the cut that always bleeds

Сон Ги-Хун никогда не хотел мести. В мире, в который он вернулся в ту ночь, в его душе осталась только боль. Жгучая ребра боль и ощущение никчемности держали его на плаву, словно настоящая жизнь осталась в пределах игры. Все, что должно было произойти дальше — вовсе не беззаботное будущее, а горькие последствия одного единственного решения. Решения участвовать. Решения продолжать и идти до конца, не осознавая, что деньги на самом деле не имели никакой ценности в этой игре. В первый месяц получалось только смотреть на сорок шесть миллиардов вон на экране банкомата и ненавидеть себя. Он не нашел себе наказания лучше, чем не прикасаться к деньгам вообще: кредиторы считали, что он умер, а родных он погубил своими руками, чего тут скрывать? Теперь миллионы на счету не имели никакого смысла. Купюры и монеты не могли заменить вкусных обедов, которые готовила мама теплыми осенними вечерами, и сильной руки брата на плече, когда они стояли бок о бок в одной из комнат, еще не зная, какие испытания им придется вынести. Ненависть, гнев и отвращение — все смешалось в нем еще на последней игре, но к концу второго года вне злосчастного острова от этих чувств не осталось ни следа. Осталась только человечность и надежда. Два едва горящих в темной судьбе огонька, освещающие дальнейший путь. Сон Ги-Хун жил ими по сей день. Утром того дня Ги-Хун зачеркивает очередное число в отрывном календаре. Начало октября уже пестрит красными крестиками, как и ранее выброшенные в мусорную корзину предыдущие месяцы года. Первые капли дождя начинают ударяться о тонированное стекло автомобиля. Сон Ги-Хун видит дождь сквозь стеклянную прозрачность, касается шероховатой поверхности ладонью, оставляя следы от пальцев. Он знакомится с Ин-Хо на парковке рядом с Севен-Элевен. Ги-Хун весь день колесит по городу, пролистывая фотографии со станций метро. К концу вечера в животе предательски урчит — он снова забыл про еду на целые сутки, как и про все остальные человеческие потребности вроде нормального сна и элементарного отдыха. Ги-Хун разворачивает машину в сторону квартала с уличной едой. На кассе он покупает две упаковки лапши и бутылку соджу. Ги-Хун отсчитывает мелочь на кассе, чтобы бросить ее в банку для чаевых, когда некто слабо касается его руки. — Не разменяете? Мужчина рядом протягивает ему нескольно желтых купюр в пять тысяч вон. С такими деньгами не ходят в забегаловки с готовой едой. Медные глаза с пятном серого смотрят на него мягким взглядом: точно такой же был у матери в молодости. У него в руках пара бутылок соджу, острый кимчи и пакет карамелек. Ги-Хун отсчитывает пару тысячных купюр из бумажника. — Спасибо, — незнакомец одаривает его теплой улыбкой, протягивая руку. — О Ён Иль. — Сон Ги-Хун, — Ги-Хун смотрит, как тот рассчитывается на кассе. Подобно ему, Ён Иль кидает сдачу в банку для чаевых. — Может? — мужчина любезно протягивает ему бутылку. Ги-Хуну не остается ничего, кроме как согласиться. Ён Иль оказывается бывшим полицейским, и он правда выглядит как представитель закона. На нем классический черный костюм и белая рубашка, не хватает, разве что, галстука и пистолета за поясом. — Карамельки с соджу? — смеется Ги-Хун. Более странного сочетания он в жизни не встречал. — У меня двое детей, — Ён Иль смеется в ответ. Они знакомы всего пару минут, но диалог с ним ощущается так легко и непринужденно, будто пара минут превращается в пару лет. — Все магазины в моем квартале давно закрыты. Полночь, все-таки. — Почему тогда ты здесь, а не дома с детьми? — Ги-Хун смотрит на рюмку с соджу, не прикасаясь к ней. Пить сегодня совсем не хочется. Алкоголь помогает забыть, а забывать ему категорически нельзя. Ему нужно помнить игры, каждый их фрагмент, чтобы в будущем использовать это как оружие. — Жена, — он замирает на пару секунд. Что-то явно задевает метафорическую рану в его сердце в этот момент. — Жена в больнице неподалеку. Буквально в паре кварталов. Шел от нее и… Загулялся, наверное. Сам не знаю, как дошел до