Наколочки, оп, татуировочки

Все пошло не по плану.  С самого утра. Полет на воздушном шаре на рассвете над Питером они благополучно проспали. У Михи стояли несколько будильников, но с новым телефоном он как-то толком не разобрался, и всё было на беззвучке. Ну то есть будильники сработали, только вот телефон просто моргал светом и безмолвно кричал: “вставай, хозяин, вставай”, но, конечно же, ни Миша, ни Андрей не среагировали на его призывы и благополучно продрыхли до двенадцати.  Вообще с Андрюхой было классно спать. Миша к этому уже так привык. Они жили на два дома. То тусили у Андрея в центре в хате с мансардным окном, то уезжали в тьмутаракань к Мишке, где можно было спрятаться ото всех в тишине и уезжать в лес трогать мох и сажать Андрюху за руль. У него, кстати, уже довольно неплохо получалось. Даже практически ни разу за поездку не глох, только иногда, и весьма виртуозно вписывался в повороты.  Андрею очень нравился Мишин балкон. А Миха балдел от окна в спальне, где можно голыми валяться на кровати и смотреть вверх, где прямо на тебя льется дождь, разбиваясь о стекло. К ним вернулся секс и близость, они снова не боялись друг друга, но что-то неизменно поменялось. Стало чувственнее, трепетнее, дольше взгляды, крепче объятия и тонна невысказанных ощущений. Андрей стал чаще быть снизу, пробовал, экспериментировал, доверялся, нервно смотрел в глаза, а Миша отвечал на доверие поцелуями. Нежными, горячими, по всему телу. Ему нестерпимо хотелось затопить Андрея своими чувствами, показать, доказать, что он нужен, важен, любим и принимаем. Хотя и трахать Мишу Андрею все еще нравилось. Резко, хлестко, искусывая загривок и шепча пошлости на ухо, неизменно доводя Миху до состояния водопада. – За тобой хоть подтирай, дядь, – хихикал Князев, очередной раз меняя простынь в темноте. – Ох, да тут и матрас мокрый, ёпт. Миша лениво смеялся, в удовольствии растягиваясь по кровати. – Все менять, Андрюх, – шутил он, играясь с его ладонью пальцами и время от времени поднося ее ко рту и прикусывая. – И простынь, и матрас, кровать, и ламинат тоже! – Ну пиздец, – веселился Князь. – Скоро соседи будут звонить, говорить, что мы их топим через день. – Кто ж виноват, что я по тебе теку как школьница. Миша дернул Андрея к себе, тот неуклюже шлепнулся сверху, тут же приклеиваясь влажной кожей к коже. – Я и виноват. Ох уж эта хитрая лыба и бесовские глаза.. – Андрюх, вставай, мы проспали! – Чего? Сонный невдупленыш только сильнее зарылся в подушки. – Пошли, Андрюх, пошли, мой хороший. Первую часть свидания они благополучно всрали, уже никаких ни шаров, ни рассветов. Ну ладно, еще есть и другие классные вещи сегодня в Мишином плане. Он погнал Андрея на улицу, без завтрака и возможности хоть как-то прийти в себя, с надеждой, что они успеют доехать до центра и прогуляться по Обводному каналу, который нравится Андрею. Как раз возьмут в Вольчека кофе с булками и там же и позавтракают. С видом на воду. Чертова колымага завелась только с четвертого раза и в пути заглохла дважды, что даже зимой не часто бывает, а в апреле-то и подавно.  В центре как обычно проблема с парковками, пока нашли место, времени ни на булки, ни на Обводный не осталось и пришлось тащиться сразу в Планетарий. Андрюха хмуро курил по дороге, отражая на своем лице ровно то же настроение, каким куксилось сегодняшнее Питерское небо.  Ну ничего, сейчас приедут в Планетарий, может там какой тоже кафетерий имеется, возьмут себе по пирожку и мороженое в вазочке, лягут на ковролин и будут смотреть фильм про космос на купольном экране. Романтика. Двери встретили табличкой “закрыто” и сообщением, что вообще-то в любых музеях по всему миру по понедельникам санитарный день. Миха сокрушительно хлопнул себя по лбу. Андрюха закурил новую сигарету. Ладно, ладно, без паники. Остался ресторан. Ресторан хороший, Шура говорил, что часто водит туда Иру с Борисом. Миша забронировал там столик, они приедут, конечно, пораньше на часок, но ничего страшного. Там точно не может ничего пойти не так. Ресторан оказался пижонским. На входе темнокожий швейцар в белоснежных перчатках – таких белоснежных, что Миша вообще сомневался, что такой цвет существует в природе, потому что глаза слепило изрядно – открыл им дверь, а приветливая блондинка, обворожительно улыбаясь, проводила за хороший столик у окна. Внутри все тоже, как говорится, “дорого-богато”. Колонны, сусальное золото, плотные скатерти на столах и порционные салфетки, сложенные в тарелке бабочкой. Миша с Андреем в своих кожанках и грязных ботинках смотрелись здесь несколько инородно. Но тут вдруг Миха вспомнил, что он взрослый, серьезный, важный МихЮрич. Расправил плечи, поправил рубашку, расстегивая пару верхних пуговиц, и тут же, не смотря в меню, заказал у официанта бутылку Пино Гриджо – единственное белое вино, название которого он знал. Хотел еще