращает внимание на его тоскующее лицо, просящее внимание. Оно выглядит слишком... мило... И, кажется, что бы он ни попросил сейчас, он готов исполнить его желания.       Глаза младшего не плачут, не просят, они требуют, но обиженно. И альфа чувствует вину вместе с возбуждением, когда осознает, что джинсы уже теснят. – Малыш, - перехватив его запястье, он не дает тому проникнуть под джинсы и притягивает за руку к себе. Их лица оказываются в миллиметрах друг от друга. Дыхание спирает. – Не делай так.       Голос звучит ровно. Он почти побеждает в схватке. Но щенячьи глазки Пака окончательно рушат его стену. Всё становится неважным и ненужным, когда это чудо сидит рядом и смотрит на него так, будто ему чего-то не хватило. Как ему можно отказать? И как его не хотеть? – Маленький... Я так соскучился... - его разум мутнеет, он закрывает глаза и подаётся к пухлым сочным губам. Чимин раскрывает их податливо и тут же суёт язык в рот старшего, наслаждаясь запахом сигарет, растворяясь в смеси запахов альфы и сигарет. Отрывается на секунду, чтобы сообщить в ответ честное: – Я скучал больше. Скучал по твоим ласкам, хён. По твоим глазам, - смотря в них и утопая безвозвратно, – по твоим незаменимым поцелуям... - кратко целует в приоткрытые губы, – по твоему члену...       Поцелуй выходит мокрым, торопливым, остервенелым. Хосок больше не может сдерживаться, когда тонкая ручка всё же пробирается через растегнутую ширинку к твердому члену. Чимин стонет в поцелуй, жадно глотая слюни Чона, ощутив стояк старшего. И к счастью, сейчас он полностью готов его принять в себе. Собственная естественная смазка уже протекла через джинсы и сделала мокрой всё нижнее бельё. И, кажется этот стыд и ужас, сейчас заметил хён, добравшись рукой к его промежности. – Ты течёшь, малыш, - сообщает к сведению он меж поцелуев, не решаясь сразу переворачивать его. Чимин стонет от услышанного и вдруг сам берет инициативу. Он пересаживается на колени альфы и довольно проезжается членом по его ногам, приблизившись к налитому кровью горячему члену Хосока. – Что... ты... творишь... - тяжело выдыхает весь скопившийся воздух и уже понимает, что ничего не видит перед собой, кроме Чимина. – Подожди...       Но Чимин больше не ждёт, срывается и надавливает весом, руками оглаживая чужие плечи, сминая их и захватывая в плен его шею. Он кусает губы, сплетает языки так, будто этих поцелуев ему не хватало всю жизнь, словно они были необходимым воздухом. Начинает медленно насаживаться, будто уже сидит на его члене, хотя они еще не раздеты. Хосок прерывает поцелуй, растегивает ширинку джинс младшего и стягивает до середины бедер обеими руками их вместе с промокшим бельем. Устыдив того смеющимся над ним взглядом, он осторожно перехватывает тонкие запястья и опускает их с себя. – Сними это, - взглядом указывает на его одежду, что мешает воссоединению. — Скорее...       Чимин слушается. Послушно стягивает с себя джинсы и белье, и спешно принимается растегивать ремень на джинсах старшего. Пуговица растегивается следом, освобождая возбуждение альфы. Хосок шумно дышит в его лоб, как только тот наклоняется к его губам и едва сдерживает стоны. – Я скучал, хён... Ну же, назови меня деткой, скажи, что хочешь меня сейчас тоже... - он позорно скулит и хнычет, двигаясь на чужих коленях, отползает чуть дальше к руля и задевает ее попой. Пугается от прикосновения к холодному рулю и оборачивается.       Хосок обхватывает ладонью одну ягодицу мальчика и нажимает на кнопку сбоку сиденья, отодвигая его назад. Они отъезжают чуть к задним сиденьям и Чимин наконец уверенно садится на головку хёна. – Ахх... хён, скажи... - закрыв глаза, он начинает сам себя гладить около сосков под худи, тянет ее вверх и пытается снять с себя мешающую одежду, но он по-прежнему буквально лежит головой на чужих губах. – Ужасно хочу, - торопливо мажет губами по его лицу, – Мой член скоро взорвется, я не могу терпеть...       Чимин всё ещё выжидает. Терпеливо. Но в глазах промелькает капля обиды. Хосок улавливает её и дёргается ближе к губам, почти обхватывая их своими: – Безумно скучал, детка.       Хосок целует несколько раз того в горячий лоб и хмурится от температуры. – Ты горишь, малыш. Не заболел, надеюсь? - его беспокоит лишь это и он вдруг отстраняется от губ мальчика, переключая кнопки на панели около руля. Включает обогреватель и закрывает окна.       Чимин умоляюще крутит попой над ним и уже насаживается от нетерпения на член альфы. Хосок тут же рычит, недовольный тем, что омега решил самовольничать. Он бьёт его по ягодице и заставляет вздрогнуть, привстав на колени. – Жить надоело? - хмуро смотрит на младшего, однако и сам весь сочится смазкой, ожидая проникновения. – Прости, хён, я не... я не могу больше... - почти плачет.       