A Winter’s Tale

Мельница — Зима / Воин Вереска Adrian von Ziegler — Eternal Snow

Вьюга завывала в высоких чёрных кронах. Деревья, обледеневшие и покрытые снежными одеялами, грузно и медленно раскачивались под редкими порывами ветра, сбрасывали с себя блестящей вуалью верхние, ещё не застывшие белые покровы. Разлапистые ели, кажущиеся в темноте совсем чёрными, клонили тяжёлые ветви к холодной земле и высоким сугробам. Там, в высоком и тёмном небе без единого клочка рваной и хмурой тучи, россыпью снежинок сверкали звёзды, обрамляя слепящую глаза круглую луну. Настоящее ночное солнце! Только вместо тепла она взирала голодным ликом свысока на спящий лес. Дремлющий храм жизни, зелёный и дышащий летом, трепещущий в деревьях и на земле от его торопливых обитателей, стоял сейчас величественным и молчаливым гротом, вздыхая по ночам метелью и пургой. Лес спал. Он будет спать до весны, до первых согревающих лучей золотого солнца и звенящих в просыпающейся земле ручьёв, до первых возвращающихся грачей и первого таяния льда, когда зашумит большая речная вода. Но сейчас… Сейчас царит лишь холод и мороз. Ни единой живой души, казалось бы, среди деревьев нет, и ленивыми перекатами снежного покрова скрываются даже самые мелкие, самые незаметные следы неспящих хищных птиц. В темноте сверкают чьи-то хищные глаза — никогда лес, даже глубокой и холодной зимой, не бывает мёртвым. Он просто спит беспробудным сном о тепле и лете. Он спит до весны. И тревожить его не стоит. Где-то вдалеке хрустнула ветка; в тишине этот звук разнёсся эхом по всему чёрному храму непролазной чащобы и высоких сугробов. Люди стараются не заходить так далеко, только до ближайшей реки с пробитой полыньёй для свежей воды — слишком тяжело шагать даже по протоптанным меж нападавшего снега узким тропам. Угрюмая чаща запросто может замести следы, и вернуться обратно станет… весьма сложным делом. И благодари всех своих божеств, если ты заблудился при солнечном свете! В сумерках и ночью кожу покрывает ледяной коркой, а в глубине валежника просыпаются дикие звери. Справишься ли ты против волка-одиночки? Есть такой шанс. Но убежишь ли от всей стаи? Не очень-то и верится в твою удачу. Правда, ходят легенды, что, если хорошенько попросить и пообещать не ходить на охоту во время наступления тепла и радости лесной жизни, тебя могут вывести на хоженые дороги Великие Лесные Духи. Они помогают детям и безвинным людям, заплутавшим в лесу случайно или по вине других людей. Вряд ли ты их увидишь, но можешь легко услышать и почувствовать их присутствие — звуки вокруг, словно бы большой зверь шагает или лесничий, коих зимой здесь не водится, сужаются до одного направления, указывая верную дорогу. Иногда будто бы случайно упадёт ветка у раскидистых и колючих кустов, а заглянешь за них — вот и твоя знакомая дорога, которую ты почему-то не заметил. А иногда птица или зверь пробегут мимо, остановившись неподалёку и обернувшись, словно предлагая проследовать за ними. На тропу-то ты выйдешь, только птицу или зверя этого не увидишь, они будто исчезают в утренней или сумеречной дымке. Бывает даже, что соловей запоёт, перелетая с ветви на ветку и сопровождая тебя весь путь до деревни. А бывает, что целый медведь пройдёт, царапая спину о деревья, что-то жуя пастью и словно бы тебя не замечая, пересекая нужную тебе дорогу — ты всё вокруг узнаешь, а зверь дальше в чащу по своим делам уйдёт. Неинтересен ты ему. Не забудь поблагодарить Великих Лесных Духов, иначе они могут обидеться и больше не помочь. И не приведи судьба тебе их обмануть, явившись вскоре с ружьём в их лесную обитель! Мало того, что несколько дней плутать будешь, так вдобавок можешь и не выйти вовсе — упадёшь случайно в овраг и повредишь ногу, или увязнешь в болоте, или набредёт на тебя волчья стая… Духам лгать нельзя. Они всё запоминают и чувствуют. Потому и помогают безвозмездно безвинным и детям. Коли виноват сам, то будь уж добр отблагодарить… Прохладный ветер качает тяжёлые еловые лапы, опустившиеся к стволу тёплым его одеянием. Меж деревьев по глубокому снегу петляет одинокая цепочка следов — то прошла большая дикая кошка на пушистых лапах, не проваливающихся в сугробы. Одно странно: складывается впечатление, что зверь ходил лишь на двух задних лапах вместо всех своих четырёх. В лесном мраке много что может показаться жутким — не убежишь ведь далеко от преследующего тебя чудовища, не расскажешь никому, какая большая опасность здесь таится, а найдут растерзанное тело — припишут дикому зверью. Но эти следы принадлежат существу, ни разу ещё не навредившему человеку за свой недолгий и молодой век — это Дух Рыси, бесшумно отмеряющий мягкими шагами свои земляные владения в чаще. Во тьме он может показаться одинокой человеческой фигурой, но что-то в нём будет не так: яркие и жёлтые глаза хищника сверкнут в тени заснеженных ветвей, острые звериные уши с кисточками покачнутся по ветру, внимательно слушая любой звук за многие