Пустота

      Нина Гармаш росла уверенной в себе девочкой и, наверное, лет до десяти жила в полнейшей атмосфере, той самой, которую можно назвать здоровой и даже счастливой. Всё изменилось, когда она разменяла свой второй десяток: в отношениях родителей наметился разлад, который уже спустя полгода закончился плачевным разводом. Она, будучи ещё совсем маленькой девочкой, пыталась понять причину ухода отца из семьи, звонила и писала ему, но тщетно. Борис Гармаш решил вычеркнуть из своей жизни не только бывшую жену, занятно потрепавшую нервы и проевшую плешь на голове, но и дочь, которая, в общем-то, не могла быть в чём-то виноватой.       «— Просто так сложилось…» — эту фразу она услышит от родного отца уже в семнадцать, когда спустя годы он решит поздравить её с днём рождения, заявившись по памятному адресу. Услышит и закроет дверь перед носом абсолютно чужого ей человека.       Трудно сказать, кто переживал сложившееся болезненнее: мать, поначалу ударившаяся в работу с головой, поручила воспитание девчонки бывшей свекрови, с которой умудрилась сохранить если не приятельские, то хотя бы малые адекватные отношения. Нина даже предлагала бабушке когда-то помирить родителей, но каждая такая задумка приводила к ярости матери, которая однажды устала объяснять очевидные вещи дочери и в тринадцать лет вынесла жёсткий вердикт:

      «— Незачем это всё, Нин, нет никакой любви! Лучше вообще без нее обойтись, сказочки это всё, она у единиц бывает, и с годами все равно растворяется. Так что, дочка, если ты когда-нибудь решишь влюбиться, можешь смело идти и прыгать с обрыва, эффект будет тот же, потому что потом тебя бросят и наплюют на твои чувства! А знаешь, что потом остаётся? Только пустота, которая ни тебе, ни окружающим не сдалась! — Наталья бы и дальше разглагольствовала на эту тему, вызывая болезненную пелену в глазах, а Нина стояла бы слушала, если бы вовремя не вмешалась бабушка.       — Не ори на ребёнка! — Марина Вячеславовна прекрасно понимала, что бывшая невестка затаила зло на ее сына, но никак не могла позволить тому, чтобы дочь настраивали против отца, — Думаешь, если ты не сумела свое счастье построить, ей тоже в будущем нужно крест ставить?!       — Поглядим ещё, какое оно будет, это ваше «будущее», и с кем!       — Не слушай её, девонька…»

      В пятнадцать Нина осталась без защиты бабушки один на один с устоями матери и теперь, по прошествии восьми лет могла сказать, что точно понимала, о чём говорила женщина.       Пустота. Всепоглощающая и бездонная пустота — именно это в ней и осталось после разговора с Серёжей. С тем самым, в которого она третий год влюблена, ради которого на всё готова, но он — дурак, — на другую смотрит!..

      «— Ну посмотри на меня, Серёж! — Нина чуть ли не плачет, обнимая его за плечи, — Ну разве я какая-то не такая? Что, цвет волос не тот, тебе брюнетки нравятся? Перекрашусь! Глаза не того цвета — линзы носить буду, форм нет?! Так всё при мне, посмотри!       — Нин, — Серёжа перекрикивает её, поток словесный останавливает, заставляя в глаза ему посмотреть, хоть Нине и не хочется в этот раз, — Мне без разницы, слышишь? Брюнетка, рыжая, блондинка, шатенка — это всё фигня, если бы Софа была блондинкой, она бы мне и такой нравилась. Дело ведь не в том, у кого какая внешность, а в том, какой человек, понимаешь?       — А ей? Ей, думаешь, есть до тебя дело? Она же не любит тебя ни грамма, ей просто тебя жаль! — она предпринимает ещё одну попытку обнять его, так, как раньше, но бесполезно, он её за плечи берёт и отстраняет от себя.       — Зато я её люблю. Остальное для меня не имеет значения.       — Если тебе сложно от нее отказаться, почему ты думаешь, что мне легко отказаться от тебя? — последний аргумент использует, который, как козырь, в рукаве был припрятан. А, может, вовсе и не козырь, а шестёрка какая-то.       Всё равно не действует.       — Потому что у тебя нет никаких шансов в сравнении с ней.»

