Рациональный азарт

— Какаваша! Этот голос — его спасение и его приговор. Ощущение прохлады вынуждает вернуться в реальность и открыть глаза. Первые секунды ничего не видно, только слышно собственное дыхание с грохотом сердца. Зато рядом кто-то стучит по щекам влажной рукой, потом убирает пряди со лба. — Наконец-то проснулся, — вздыхает Рацио, он совсем рядом, смотрит немного сонным взглядом. — Понимаешь где ты? Странный вопрос, но Авантюрин не задумывается: — В больнице? Ализариновые глаза смотрят с глухой тревогой. Он всем своим видом говорит «попробуй ещё раз». Авгин наконец понимает, что пространства в постели больше, под боком подушки, потолок со встроенными лампами, ночники вокруг точно не могут принадлежать больничной палате. Он в своём номере. Страх сковывает, когда мужчина смотрит на шею Веритаса — слишком темно, чтобы что-то увидеть. — Что ты последнее помнишь? — доктор начинает массажировать переносицу, выпрямляясь в постели. — Я всё помню, — топ-менеджер судорожно вздыхает, прячет лицо в ладонях. — Я не знаю, что на меня нашло... Рацио молчит. — Почему ты ещё со мной? — Почему не должен? Вопрос вызывает прилив гнева. Какаваша поднимается на локтях, пытаясь разглядеть шутку в чужом выражении. Доктор серьёзен. — Смеёшься? Я тебя чуть не убил! — Какаваша, — выражение лица из строгого становится печальным. — Я не знаю, о чём ты говоришь. Тебе сейчас приснился кошмар. — Что? В голове обрываются все мысли. Веритас тянет к себе, помогает встать и здоровой рукой гладит горящее лицо: — Ты находишься дома уже три дня. В тот день я так и не смог прийти, отключился и проснулся только на следующий день. Мне позвонили врачи, сказали, что у тебя был очень сильный приступ панической атаки, ты накинулся на медсестру, когда она снимала бинты, но ей помогли, да и ты быстро потерял сознание. Никто не пострадал. Излагает мужчина медленно, делая паузы между предложениями, чтобы удостовериться в том, что информация попадает в обработку. — Мы с Топаз решили, что тебя надо забрать. Ты перестал как-либо реагировать на окружение. Врачи сказали, что это последствия от пережитого, но мне кажется, здесь комбинированная проблема из всего, что в твоей голове имеется. — То есть, я... я тебе не навредил? — Какаваша физически чувствует, как становится легче дышать. Рацио молчит, разглядывая, как плечи мужчины поднимаются от частого дыхания. Под раздачу попал кто-то другой. Следует обязательно принести извинения той несчастной медсестре. — Мне кажется, это моя работа. Без рук могу справиться, веришь? — наконец хмыкает доктор, вынужденный проявить очередной подвиг стойкости, потому что Авантюрин налетает на него с объятиями. Он не чувствует паранормального страха или подозрения, хотя маленький червячок всегда грызёт изнутри, но сейчас реальность куда более приятна. Он в знакомом месте, не сам, ему всего-то приснился кошмар на основе реальных событий. — Что ж с тобой делать, мой непредсказуемый вектор? Уже не знаю, в какую сторону тебя выгнет в следующий раз, — не сопротивляясь, продолжает Рацио. Видимо, он самую малость недоволен, что они не ложатся обратно спать. — Это что ещё за комплименты такие? — говорит Авантюрин возле уха. И тут же осознает, что голос есть. — Я могу говорить? — Ну да, ты лекарства принимал послушно и молчал как рыба. Поэтому связки пришли в рабочее состояние. — А Топаз со мной была тогда? — Да, она тебя смогла навестить днём, — чуть тише доктор ворчливо добавляет: — В отличие от меня. Никто не знает, что могло случиться. Авантюрин отстраняется, обеими руками обхватывает бледноватые скулы, не может насмотреться, хочется что-то сделать, заглаживая несуществующую вину. И просто что-то сделать, чтобы лишний раз доказать — он не опасен для Веритаса. Ни за что. Даже если всё происходит из-за него. — Давай спать. Или хочешь воды попить? Могу книгу почитать. — Нет, давай спать, — Какаваша видит усталость