Все ради игры. Лисья нора. Сбрасывая оперение

      Движения Кайли были резкие и дерганые. Рыжие, чуть спутанные волосы были заправлены сзади за шиворот серой толстовки, ладони были холодными и мокрыми от пота. Дверь из-за ее неловкой тряски закрылась не сразу.       Она вынашивала эту идею не очень долго. Она не была идеальна, она не была продумана, не совершенна.       Но уже закончена.       Её тело было каким-то особенно тяжёлым. Скорее всего, она просто устала, ее руки тряслись, а ладони потели.       Дыхание девушки было сиплым и еле слышным. Подтянув капюшон выше на голову, она поправила тяжелую спортивную сумку на плече, последний раз взглянула на номер комнаты.       Двести сорок четыре.       В тишине опустевшего пространства воцарилась заплаканная тень. Каждый уголок комнаты хранил отголоски крика, который теперь стал лишь эхом, теряющимся в пустоте, откликающийся где-то в голове. Ожидание, когда кто-то войдет и скажет: "Я здесь, мой щенок", сплетается со счастьем осознания, что этого никогда больше не случится. Глаза утопают в слезах, а сердце бьется с таким трудом, словно каждый удар требует невероятных усилий. Словно какой-то невидимый груз лежит на груди, замедляя каждое вдохновение.       Наверное, эта цифра навсегда выбьется в ее воспаленной памяти. Она нервно сглатывает, хмурясь, опуская голову, делая шаг спиной назад от комнаты.       кажется, что ее шаги по кафельному полу слышны на весь Университет Эдгара Аллана.       Царит полумрак, с чуть моргающей лампочкой в конце коридора возле выхода на лестницу. Холодно, и стоит едкий запах хлорки и лекарств.       Внутренняя сторона щеки Кайли скоро превратится в месиво, а железный привкус тошнотворным и мясным душком растекся по ее языку, и в горле стало кисло.       Что-то внутри Кайли кричало ей: вернись в комнату, немедленно, прекрати это, ты потеряешь ее.       Но ее ноги вросли в кафель, и она не посмела шевелиться. Колени были свинцовыми, неподъемными, а на плечи что-то давило с такой силой, что Кайли сгорбилась, а ее виски сжал железный ободок.       Она зажмурила глаза, задерживая дыхание.       Надо остаться.       Надо бежать.       Надо принять все это.       Надо кусаться.       Кайли хотелось выть от своего бессилия.       Закричать так, чтобы ее услышал каждый человек во всем Эверморе. Докричаться до бога, хотя в таком месте скорее до Сатаны.       Боль, стрельнувшая сначала в изящных лодыжках, ползла вверх по ногам, забираясь на спину, прыгая по позвоночнику, взяла в плотное кольцо своих рук голову девушки, лопая от напряжения сосуды в её глазах, заставляя те слезиться и чесаться.       Она опустила взгляд вниз, впиваясь покрасневшим взглядом в носки своих потрепанных кроссовок.       Белая кожа чуть потрескалась, из-за чего в местах для шнурков виднелись ржавые разводы, а на линии подошвы были черно-серые полосы стертой кожи. Кажется, несмотря на полумрак коридора, Сэллман видела каждый разрыв белой, сейчас грязновато желтой, обуви, каждый изгиб потрепанных шнурков, каждую дырочку для пота в носке кроссовка.       Кайли закрыла глаза, вслушиваясь в темноту коридора. Но не слышала ничего кроме шороха пульса крови в своих ушах. Он разбивался о ее голову, расплываясь кроваво красным румянцем на ее щеках, больше напоминая кровоподтеки, что сейчас растеклись ало-лиловыми лужами у нее на животе и солнечном сплетении, скрытыми под одеждой. После воспоминаний о них, гематомы вновь заныли пульсирующей болью, а желудок скрутило. Прикусив щеку слишком сильно, Кайли тихо замычала, зажмурившись, разжимая челюсть. Она сглотнула слюну, смешанную со сгустком своей крови, что теперь нещадно заполняла ее рот.       Смерть кажется ей такой неизбежной, что Кайли чувствует холод её приветливых объятий, в которых она непременно окажется, если Рико узнаёт о том, что она сбежала от него. Она чувствует тяжёлый, сладкий запах гнили, который медленно наполняет её лёгкие, маня за собой в темноту, запирая дверь в комнате двести сорок четыре. Она знает, что смерть настигнет её рано или поздно, и прижмётся своими губами к её, забирая последний кислород из альвеол, алую жидкость из сосудов, останавливая сердце, пожирая её органы.       