сюда. Ён Иль сверлит взглядом рюмку, но не пьет. Ги-Хун смотрит на него, размышляя, что он нашел в этом человеке и почему согласился выпить с ним. Его круг общения начинался и заканчивался бандой парней, которых он смог нанять для слежки за Вербовщиком. Ги-Хуну не нужны утешение и поддержка. Он напрочь забыл о всех своих прежних друзьях, растворившись в последствиях игр. Потеряв всех, он пообещал себе целиком и полностью полагаться только на себя О Ён Иль разворачивает упаковку с кимчи и протягивает ему палочки. — Она тяжело болеет. Нужны деньги, но в полиции такую сумму и за пять лет не заработаешь, — мужчина перемешивает соус палочками, а после двигает контейнер к Ги-Хуну. — Я подал заявление на увольнение. — Хотел отметить, но передумал? — в миг догадывается мужчина. Что объединяет его с этим человеком? Ён Иль застывает в улыбке на пару мгновений и кивает. Быть может, они оба полностью потеряны в той реальности, в которой им приходится находится прямо сейчас. Звездная ночь цветет у них над головами. В Сеуле часто так — над городом собирается целая звездная карта, освещая одинокие дорожки между улицами. Ощущаешь себя в большом планетарии размером с целый город, куда не глянь — сплошная мерцающая рябь. — Автобусы уже не ходят, и до станции метро — не меньше двух километров. Что будешь делать? — спрашивает Ги-Хун, забирая листик кимчи из контейнера. Он жует, разглядывая звездное небо за головой Ён Иля. Мерцание отражается у него в глазах. — Останусь здесь, — отвечает Ён Иль бесцветным тоном. В его голосе слышится только смирение и спокойствие, но усталые глаза не перестают искать надежду в каждом мгновении. Он цепляет своими палочками кимчи, сталкиваясь с чужими. Возможно, Ги-Хун хотел бы быть в чем-то похожим на Ён Иля. Сражаться и проигрывать. Продолжать пытаться, понимая, что у тебя нет другого выбора. Мелкие капли надвигающегося дождя начинают покапывать сверху. — Лапши? — непринужденно спрашивает он, вспоминая о недавно купленном рамене. — Может, — отвечает Ён Иль, впервые за вечер улыбаясь искренне. Сон Ги-Хун не заводит друзей. Вполне возможно, что О Ён Иль станет первым. *** Сон Ги-Хун переворачивается на бок в попытках уснуть. Перед глазами мигает неоновый розовый — отражение подсветки мотеля в одиноком квартале. Время давно перевалило за вторую половину ночи, но сна нет ни в одном глазу. Ему каждую ночь снится смерть. Сон Ги-Хун видит во сне Сэ Бёк, Сан Ву, О Иль Нама и еще множество лиц, которым нет конца. Ги-Хун знает их по именам, помнит их лица и даже порядковые номера на куртках. Кровь окутывает его со всех сторон, и в какой-то момент это становится настолько невыносимо, что сон выталкивает его в реальность, заставляя тяжело дышать. Он словно шагает по тем стеклянным ступенькам, раз за разом падая вниз. Это наказание, которое ему удостоено. Карма за кровавую победу, которой он не хотел. Что если спасти всех — это в первую очередь спасти себя? Ги-Хун поднимается с постели с мыслью, что поискать в интернете информацию об острове будет намного полезнее, чем тупо пялить в потолок до рассвета. Ён Иль приходит ближе к обеду с двумя бумажными пакетами. Своего рода привычка — угощать друг друга едой, — стала неотъемлемой частью их встреч. Сон Ги-Хун не говорит ни слова, когда зачеркивает вчерашнее число в календаре. Бумага пестрит красными крестами, как выкрашенная в кровавый цвет колючая проволока. Ги-Хун осознает, в какой степени ненавидит красный: ему сегодня снова снилась ночь перед последней игрой и собственные руки по локоть в крови. — Тридцать семь месяцев, — заключает Ён Иль. Он считает количество разбросанных по всей комнате отрывных календарей. — Столько ты их уже ищешь? — Три года, один месяц и шесть дней, — уточняет Ги-Хун излишне грубым тоном. Стыд за грубость обжигает внутренности, и он смягчается. Еда стынет на столе. — Спасибо за это. О Ён Иль сегодня меньше похож на полицейского и больше на обычного человека. На нем темная вельветовая рубашка и небрежно выглаженные брюки. Раньше они