в ализариновых глазах, а следом на своей ладони замечает перевязку. К слову, на нём бинтов в принципе нет, поэтому это кажется странным. Замешкавшись, мужчина пропускает момент, когда Рацио ложится обратно в область, где отсутствуют подушки, они все по большей части на половине владельца квартиры. — А это что за рана? — Где? — Веритас с закрытыми глазами хлопает по месту рядом с собой. — Ничего не вижу. — На руке у меня. — Я сплю. — Ты серьёзно? — Я сплю. — Веритас... Мужчина вздыхает: — Рука на месте? Двигать пальцами можешь? — Да... — Вот и всё. Ложись. Ответ не нравится топ-менеджеру, но он решает оставить тему до утра. На электронных часах красноречиво горят цифры 03:04. Авгин ложится поближе к доктору, убирая преграждающие путь маленькие подушки, к себе за спину. Вес руки партнёра ощущается приятно, безопасно, ещё некоторое время мужчина позволяет полюбоваться поникшими чертами. Даже так Рацио безумно красив, в наглухо закрытом домашнем халате, об который можно потереться щекой, чтобы почувствовать лёгкий запах освежителя. Авантюрин сам пробегает пальцами по поясу, опускает ладонь чуть ниже, к бедру, поглаживая. На этот раз сон накатывает приятными волнами. Он правда не ощущает тех трёх дней, проведённых дома, в памяти ничего нет. Может, это и к лучшему. Утром Рацио (насильно) стаскивает Какавашу с постели, чтобы собраться на осмотр. Сборы идут лениво, но шумная мама-утка со строгим тоном постоянно подгоняет, лишая привычной ленности. На место дрёмы приходит глухое раздражение. Веритас что-то говорит, а авгин только на сочетание букв имени реагирует многозначительным «ммм». — Тебе-то зачем со мной? — не открывая глаз, Авантюрин пихает зубную щётку в рот. — Я должен знать какой дадут вердикт, учитывая, что ты только-только пришёл в себя, — доносится из спальни, где Веритас заправляет постель. Понятно. Опять не сидится на месте. Будет с ним носиться, как со своими цыплятами... Стоп. Какого чёрта? — Сиди дома, я что, сам не запомню? — А кто тебя знает, — хмыкают ему в издёвку. Авантюрин наконец открывает глаза, чтобы с прищуром возриться на собственное отражение — всё такая же недовольная сонная псина, побитая жизнью, но зато любимая. Заканчив умываться, топ-менеджер выглядывает на кухню, где стоит одна тарелка с завтраком. Что-то не даёт покоя — чего-то не хватает высокой мужской фигуре у плиты, одетой в обычную майку и лёгкие домашние штаны. Весь Веритас поникший и задумчивый одновременно. На голове красуются только очки. — Где твоя заколка? — вспоминает авгин. — Зачем она тебе? — собеседник не поднимает головы, отточено разбивая два яйца. И всё одной рукой. — Я скоро буду вводить штрафы за привычку отвечать вопросом на вопрос, — Какаваша клацает языком. — Ты никогда с ней не расстаешься. Даже дома. Только перед сном снимаешь. — Сейчас снял, что с того? — Я ответил на один твой вопрос, ответь и на мой, — топ-менеджер чувствует неладное, глядя, как Рацио уворачивается от ответов. Он не садится за завтрак, а подходит к мужчине, отнимает его руку от плиты. — С ней что-то случилось? Сразу ответа не следует. Если Рацио будет отрицать, то это даже не смешно. — Возможно, — выдавливает он. Приходится нажать на кнопку выключения конфорки. Вторая порция яичницы спокойно шкварчит под крышкой сковороды. Своего Авантюрин намерен добиться и не даст соскользнуть с темы. Подозрения становятся более беспокойными, когда собеседник упрямо избегает зрительного контакта. — Веритас, ты просишь меня верить тебе, но сам многое скрываешь. Это так не работает, — рука цепляет подбородок, поворачивая к себе. К счастью, Рацио поддаётся: — Я не скрываю. Просто действую предусмотрительно. — Не скажешь? — враждебно уточняет авгин. Он не собирается молча принимать заботу, которая решает за него как лучше. — Позавчера ночью... — доктор тяжело вздыхает. — Я не уследил, когда ты проснулся и добрался до неё. Не знаю, по какой