Она знает, что он придёт.       Кайли развернулась на пятках.       И больше не поворачивалась к двести сорок четвертой комнате.       Ее шаги были быстрыми и неосторожными. Но не было странным то, что никто не вышел в коридор из-за шума, который она создала. В Эверморе не принято вмешиваться в чужие дела, покуда не отдали приказ.       Ее волосы лезли в лицо, и она спешно убирала их с глаз, смотря на то, как дверь с ярко красными буквами «АВАРИЙНЫЙ ВЫХОД» приближается все быстрее.       Скрип холодного метала, щелчок, скрежет, темно серая лестничная площадка, три лестничных пролета, тридцать три ступеньки, заранее спрятанный ключ из кармана, скрежет замка, звон ключей, щелчок дверной ручки, скрип петель, ледяной воздух.       Кайли глубоко вдыхает, кажется, будто она дышит впервые в своей жизни, жадно глотая кислород. Она держит этот воздух в своих легких долгие секунды, прежде чем судорожно выдохнуть его, и не сделать несколько больших шагов по асфальту, смотря куда-то в пустоту. Воздух за стенами Эвермора казался другим.       Совсем другим.       Даже на открытом поле для Экси так не пахло.       Небо грязно-серое, по тону почти догнало асфальт. Пыльные облака медленно плетутся друг за другом, скрывая белую тарелку-луну.       Она дрожит от уже зимнего холода ноября, который пробирается сквозь худи, цепляясь за рёбра.       Она дрожит от злости, потому что не может навредить ублюдку, забравшему весь свет из жизни Сэллман, превратив саму Кайли в ничтожество, в разочарование, в предательство, в жалкий мусор. Она дрожит от страха, от могильного холода, что идёт от Эвермора, заполняя все вокруг. Она дрожит от своей беспомощности.       Кайли и сама не заметила, как ее дергающиеся ноги быстро и стремительно несли ее к парковке. Ветер душил ее своим чистым запахом земли и озона, и Кайли зажмурилась на мгновение, ускоряя шаг, широко распахнув после зелено-карие глаза, обхватывая свои плечи руками, переходя на бег.       Сэллман почти не дышала, а капюшон вновь упал с ее головы, рыжие волосы шуршали и выбивались из под капюшона, ветер подхватывал их и развивал как узорчатые осенние листья, что изредка пестрили на темном Асфальте.       Она пойманным вором двигалась между автобусами Эдгара Аллана, черными, с белоснежными крышами и ярко кровавыми воронами по бокам, оббегая редкие машины, что стояли через одно, два парковочных места, чуть нагибаясь, прячась за автомобилями, не смея останавливаться ни на секунду.       Кайли бежала зигзагом, будто по ней стреляли, и лучше бы так и было наверное, ведь по ее мнению, она так ускорилась бы и сбежала еще быстрее. Сэллман очень хотела обернуться, но не делала этого, не имела права, ведь тогда, ее сердце, кажется, просто остановится.       Со рта сорвался нервных всхлип, хрипящий и надрывный, когда она, наконец, заметила выезд на шоссе и дорогу, ведущую в город. Куда угодно, но дальше от Университета Воронов.       Она остановилась на секунду, просто чтобы поправить закрывающие обзор волосы.       — Ничего не забыла, я надеюсь?       Ее мягкий голос плавно разорвал тишину парковки, нарушаемую разве что шумом листвы от ветра и мелкого гудения фонарей.       Кайли зажмурилась, не смея повернуться на манящий ее голос.       Один взгляд на нее доводил её до истерики, дрожи во всем теле, и бешеном сердцебиении. Все её органы будто прилипали к позвоночнику и рёбрам, трясясь от неконтролируемого холода и ужаса потери, который разгонялся по её крови как самый мощный нейротоксин. Она выпрямилась, будто в ее позвоночник вставили железный штырь, а руки и ноги сжали плотными тисками.       Девушка мягко хмыкнула.       Значит слегка улыбнулась.       До носа Кайли долетал дым приторных сигарет, от которого немного кружилась голова. Она шумно сглотнула, слегка покосившись на стройную, чуть тощую женскую фигуру, что прислонилась к одной из ближайших машин, сложив руки в высоких перчатках на груди.       