галантно пододвинуть Андрею его кресло, но подумал, что это будет излишним, а за подобные выкидоны можно и по роже схватить. В меню все непонятное. Ресторан оказался морским. По центру зала стоял громадный аквариум, в котором плавали рыбы и крабы, а официант длинным сачком вылавливал того гада, что нравился тебе, и повар прямо в зале на открытой кухне все это разделывал и готовил для гостей. Миша с Андреем посмотрели на это варварство и ментально договорились, что никакую рыбу ради них убивать не будут. В целом, в меню ничего другого особо не было. Миха вспомнил как Шура рассказывал ему про устрицы к белому вину, что любит Ира, и заказал их. По крайней мере у этих штук нет глаз, которыми они будут на тебя смотреть. Настроение было странным. Миша совсем не так представлял этот день. Все пошло по одному месту, они оба сидели хмурые, голодные, молча тянули кислючее вино из тонких бокалов, и Миха чувствовал себя полным дураком. Вдобавок ко всему этот ресторан, кажется, был для каких-то извращенных толстосумов, потому что везде сидели взрослые дядьки с молоденькими девчонками, заказывая эти огромными штуки в панцирях и с клешнями. Бля, Шур… Что за пошлота?.. Принесли устрицы, и лучше не стало. Миха с Андреем кисло посмотрели на странные серовато-зеленые сопли в ракушках, напоминающих камни, и аппетит будто вовсе пропал. Андрей поднял глаза на Миху. – Миш, пошли отсюда, а? Миха был настолько расстроен, что толком и не помнил, как они оказались на этой крыше.  Андрей просто вел их какими-то дворами, петлял туда-сюда в арки. Зацепил вывеску “метровая шаверма”, взял две, а потом они просто зашли куда-то в парадную, поднялись по винтовой лестнице и оказались на крыше. Настроение было подавленным. Молча ели шавуху, запивая этим дорогущим вином прямо из бутылки. Небо продолжало хмуриться. – Блять, ну и кислятина, – скривился Андрюха, утирая губы тыльной стороной ладони. Миха вздохнул, нервно теребя пакетик от шавермы, и со страдающим лицом повернулся к Князеву. – Андрюх, прости меня. Светлая бровь взлетела в воздух. – За что? – Да за все. За день этот дебильный. Проспали, блять, шар, тачка эта.. заебала глохнуть, ломаться. Планетарий… И че вот я, блять, дурак старый, расписание не проверил?.. Ресторан этот пошляцкий.. Прибью Шурика.. – Эй, – Андрей толкнул Миху в бок, – Прекрати. Нормально все.  Миша свел брови в одну линию и упрямо выдохнул. – Ниче не нормально! Я, блять, хотел свидание, готовился столько, и все, блин, через жопу.. – Мне нравится твоя жопа, – улыбнулся Князев, не прекращая поедать свою шавуху, запивая ее вином и морщась. – Да, Андрюх, ну ё-моё! – Миш, – пацан толкнул его коленом. – Расслабься. Мы сидим на крыше, на улице тепло, едим шаверму, пьем кислющее дорогущее вино, мы вместе. Этого же достаточно для хорошего свидания, разве нет?  Миха вдруг перестал хмуриться и удивленно посмотрел на Андрея. – Смотри, – тот указал пальцем на небо. Там на горизонте разошлись тучи и показался красно-розовый нежный закат. – Не встретили вместе рассвет, встретим закат. Тоже ведь хорошо? МихЮрич хмыкнул. Потом хохотнул, затем рассмеялся во весь голос. – А ты когда таким умным стал, пацан? – Он сгреб его в свои объятия, целуя в макушку. – Всегда был, – улыбнулся Андрей. Опять весь в соусе перемазался. – Ты просто не замечаешь, у тебя нос слишком большой. Теперь они вместе рассмеялись. На душе стало легко и тепло. Миха принялся за свою шаверму и только теперь заметил, насколько та огромная. – Ты че, планируешь ее всю съесть? – Конечно, – кивнул с набитым ртом Князев. – Я еще и твою доем. – Еще чего. Крыша с алюминиевыми пластинами, конечно, не самое лучшее место для долгого сидения. У Михи довольно быстро затекли спина и поясница, начал ныть зад, не мальчик уже. Но ради Андрюхи Миша не стал жаловаться. Ради Андрюхи можно и потерпеть. Он прав. Главное, что они вместе, а остальное – это такие мелочи! – Ладно, блин, – подал голос Андрей, смотря на закат. – Мне нравятся, короче, “Соловьи” твои. Миха удивленно поднял брови. – Ты ж говорил, песни мои хуйня, а слова залупа полная! – Говорил, – кивнул Князев, – и все еще говорю, – вот же засранец малолетний! – Но “Соловьи” эти… Оно другое. Щемит, бля, в груди. Хоть текст и сопли ебаные. Миша усмехнулся. Ему оказалось очень приятно и важно услышать это от Андрея. Будто бы и он принял его полностью. Даже с депрессивными текстами, что не нравятся ему самому. – Мих, у тебя вот музыка хорошая, а стихи… Ну херня, короче… Другие там должны быть, как сам чувствуешь? Миша молчал. Ему казалось, он знает, что скажет сейчас Андрей, и не хотел спугнуть. – Миш.. А что ты скажешь, если я… ну…. попробую, например, какие-нибудь стихи на твою музыку накидать для группы твоей? Миша смотрел ровно в голубые глаза, которые из-за света переливались чуть розоватыми рефлексами. – Я думал, ты уже и не предложишь.