Чон расслабляется, оглядев лицо своего мальчика. Теперь довольство растет с каждой секундой. Малыш извинился, раскаивается и проситпроситпросит. Как же он скучал... – Любимый, - тянется с успокаивающим поцелуем и обхватывает в жарком поцелуе распухшие красные губы. Руки проникают под его худи и тут Чимин вспоминает, что собирался избавиться от одежды полностью.       Попытка проваливается и его уже начинает это злить. Сколько можно издеваться!? – Хён! - возмущенно пищит, схватив пальцами плечи старшего. – Бесишь! – Бешу? - вскидывает брови, остановившись. – Я тебя бешу, да? - руки застывают на талии и он их сразу опускает. Голову отворачивает в обиде и вздыхает, рукой шаря по задним сидениям, где должен быть плед. – Нет, - ловит лалонями щеки, испугавшись, что сейчас всё закончится, так и не начавшись. Лицо брата поворачивает к себе и утыкается лбом к его лбу, смотря глаза в глаза. — Прости. Но позволь мне полностью раздеться для тебя...       Хосок оценивающе осматривает ноги мальчика на себе. Они совсем голые. И, наверно, им очень холодно. – Машина еще не согрелась, ребенок. Заболеешь. Ты и так весь горишь, - предупреждает уже спокойнее. – Я не заболею. Ты же рядом, - обнимает за шею и прижимается к груди альфы, выпуская феромоны и следом целуя вены на его шее. – И ты всегда можешь согреть меня своим членом...       Хосок усмехается, считая, что сейчас Чимин прав. Однако беспокойство возрастает само по себе моментально. Он ничего не может с собой поделать. Обнимает его в ответ и не отпускает, пытается согреть и окутать своим запахом. – Я чувствую, ты заболеваешь... Мне это не нравится, - шепчет на ухо и легонько целует. — Поедем домой лечиться. Я должен накормить тебя еще. – Накорми сейчас, - отстраняется и привстаёт на коленях, приподняв руками голову Хосока, чтобы было удобно смотреть в его глаза. – Чем? - уводит взгляд, вспомнив, что забыл купить продуктов домой. Он ищет телефон в карманах и, найдя его, открывает, печатает домработнице, чтобы сама заказала на дом. – Своим семенем, - шепчет тихо около губ и целует того, заметив, что он пишет кому-то в мессенджере. – Кому ты пишешь? - тут же отбирает его телефон из рук, хотя Хосок и не пытается сопротивляться. – Домработнице. Она закажет продукты на ужин сама. – Так уже почти ночь. Мы же поужинали, - выходит из чата с домработницей и пролистывает остальные, но не замечает ни одного подозрительного или «с сердечком». – Я ни с кем не общаюсь. Только по работе, - уверенно сообщает бархатным голосом, прижимая обеими руками худое тело мальчика к себе.       Чимин по-прежнему стоит на коленях и не садится на него, проверяя все соцсети. Ранее у него не было возможности вот так открыто проверять чаты хёна. Теперь он может. Он должен. За столько времени ему еще не удавалось поймать альфу за перепиской с другим омегой. Но сегодняшние слова Тэхена напрягли его до жуткого кома в горле. До последнего он не мог принять того факта, что его брат может общаться еще с кем-либо и спать в этих клубах по ночам с другими.       Чаты были действительно только по работе. Семья и друзья, которых он знает. Никаких левых девок, шлюх и всяких «коллег-подруг» .       Успокоившись, он вернул телефон и присел на колени старшего. – Не доверяешь мне? - тянет улыбку, хотя должен бы злиться сейчас и ругать его. – Ребёнок. Я никогда не спал с другими. Клянусь тебе.       Он буквально высматривает его зрачки и просит посмотреть на себя. Чимин смотрит. Не верит, обижается, но льнёт в его объятия. Альфа поджимает губы, поглаживая младшего по спине. – Почему мой ребёнок обижается?       Чимин расстраивается сильнее, но рад, что сейчас его лица не видно, потому что он похож на маленького школьника, которого обидел одноклассник, и он готов расплакаться прямо на груди парня. – Ты ходишь в эти клубы. Я знаю. Ты врешь, но я слежу за тобой, так же, как и ты.       И сильнее обнимает его, боясь, что сейчас его оттолкнут. Но Чон молчит. Почему-то подозрительно молчит... – Значит, всё это правда... - разочарованно выдыхает, тихо пуская слёзы. – Нет, - резко и грубо. – Жизнью поклясться могу. Я никогда не изменял тебе. Никогда не предпочитал никого, кроме тебя. – Тогда почему!? - истиречно кричит, наконец срывая голос и пугая альфу. Он отстраняется, смотрит в глаза напротив, ищет правду, но уже сейчас видит лишь пустые оправдания. – Ты же знаешь, как сильно я устаю после работы, - ладони держит на висках мальчика, убирая мешающую челку со лба, и целует его снова. Он выпрямляется и теперь наконец может рассмотреть все шрамы на лице мальчика. И каждый, оставленный им, начинает щипеть в собственной груди, жечь, словно ожог. – Прости, душа моя. Я просто ездил с другом проверять состояние клуба. Там много болеющих стало. Прямо как ты.       