мили отсюда, в пушистом и полосатом воротнике скроется, оберегаясь от колючего ветра, лицо — и Дух ускачет в чащу на двух звериных лапах, помогая себе человеческими руками. Духи могут представать людьми, но образы полузверей им гораздо удобнее. Они стараются не попадаться людям на глаза — люди таких боятся. Но сейчас, в темноте и тишине спящего зимнего леса, Духа никто не потревожит. И он шагает, бесшумный и невидимый, мимо любых хоженых троп, оставляя следы дикого зверя и стремясь к заснеженной долине — летом у её подножия шумит и плещется бурная река в плену камней и высоких берегов, но сейчас, зимой, там царят безмолвие и спокойная благодать. Снег ярко блестит под лунным светом, словно с неба сыпался бы крошкой горный хрусталь. Тихо хрустит под лапами белое покрывало, и слетает с укрытых белизной еловых лап сверкающей бахромой снег, осторожно приподнятых рукой в чёрных перчатках и заострёнными ногтями что когтями на пальцах. Ухо с чёрной кисточкой дёрнулось, слушая тишину вокруг, и на свет наконец из темноты ступает сам Дух — это молодой юноша с яркими жёлтыми глазами, как у дикой кошки, и волосами цвета снега, устилающего всё вокруг; пряди неровные, отросшие, и одна из них, самая длинная и с тонкой чёрной полосой среди однотонного белого, свисает с правой стороны лица до самой шеи. Он одет в тёплый жилет из рысьей шерсти, белый с чёрным, и шею его обвивает пышный воротник что рысья муфта, способный скрыть пол-лица до самых глаз, и длинные белые рукава холщовой рубашки закрывают руки из-под коротких плеч жилета. Митенки на кистях без пальцев, чтобы не мешать когтям вместо ногтей, и длинные тёмные порты на ногах, обычно краями скрытые в чёрную обувку, если нужно представиться людям, но сейчас из-под штанин виден лишь пушистый и тёплый мех, переходящий в звериные лапы с круглыми мягкими пальцами, невидимыми подушечками и спрятанными когтями. С этими лапами ноги юноши выглядят не такими прямыми от колен, как то бывает у людей, голень стоит под углом, стопа с пяткой-плюсной приподнята, как у зверя, и ступает он бесшумно, пружиня, на одних крепких пальцах, не проваливающихся в глубокий снег. Пояс чёрной верёвкой из-под жилета-меха переходит в мягкий хвост — не такой короткий, как у обыкновенных рысей, но и не такой длинный, как у домашней кошки. Может быть, появление обыкновенного юноши ночью в лесу и не столь испугает, нежели обрадует, ведь хоть какой-то живой человек, окликнув издалека, пришёл на помощь указать дорогу назад, но стоит присмотреться к его лёгкому одеянию — и начинают закрадываться подозрения. На ноги и вовсе лучше не смотреть — мало ли, там лапы рысьи вместо стоп человеческих… Дух моргает, жмурясь, когда с деревьев над его головой в небо вдруг сорвалась большая птица, оставляя тяжёлые мягкие ветви раскачиваться и разбрасывать вокруг комья налипшего блестящего снега, чертя верхушками звёздную высоту. Но Дух Рыси не боится — он улыбнулся, повернувшись к большой птице лицом, и спешит, шагая спиной вперёд, к вершине холма, приложив ладонь в митенке ко лбу и смотря в ночное небо. Рысь уже практически на холме. Не смотря под ноги, он один раз увяз в сугробе, рухнув в него руками, но, не сводя взгляда с неба и спешно отряхиваясь, он продолжает бежать, ускоряя шаг. Словно чёрная, незаметная до этого большая звезда с неба, на белоснежную вершину приземлилась большая птица, подняв вокруг себя ворох снега в воздух. Рысь остановился на секунду, прикрыв лицо рукой, а затем с блеском в глазах глядит, как большие крылья с белыми брызгами разномастного узора на маховых перьях развернулись, неполно сложившись за спиной, показывая во всей красе их хозяина: такой же, как и Рысь, молодой юноша с чёрными, как вороново перо, и немного встрёпанными волосами, лишь две отросшие пряди по обе стороны от бледного лица обрамляются белыми кистями, вторя перьям; серые глаза с большими и круглыми чёрными зрачками смотрели не моргая с тенями под ними, острые скулы, острый нос, куцые сероватые брови и бледные губы. Одежда его была черна, как ночное небо без звёзд, накидка с мягким перьевым воротником держалась петлёй за камень на груди и была в продольных разрезах над руками и меж крыльев; тёмные, воздушные рукава, заканчивающиеся «фонарями» у самых кистей, колыхались от ветра, и серые штаны с дутыми краями, уходящие в высокие и блестящие чёрные сапоги с ремнями. Там, где стояли сейчас ноги юноши, не увязая в снегу, были отчётливо видны следы больших птичьих лап с тремя мощными пальцами с крючковатыми когтями вперёд и одним — назад, густо покрытых мягким пухом. Дух Совы. Немигающим серым взглядом Сова уставился на Рысь, стоя в серебряном лунном свете и отбрасывая на снег длинную синеватую тень. Беловолосый Рысь, улыбнувшись, склабясь, и показывая передние клыки, упёрся рукой в своё колено, поднимаясь наконец и подбираясь всё ближе. Черноволосый Сова, моргнув своими серыми глазами, прикрыл рот бледной ладонью, вторую руку