Шах

Желтоватый свет настольной лампы моргает в окне их маленького дома каждый раз, когда Сынмин шебуршит туда-сюда по комнате, разбирая сумку после долгой поездки. Наверняка думает, куда бы пристроить новые грамоту и медаль, ругаясь себе под нос, что у стеллажа слишком мало полок. А ведь Минхо предлагал купить стеллаж побольше. Сам Ли сидел в машине, припаркованной напротив. Он не мог перестать нервно постукивать пальцами по рулю. Тишина захватила салон автомобиля, погружая его в воспоминания и переживания, от которых он тщетно пытался избавиться последние месяцы. Всё это время он старался жить без Сынмина, убеждая себя, что так лучше. Лучше для них двоих. Потому что им лучше быть порознь, чтобы Сынмин мог сосредоточиться на своей карьере, а Минхо... ...мог бы получить больше внимания? Это действительно глупо, считать, кто-то другой, даже если этот кто-то, посвящал всё своё время Минхо, смог бы заменить Сынмина. Заботливого, нежного, глупого, постоянно нервничающего. Такого любящего. Каждую ночь, после очередного пустого дня, Минхо вспоминал, как Сынмин улыбался, сосредоточенно глядя на доску, или как касался его руки, пока объяснял сложные стратегии. Как парень засиживался до поздна, изучая новые тактики и соперников, а Ли готовил для них чай или какао (нет, Ким Сынмин, никакого кофе, ты и так почти не спишь). Вспоминал их тихие вечера. Или громкие, в зависимости от настроения, потому что иногда Сынмин превращался в гиперактивного ребёнка, не способного усидеть на одном месте. Видимо сказывались долгие часы, проведённые за шахматными партиями. Они расстались в тихий вечер, когда у Минхо лопнуло терпение. Слова вырвались из него водопадом обид и обвинений. "Ты любишь шахматы больше, чем меня!" — кричал он тогда: "Неужели так сложно оторваться от этих клеток и хотя бы спросить, как у меня прошёл день?" Сынмин молчал, опустив голову. Возможно, прокручивал в голове последний месяц, в течении которого он был полностью погружён в подготовку к турниру, из-за чего они стали меньше проводить время вместе. А может быть, и нет, Минхо не знает. Всё, что сделал Сынмин в тот вечер – тихо сказал: "Прости". А утром позволил Минхо молча уйти. Минхо думал, что сможет справиться. Без Сынмина или с ним – не важно. Главное, что у Минхо оставался он сам. Он не учёл, что Сынмин давно уже сросся с его душой и сердцем. Сбежав, поджав хвост в то утро, скорая от вины и ненависти к себе, Минхо оторвал от себя часть. Попытки заполнить образовавшуюся теперь пустоту другими людьми или новыми хобби казались жалкими. Всё равно что пытаться закрыть чёрную дуру – что туда не кидай, она никак не закроется. А самое ужасное – она становится больше. Поэтому Минхо решил, что должен что-то сделать, прежде чем она поглотит его и он сойдёт с ума. Вздохнув и выйдя из машины на холодный воздух, он дал себе секунду. Вдруг всё же решит вернуться в съёмную квартиру и навсегда забыть эту историю. Глупость, конечно, не решит. Минхо поднялся по ступенькам к двери Сынмина, сразу же постучав в дверь, не медля ни секунды. Дверь неуверенно приоткрылась спустя минуту и из-за неё показалась мокрая макушка. — Минхо? — удивлённо спросил Сынмин, смотря на своего гостя, как на призрака. — Привет, — промямлил Минхо, потерявшись от накатившего комфорта, от близости к человеку, которого ему так не хватало. В груди кольнуло: Сынмин выглядел уставшим и похудевшим, с тёмными кругами под глазами, которые, похоже, не сходили с его лица очень долго. — Можно войти? Сынмин окинул его задумчивым взглядом, но посторонился, пропуская его внутрь. Пройдя в гостиную Минхо был готов свалится от сердечного приступа. Ничего не изменилось, совсем. Он был уверен, что Сынмин сразу же затеет перестановку и перекелеет обои. Но нет. Тусклый свет настольной лампы выхватывал из темноты гостиной их совместные фотографии на отдельной полке стеллажа, плюшевую собаку на одном из кресел, которую ему подарил Минхо. Даже тарелки с кружками стоят там же, где Сынмин всегда их оставлял и Минхо всегда его за это ругал. Потому что нельзя оставлять грязные тарелки и вообще есть за работой вредно. В глаза бросаются фигуры на шахматной доске, разложенной на кофейном столике между креслами. На ноутбуке, стоящем на том кресле, где обычно сидел Ли, мелькал разбор прошедшего турнира: комментарии судей, бесконечные анализы партий, мельтешение фигур. За окном жил и шумел редко проезжающими машинами ночной город, но в доме было так тихо, что казалось, можно услышать нервное биение сердца. Сердец. – Почему не предупредил? Тут совсем не убрано, извини, – Сынмин быстро выключает ноутбук, убирая его с кресла Минхо, собирает грязную посуду, унося её на кухню уже оттуда крича: – Тебе сделать кофе? Минхо кидает взгляд на часы и