Чимин шмыгнул носом, забыв, что сейчас он перед ним полностью голый во всех смыслах. Даже слёзы видны. – И ты так же, как меня их сажаешь к себе на колени? - скрещивает руки. – Нет. Никогда, - честно признается, смотря снизу-вверх на раскрасневшееся лицо омеги. – Увольняю работников, которые недобросовестно относятся к работе. Я и пальцем их не касаюсь.       Чимин довольно шмыгает носом, слегка улыбаясь и тая под давлением взгляда альфы. – Выглядишь, как девчонка зареваная. Кто обидел? Скажи, я пойду в школу и разберусь, - смеясь, любовно заправил его челку за уши. – Не смешно. – Да-да, не смешно. Прости, - потянулся за поцелуем и только сейчас вспомнил, что омега сидит на нем голышом. – Может, оденешься?       Чимин неуверенно посмотрел на свои вещи, оставленные сзади и помотал головой. – Не хочу. Здесь же обогреватель включен. – Не зли меня, - сжимая запястье, прорычал громче. – Не поедем никуда, пока не оденешься. – А что, боишься, увидят твое сокровище и украдут? - гордо вознеся голову, хитро вскинул брови и усмехнулся. Его, по правде, забавляло то, как его альфа ревновал. – Надеюсь, ты помнишь о том, как сильно я могу искусать тебя, если будешь намеренно выводить меня из себя, - грозно бросил тот, выключив подсветку в машине. — Живо одевайся.       И голос его на этот раз звучал серьёзно. Лицо изменилось в секунду. Ему явно не нравилось это. На последней фразе его даже передернуло от мысли, что он сейчас мог разорвать омегу в клочья, стоит тому не повиноваться.       Чимин испуганно сполз с его колен на задние сидения и сам начал тянуться к своим вещам. Достав их и быстро натянув на себя, он так и остался сидеть на том же месте, потому что Хосок был настолько зол, что, вернув сидение в прежнее положение, забыл предложить ему пересесть обратно вперед. Или, может, не захотел? Обиделся?       Чимин поглядывал на него всю дорогу до дома. Боялся сказать и слово, пока чужие руки ногтями царапали обивку руля. Он наблюдал за всеми его резкими движениями и даже на секунду подумал, что Хосок может оставить его дома одного и уехать снова «по делам».       Но они вернулись довольно быстро. Молча, но быстро. Вышли, не перекинувшись словами, зашли в дом и разошлись в разные стороны.       Чон пошел умываться на первом этаже, приказав прислуге готовить ужин. Чимин же отправился на третий этаж, не желая сейчас трапезничать со старшим. Он не в духе. И видеть его недовольное выражение лица не очень-то хотелось. Поэтому он решил принять душ и лечь спать.       Но пока он намыливал всё ещё горячее тело гелем, ему хотелось больше, чем прикосновения рук. Хотелось рук альфы, его запаха, его укусов, засосов на всём теле, плавящих кожу вылизываний и полного контроля, от которого всё тело сводило в судорогах. Хотелось сливаться с ним воедино, отдаваясь всей душой, хотелось подчиняться и получать удовольствие просто от пальцев на шее. И если бы только он мог... – Ахх.. х-хён, боже, - задержав дыхание и прикрыв глаза, Чимин ускорял темп, чувствуя приближающуюся разрядку.       Его яйца были полны спермы, а член просил излиться. Рука резкими движениями вверх-вниз, сжимая плоть, помогла наконец освободить всю злость и обиду, пустив струю прямо в стену. Учащенное сердцебиение било по перепонкам, заглушая совесть и разум. Никакие здравые мысли не могли сейчас дойти до него, поскольку в ушах билось не собственное сердце, а то, что качало кровь в груди его альфы прямо сейчас, отдавая удары бешеным ритмом. – Хён... - содрогаясь, омега плакал прижатым спиной к запотевшей кабинке и молился, чтобы эта ночь прошла спокойно. Ибо он так не сможет. Не сможет вынести разлуку, не сможет без объятий старшего. Это несправедливо. Это нечестно. Неправильно всё. Не должно ведь быть так.       Злясь сильнее, он пыхтел и вбирал больше воздуха в лёгкие, чувствуя, как намыленный орган начал опускаться. Вожделение прошло и в мозг наконец прилила кровь.       Смыв с себя всю пену, он тщательно вытерся полотенцем и осмотрел тело в зеркале, пока высушивал волосы. Оно всё было покрыто синяками, порезами и укусами.       И в голове вдруг всплыли воспоминания прошлой кошмарной ночи. Они ледяной водой словно обрушились на голову и заставили окаменеть. Пугало всё. От воспоминаний о чужом теле над ним до горячего семени, что стекало из его отверстия. Противно. Ужасно противно. И, о Господи, лучше бы он никогда этого не запоминал.       Выбежав из душевой, он забрался на кровать и притянул колени к груди, дрожа всё сильнее. Мысль о том, что его могли сегодня рассекретить, но ничего не увидели в темноте салона, успокаивала и одновременно с этим тревожила.       Что, если Хосок узнает об этом?       А он точно узнает при следующей попытке уединиться. Увидит. И тогда ему не жить. Потому что Хосок мог простить ему всё, мог разрешать что угодно, кроме измены. И даже если это произошло без его согласия, он не простит.       