протягивая вперёд. Рысь, выпрямившись рядом, бросился к Сове в объятия, крепко стискивая под руками и касаясь подушечками пальцев мягких чёрных перьев у него на спине. Сова оглаживает Рысь по спине, вторую руку отняв от своих губ и запустив длинные узловатые пальцы в белые волосы Духа на затылке. — Здравствуй, Атсуши, — негромко произносит Сова, слабо улыбаясь и прикрывая глаза. — Рюноскэ, я так скучал! — восклицает Атсуши-Рысь, крепко прижавшись к Рюноскэ-Сове. — Этот вьюжный месяц… Я не мог и полпути пройти. — Всё в порядке, — Рюноскэ гладит Атсуши по белым волосам, закрыв глаза и целуя его в висок. — Зима обещает быть тихой. Дух Рыси умеет мурлыкать. Юноша, сверкая в темноте своими жёлтыми глазами, словно двумя маленькими солнцами на собственном лице, всё ещё не убрал улыбки со своего лица, когда посмотрел другому юноше в лицо и потянулся к нему, наконец-то целуя и прикладывая свою тёплую ладонь к его щеке. Рюноскэ только коротко выдохнул носом, накрыв кисть Атсуши своей прохладной ладонью, и совсем слегка склонил голову вбок, отвечая поцелуем на поцелуй. Рысь всегда был… чувственным, трепетным, беспокоящимся обо всём подряд и удивительно тёплым, а шерсть его всегда была удивительно мягкой. У Совы было плохо с проявлением чувств, но он искренне старался перестать быть замороженной статуей. В обители небес иначе нельзя! Либо ты ветер поборешь, либо он тебя, а ты, являясь Духом, будь уж добр являться олицетворением сильной стихии. Атсуши приподнял одну ногу в порыве, согнув её в колене, и, навалившись на Рюноскэ всем весом, внезапно понял, что в глубоком снегу теряет равновесие. Рюноскэ резко распахнул глаза, когда понял, что падает навзничь, и его крылья мгновенно разворачиваются, делая мощный взмах. Атсуши быстро хватают за руки, и тот, вместо того чтобы упасть ничком и кубарем покатиться с холма в сугробы, прокатывается вниз на ногах, подхваченный крылатым существом и оставляя за собой веер блестящего снега. Рысь останавливается у самого берега замёрзшей реки, прежде чем Сова отпустил его руки и осторожно опустился на землю рядом — здесь не так глубоко, лапы не нужны ни одному из них двоих, чтобы не провалиться. — Ох, прости, — Атсуши неловко почесал затылок, с виноватой улыбкой повернув голову к Рюноскэ. — Немного не рассчитал. — Если люди увидят, что мы здесь делаем… — Н-нам не поздоровится? — неуверенно предполагает Рысь, дёрнув острыми ушами с кисточками. Но Сова, прикрыв рот ладонью, отрицательно качает чёрной головой. — Им не поздоровится. Людям нельзя смотреть на их божеств. — Почему? Нам что-то будет за это? — Не нам, а им, — невесомый Рюноскэ, сложив за собой крылья, ступает на слой льда, покрывающий спящую воду, и шагает по нему вперёд. Атсуши, с подозрением проследив за тем, чтобы наст не потрескался под ногами Совы, пробует носком ботинка самый край, но перенести весь свой вес не решает и спешит за Рюноскэ по берегу с хрустящим снегом. — Накахара-сан рассказывал, что у людей есть свои поверья. Одно из них гласит, что увидеть воочию Духа Леса сулит больше никогда с ним не столкнуться. Сиречь потерять возможность быть спасённым, если заблудился глубокой ночью. Накахара-сан был духом Лесного Ворона — благородной и умной птицы, стерегущей Лес в летнее время и умеющей подражать людским голосам. Вернее, Духи Леса и так умели говорить по-человечески, но почему-то именно голоса Ворона люди не боялись. Он как-то умел с точностью воссоздавать интонации их жалобных голосов, зовущих на помощь в глухой чаще. Так и выводил их на дороги. Люди любили лесных воронов, считая их очень умными птицами, понимающими человеческую речь. По словам Накахары-сана, чаще всего люди преподносят его статуе из камня в предгорье золотые монеты, считая, что вороны любят блестящее. Дух Ворона считался самым богатым, ведь, обретя форму человека, он мог спокойно обменивать монеты людей на много разных и интересных вещей. Именно таким способом юному тогда Рюноскэ досталась накидка с камнем на груди, вышитая плотной чёрной тканью с вкраплениями серебряных нитей, а Атсуши — его обувь и крепкие перчатки. Накахара-сан часто покупал юному Духу Рыси перчатки, пока не понял, что тому лучше надевать беспальчные митенки. — А мне Дадзай-сан по-другому говорил, — Атсуши задумался, ненадолго поглядев в небо и раскачивая руками в митенках в такт шагам. — Люди любят смотреть на Духов Леса, но боятся, поэтому вытачивают им из камня и дерева настоящие статуи и приносят им подношения в благодарность. Мол, Духи всё видят и от этого помогают. Дадзай-сан был духом Лисы — хитрого и красивого хищника, отличного от обыкновенного зверя необычным белоснежным цветом шерсти и несколькими хвостами, кажется, целыми девятью штуками. Он был вторым сторожем Летнего Леса вместе с Накахарой-сама, но любил говорить загадками — за это Дух Ворона часто отвешивал ему подзатыльники. Лис в принципе был крайне проворным пройдохой, любящим подурманить людям головы, и именно