встречались только после работы: Ги-Хун колесил по станциям метро, а Ён Иль отрабатывал последние смены в полицейском участке. — И совсем ничего за три года? — Вроде того, — кивает он, цепляя острые овощи палочками. Ён Иль всегда приносит еду, но редко притрагивается к ней. Скорее всего это что-то вроде попытки откормить Ги-Хуна после тех недель, что были забиты нескончаемой слежкой за станциями метро. — Они даже визиток больше не присылают. — Они ведь… не могут просто взять и исчезнуть? — заключает Ён Иль. Палочки ложатся поверх тарелки. Взгляд у него лучистый и ясный — точно свет в конце безграничного тоннеля. — Где-то они точно да есть. Эти игры и их организаторы. — Где-то, — он зарывается пальцами в волосы. Отвратительное чувство беспомощности сжимает все внутренние органы в тугой комок тревоги. Снова. — Только я не понимаю, как мне жить с этим дальше. Отчаяние похоже на шторм. Сначала оно вызывает лишь небольшие волнения в душе, и ты надеешься, что это чувство пройдет, растворится само собой. Спустя время волны улягутся, ветер перестает гнуть карму, и ты забываешь о нем как о страшном сне. А потом все повторяется — с новой силой, в несколько раз больнее и жестче. Для многих игра была кошмаром, из которого так и не удалось выбраться. Для Ги-Хуна игра была лишь подготовкой. Жизнь после нее — вот что стало настоящим кошмаром. — Сдаться сейчас точно не выход, — и это — напоминание. Просвет в неисчерпаемой тьме. Мысли перестают метаться. Ги-Хун поднимает взгляд. — Ты говоришь это человеку, который выжил на смертельных играх. Ги-Хун смотрит на него. Ён Иль — чуть ли не последний человек на планете, который пытается помочь ему из искренних побуждений. Зачем, а главное, для чего? Что если спасти себя — это и спасти всех остальных одновременно? — Если ты не будешь есть, то жить дальше точно не получится, — шутит Ён Иль, двигая к нему тарелку с овощами. — Почему ты пытаешься мне помочь? — Потому что ты помог мне. И это — правда. Одна бутылка соджу на двоих, лапша и разменянная пятитысячная купюра. Ён Иль был одним из немногих, кто увидел в Ги-Хуне человека. Человека, прошедшего через сотни убийств, человека, который практически убил собственного брата. Человека, который потерял все. Он видит в нем человека сквозь броню из грубости и отстраненности. Ён Иль все также смотрит на него с сердечной добротой. Отчаяние отступает. *** — Где ты научился так стрелять? — ухмыльнувшись, Ги-Хун передает Ён Илю магазин с патронами. После того как им удалось поймать Вербовщика, второй этаж мотеля превратился в настоящий стрелковый полигон. Ги-Хун таскал сюда оружие чуть ли не ежедневно, чтобы обеспечить себе и команде обширное пространство для практики. — Опыт работы в полиции дает о себе знать, — откликается Ён Иль, выстреливая точно в цель. Они действительно здорово подружились за этот месяц. Ги-Хун все еще не знает, что для него в данный момент означает дружба, но если прямое значение этого слова это совместный обед несколько раз в неделю, прогулка по ночному Сеулу в выходные и желание улыбаться при виде Ён Иля — он совсем не против продолжать. — Нужно познакомить тебя с Чжун Хо. Он тоже из полиции и стреляет довольно неплохо, — с энтузиазмом кричит Ги-Хун, направляясь к концу «тренировочного поля». Все десять целей оказываются пробиты, и Ги-Хун спешит к выходу из комнаты, чтобы заменить их на новые. — Нужно, — соглашается Ён Иль, сосредоточившись на стволе оружия. Задумчивый взгляд скользит по металлу. — Хочешь научиться? — Стрелять? — вопрошает он в ответ. Ги-Хун возвращается к стойке с оружием, поглядывая на друга слегка сомнительно. Признаваться, что в стрельбе он круглый дурак хочется еще меньше, чем рассказывать, как проиграл несколько тысяч вон в тире в парке развлечений пару лет назад. — Хочу, если пообещаешь не смеяться. — Все не так сложно, как кажется, — Ён Иль выбирает, кажется, первый попавшийся пистолет. Он протягивает его магазином к Ги-Хуну, будто обозначая комфортную границу между ними. — Встань рядом. Когда целишься