Тишина комнаты и тепло помогли ему успокоиться. Сейчас Чимину нужен был только покой, пока Хосок вновь не активизировался.       Все опасения не сбылись. Вероятно, он решил остаться в своей комнате один и не звать его. От него не было больше ни звонка ни сообщения. Через час дома стемнело и стало тише. Скорее всего, вся прислуга ушла спать в гостевой дом и Хоби уже закончил трапезу и все свои дела.       Но внезапно в тишине комнаты раздался звук уведомления. На телефоне высветилось новое сообщение, и оно было не от Хосока. номер скрыт Я давно слежу за тобой. И прошлая ночь мне жутко понравилась. Может, повторим?)       Чимин содрогается. Сердце падает в пятки и разбивается в дребезги.       Что... черт возьми, он такое несёт!???       Не мыслимо. Неужели это тот самый придурок...? Зачем он написал? Зачем ему эта встреча? Он всё еще не в курсе о Хосоке? Он не столкнулся с ним в тот раз в клубе?? Да и не учуял ли он запаха на нем!? Ведь он ясно кричит о занятости омеги! У него есть, мать его, Чон Хосок, который любого в щепки разнесет, если узнает о случившемся!       Чертчертчерт...       И как ему теперь быть!? Что он скажет старшему, когда тот внезапно объявится? Чимин У меня есть альфа. И он убьёт тебя, когда узнает обо всём...       Но сейчас он вдруг стал не уверен в том, что это так.              Узнает ли? Расскажет ли ему? Что ему теперь делать!?       Всё становится похожим на бредовый сон. Сон, в котором его снова душат, в котором нет света, нет выхода. В котором выходом был его хён, всегда был только он. Играя, наказывая и награждая, он был рядом. Не бросал, не отпускал, был опорой и поддержкой. Порой был невыносим... угрожал и шантажировал, учил, ругал, материл и... душил. Кажется, это был так давно, что уже трудно вспомнить детали и причину случившегося. Но... Он ведь помнит, как эти теплые руки грели и успокаивали его сразу после, когда он плакал. Они были самыми нужными и родными, ведь иной семьи у него не было. Брат – его единственная опора и защита. Человек, который всегда был рядом, несмотря на занятость и несмотря на то, что был больше злым, чем добрым. И он ему верит. Доверяет всем сердцем. Знает, что, даже обижаясь, он будет любить и переживать. Так было всегда.       И да, он обязательно ему расскажет. Не о том, что произошло... О том, что этот маньяк преследовал его и... теперь требует встречи с ним. Он должен рассказать, иначе это не закончится ничем хорошим.       Завтра утром. Он соберётся силами и признается, что однажды уже сталкивался с ним, и о его преследованиях и намерениях тоже. Ради собственной безопасности.

***

– Как..? Когда? - уставившись удивлённо на женщину, Чимин не мог поверить в услышанное с самого утра. – Господин сказал, что вернётся только вечером. Никаких особенных поручений не было, - жмёт плечами и растерянно смотрит на Чимина домработница. – Простите, я... думала, что вы знаете.       Она притихла и опустила голову, словно совершила ошибку. Вероятно, что она думала, что Чимин, как и всегда, остался ночевать в комнате Хосока. Однако...       Однако в этот раз его променяли на кого-то другого. – Говорите, он покинул особняк ещё в 6 утра? - становясь мрачнее тучи, Чимин почти забыл как дышать, опуская глаза всё ниже. Его взгляд, не верящий в это, терялся в пустоте, в мраке гостинной, куда еще не успели впустить солнечный свет. – Он ушёл, никому ничего не сказав. Мы не знаем куда он уехал, - подала голос та неуверенно, боясь, что новая информация может сгустить краски.       Чимин, кажется, ощутил только сейчас, каково на самом деле терять нечто ценное. Раньше шутки Хосока были лишь для того, чтобы его проучить. Они были шутками и никогда не переходили грань, не становились реальностью. Он знал это. Но сейчас... Что-то внутри словно испласовали ножом, изуродовали, сделали ненужным. И это что-то больше не называлось сердцем.       И всё же... Он ведь знал, что так будет. Однажды это произошло бы. И все слова о вечности когда-нибудь оказались бы ложью, утекли бы подобно песку сквозь пальцы, исчезли бы навсегда. Чему удивляться, если всё это, что ему суждено пройти и предстоит еще испытать, было известно еще в начале этого опасного пути, на который его обрек сам хён? Обида на него может быть разве что только за то, что все эти игры были начаты им, что все эти дни, когда он считал, будто принадлежит брату и должен быть с ним, им лишь пользовались. Но разве Хосок обещал им «долго и счастливо»?       Было ли это вообще отношениями?       В кармане джинс завибрировал телефон и отвлек Чимина от мыслей о Хосоке. Он тут же переключился на скрытый номер, снова вспомнив о надоедливом преследователе. Зачем он звонит? Неужели он так бесстрашен!?       Чимин, ничего более не сказав, скинул вызов, быстро накинул куртку и вышел из дома, не дав домработнице понять, что что-то не так.       Сегодня он разберётся с ним сам.