      Старый фотоальбом был взят в руки впервые с той ссоры. После сказанных слов Нина не могла смотреть на снимки родителей, помня, чем всё закончилось, но и сегодня её внимание приковывают не они, а она сама. В восемьдесят девятом и девяносто четвёртом.       У Нины перед глазами — два снимка с разницей в пять лет и пугающая пустота под рёбрами.       Что же он с ней сделал?..       Услышанное бьёт больно, заставляя Нину вспомнить материнскую проповедь. Права была, выходит, Наталья Ильинична в своих словах? И что ей осталось теперь?       Смотреть на то, как он уходит к другой?! Отдавать его ей собственными руками?!       Нет, это выше её сил. Нина не сможет. Поэтому она и приходит к Софе, которую в глубине души всеми фибрами ненавидит, чтобы поговорить. Чтобы образумить хотя бы её.       Тем самым опускаясь ниже некуда, но ей — плевать. Сталкивается, правда, с другой. Кажется, сестра Павленко, которая четко разбрасывает ориентиры сложившейся ситуации.

      «— Шла бы ты домой лучше, а не околачивалась здесь. Софе сейчас не до тебя и не до твоих личных драм.       — Не лезь не в своё дело, мелкая ещё, — и если Софу Нина ненавидит, то к девчонке этой у неё ровным счётом ничего, кроме какого-то сожаления глупого. Угораздило ж её с Мальцевой дружбой связаться! — Сама бы бежала, твоя Софа губит всех, кто рядом находится…       — Не такая уж и мелкая, думаешь, не знаю, чего ради ты явилась? — Поля бровь выгибает, а в следующую секунду усмехается как-то по-свойски, но усмешка меркнет на фоне услышанных слов, — Тебе лучше эту тему не открывать, говорю ещё раз. Если совесть есть, то руки в ноги и иди домой. Кощей твой сам сделал свой выбор. Против тебя я ничего не имею, но если ты полезешь к Софе сейчас со своими разборками, то и ей, и себе хуже сделаешь, — Поля даже ответа не дожидается, так в подъезд уходит.       А Нина разворачивается, осматриваясь, и взглядом сталкивается. С Серёжей.»

      Фоторамка с их лицами летит вниз. Секундами позже Нина наклоняется, чтобы поднять. Стекло треснуло, и о осколки, рассыпавшиеся на полу, оказалось легко порезаться, так что из безымянного пальца кровь начинает сочиться, заставляя чуть вскрикнуть и губами к ране прижаться, теперь уже забивая хер на осколки, поднимаясь на ноги, чтобы аптечку найти.       В отражение смотрит — и понимает, что не узнаёт себя. Себя жизнерадостную, влюбившуюся ещё три года назад.       Жизнерадостности как-то не осталось. Пустота.       Но Нина знает, что будет бороться. Она не отдаст его ей. Просто не сможет.       Она верит — однажды Серёжа Кощевский посмотрит на неё и поймёт, что лучше девушки ему было бы не найти. И полюбит её. Пускай не так, как свою Мальцеву, но всё же.       — Ничего, Серёж, — Нина взгляд на фотографию бросает ещё раз. На снимке обнимает его и губами к щеке прикасается, — У нас ещё всё наладится…       Главное ведь — верить…?       И любить.       А Нина любит. Из любой западни его вытащит. Никому не отдаст, кто бы и что ни говорил. Мама свою судьбу упустила, позволив отцу помыкать, но Нина не дойдет до такого. Её чувства это не бесплатная игрушка для всех и вся. Никто не имеет права играть ею.       Но ему она простит.

      «— Ты ошибаешься, Серёж. Шансы есть всегда. — Это бессмысленный разговор, Нин. — В моей жизни всё, что касается тебя — имеет смысл.»