Сделка

— Боже, — что же он теперь обо мне подумает! — Нина делает уже второй круг по комнате. Анечка провожает её взглядом, но остается сидеть и ничего не говорит. — Я перевела неправильно, — ужасается Нина и хватается за голову. — Понимаешь? Совершенно неправильно, мне почему-то казалось, что это нужное слово! А оно совершенно другое! Нина глухо воет и всплескивает руками. Делает третий круг по комнате. В гостинице номер не такой большой, но она умудряется успешно и избегать мебели и не сталкиваться с сидящей Анечкой. — Я ведь совершенно не то имела в виду! — не унимается Нина. – Ты ведь знаешь, я университет не закончила, из-за войны пришлось бросить. Но ведь я знала это слово! Я ведь знала это слово, и всё равно его перепутала. — Нина снова хватает за голову и поворачивается к Анечке. — Представляешь что он теперь обо мне подумает! Я ведь не лицемерка, я как лучше хотела, я всего лишь слова перепутала! Анечка молчит, ей приказа беспокоиться от том, что подумает какой-то там герр Шелленберг не давали. Она разве что смотрит на небольшую вазочку с конфетами на кофейном столике перед собой. Протягивает руку, берет и шуршит фантиком, а после закидывает конфету в рот. Нина останавливается и смотрит на неё. Анечка пожимает плечами и берет вторую конфету. — Хочешь? — Спрашивает она. Почему-то Нина воет, резко отворачивается и отходит к окну, снова хватает за голову. Но потом всё-таки, не оборачиваюсь, говорит, – Нет, спасибо. Анечка пожимает плечами, не хочет: дело её. Но раз вторая конфета уже у неё в руках, а не в вазочке, то Анечка разворачивает и её, и тоже закидывает в рот. Она столько лет не видела конфет! Семён Казимирович иногда отдавал ей свою долю сладкого, но в последние военные годы это чаще были кубики сахара. Поэтому текущее задание, сопровождать этого Шелленберга, из-за которого их с Ниной и поселили в эту гостиницу — Анечке очень нравится. Здесь в номере была вазочка с конфетами, настоящими шоколадными конфетами! Нина вдруг шмыгает носом, и Анечка теряет к остальным конфетам всякий интерес. — Я ведь совершенно другое имела в виду, — намного тише повторяет Нина, подходит ближе и обессилено падает на кресло напротив. — Понимаешь? Я ведь даже это слово знаю. Но тогда мне почему-то показалось, что нужно другое. Я не так перевела. Мне теперь так стыдно. — Нина говорит очень быстро, но Анечка все равно ничего не понимает. Хотя бы потому, что Нина повторяет одно и то же, но не рассказывает чего-то нового. — Я сказала «неполноценная», ущербная какая-то связь. Теперь понятно, почему он так резко отреагировал. Ведь я сказала «неполноценная», а должна была сказать «неполная»! Понимаешь? Это ведь совершенно разные вещи. Анечка не понимает, впрочем, понимать ей приказа не было. — Что он теперь обо мне подумает, — вздыхает Нина. — Я ведь совершенно не хотела его обидеть. И Максима обидеть совершенно не хотела. Я просто слово не так перевела, может, он только поэтому и согласился? Может, он обиделся, что раз неполноценная, то её обязательно нужно сделать, ну, хорошей. Полноценной. Я просто имела в виду, что у них связь неполная. Я ведь совершенно другое хотела сказать! Анечка подбирает с кофейного столика оба фантика. На самом деле, приказа думать ей тоже не было. Но она все же озвучивает. — Так вернись к нему и исправь всё, — говорит Анечка. — Что, вот так просто войти и сказать что я ошиблась? — Нина вскидывает голову и удивлённо на неё смотрит. Анечка пожимает плечами. — Ты ведь ошиблась. Ты хотела сказать другое слово, а сказала это. Если тебе это так важно, ты знаешь в каком номере он живёт, буквально соседний от нашего. Просто сходи к нему, постучи в дверь, войди, и всё объясни. Что ты неправильно перевела то слово. Вот и всё. Нина очень странно на неё смотрит, но Анечка этого взгляда понять не может. Кажется, проходит чуть больше минуты, а потом Нина будто приходит в себя, дёргается и резко садится прямо. Она ведь едва ли не сложилась пополам пряча лицо в ладонях. Наклонилась к собственным коленям. У неё из-за этого на лицо упала часть волос, да и прямая чёлка тоже. Нина только сейчас это замечает и просто дует, чтобы убрать челку из глаз. У неё светло-коричневые волосы, которые она раньше стригла до плеч. Последние месяцы никак не было времени, поэтому у Нины и чёлка стала слишком длинная, и волосы запутались. Анечка никогда не задумывалась, как будет выглядеть она после войны. Во время она просто брилась вместе с мальчишками. Когда брили рядовых, сбривала свои светлые волосы и она. Видимо, пора об этом задуматься. Впрочем, приказа думать о собственной внешности ей тоже не давали. — Спасибо! — Вдруг говорит Нина и широко улыбается. С тем она вскакивает на ноги, делает ещё один круг по комнате, хватает ветровку, но потом снова возвращается к Анечке и целуют её в макушку. Потом