***

      Клубы – самое отвратительное место, которое он посещал. Это действительно самое ужасное и неприятное место, где могут отдыхать люди. Как тут вообще можно отдыхать при громкой музыке, ужасном запахе кальяна и когда за стеной в соседних вип-комнатах кто-то издаёт стоны наслаждения?       Но Чон Хосок никогда не брезгал и посещал их, приводя сюда своих друзей, коллег и знакомых для трапез. И в том числе Чимина. К сожалению, он уже испытал тут боль и унижения. Даже не зная, что однажды Хосок прилетит на Мальдивы и заберёт его после всего случившегося, изменив всю его жизнь на 360°.       Это место больше не кажется сущим адом. Но теперь... одна из вип-комнат, помеченная цифрой 6, навсегда останется комнатой кошмаров. Потому что именно здесь произошло то самое ужасное домогательство со стороны маньяка. И когда Хосок узнает об этом...       Ему лучше этого никогда не знать.       Чимин, проходя до той самой комнаты, знал, что здесь – в гуще людей, в масках и без, под громкой музыкой, никто его не заметит. Никто не станет искать. Геолокация показывала, что брат не здесь. Отключив свое местоположение, он неуверенно шёл по коридору вперёд, предвкушая этот разговор с запахом смерти. Шаг за шагом. Всё ближе к тому самому кошмару. Чувствуя шеей чужое дыхание позади, он закрыл глаза и смочил горло слюной, не вслушиваясь больше в музыку вокруг. Коридор стал словно сужаться и удлиняться. Дорога эта казалась бесконечной, горящей красными огнями. И вокруг ни души.       Удар сердца. Снова удар. Комнаты с бордовыми дверями проходили мимо открытых глаз, смотрящих в никуда. Мозг пытался отрицать их существование и то, что сейчас за ними творилось нечто страшное, через что пришлось пройти ему и, возможно, через что придётся пройти снова...       Чужие запахи смешались в одно неприятное месиво. Но он продолжал идти вперед, не обращая внимания даже на запахи крови и чьих-то выделений.       Шаг. Снова шаг.       Кто-то был позади.       Обернувшись, Пак растерялся и одновременно с этим обрадовался, увидев в конце коридора, откуда он пришел, стоявшего с кем-то Юнги. Тот самый друг Хоби.       Он... Он тут без него...       Значит ли это, что Чон сейчас с каким-то другим омегой?       Отбросив сейчас это, он вернулся в реальность и под громкие удары сердца, заглушавшие разум и музыку, решительно начал направляться прямо к нему. Удары становились сильнее, когда он почти достиг альфы.       Юнги, разговаривавший с администратором, заметив краем глаза подошедшего к ним Чимина, запнулся на своих словах и забыл о чем говорил, потеряв цепочку мысли, которая висела у него в голове до появления того самого омеги, который однажды появился тут с Хосоком и так же быстро исчез.       Запах омеги выдавал его страх. И по трясущимся ресницам было ясно, что он определённо точно пришёл к нему.       Неужели просить помощи? – Что с тобой? Почему ты тут? - схватив осторожно Чимина за запястья, он, кажется, впервые почувствовал, что держит нечто очень хрупкое в своих руках. Непривычно.       В глазах Пака полная потеря. Он в страхе и со стыдом, словно боясь признаться в чем-то, умоляет одними лишь глазами, ищет в нем спасение, просит не спрашивать. И его альфа понимает. Понимает то, что нужно сейчас этому крохотному и беззащитному человеку.       Его маленькие и нежные руки в его руках трясутся так, словно он сейчас сам страшится чего-то. И альфа представить себе боится это чудовище, которое могло бы напугать его нового друга.       Чимин, не объясняя ничего, вырывает руки из его хватки, сам хватает того за ладонь и тащит в том направлении, куда шёл изначально. Позади неразборчиво доносятся возгласы старшего и его возмущенные вопросы, но он не отвечает ни на один из них. Просто ведёт вперёд, пока сам не понимает того, что творит.       Он ведёт незнакомого человека туда... Для чего!? Что он ему скажет? Как объяснит?       Дверь той самой проклятой комнаты под номером 6 наконец открывается. Перед глазами предстает та же самая картина, но уже не устрашающая, как тогда. Сейчас на кровати поправлены бордовые балдахины и лежит новая чистая простынь. И это внезапно облегчает дыхание Чимина, когда он в панике оборачивается к ничего не понимающему Юнги. У того сведены брови от возмущения и губы уже почти раскрываются для очередного вопроса, но маленькая и теплая ладошка Пака заставляет его замолчать, прикрыв его искусаные губы.       Юнги вскидывает брови и замолкает, прекратив попытки что-то спросить. – Мне нужна твоя помощь... И мне некого больше просить, - неопределенно говорит Чимин, с надеждой заглядывая в глаза старшего. — Пожалуйста.       Мин молчит. Но глаза его произносят очевидный вопрос. – За мной следит один... неприятный тип. И я не могу с этим поделиться ни с кем. Мне страшно, правда. Очень страшно, хён, - скуляще тороторит, хватая его руки и сжимая снова.       Юнги принюхивается. Альфу дразнит этот откуда-то снова взявшийся сладкий запах, который он уже чувствовал где-то.       Ах да, на Хосоке.       Альфа бесится. Его глаза загораются огнём, а пальцы рук сжимаются в кулаки. Что-то очень острое, как лезвие, проходится прямо по его шраму снова. Режет, давит и заставляет кровоточить. Опуская медленно взгляд на маленькие ангельские пальцы, что так аккуратно держат его руки, он представляет, как эта алая кровь стекает прямо на эти нежные пальчики и стирает с него всю его невинность окончательно.       