он обожал наведываться тёплыми летними ночами в человеческие деревни, пугая собак и порой — исключительно ради веселья! — разоряя птичники и унося с собой пару-тройку придушенных кур, петухов и индюков. Утками и утаками он брезговал — их мясо ему не нравилось. И по какому-то странному человеческому закону именно ему, по его же рассказам, доставалось больше всего подношений в виде чего-нибудь съестного, чтобы птица перестала пропадать. Накахара-сан драл лисьи уши ещё и за это, но от предложенных угощений не отказывался. Иногда перепадало и младшим стражникам, когда те только учились ещё охранять лес и всюду таскались за своими старшими наставниками. — А ты видел когда-нибудь статую в свою честь? Рюноскэ, встреченный этим вопросом врасплох, посмотрел куда-то в сторону, а затем перевёл взгляд на Атсуши, отрицательно качая головой. Атсуши вздохнул. — И я тоже нет, — он осторожно, хмуря белые брови, решил всё-таки ступить на лёд. Лёд не потрескался под весом. Что ж, можно и вторую ногу… Просто Рюноскэ в любой момент может взлететь, не намочив и подошвы своей обуви, и Атсуши придётся плыть, что он страшно не любил делать. Атсуши вообще не любил водоёмов и глубины. Юным он вовсе не умел плавать, паникуя от вида любой глубокой лужи после дождя на размокших тропах, и Дадзай-сан однажды сдался, потащив за собой к реке и, взяв на руки, вместе с ним бросившись с крутого берега в воду. Лис совершенно спокойно держался на медленном течении и поддерживал за спину юного Рысь, разрешая использовать собственные хвосты в качестве спасательных брёвен, за которые можно зацепиться. Воду Атсуши так и не полюбил, зато хотя бы перестал впадать в ужас, стоя на мели с водой по пояс, и начал вытаскивать из воды даже наставника, когда тот в качестве развлечения пытался утопиться. Подошва предательски скользит, и даже когти собственных лап здесь не помогут. Рысь старается держаться, не отрывая ноги ото льда и шаркающими шагами приближаясь к Сове, но в последний момент одна из ног резко уходит в сторону. Атсуши, прокрутившись вокруг своей оси и размахивая руками, готовый приземлиться уже на все четыре, был подхвачен Рюноскэ, двинувшимся вперёд и из-за этого чуть не упавшим. Рысь вцепился острыми ногтями в рукава Совы, сначала убеждаясь, что крепко стоит на ногах, а затем, неловко осклабившись, подняв голову и посмотрев Сове в глаза. — Извини, я не очень ловок на таких… скользких поверхностях, — Атсуши, держась теперь за Рюноскэ, выпрямляет спину и оглядывается за плечо, убеждаясь теперь ещё и в том, что трещин от него никуда не расползается. Это хорошо. Значит, твёрдое покрывало летней реки действительно крепкое. — Всё хорошо. Я держу, — Рюноскэ немного расправил крылья в стороны, касаясь кромки льда маховыми перьями и сохраняя равновесие. — Э-это тебя так Накахара-сан научил? — у Атсуши мгновенно расширяются зрачки-щёлочки, когда Рюноскэ медленно отступает назад, плавно утягивая за собой. — Угх! — Отчасти, — Рюноскэ мягко проходится ладонями по плечам и предплечьям Атсуши, спускаясь к кистям и взяв его ладони в свои. Будучи юным, Рюноскэ часто угождал в воду и потом не мог летать из-за намокших перьев, и Накахара-сан (много раз просивший называть его просто по имени — Чуя, и даже без уважительных приставок), держа того за руки и размахивая блестящими чёрными, отливающими синеватым и изумрудным, крыльями в воздухе, постепенно учил того зависать над водой, едва касаясь её поверхности ногами во время тепла, и точно так же обучал сохранять равновесие на скользких камнях и льду, используя и птичьи лапы, и человеческие ноги. — Не бойся. Смотри мне в глаза. — Ага. Не боюсь, — Атсуши, чувствуя себя с поддержкой увереннее, поднял наконец голову, встречаясь взглядом с Рюноскэ. Его серые глаза выражали спокойствие. Подумать только!.. Ведь когда-то давно, когда Ворон и Лис представили друг другу своих юных подопечных, робко вышедших у них из-за спин, Птенец с испугу распушил свои перья на попытку Котёнка обнюхать его и стукнул того по белой голове, а Котёнок в защитном жесте вцепился в эту самую руку зубами, благо что молочными и не такими острыми. — Вот так, видишь? — Рюноскэ шагает немного быстрее, и Атсуши старается скользить за ним точно так же, как делает Сова — влево-вправо носком, влево-вправо, не перемещай вес на пятку… Рысь даже усмехнулся, когда понял, что у него начало получаться. — Вижу. Впервые не падаю, если честно, — Атсуши улыбнулся, жмуря глаза с пушистыми белыми ресницами. Рюноскэ невольно улыбается — лицо его Рыси очень красиво в лунном свете. Рюноскэ плавно ведёт, Атсуши старается плавно следовать за ним. Рука в руке, Сова то расправляет одно крыло, поджимая второе, то расправляя их оба, то скрывая полностью, и это выглядит настоящим танцем чёрных перьев в снежном узоре. В какой-то момент одну из рук Рысь отпускает, и Сова осторожно закружил его вкруг себя, приближая за кисть и ловя спиной к своей груди, обняв поперёк живота. Атсуши