важно пригнуться, так удобнее. Ги-Хун копирует положение рук и ног, в точности повторяя позу. Вопреки всему он держит оружие не в первый раз — это прибавляет уверенности. — Руки дрожат. — Ты слишком напрягаешься, — Ён Иль подходит к нему сзади. Чужие ладони ложатся на плечи. От этого прикосновения не напряжение уходит, но рядом с ним мгновенно появляется спокойствие — чувство, недоступное ему с самого конца игр на острове. — Ты можешь быть напряжен эмоционально, но не физически. Дыши естественно. Дрожь в руках утихает. Ги-Хун сосредотачивается на дыхании Ён Иля рядом, на том, как вздымаются его плечи, прижавшись к его собственным. Комок нервов в солнечном сплетении растворяется при мысли о поддержке сзади. Звук выстрела разлетается по комнате. Ги-Хун открывает глаза, пораженный силой отдачи. Он попал. Прямо в центр мишени. С первой попытки. Вторую мишень он поражает с тем же успехом — до центра остается меньше сантиметра. Третья, четвертая, пятая мишень: все выстрелы поочередно достигают цели. — Где ты научился так стрелять? — со смехом копирует его Ён Иль. Он стоял неподалеку, все это время наблюдая. Чужая рука все еще чувствуется на плече. Это прикосновение не прожигает, не приносит дискомфорта или чувства опасности. Присутствие Ён Иля само по себе приносит облегчение. Словно всю боль, скопившуюся в душевных ранах омывает лечебным потоком, и это ничуть не временное обезболивающее, а настоящее исцеление. — Под руководством одного хорошего человека, — со улыбкой подмечает Ги-Хун расстреливая последнюю мишень. *** Ён Иль пропадает тридцатого октября. Ги-Хун звонит ему утром, чтобы уточнить по поводу операции захвата, к которой они готовились почти месяц, но вместо ответа слышит только голос автоответчика. По пути к Чжун Хо он забегает в полицейский участок, где его разворачивают одной фразой: — У нас никогда не работал никакой О Ён Иль, — оповещает дежурный на посту. — Его нет в базе по Сеулу. И это странно. Ён Иль вряд ли стал бы намеренно врать о своей работе, да и зачем ему это? Вполне возможно, что в участке просто ошиблись или захотели поскорей его отшить. Или он работал не в самом Сеуле, а где-то на другом конце города или вовсе в приграничных районах. Ги-Хун слабо ощущает, что одно не сходится с другим. Он раз за разом набирает номер Ён Иля, но в ответ получает только гудки. — Он тебе хоть какие-нибудь документы показывал? — говорит Чжун Хо тем вечером. В комнате гремят выстрелы — вся команда пришла напоследок пострелять перед завтрашним днем. — Паспорт? Водительское? — Ничего. Вообще ничего, — Ги-Хун трёт глаза. Он ведь даже не попросил полицейское удостоверение, считай, поверил на слово первому встречному. Чей-то выстрел выбивает дальнее окно. — Мы просто виделись. Почти каждый день. Мне даже в голову не пришло проверить, что он за человек. — Не думаешь, что он… — Хван Чжун Хо медлит, будто боясь озвучить свое предположение. Ги-Хун тоже боится. Ложь и предательство ранят его сильнее пули из пистолета. — Из этих? — Зачем ему это? — Ты рассказывал ему что-то про наши планы? — Блять, — Ги-Хун смеется почти истерически. Как можно было быть таким идиотом? — Номер телефона, — тут же вспоминает Чжун Хо. — Ты ведь звонил ему? — Тысячу раз за сегодня, по ощущениям, — он вытаскивает телефон из заднего кармана брюк. Пятьдесят два исходящих за сегодня. — Вот. — Попрошу проверить по базе, — говорит Чжун Хо. Он быстро печатает что-то в своем телефоне, после чего тяжело вздыхает. — Такого номера не существует. Он вообще не зарегистрирован в Корее. — Вы скоро там? — кричит кто-то из ребят между выстрелами. — Ты уверен, что он тебе не приснился? — говорит Чжун Хо с плещущейся тревогой в глазах. Ги-Хун снова набирает номер поздно ночью. Пальцы сами стучат по нужным цифрам. Кажется, что он выучил их порядок наизусть или знал целую жизнь до этого момента. Вместо «абонент сейчас не может ответить на ваш звонок» он слышит «набранный вами номер не существует». В ночь с тридцатого на тридцать первое октября Ги-Хун не засыпает