причине, но ты до крови вдавливал её себе в кожу... Авантюрин вспоминает сон. Но он переживает не за себя, а за доктора — заколка всегда была с ним даже в домашней обстановке. С самой первой встречи, на гонках он держал её на волосах под шлемом, хотя Авантюрин предлагал взять на передержку, даже на гипсовой голове всегда чудесным образом появлялась. — Она цела? — Не знаю. — Куда ты её дел? — Далеко. Забудь о ней, прошу. Нам этого не хватало, — Рацио осторожно берёт горячую руку в свою и отнимает от себя, чтобы проверить яичницу, оценивая её как готовую. Открывает верхний шкаф и достаёт ещё одну тарелку. Он ориентируется на этой кухне лучше, чем хозяин квартиры. — Не могу, потому что эта вещь тебе дорога. Скажи, что ты её не выбросил, — пальцы заправляют непослушные пряди за ухо. Авантюрин забирает лопатку из чужих рук, чтобы переложить еду в тарелку: — Давай я. Мужчина не отказывается от помощи и отходит назад. — Выбросил. Я на неё не то что смотреть не могу, мне и надеть её больше не захочется, — говорит Веритас глухо и быстро, пытается как можно скорее закрыть тему. Авантюрин замирает на пару секунд после первого сказанного слова. Вроде не его вещь, но так горько становится от осознания, что этими руками он пока приносит больше хлопот, чем светлых воспоминаний. — Это чей-то подарок? — авгин ставит тарелку на стол, но наоборот старается кидать взгляды на собеседника чаще, чтобы уловить любую эмоцию. Безуспешно. — Или награда за что-то? — Не помню. Врёт. Как пить дать врёт. Авантюрин больше не напирает, но заметку ставит, что надо где-то найти такую же. Хотя чего искать, если можно напрячь ювелиров, отвалить, сколько скажут, кредитов и заставить их сделать на заказ заколку по образу и подобию, а может ещё лучше. Вопрос лишь в том — символизирует ли это что-то особенное для Рацио? В таком случае, принеси он хоть бриллиантовый лавр, он сделает только хуже. — Если я тебе подарю другую, тебя это не оскорбит? — к еде руки пока не тянутся. — Я уже говорил тебе про подарки, — Рацио наоборот, старается есть сосредоточенно. — Это другое! — тянет Какаваша. — Мне она тоже очень нравилась, вы друг друга дополняли. Но если она что-то значит для тебя, то, может, я найду другую, не хуже, даже лучше, в смысле... Та тоже была идеальной, просто есть более вычурные варианты. Веритас опускает приборы, поднимает недовольный взгляд на Авантюрина: — Игрок, ешь. — Игнорирование моих порывов, док, отбивает аппетит, — в лоб признается топ-менеджер. — Твоя педагогическая установка «подарок = взятка» должна остаться рядом со студентами. Мои подарки — это знак внимания, мой язык любви и комфортный способ сделать тебе комплимент, ну и побаловать. — Поговорим, когда поешь. «Когда я ем, я глух и нем» — да-да, Веритас всегда в этом плане тот ещё жук. Хотя сегодня утром его твердолобость кажется ещё более раздражающей. Или это Авантюрин отвык, пока спал? Несмотря на всё, слово Рацио сдерживает: как только последняя тарелка помыта, он берёт кухонное полотенце, вытирает руки, точно размышляя над ответом. Авантюрин занимает позицию у выхода — на всякий случай. — Хорошо. Только заколку. — Меня это не устраивает. Принимать мои подарки — прямое требование. Бедное полотенце сжимают очень сильно. Тон разговора рискует повыситься. Так и происходит, но Веритас, конечно, не кричит, только говорит, чеканя слова: — Если я тебе дам спуск, то это не закончится покупкой всего и вся в попытке «поблагодарить» за взаимность? Или ещё лучше — извинения? Его это очень тревожит. Последнее предложение так вообще почти со взлетевшей интонацией звучит. — Подарки — это тоже часть коммуникации! — Какаваша впервые в жизни готов драться хоть на кулаках за то, чтобы его подачки принимали. Обычно люди в восторге от подобного, а эта сова сейчас ему брюхо вскроет одним взглядом. — Конечно они подразумевают под собой что-то такое! — Но не тогда, когда это служит заменой прямому диалогу, Какаваша! — пылкость авгина очевидна, и Рацио решает пересечь накорню идею, достав универсальное: — Ты сам гарантируешь, что сможешь проконтролировать себя? Что сразу скажешь мне о том, какие мнительные сюжеты появляются в твоей голове? — ... — если говорить по правде, то нет. Он не может проконтролировать свою психику и мысли, умеющие раскручиваться не хуже юлы, о чём речь? Однако... — Я знаю, что ты прекрасно умеешь подбирать подарки, но давай повременим?