негромко смеётся, мурлыча, и луна ярко поблёскивает в отражении льда, очерчивается её белый круг на земле двумя тенями, слившимися в одну с раскрытыми крыльями. Они синхронно двигают ногами по льду, катая чистую поверхность без единого следа, и Атсуши кладёт свою голову Рюноскэ на плечо, на мгновение прикрыв глаза и чувствуя, что его не уронят. Кисточка его уха щекочет бледную кожу лица Совы. Рюноскэ, нахмурив куцые брови и поморщившись, бесшумно чихнул, встряхнув головой, и Атсуши рассмеялся, развернувшись прямо в движении к Рюноскэ полубоком и потянувшись за поцелуем к его лицу. Вот только Рюноскэ отвлёкся и не учёл того, что оба оказались слишком близко к берегу, и губы не успевают соприкоснуться с губами, как ноги Атсуши вписались в толстый слой снега и, сбив Рюноскэ, потянули за собой. Ворох снега тут же поднялся в воздух, Сова упёрся в берег руками, жмурясь и отряхивая крылья, Рысь лежал под ним, вцепившись когтями в его плечи. Оба посмотрели друг на друга широко раскрытыми глазами, а затем, улыбнувшись друг другу, всё-таки поцеловались — Атсуши приподнялся, обнимая за шею, и Рюноскэ в ответ обхватил за спиной, повернув лицо в сторону и не сопротивляясь усыпающим щёку и скулу касаниям губ. — Знаешь, — Атсуши сидел на снегу, упёршись руками позади себя в берег и болтая ногами, едва касаясь каблуками ботинок льда. — Вот Дадзай-сану люди приносят угощения. Ему даже охотиться не нужно, он, считай, на всю зиму обеспечен. Рюноскэ сидел рядом на корточках молча, обняв одной рукой колени, а другой держа в руках одно из своих небольших перьев и рисуя им что-то на снегу. — А Накахара-сан очень хорошо ладит с людьми. По крайней мере, он может выменять у них всё, что угодно, на эти золотые штуки в мешочках, — Рысь, склонив голову, смотрит на луну — она отражается в его золотых глазах. — Это называется у людей деньгами, — негромко замечает Рюноскэ, не отвлекаясь от рисования. — И Накахара-сан покупает вещи для нас всех. Даже для их собственных наставников. Атсуши и Рюноскэ не слишком хорошо были знакомы с предыдущими Духами Леса, которые учили быть стражами Лиса и Ворона — то был Чёрный Орёл и Серебряный Волк, — но уважали их точно так же, как сами Накахара-сан и Дадзай-сан. — Я знаю, — Рысь дёрнул ухом. — Но иногда я задумываюсь, а что преподносят нам? — Ты уверен, что у нас есть хотя бы храмы у людей? Мне кажется, мы бы их видели, когда последний раз были с наставниками в поселении. — Это было давно. Нас тогда ещё не знали, а теперь мы совершенно самостоятельные, — Атсуши утёр рукой нос, шмыгнув. — Я бы хотел посмотреть хотя бы на статую самого себя. — Ну… может быть, и есть, — Сова пожал плечами, присмотревшись к своему рисунку и решив дорисовать детали. — Давай сходим и посмотрим? Рюноскэ не ответил. Он нахмурился, делая резкие взмахи пером, а затем отбросил его в снег. Атсуши, посмотрев на Сову, перевёл взгляд на сероватые контуры совы с большими круглыми глазами, расправившей крылья над четырёхлапой рысью с кисточками на ушах и полосками-зрачками в кружках глаз. Деловито прищурившись, Атсуши привстал, приблизившись, и осторожно пальцем обвёл рисунок пером в форму сердца. — Вот теперь хорошо, — он усмехнулся, Рюноскэ фыркнул, встав на ноги и отряхнувшись от снега. — Ладно. Сейчас глубокая ночь… — Дух Совы задумчиво поглядел на небо. — Если мы заглянем в деревню ненадолго, нас никто не увидит. — Тогда давай поспешим! — Рысь мгновенно вскочил на ноги, вскинув уши кверху и сверкая глазами, но одёргивая себя и аккуратно обходя рисунок на снегу, чтобы не испортить его. — Чур я быстрее! — Уверен, что перегонишь меня? — Рюноскэ прикрыл рот ладонью. — Ещё как уверен, — Атсуши игриво щурится, встряхивая ногами и обращая их в пушистые рысьи лапы, легко заскакав по снегу. Рюноскэ расправил крылья, взмахивая ими и отрываясь от земли. — Встречаемся у дороги! Атсуши, может, и способен показаться неуклюжим, но на звериных лапах он умеет перемещаться так незаметно, что даже Дадзай-сан не всегда в силах отследить. Рысьи лапы не вязнут в сугробах, рысьи лапы мощно пружинят, когтями цепляясь за стволы деревьев и перескакивая чёрной грузной тенью с ветви на ветвь, роняя лишь немного снежной вуали к земле. Рюноскэ бесшумно парит в темноте, и видно его лишь по короткому исчезновению звёзд там, где он пролетает; с неба, опустив взгляд на верхушки деревьев, он замечает порой, как мелькает в лесу быстрая Рысья тень. Рысь действительно очень быстрый, когда дело касается его лесных угодий. Но это они ещё посмотрят, кто первее! Ветер был в сторону деревни. Собаки не почуют. Луна ярко светила на небосводе, и деревянные домики угрюмо жались друг к другу на протоптанных людьми улочках, тепло дымя из труб. Люди такие хрупкие и так легко мёрзнут! Атсуши порой не представлял, каково это — жить без шерсти и кутаться на зиму в десять таких шуб, как у него. Духам Птиц, таким как Накахара-сан, или его наставник, — кажется, Мори-сан? — или