Он ведь помнит то, что тут произошло.       И никогда забыть этой картины не сможет.       Юнги поднимает взгляд на это прекрасное лицо и чувствует, как по коже его пробегает холод. Глаза расширяются, а взгляд опускается и теперь смотрит сквозь него. – Ты... про то... что здесь произошло с тобой? - надломленно произносит он, разрезая собственный слух ужасными словами.       Чимин прикусывает губу и со стыдом поднимает взгляд на альфу, чьи феромоны, кажется, только что начали раскрываться. – Ты... видел..? Слышал то... что тут... - Пак дрожит, а омега внутри трепещет и трусливо скручивается в клубок.       Юнги не отвечает. Он потерянно смотрит сквозь тело Чимина и лишь медленно кивает один раз, подтверждая то, что он тоже был тут в ту ночь. Он всё знает. – И ты тоже в курсе теперь? Расскажешь всё Хосоку? - он умоляет его этого не делать взглядом, но знает, что это вряд ли возможно, ведь Юнги мог давно всё рассказать. – Что ты тогда сказал ему, когда он нас нашел тут?       Юнги слышит собственный удар сердца.       Ничего. Он ничего ему тогда не сказал.       Не смог и не сможет. – Я ничего не говорил, - признается неожиданно, отойдя на два шага от омеги.       Он слышит голос своей совести и одновременно с этим тонет сейчас там – где-то под ногами, где пропала его честь и его достоинство. Стоять рядом с этим невинным существом вот так близко, смотреть в глаза, видеть ясное небо в них, ту самую потерянную свободу и чистоту... Это так больно бьёт по сердцу, оставляет очередные шрамы на душе... Но он смотрит, он дышит рядом с ним и останавливается. Потому что идти больше некуда.       От себя ведь не сбежать... – Я не расскажу ему, не переживай...       Чимин выдыхает, словно с его плеч сбрасывают весь груз. Он садится на корточки, закрывает глаза руками и почти не дышит. Услышанное дарит надежду, такую, что ее хватит, чтобы начать жить заново. Больше не пугаться чужих голосов поблизости, запахов и взглядов. И он может не думать о том кошмаре хотя бы какое-то время, потому что знает, что теперь Хосоку ничего не станет известно. Это знают лишь трое. — Спасибо, хён, спасибо тебе! - он поднимается и бросается его обнимать, застывшего на месте каменным извоянием. В его груди колызает огонь благодарности и теперь он с пришедшим ветром спокойствия разносится по всему полю внутри огненной бурей, поднимаясь всё выше и раздуваясь сильнее, пока руки сжимают лопатки альфы, отчего-то ставшим таким родным. Сердце совершает кульбит и Чимин раскрывает глаза, осознав, что хён мог это почувствовать. Но не отстраняется. И лишь тихо шепчет то, что первое вырисовывается на уме. – Когда я нахожусь рядом с тобой... мне становится тепло и спокойно, хён...       Юнги опускает взгляд на макушку головы, которую видит у своего горла, и медленно тянется ладонью к ней. Гладит осторожно, мягко, выпуская феромоны, чтобы омега успокоился и доверился. И всё же чувствует тревогу. Ему неспокойно просто потому что перед ним самый чудесный омега на свете, неприкосновенный, недосягаемый, драгоценный... И эта чья-то драгоценность сейчас сама обнимает его. Жмётся ближе, благодарит. Успокаивается.       Альфа готов заурчать от счастья. Эмоции переполняют его через край и он почти воет внутри, но сдерживается, когда Чимин отстраняется и поднимает свои оленьи глазки на него. Ангельские черты лица, ни единой царапины, ни одного шрама и нет тех слёз, что были тогда. Он больше не плачет, не трясется в его руках. – П-прости... Я больше не... - Чимин не успевает убрать руки от его талии, на которой остались его ладони, как чувствует резкий захват и толчок вперед.       Тело подаётся к альфе под давлением руки старшего. Юнги притягивает его к себе за талию и целует, закрыв глаза. Одну руку омеги кладёт к себе на шею и страстно сжимает губы своими, пробуя на вкус, как нечто неизвестное, манящее изапретное.       В ушах простреливает резкий звон от осознания правды.       Этот омега занят.       Юнги чувствует, как ему отвечают уже через секунду. Сладкий язычок младшего проникает в его рот и исследует его с не меньшим напором. Берёт так, словно этоего.И альфа, по правде, прямо сейчас клянется, что готов отдать ему всё, всего себя до последнего.       Он ведёт их к кровати, не расплетая языки и не переставая целоваться. Руки держатся друг за друга так, будто один из них может исчезнуть прямо сейчас. Чимин сам стягивает с себя одежду, почти полностью голым поднимается выше по постели к подушкам, отталкиваясь на локтях, пока Юнги возвышается над ним, встав коленями на край постели и стянув с себя черное худи. И пока он дышит с приоткрытым ртом, ожидая очередного поцелуя, и помутневшим сознанием, альфа нависает над ним и аккуратно проводит пальцами одной руки по бедру младшего. Доходит до лодышек и обхватывает всеми пальцами, притягивая лежащее под ним тело ближе к себе.       