закатывает глаза. Конечно, без него Ким Сынмин начнёт уничтожать сам себя, выпивая по пять кружек кофе после одиннадцати вечера. – Како нет. Чая тоже, – предусмотрев его вопрос кричит ему Сынмин и Минхо слышит звук кипячения воды. – Давай кофе, – соглашается Минхо. Через пару минут Сынмин возвращается с двумя дымящимися кружками. Их парными кружками. – Я пошутил, – говорит Ким, ставя перед Минхо кружку с кривым рисунком кота, а сам отпивает из кружки с собакой-чжурыми. Отпив, Минхо понимает, что это его любимый чай, который он всегда заваривал вечером. Сынмин кивает на кресло, взглядом приглашая сесть и Минхо послушно делает это, наслаждаясь привычной мягкостью, а Ким тем временем делает фото партии, которую разложил до этого, прежде чем начать убирать шахматы. – Подожди, – останавливает его Минхо. – Давай сыграем. Сынмин останавливается, удивлённо моргнув. — Что? — Шахматы, — пояснил Минхо. — Сыграем со ставкой. Если я выиграю, ты выслушаешь меня. Если проиграю — уйду и больше не побеспокою тебя. Сынмин молча расставил фигуры по местам. — Хорошо. Минхо благодарно, пусть и неуверенно улыбнулся. Оба понимали, что пари не было необходимостью. Партия началась. Сынмин, как всегда, играл быстро и уверенно, без заминок переставляя фигуры на доске и нажимая на шахматные часы. Минхо же волновался. Его руки дрожали, он долго думал, прежде чем сделать ход, но при этом неплохо справлялся, на удивление. Хотя у него был неплохой учитель. С каждой разыгранной комбинацией напряжение между ними росло. — Ты стал лучше. — заметил Сынмин, когда Минхо удачно заблокировал его ход. — Я внимательно слушал твои уроки, — тихо ответил Минхо. – И следил за тобой на турнире. Рука Сынмина едва заметно дрогнула. А меньше полу часа спустя Минхо поставил шах. — Ну что? – спрашивает Сынмин, вместо того, чтобы уйти от мата сразу. – Ты всё ещё хочешь поговорить? Минхо осматривает доску, понимая, что Сынмин легко уйдёт от мата и, скорее всего, вскоре поставит его Ли. — Прости меня. – неожиданно голос Минхо срывается. По телу проходит разряд, отдающий покалыванием в кончиках пальцев. Хочется коснуться уставшего лица, прочесать уже почти высохшие за время игры волосы. Просто остаться. – Я был неправ тогда. Сказал то, о чём никогда не думал. С тобой не скучно, не душно и не холодно. С тобой всегда было тепло, просто я стал жадным, думал, что не будь шахмат, ты был бы весь мой. Но так нельзя. И, – Минхо сглатывает, вытирая вспотевшие ладошки о брюки. – Если мне не казалось, что тогда было мало, то за это время я почувствовал, что совсем остался без тепла. Я не могу быть без тебя, ты мой дом, моё тепло, моя жизнь. Даже если твоя жизнь — это шахматы. Я хочу остаться с тобой, приносить тебе чай вечером, сидеть рядом с тобой, пока ты разбираешься в схемах, я хочу, чтобы ты встречал меня после работы и потом мы шли вместе домой, по пути заходя в магазин за продуктами. Я скучаю. Прости меня. Пожалуйста. Повисла тишина, только тихо тикали шахматные часы. Минхо боялся поднять глаза, а Сынмин молчал. Ли был готов ко всему, он был готов уйти, как только Сынмин укажет ему на дверь. И готов остаться и больше никогда не уходить, если Сынмин скажет это сделать. Сынмин не сделал ни того и ни другого, он молча отключил часы, погрузив комнату в полную тишину. – Я... я так боялся, что ты не придёшь, – прошептал он сиплым голосом и Минхо, подняв голову, увидел, как тот плачет. Сердце снова сжалось, ведь он снова заставил парня плакать. – У меня был план, – Сынмин натянуто улыбается. – Ты для меня важнее, чем любая партия. Но я никогда этого не показывал тебе. Поэтому я решил бросить шахматы. Победить в турнире, ну я и победил, а потом, завтра, найти тебя, и сказать, что больше никаких шахмат. Только мы. – Сынмин, – Минхо поднимается с кресла и в один шаг оказывается рядом с ним и, секунду замешкавшись, всё же берёт чужое лицо в свои ладони, – Не прекращай играть. Пожалуйста. Как же ты без шахмат? – Ну а как я без тебя? – спрашивает Сынмин, подстраиваясь по ласку чужих рук, – Прости меня. Я стану лучше. – Ты уже лучший, Сынмин, – Минхо стирает большими пальцами чужие слёзы, чувствуя, как у самого намокли ресницы. – Можно я тебя обниму? Пожалуйста? – Можно и поцеловать, – улыбается Сынмин. Минхо опускается в кресло к Сынмину, благо оно достаточно большое для двух свернувшихся и прижавшихся друг к другу взрослых мужчин. Они обнимают друг друга так крепко, что могут треснуть рёбра, но поцелуй же их настолько аккуратный, словно они боятся друг друга сломать. За окном город всё также живёт и дышит, а в гостиной два сердца снова нашли общий ритм. Сынмину и Минхо предстоит разыграть ещё не одну партию, но теперь они будут играть на одной стороне доски, справляясь с трудностями вместе.