ни на секунду. О Ён Иля больше не существует. Утром Ги-Хун зачеркивает тридцатое число в календаре. Он складывает отрывные календари на место, где умер Вербовщик, пристально вглядываясь в пятно крови, которое так и не удалось отмыть со стены. Рядом все еще стоят миски из-под лапши. Они ели ее вместе несколько дней назад, когда Ён Иль рассказывал ему про разные виды оружия. Он находит визитку на дне пакета из ресторана. Три геометрические фигуры и код на обратной стороне шершавого картона. Осознание приходит быстрее, чем ожидалось. Сначала Ги-Хуну хочется рвать и метать, но позже эмоциональный всплеск сменяется глухой болью в межреберье. Себя он уже спас. Сможет ли спасти кого-то еще? *** Сон Ги-Хун просыпается в чересчур светлом пространстве. Голова раскалывается от удушающего дыма, которым его снова усыпили в машине, пока он пытается осознать, где находится. Та же комната. Немного иная расстановка кроватей, нет крови на стенах и полу, но в остальном ничего не изменилось. Перед глазами снуют люди в зеленом, а сам он обнаруживает на себе прежнюю куртку и футболку. Он снова четыреста пятьдесят шестой — последний в очереди из сломанных судеб. Каждый уголок жилой комнаты до боли ему знаком: ряды кроватей, покрытые бежевыми пледами, и высокие потолки чуть ли не до небес. Он изучает стены, в его разуме все еще покрытые алыми пятнами крови. Здесь умерла не только Сэ Бёк и еще тысячи ни в чем неповинных людей. Здесь когда-то умер он сам, прежний Ги-Хун, полный надежды и решимости. Теперь он знает об этом месте все. Теперь вместо надежды в груди пылает смелость и уверенность, которую в него вселил человек, находящийся где-то между почти пяти сотен людей. Ги-Хун идет на первую игру, ища в толпе знакомое лицо. Ги-Хун кричит «стоять», в страхе оглядываясь по сторонам. Он изучает лицо абсолютно каждого застреленного человека, боясь узнать в нем знакомые медные глаза с серым отблеском. Ги-Хун оглядывается на поле, покрытое кровью и безжизненными телами. Ён Иль смотрит на него с другого конца финишной черты. Живой и настоящий. У него на куртке нашивка «001» и капли крови на скуле. Они не разговаривают после игры. Ги-Хун отказывается от обеда, больше не ища никого в толпе. Он и так знает, что тот, в ком он отчаянно нуждался, ходит между железных балок и чувствует то же самое. Им не о чем говорить и нечего обсуждать — Ги-Хун надеялся, что Ён Иль будет с ним все это время, но никогда не хотел видеть, как его близкий друг пересекает финиш на двух последних секундах смертоносной игры. Кошмарный сон — все одинаково, один и тот же сюжет, — силой выталкивает его в реальность. Перед глазами кровавая пелена. Ги-Хун промаргивается, пока чужое касание о тыльную сторону его руки не пробуждает его окончательно. — Мы можем поговорить? Ён Иль смотрит на него стеклянным взглядом. Ги-Хун видел в этих глазах все, от горя до нежности, но никогда не видел абсолютную пустоту. Ту, что сейчас заставляет его кивнуть и сдвинуться к концу кровати, чтобы освободить место для еще одного человека. — Ничего не вышло, да? — говорит он с долей разочарования. Ги-Хун подтягивает ноги к себе, только кивнув в ответ. — Парни смогли отследить твое местоположение? — Они догадались и вытащили жучок, — Ги-Хун оглядывается по сторонам. В комнате около трехсот человек, но бодрствуют, по всей видимости, только они вдвоем. — Я нашел визитку. — В пакете из ресторана? — слабо улыбается он. Ён Иль выглядит помятым и уставшим, но его поза едва ли выдает слабость в мышцах. — Ты знал? — он вскрикивает, но вовремя себя останавливает. С верхней полки слышится просьба быть потише, и Ги-Хун внутренне дает себе пощечину за излишнюю эмоциональность. Его внутренние порывы сейчас никому не нужны. — Он встретил меня поздно ночью, когда я выходил на своей станции, — Ён Иль опускает взгляд. Нашивка на его куртке находится прямо на уровне сердца, словно мишень, в которую нужно целиться. Ги-Хун поджимает губы в замешательстве. — Вербовщик. — И ты ничего не сказал? — Через пару дней