Пак едва дышит, содрогается весь от прикосновений и чужого опаляющего дыхания на своей коже около ключиц. Внутри чешет и режется всё на части от желания быть скованным, быть полностью подчиненным, как и всегда. Но на этот раз с этим тянут. Альфа даже не снял джинсы. — Ты меня не хочешь? - его голос звучит обиженно. Он хочет его так ужасно, до зуда по коже и до скрежета зубов. И сам уже тянется к пряжке его ремня, чтобы расправиться с ним.       Юнги затыкает сладкие губы поцелуем, сминает их по очереди и наконец сам избавляется от мешающего ремня, чувствуя, как под ширинкой стало невыносимо тесно и больно. Маленькие проворливые пальцы помогают ему расстегнуть ширинку, и когда он растегивает пуговицу, в этот же момент чувствует, как освобождают его стоящий член. И на него так прекрасно ложатся эти ангельские пальчики, словно созданные для него. Они обхватывают его, оглаживают, будто подготавливая, и заставляют кожу покрыться мурашками.       Чимин не отпускает его, тянет к себе, боясь упустить хотя бы один поцелуй. И Юнги делает всё, чтобы не напугать его, ласкает одной рукой его шею, гладит, проводит большим пальцем по пульсирующей венке, дальше шарит рукой по всему телу, изучающе и возбуждая. Ведёт по голому животу, расписанному царапинами в нескольких местах, но не брезгает к ним прикасаться, даже понимая то, откуда они появились. Он опускается губами от ключиц до груди и далее до пупка, лижет, оставляя мокрый след чуть ниже, и останавливается. Дарит краткий поцелуй. Чимин задыхается от нехватки воздуха и ищет спасение, притягивая альфу к своим губам вновь.       Языки сталкиваются так влажно и приятно, словно они должны были быть в таком положении всегда. Юнги не торопится, напротив, старается насладиться каждой секундой, пока Чимин горит в огне страсти и хватается за его шею, обе руки сцепляет за ней и обхватывает ногами поясницу Мина. Альфа приподнимается вместе с ним, придерживая того за спину и усаживает к себе на колени. Едва они принимают сидячее положение, как Юнги вдруг чувствует, что омега спешно встает на коленях и подсаживается ближе, очевидно пытаясь ускорить соитие. Он не возрожает, хотя и находит это странным, но отпустить его уже не может. Не в силах. Он опьянен этим омегой.       Их тела соединяются, языки ищут друг друга в жадном поцелуе, и запахи начинают раскрываться сильнее. Чимин обнимает его, насаживаясь постепенно и аккуратно на горячий орган. Он буквально плавится на нем, не замечая, что уже растянут и член альфы вошёл в него без подготовки и презерватива. Обычно с Хосоком они их не использовали, но сейчас это было бы не лишним. Неизвестно, каким окажется это первое соитие, но Чимин и не думает, что им удастся оказаться в одной постели в следующий раз. Вероятно, его и не будет. Это первый и последний.       И он берёт с него всё. Всё, чего не хватает, всю ласку и всё то тепло, что он потерял за эту неделю. Потому что на этой неделе его брали жестко, грубо, силой. И сейчас тело требует не просто проникновения, оно требует разрядки, требует альфу.       Юнги срывает с него первые стоны, упивается ими и задыхается в сладком запахе, готовый умереть прямо тут, на этой постели, с этим греховным ангелом. Он нежно мажет поцелуями по всему лицу, опускается ими до шеи и плеч, зализывает оставленные новые засосы, но в груди от каждого их соприкосновения тлеет нечто жгучее...       Он омега Хосока.       Всё кажется запредельно захватывающим, заставляющим сердце трепетать от разрыва чувств... пока до его сознания не доходит, что Чимин сейчас просто пользуется им. Пользуется его телом. Его альфой.       Он неожиданно злится, прокусывает шею омеги и давит собой, толкая на постель. Чимин валится назад, не успевает подняться и опомниться, как Юнги резко входит в него до упора и делает больно. Он съёживается, по телу проносится разряд тока и дичайший страх. Снова он. Снова этот приступ страха.       Юнги захватывает его в плен своих рук, сдавливает запястья и вгрызается в шею сильнее, толкаясь глубже, доводя до потери сознания. Чимин расширяет зрачки, не верит в происходящее и толкает его коленями, но получает новый укус и размашистый удар по бедру. Рука у альфы тяжелая и бьёт слишком сильно. Слишком... для обычных игр.       Он пытается сопротивляться, думая, что Юнги просто перенимает на себя инициативу и старается вести весь процесс сам. Однако чужие крепкие руки давят на него с той же силой, больше не позволяют его коснуться и шевельнуться впринципе. Чимин начинает извиваться в панике, его брови сводятся к переносице и он испуганным взглядом находит глаза старшего. — Прекрати! Что ты делаешь?? - возмущенно выдает он сдавленным голосом, ощущая, как горячее семя альфы уже заполняет его изнутри.       Но Юнги не прекращает вдалбливаться, он ускоряется, даже дойдя до разрядки, не даёт времени для передышки и толкается прямо в простату Чимина, из глаз которого катятся слёзы. Его глаза раскрыты и уставлены в потолок над ними. Кажется, он уже ничего не чувствует. Лишь легкое сокращение мышц и то, как сперма стекает из него белесой полоской, а живот болезненно вытягивается от толчков.       Его сердце замирает вместе с тем, как Юнги делает последний рывок и замирает, толкнувшись до упора головкой в нутро омеги. Чимин не видит ничего, не чувствует собственного тела, только очередной выстрел горячей спермы в него и слышит только сбитое дыхание Мина перед тем, как окончательно закрывает глаза и впадает в сон.