сам Рюноскэ, никакие шубы не нужны, температура их крови очень высока, холодно им не бывает. Но люди, люди ведь такие беспомощные! Атсуши всегда их было жалко. Рюноскэ относился к ним как-то сдержаннее. Рысь тенью показался из леса, большими прыжками преодолевая расстояние до намеченной дороги, по которой летом ходило много повозок, обозов и сенных телег с лошадьми, и остановился возле деревянного указателя на перепутье. Сверху, словно ночной ангел, прямиком на этот указатель приземлился, легко балансируя, на одну ногу Сова, и Духи переглянулись между собой, а затем одновременно поглядели на спящую деревню. Когда они ходили сюда с наставниками, казалось, что Лис и Ворон защитят от всех напастей, хотя не было ещё случаев, когда люди ополчались против своих же божеств. Теперь, когда они оба стояли здесь совершенно одни, ещё и глубокой зимой, под сердцем зрело дрожащее нетерпение, а в животе ленивой змеёй вился страх. Хотя, может, это только у Атсуши так, потому что Рюноскэ выглядит невозмутимым. Конечно, он в случае чего просто улетит! Сова, бесшумно опустившись на дорогу, приложил палец к губам, а затем зашагал прямиком к человеческой обители, сложив за спиной кажущиеся такими тяжёлыми крылья. Рысь невесомыми шагами пушистых лап последовал за ним, внимательно оглядываясь по сторонам. Подумать только! Люди спят и даже не знают, что их боги решили прогуляться под их окнами. Дома с заснеженными шапками крыш увязли в сугробах. От главной длинной дороги вели маленькие тропки к каждому двору с частоколом забора, и каждое тёмное окно, казалось, было закрыто у каждой спящей постройки, словно глаз. Ни один огонёк не виднелся во мраке — деревня спала точно так же, как и великий лес, погрузившись в глубокую дрёму. Люди там, за окнами, тоже спят, укутавшись в одеяла и прижавшись друг к другу. Не слышно ни одного звона собачьей цепи — четвероногие друзья человека либо дремлют в будках, либо даже носа казать не хотят в лютый ночной мороз. А божествам хоть бы что. Атсуши ненадолго отстал от Рюноскэ, поняв, что тот просто шагает по прямой, и тихонько прошагал в один из дворов, тихонько проходя мимо собачьей конуры, обходя небольшой деревянный дом кругом и с любопытством заглядывая в чёрную глазницу окна: там, в щели занавеси, виднеется стол с кувшином и край постели, на которой кто-то тяжко и сонно перевернулся с боку на бок, почесав ногу ногой и укрывшись по самый нос. На мгновение Атсуши становится очень уютно… прямо как в детстве, когда он, уставший и измотанный, засыпал в тёплом Лисьем лежбище, укутавшись в мягкие белые хвосты. Интересно, людям так же мягко на своих перинах? — Атсуши! — послышался шёпот где-то за спиной, и Рысь, вздрогнув и вздыбившись шерстью на ушах и затылке, резко обернулся, отняв лицо от окна — то Сова стоял за забором, скрестив руки на груди и недовольно сверкая серыми глазами. — Что ты делаешь? Тебя же увидят! — Чш-ш, — на этот раз уже Рысь приложил палец к губам, тихо отходя от окна и выходя на тропу к дороге. — Мне просто стало интересно, что там у них внутри. — А эти следы ты как людям объяснишь? — Рюноскэ указал рукой на цепочку отпечатков больших мягких лап, приходящих откуда-то издалека, из леса, окружающих дом и уходящих в неизвестном направлении. — Хм… — Атсуши как-то упустил из виду такую простую вещь, как следы, но, науськанный своим хитрым наставником, быстро придумал, как всё исправить: он вернулся во двор к самому крыльцу спящего дома и что-то с едва слышимым скрежетом нацарапал одним когтем над самой дверью. Рюноскэ хорошо видел в темноте, да и луна неплохо освещала поселение, потому разглядел, что Атсуши начертил знак счастья в дом и защиты — олицетворение его сил, вложенных суеверными людьми во всех больших кошачьих божеств. Рысь с улыбкой обернулся на Сову, возвращаясь за забор: — Пусть считают это благословением Лесного Духа! Рюноскэ только головой покачал, разворачиваясь и поманив рукой за собой. Атсуши спорить не стал, зашагав следом снова и на этот раз уже не отвлекаясь на людские дворы. В конце деревни стоял небольшой храм за красными вратами-тории. Под навесом крыльца висели красные фонари, покачиваемые от дуновения ветра и выглядящие совсем новыми — люди чтят традиции. По их поверьям, Духи видят, что их здесь уважают и ждут, и могут зайти в храм, освещая — и освящая! — его своим присутствием. Когда юные стражи наведывались в это поселение со старшими наставниками, Лис, забирая в мешок подношения себе любимому под статуей Лисы с алыми подведёнными глазами и несколькими хвостами, всегда на прощание чертил что-то когтями на стенах самого храма или на воротах, как правило, оставляя знак любви и плодородия, а Ворон кистью, которую никогда не обмакивал ни в какую краску, но которая всегда писала тонкими чёрными чернилами, чертил под самой крышей свой символ богатства и охраны с небес. Самые первые и самые ближние к дверям храма символы принадлежали наставникам их самих — Чёрному