ты сказал, что он застрелился у тебя дома несколько назад, — объясняет он, заглядывая Ги-Хуну в глаза. Серебряный проблеск мелькает в его взгляде. — Не видел смысла. Я не собирался играть. — Тогда какого хрена ты делаешь здесь? — Ги-Хун срывается на крик, тряся мужчину за плечи. — Тебе есть за что держаться, в конце концов, у тебя есть близкие, о которых нужно заботиться, просто какого… — Ты здесь, — отвечает Ён Иль одним предложением. — Твой план не включал исхода, в котором ты останешься без поддержки. Именно поэтому я здесь. Ги-Хун смаргивает прозрачную пелену перед глазами. Слеза начинает катиться по левой щеке, и он почти слышит себя изнутри: нечто в нем ломается с таким громким треском, что отзвук стоит в ушах. Он рассыпался на осколки тех людей, чьи жизни забрал деньгами. Ему все равно на груз вины и деньги на счету — ни одно метание его души и ни одна жалкая копейка не искупит смерти всех тех, кто погиб за те шесть дней. Он просто хочет спасти жизни тех, кто остался. Ён Иль обнимает его за плечи — узкое пространство кровати не позволяет сдвинуться ближе. Ги-Хун беззвучно трясется, заперев в груди рыдания, но Ён Иль в ответ на это только прижимается сильнее, словно в попытке разделить одну боль на двоих. У них даже болит одно и то же — сильная мышца в груди пылает, скрытая хлопком куртки с нашивкой. Наверное, так и задумано: скрыть их имена цифрой, разъединить имя и сердце. Не оставить в себе ничего человечного и сделаться набором цифр, чтобы не брать ответственность за свою и чужую жизни. Ги-Хун приходит в себя ближе к утру. Они лежат напротив друг друга, безмолвно решив, что нет смысла расходиться по кроватям, когда эмоциональное состояние обоих оставляет желать лучшего. — Тебе снилось что-то, когда я пришел, — говорит Ён Иль шепотом. — Кошмары здесь даже реалистичнее, чем в Сеуле, — на лице Ги-Хуна впервые за ночь появляется подобие улыбки. — Расскажешь? — мужчина подкладывает локоть под голову в качестве подушки. — Они одинаковые, — заключает Ги-Хун, потирая уставшие от бодрствования глаза. — Мои сны. Обычно я смотрю, как умирают другие: прежние игроки или дорогие мне люди. Там… много крови. Настолько много, что когда я просыпаюсь, меня начинает мутить как после трех бутылок соджу. И эта комната. Все всегда происходит именно в этой комнате. Ги-Хун закрывает глаза. Непреодолимое ощущение, что он больше не может выносить этот кошмарный пейзаж, состоящий из четырех стен и небоскребов кроватей, стоит где-то в горле. — Когда ты последний раз спал? — Понятия не имею, — отвечает Ги-Хун коротко и нервно. Он слышит, как Ён Иль свешивает ноги и начинает спускаться вниз. — Ты куда? — Скоро вернусь, — напоследок кивает он. Ги-Хун видит, как-то удаляется к колонне кроватей в другой стороне комнаты, а после теряет его из виду в серой темноте. Спустя двадцать минут Ги-Хун засыпает. Ожидание и пустота в груди уступают место сну, хоть он и борется с ним до последнего. Утром он находит себя укрытым двумя бежевыми пледами и курткой. Он дремлет у Ён Иля на груди: его поза напряженная, будто он даже будучи в полусне готов к атаке. Ги-Хун ощущает его сильную руку на своем предплечье. Он инстинктивно движется ближе, и непонятное тепло окатывает его с ног для головы, перед тем как снова утонуть в дреме. Этой ночью он не видит крови и убийств. Во сне Ги-Хун видит звездное небо Сеула и Ён Иля рядом: они идут вдоль берега реки Хан, и он больше не ощущает боли и чувства вины. Во сне Ён Иль носит имя Ин-Хо и улыбается как-то иначе. Ги-Хун еще не знает, что потеряет самое ценное в одной из игр. Ги-Хун еще не видел, как люди с ноликами на куртках жестоко убивают тех, кто носит нашивку с крестиком. Ги-Хун не осознает, что тот, кому он доверял больше всех, останется раной, которая всегда кровоточит. Он видит лицо Ин-Хо, когда просыпается. Его ладонь теперь покоится на собственном запястье, а пальцы переплетаются на поверхности костяшек, исчерченной шрамами. В его объятиях Ги-Хун может дышать. И он обязательно сможет спасти их обоих.