— Веритас выпускает весь воздух, подходит ближе, отложив полотенце. — Знаешь, но не даёшь насладиться любимым делом, — Авантюрин скрещивает руки на груди, голову отворачивает, позволяя себе наконец отразить обиду на лице. — Ладно, только заколку. Рацио не часто может наблюдать настолько говорящие эмоции. Теперь ему на ум приходит только то, что он перестарался. Как всегда. Ничему жизнь не учит. — Прости, я не хотел... — Веритас убирает светлые локоны со лба. — ...не хотел передавить. Просто... давай просто поставим какое-то ограниченное количество подарков на месяц, идёт? Фиалковые глаза заинтересованно поднимаются: — Пять. Лицо Веритаса кривится и из него явно вырывается ровный отказ, но он себя пересиливает: — Небольших. Пять небольших, которые можно взять в руки. — Уговор, — Авантюрин поднимает уголки губ и почти сразу сникает. Прикосновения доктора к его пшеничным локонам всё ещё осторожные. Сам он совсем побледнел, из-за отпечатков усталости в уголках глаз ярче виднеются морщинки, он и стоит то, оперевшись бедром на столешницу. По-странному напряжен. И взгляд виноватый, наполненный своими размышлениями, может, отчитывает себя за случившееся. — Идём-ка, — Какаваша берёт за руку и отправляется в гостиную, старается не спешить. — Идём-идём. Садись. — В больницу надо, твой врач работает до 11:00, — Веритас оповещает как напоминалка, но не отказывается упасть на широкий диванчик. — Ничего, задержится, я ему позвоню. И поеду сам, к слову. — Хорошо, — покладисто вздыхает Рацио, потирая переносицу. Авантюрин залазит коленями на мягкую сидушку, таким образом он может быть выше тёмной макушки. Обхватывает обнажённые плечи, прижимая к себе, носом тычется в локоны и собирает все крупицы моральных сил в кулак. Доктор не без причин опекает, ему по натуре своей трудно уступать — когда всю осознанную жизнь ведёшь за собой всех и каждого, то тяжело осознавать, что не все пути предназначены тебе одному. Рацио легко может отпустить ученика искать свою тропинку, но другое дело — кто-то близкий. Для него это первые отношения, с его стороны всё куда непривычней. И если уступку делает Веритас, то Какаваша обязан хотя бы чуть-чуть облегчить его беспокойства. Ещё год назад авгин бы не подумал, что скажет нечто похожее: — Спасибо тебе, ты единственный человек во всём чёртовом космосе, который может обо мне заботиться во всех аспектах. Рацио едва дышит, кладёт свою руку на ту, что держит за плечо. — Ты устал, отдохни. Столько дней носиться по делам, ещё и в таком состоянии. Теперь я в строю, поэтому отдай мне часть акций в наших отношениях, будь добр. — Акций? — Веритас не понимает. — Да, ответственность называется. Помнишь, я говорил, что могу её взять? — Я помню. Хорошо, — слабо кивает мужчина. Односложные ответы проходятся резанными ранами по сердцу. Рацио совсем закрывается. — Ну совёнок, — Авантюрин наиграно хнычет: — Не уходи в себя. Никого ты не задавил! Ты просто из-за долгого напряжения ещё более упрям, чем обычно! — Не лукавь. Передавил, даже не подумав о компромиссе. — Подумал же! — Только после того, как увидел, что ты расстроен. Это должно происходить до такого исхода. — Что же мне с тобой делать? — Какаваша поворачивает любимое лицо к себе. И точно в момент, когда Веритас хочет опять напомнить про время, авгин шустро затыкает его поцелуем. Тот не против, отвечает ещё не с таким мастерством, но с затейливыми движениями Авантюрина не