хватает две конфеты из вазочки, сует в карман, и выбегает из комнаты. Анечка смотрит ей вслед, и думает, что она хотела бы пойти с ней. Но вдруг Нина снова возвращается, приоткрывает дверь и засовывать внутрь только голову. — Посиди здесь, — говорит Нина, — если вдруг мой отец вернётся, то я буду через пару минут, отошла. Ничего ему не рассказывай, хорошо? Анечка кивает. Значит, приказа следовать за Нинтй у неё тоже не было. Поэтому она не встаёт, хотя ей так хочется пойти вместе с Ниной. *** Вальтер старается не делать лишних движений, что очень сложно, когда тебе буквально в лоб направляют пистолет. Нападающий в чёрной тканевой маске с дырками для глаз. Левая чуть больше правой, обе кривые. Вальтер почему-то сейчас находит это очень забавным, какая ирония! Он пережил войну и трибуналы, расследования военных преступлений и целых два похищения. А сейчас с ним расправится какой-то любитель, сделавший себе маску из бабушкиных колготок! Видимо, картинка в голове слишком смешная, смешок у Вальтера вырывается сам собой. Но он привлекает внимание напавшего на него мужчины, хотя Вальтеру все больше и больше кажется, что это молодой парень. Интересно, зачем он на это пошёл? В целом, гостиницу не особенно охраняли, но она недалеко от Кремля, а вот там уже охраны навалом. Вальтер думает об этом всём так, мимоходом. У него все равно нет совершенно никакого места для манёвра, ведь нападающий держит пистолет буквально к его лбу, а палец на курке. А потом парень вдруг кричит, он дёргается его руки уходят резко наверх, пистолет стреляет, но пуля попадает в потолок, сыпется штукатурка. У Вальтера есть меньше секунды, чтобы прикинуть, ему вернуться в номер, или бежать. С одной стороны, он может запереть за собой дверь. Но он откажется в тупике. Дверь могут выбить, взломать, даже если Вальтер забаррикадирует дверь изнутри, это совершенно не давало гарантии, что из номера его не вытащат. В номере он будет в тупике, как загнанный в угол зверь. Если же он сейчас убежит от нападавшего, он может наткнуться на этаже на его напарника. Хотя, судя по этой маске, никакого напарника не было, но в любом случае Вальтер в тупике не будет. Ему будет куда бежать, там лестница, внизу на первом этаже гостиницы люди. Если он выбежит на улицу, то вскоре окажется на Красной площади, там будет полиция. На все эти мысли у Шелленберга есть всего одна секунда. Поэтому, возможно, он принимает не самое верное, но самая быстрое решение, которое тогда ему кажется оптимальным. Вальтер бросается вперёд, хватает за запястье нападавшего и вырывает у него из рук пистолет. Он только сейчас и замечает, из-за чего тот вообще не выстрелил ему в лоб: в ногу парня вцепился... Что-то. Какой-то зверёк. Вальтер понятия не имеет, что это, но судя по тому, что оно взялось на последнем этаже гостиницы, то, видимо, это кто-то из оборотней. Потому что енотов в гостиницу явно бы не пустили. Вальтер до конца не уверен, что это енот. Но «это» очень похоже на енота, если не считать зубов, которыми это маленькое существо сейчас и впилось в ногу напавшего на него парня. Вальтер решает не испытывать собственную судьбу и со зверьком не тягаться, поэтому просто хватает пистолет и убегает дальше по этажу. Ему бы хотя бы вниз попасть, там уж полицию вызовут. Ему хоть куда-нибудь бы попасть, он на помощь позовёт. Ждать лифт Вальтер не рискует, он спешно сбегает вниз по лестнице, судорожно цепляясь за поручни. Ноги дрожат, колени подгибаются, всё-таки не каждый день ему угрожают пистолетом. Но Вальтер упрямо сбегает вниз. И резко останавливается. Девушка, которая отдала ему ключи, лежит на полу, закрыв голову руками. Когда она слышит шаги Вальтера, она чуть приподнимает голову, но снова прижимается носом к полу. У самого входа в луже крови лежит охранник. За диваном прячется какая-то мамаша с маленьким мальчиком. А больше в холле гостиницы никого нет. К слову, Вальтер с пистолетом руках. Так что на него они реагируют очередной волной паники. — Да вызовите вы, наконец, полицию! — кричит на них Шелленберг, запоздало понимая, что его здесь никто не понимает. А учитывая, что война закончилась в прошлом году, ранней осенью 1946-го в самом центре Москвы на его немецкий реагирует очень плохо. Или дело в том, что у него в руках пистолет? — Милиция! — вспоминает одно из немногих слов, которые он знает по-русски, Шелленберг. Он пальцем указывает на телефон. Но никто не двигается. Вальтер всплескивает руками от отчаянья, к Нине нужно было бежать, а не вниз! Какой же у неё был номер? 46-ой? 48-ой? У Вальтера 44-й, а ее не соседний сбоку, а через один, но в какую сторону-то?! К тому же не возвращаться же наверх, где все ещё мог быть напавший на него парень. — Лпдно, не будут же в меня средь бела дня стрелять, — замечает Вальтер самому себе и выбегает на улицу.