Орлу и Серебряному Волку, — это Дадзай-сан и Накахара-сан рассказывали сами, говоря, что когда-нибудь и они, Атсуши-кун и Рюноскэ-кун, оставят свой след в этой деревне. Видимо, пришло теперь их время. — Вот здесь и нужно было оставлять свой след, — негромко подмечает Рюноскэ, перебрав перья своих крыльев и выдернув одно, самое маленькое, облизнув кончик стержня и прикоснувшись им к свободному месту над входом в храм — и перо записало, словно чернильное, тонкими линиями знак благодати и спокойствия. Атсуши фыркнул и размашистыми и отрывистыми чертами когтем начертил на дверном косяке свой защитный символ — точно такой же, как на том доме, в окно которого решил заглянуть. — Ничего страшного. Пусть считают себя защищёнными вдвойне. Рюноскэ снова покачал головой, убирая перо в рукав, не решившись оставить его людям на рассмотрение. Атсуши с улыбкой полюбовался на их первые знаки на этом храме, поставив руки в боки. Рюноскэ посмотрел наверх, оглядев знаки своих предшественников, а затем сделал шаг вперёд, рукой толкая двери и раскрывая их. Атсуши с опаской взглянул в темноту, освещаемую лишь луной, и его глаза блеснули двумя маленькими солнцами. Они заходили сюда когда-то давно с наставниками, но одни — никогда. Духи переглянулись, а затем, кивнув друг другу, одновременно переступили порог, и холодный зимний ветер мягко закрыл за ними двери в храм. Словно по мановению чьей-то руки перед глазами Духов зажглись свечи: храм, приняв знаки новых стражей, встречал хозяев тёплым светом маленьких огоньков. Атсуши сначала вздрогнул, держа уши востро, а затем… затем его взгляду предстали несколько деревянных фигур духов-зверей, сидящих на полу напротив самых дверей. Когда-то давно Птенцу и Котёнку эти статуи казались большими, но сейчас они выглядели даже меньше их самих. Самыми старыми выглядели фигуры большого Волка с пушистой муфтой, смотрящего зелёными глазами в бесконечную даль, и сложившего крылья Орла, выточенного сидящим на ветви. Их подножия были в многослойном воске и стёрты, а незабранные подношения до сих пор лежали у их лап. По обе стороны от Орла и Волка стояли Ворон с острым клювом и раскрытыми крыльями и Лис с хитрой улыбкой и веером хвостов за спиной — их подножия были чисты от подношений, но видно было, что под лапами Ворона лежат несколько старых монет, а на пьедестале Лиса отпечатались застарелые пятна от подношений дичи. Фигуры выглядели величественно, Атсуши и Рюноскэ невольно засмотрелись на своих предшественников, буквально видя и слыша, как ясно взирает на них своими голубыми глазами Накахара-сан со статуи Ворона и как звонко смеётся Дадзай-сан с деревянной морды красавицы-лисы. Но сбоку от Лиса и Ворона было пусто. Ни малюсенькой статуэтки, ни рисунка, ни даже намёка на Сову или Рысь. Атсуши, осматривая Орла, Волка, Ворона и Лиса, со вздохом и надеждой заглянул за статуи, а вот Рюноскэ осмотрелся наконец в самом храме, посмотрев под тёмный потолок с пляшущими на нём рыжеватыми отблесками и на другие стены с вазами и другими «божественными» примочкам вроде бус, масок и кистей. — Атсуши, — негромко позвал Рюноскэ, — обернись. — А? — Рысь, выпрямившись, оглянулся за плечо и поглядел на закрытые двери храма. Там, у входа, по обе стороны от него, на деревянных пьедесталах стояли две совершенно новые, ещё пахнущие деревом статуи Совы, расправившей крылья и вытянувшей когти в мгновении от сжатия в них добычи, и Рыси, поднявшей вверх одну лапу и раскрывшую в приветственном рычании пасть. Их подножия ещё не прочувствовали груза подношений и благодарности, но… У лап Рыси, на самом полу, сидела детская плюшевая игрушка в виде белой кошки с черными полосами, жёлтыми пуговицами вместо глаз и колокольчиком на красной ленте на шее. А под лапами Совы лежал сложенный чёрный веер, украшенный ворохом маленьких птичьих перьев. И если Рюноскэ неспешно поднял свой самый первый дар с пола, покрутив в руках, рассматривая, то Атсуши, осторожно взяв в руки игрушку, словно та была сделана из стекла, громко замурлыкал, прижав к своей щеке. Рюноскэ, раскрыв веер и прикрыв им нижнюю половину лица, словно скрывая улыбку, посмотрел на Атсуши, прячущего миниатюрную версию себя за пазуху мехового жилета. — Рюноскэ! — Рысь светился от счастья. — Они знают о нас! Они нас ждали! — Это, конечно, не то, чего я ждал, — почти шёпотом ответил Сова, и Рысь вопросительно поглядел на него. — А чего ты ждал? — Ничего, — от ответа Совы Рысь только ухом дёрнул. — Я не ждал вообще ничего. Но люди меня удивили. Атсуши засмеялся, подойдя ближе и взяв Рюноскэ за свободную руку. Стоило им покинуть храм, как свечи потухли, а двери мягко закрылись за их спинами в молчаливом ожидании очередного прихода своих божеств. Луна светила ярко, серебром освещая путь обратно, в великий и спящий лес, и Новые Стражи были преисполнены решимости и желания защищать это маленькое людское поселение, как делали их предшественники и предшественники их предшественников.