каждому удастся соревноваться. Он языком быстро проводит по губам и возобновляет прикосновение, стонет тягуче, старается послать вибрацию звука прямо в рот доктора, чем вызывает мурашки. В процессе с головы снимаются очки, Какаваша напирает, вынуждает Рацио лечь, расставляя руки по бокам от чужой головы. Несмотря на увлеченность, сразу реагирует на тяжёлое дыхание партнёра, с явным нежеланием отрываясь от тепла. На языке ощутим вкус их общего завтрака и чая с лимоном. Авантюрин облизывается, не забывая сделать фирменную, чертовски заигрывающую улыбку, рассматривая пришедший алый оттенок на бледное лицо Веритаса. — Вот так и лежи, а я пошёл, — Авантюрин быстро клюёт в губы и поднимается с дивана. Рацио не встаёт, смотрит в потолок, думая, что все нервы мира стоят того, чтобы наблюдать здорового и озорного игрока. — Насчёт задания, — голос возвращается к доктору спустя пару минут, но лежит он почти как убитый: — Ты можешь вспомнить что-то примечательное о Хелен в день, когда ты получил балончик? — Тогда я был занят другими переживаниями и не сильно обратил внимание, но были моменты: она уходила на полчаса, пока мои волосы были в маске. Вернулась уже с этим балончиком, — голос авгина приземляется, он говорит крайне небрежно. Давно такого тона доктор не слышал, отвык даже, хотя с него они и начинали своё общение. Суть в другом — его догадки оказываются не очень верными. Райли специально для Авантюрина принесла балончик, а не достала его в панике. Значит, умышленно хотела убить. — О ней ничего не знаешь? — Знаю, что год проработала в том салоне. Мы с ней не общались на личные темы, но именно благодаря ей я познакомился с Маргарет, — как вчера помнится момент, когда впервые прочитал фамилию работницы на бейджеке. Кто мог предугадать, что за этой вежливостью есть что-то ещё? — Но счёт она открыла первой, я не собираюсь оставить ставку без ответа. — Мы даже не знаем, кто она. — Ты знаешь, — уверенно заявляет мужчина, рассматривая свой браслет и кольца, проверяет, чтобы ничего не выбивалось из образа. — Знаю? — Веритас поворачивает голову вверх, там, где находится зеркало, возле которого милуется павлин. — О да, ты её уделал на гонках. В голове смешиваются десятки дурацких прозвищ, которые он помнит, и чего-то определённого сразу на ум не приходит. Авантюрин был с ним на одной гонке, значит, там и ответ. Вспоминаются отрывки заезда: белый мотоцикл под номером два. Единственная девушка в той гонке... — Гончая, — Веритас выдыхает. — Откуда ты знаешь? Ты уверен? — Полностью. Мы с ней стояли близко: по росту подходит и, самое главное, по голосу. — Её, ещё одного гонщика и меня нелегалы пригласили на отдельную гонку. Теория падает как карточный домик — Хелен не их участница. Тогда откуда, чёрт возьми, этот газовый балончик у неё взялся? Может личные связи? — Знаю, но зачем? Отбирают самого-самого, чтобы убить? Или чтобы пригласить к себе? — насмешливо преподлагает Авантюрин. — Ещё и через 15 дней. — Уже через 11, — поправляет Рацио. — Ты-то успеешь вернуться в строй? — Я с гипсом хожу почти три недели. Его точно должны снять в пятницу или в понедельник, а колено мне в заезде не нужно... — Поговори мне тут ещё, — в высокомерном топ-менеджере снова просыпается Какаваша с голосом повыше. Доктор улыбается такой перемене, выслушивая: — Мне твоё колено надо между прочим. — Зачем тебе моё колено? — А как ты будешь в коленно-локтевой позе стоять в таком случае? — Без двойного дна не можешь, смотрю, — Веритас закатывает глаза, но до презрительного скукоживания уже не доходит. Подумать, плохой это знак или хороший он не успевает, поскольку за секунду прилетает другое осознание, он поднимается на одну руку: — Это я-то в коленно-локтевой? — Всё! Я пошёл, не скучай! — топ-менеджер кричит громко и закрывает за собой дверь. — Репетитор камасутры, тоже мне... — ворчит доктор в полной тишине. — Надеюсь, на той жаре его разморит.