***

      Голос, отдалённо напоминающий ему родной голос Хосока, проносится мимо ушей, словно наяву находясь так близко. И Чимин просыпается. Раскрывает глаза и видит перед собой стену. Он всё ещё в той самой постели. И с ним всё произошло на самом деле. То, что, кажется, уже происходило и ранее.       И всё настолько похоже, что пугающие события, кажется, произошли совсем недавно, а ведь после них прошла неделя. Но эта боль вернула его к той проклятой ночи, когда его взяли силой и заставили вынести все эти мучения, глотая в себе крики о помощи. Боль сковывала всё тело тяжелыми цепями и оттого хотелось взвыть сильнее, но всё что он мог сейчас – пристыженно скулить и проливать обжигающие кожу лица солёные слёзы, прижав колени к груди и обняв ноги.       Едва засыпая, он успокаивался с мыслью, что это произошло, по крайней мере, в последний раз. В последний раз с Юнги. Больше он с ним не увидится. Не позволит. Не сможет.       Тело пробрало дрожью от одной скверной, но тревожащей душу мысли. Глаза раскрылись во тьме и слёзы нещадно полились новым потоком, когда чужая рука на талии заставила ощутить нечто неприятное и болезненное.       Прикосновение маньяка.       Тепло руки, которое в начале дарило будоражащие ощущения, бурю эмоций и разогревала страсть в нем, сейчас была слишком похожа на руку того альфы, который его обесчестил. Неужели за всё это время, в котором он пропадал словно в нирване, он не смог понять никаким образом, не смог распознать того, кто, на самом деле, был тогда с ним в этой же постели...       Закрыв глаза и сжавшись комочком под пледом, он вздрогнул от холода и начал трястись сильнее, чувствуя, как рука альфы стала подниматься выше и перешла к руке. Она сжала её на плече и опустилась к месту сгиба руки, осторожно надавливая средним пальцем на вену. Чимин молчал и лежал неподвижно, не желая двигаться и подавать признаков жизни, но сделать это ему пришлось, когда Юнги осторожно развернул того к себе.       Чимин закрыл глаза, словно спал и ничего не чувствовал, но по телу пробежал табун мурашек еще при первом касании. Альфа источал до боли приятный запах, но что ему было делать с тем, что это сводило спазмом живот и заставляло утопать в нем всё больше, несмотря на боль и мерзкое ощущение в промежности? Это отвратное и давящее чувство в груди связывало его изнутри и влекло необъяснимым узлом к человеку, который источал запах власти и свободы, не отпуская от себя своей схожей цепляющей аурой альфы. И всё то, что было до боли знакомым и отталкивающим, казалось в нём самым привлекательным. Шрам, начинающийся над бровью и заканчивающийся под глазом, и следом тонкая красная почти зажившая полоска на щеке напоминали о собственном изуродованном теле, где почти не осталось ничего красивого.       Когда его щеки коснулись горячие пальцы Мина, он был готов расплакаться, но посмотреть в глаза этого человека страшился безумно. Вместе с пальцами его будто коснулось пламя, в котором он совсем недавно сгорал с другим. Но это были чужие руки, не те, к которым он привык за долгие месяцы.       Но разве брат сегодня сам не отпустил его на волю?       Выбрав других омег, разве не подписал он между ними расторжение договоренности?       Была ли она вообще???       Но Чимин знал одно точно.       Хосока в сердце Чимина больше не было.       Как альфы. – Чимини... - в тишине комнаты донеслось едва уловимое. И снова чужая ладонь.       Перед закрытыми глазами у Пака меркали огни тех дней, когда его целовал Хосок, того, как он буквально размазывал его по постели, проезжался по нему не щадя, топил в себе, сам ответно утопая с большой зависимостью в каждом его звуке и взгляде, привязывая и приковывая их души. Теперь же всё это, подобно хрупкому стеклу, треснуло и рассыпалось. Вместе со стекающей чужой спермой из него и со слезами на щеках сейчас из него вышла вся та привязанность и особенная любовь, похожая на больной сон.       Омега открыл глаза с помутненным взглядом, медленно протянув свою крохотную руку к тыльной стороне ладони Юнги. На лице старшего не читалось ни единой эмоции. В этой тьме сегодня он забудет обо всём, но точно не эти руки, не это тепло, не этого альфу.       Обхватив руку Юнги, Чимин потянул ту к своей талии и осторожно уложил на неё, не разрывая зрительного контакта. В этот момент смотреть в его глаза хотелось бесконечно. Не уходить, не отпускать, быть ближе и оставаться рядом, чувствуя чужое сердцебиение. – Хён... Я хочу тебя... Хочу до беспамятства... – Чимин, - предупредительно вдруг произнес Мин в ответ, понимая, что вот так пользоваться им он не вправе больше.       Чимин выжидал слишком долго прежде, чем окончательно решиться и потянуться самому к столь желанным губам, схватившись за лицо парня обеими руками. На поцелуй ответили с жаждой и нетерпением, выхватывая тихий стон и проникая следом языком вглубь. Пак прервался лишь на секунду, ощутив, как грудь начала вздыматься вместе с ускорившимся сердцебиением, и смог прошептать в губы желанное: – Сделай меня своим, хён. Сделай меня своим омегой.