Это была их первая зима, когда они вступили в права настоящих Лесных Божеств.

***

Лис в светлых одеждах, свободных белых брюках, жилете цвета пшеницы и белым и пушистым воротником вкруг шеи, грыз куриную кость, опёршись спиной на собственные хвосты. Его пушистые волосы вторили цветом его карим глазам. В старом деревянном храме, находящемся глубоко в чаще в окружении дебрей и вязких топей, куда не ступала человеческая нога, было тепло, горело несколько свечей сиреневыми и голубоватыми огнями с золотыми серединами, даря убежищу уют и покой. Когда стукнула дверь, в храм вошёл Ворон в чёрной холщовой рубашке и штанах-фонарях с красными узорами, высоких блестящих сапогах и чёрных перчатках на руках, отряхнув крылья от снега и смерив Лиса взглядом синих глаз. Его рыжие волосы хвостом спускались на плечо, забранные красной лентой. — Что там? — Дадзай склонил голову к плечу, лениво щуря один из весело блестящих глаз. — Рюноскэ и Атсуши впервые ходили в деревню, — бросил Накахара, подойдя ближе и сев с ногами лотосом напротив Дадзая, подтягивая к себе кувшин с сакэ и наливая немного алкоголя в блюдце. — Ты следил за ними? Не лень тебе было? — Осаму усмехнулся, щелчком когтей отправив кость в груду таких же в углу храма — можно было собрать уже несколько скелетов съеденных им птиц. — Мне тоже налей. — Обойдёшься, — Чуя хмыкнул, уже преподнеся блюдце к своим губам, а затем, подумав и так и не отпив, поставил блюдце на пол и пододвинул его к Осаму, а сам взял кувшин и приложился губами к горлышку, делая несколько глотков и согреваясь. — Я просто был немного обеспокоен. — Брось, — Лис качнул хвостами, отпивая из блюдца ровно там, куда хотел прикоснуться губами Ворон. — Их наставниками были мы. С ними ничего не случится. — Напоминаю, что это твоей идеей было отдать им одним службу этой зимой, — Накахара хмуро поглядел на Дадзая исподлобья, — просто потому что тебе не нравится ходить через сугробы. — И что? Мы с тобой такими же молодыми приступали, и ничего, все целы. Ни пёрышка из твоего крыла не вывалилось. Ну-у, исключая тот момент, когда тебя за крыло цапнула какая-то собака, — Осаму довольно щурится, опустошив блюдце и потянувшись уже было к кувшину, но Чуя ловко забирает его и отпивает снова, запрокидывая голову и опустошая в несколько глотков насовсем. — Эй! — Тот момент, когда именно ты полез в чужой двор воровать кур? — Чуя утёр губы тыльной стороной ладони, отставил на пол пустой кувшин и, немного подумав, встал на ноги и подошёл теперь к Осаму, усаживаясь рядом и опираясь спиной на его хвосты. — Если бы не я, у тебя бы сейчас вряд ли было хвостов в том количестве, что имеешь. — Какая у тебя хорошая память, — Дадзай фыркнул, разведя руками. — Все вы, Вороны, такие злопамятные? — Зато не такие легкомысленные, — Накахара вздохнул, следя взглядом за тем, как Осаму своей левой рукой берётся за его, Чуи, правую руку, переплетая пальцы и заливаясь смехом. — Они ещё так молоды, Чу-уя! — Лис отводит к голове свои острые белые уши. — У них ещё всё впереди! А будешь за них беспокоиться — все перья выпадут раньше времени. — Мы тоже, вроде как, ещё молоды, Дадзай. — А вот Мори-сан и Фукудзава-доно — старики стариками. Не хочу быть такими, как они! — Вот лучше уж быть именно такими, как они. Только благодаря им у меня все перья на месте, а у тебя — хвосты. — Ты жутко нудный сегодня, — Осаму нахмурился и, видя, что Чуя всё ещё переживает за подопечных, запускает руку в корзину со своими подношениями, доставая оттуда персик, первый попавшийся под руку, и суя Чуе прямо под нос. — Закуси и успокойся. Мы всегда придём на помощь, если что. Дадзай был спокоен. Вороны славятся своей памятью. А у Лис, особенно Лисьих Духов, очень хороший слух, которым они могут слышать за много миль от своей норы и знать, что происходит в человеческом поселении и что Сова и Рысь сейчас вернулись через весь лес к застывшей реке, вновь танцуя на её льду под лунным светом.