Смоляные блестящие волосы чуть качались на ветру, мягко обводя ее белое лицо. Лисьи глаза были прикрыты, а блеска в них не было никогда, сколько Кайли помнила и знала ее.       Губы девушки чуть изогнулись в мягкой и грустной улыбке. Она выдохнула белый дым, стряхивая пепел сигареты вниз, облизнув губ, смазывая прозрачный блеск на них.       — Я взяла все.       — Вся твоя жизнь влезла в одну сумку?       — Нет.       Девушка вновь сделала сигаретную затяжку, вопросительно взглянув на Кайли.       — Тогда что ты оставила?       Кайли наконец смогла полностью повернуть на нее голову, и больше не смогла сдерживать душащие ее слезы, что брызнули из ее глаз, заставляя ее часто моргать и тереть лицо рукавом толстовки, раздражая нежную слизистую, заставляя белок покраснеть.       — Я оставила тебя, Ханна.       Смешок Ханны тонет в фильтре ее сигареты, проходит через ее легкие и исчезает в белом дыму. Она закрывает глаза, чувствуя, как по телу проходит дрожь. Резкая и внезапная. Не от холода.       — Я никогда не ушла бы с тобой.       — Я знаю..!       Кайли хмуриться, и чуть повышает голос, чувствуя, как голова начинает болеть все сильнее, а от сладкого запаха ее сигарет и вкуса собственной крови во рту горло сдавливает тошнота и раздражение.       Она разворачивается к ней всем корпусом и делает резкий шаг к ней ближе, на что Ханна выставляет руку вперед, желая остановить ее, чтобы девушка не смела приближаться к ней.       Но Кайли не слушает ее и подходит ближе, почти набрасываясь на нее, обхватывая ее талию, прижимая к себе, утыкаясь в шею девушки, чувствуя, как Ханна упирается ей в плечи, желая оттолкнуть от себя, чуть выставляя колени вперед, извивается в талии, и отворачивает от нее голову сильнее.       — Прекрати, Сэллман! Хватит..! Делай, что должна!       Но Кайли тихо хрипит, сжимая свои руки, скользя вверх по ее рубашке, глотая соленую воду своих слез, вдыхает запах японки, наполняя легкие ее духами. Запах чистоты.       Запах порядка и аккуратности.       Запах бессонницы и медикаментов.       Запах безопасности и одиночества.       Запах Ханны.       Нужно смыть слёзы. Нужно смыть страх и боязнь одиночества, которые медленно поедали её мозг, разъедая кислотой. Она не может смотреть на нее, как все продолжается, не важно, сколько всего жертв в списке Рико, сколько еще людей он хочет раздавить. Но только не Ханну.       Ханну, которую она оставляет здесь.       Ее лицо скользит вверх и губы легко прикасаются к ее губам. Это не был поцелуй, скорее мазок губ друг об друга, неровный и быстрый, пока Ханна с силой не отталкивает ее от себя, и Кайли, кажется, приходит в норму.       Ханна часто дышит и хмурится. Она сжимает руки в кулаки и выпрямляется, с легкой угрозой, но больше с раздражением смотря на Сэллман.       — Cours, imbécile... cours et ne regarde pas en arrière…       Французский Ханны звучит ломано и с акцентом, но это был спусковой крючок для Кайли. Она выпрямляется, отворачивается от девушки и быстрым шагом идет в сторону шоссе. И больше не смеет взглянуть в ее сторону и на мрачное, строгое, кирпичное здание Университета.       Делает шаг за шагом, глотая слезы, сохраняя в сердце образ Ханны.       Горечь прилипла к небу, расползаясь по всему рту, и смешавшись со слюной заструилась вниз к желудку, раздражая стенки горла обидой, болью и омерзением к самой себе.       Она понимала, что заслуживает быть ненавидимой Жаном, Джейн, Люком, но она адски этого хотела — просто исчезнуть от сюда, как можно быстрее, и готова была молить на коленях, лишь бы её кошмар закончился быстрее.       Одна, две, и бурный солёный поток в созвучие с её тихим вздохом наполнили пустую парковку ее рыданиями. Кайли громко плакала, срывая голос от бесконечного раскаяния перед всеми ними. Она хотела бы помочь, хотела бы спасти их.       Она так хотела бы, чтобы Ханна была рядом.       Её сердце рвётся из рёбер прочь, хватаясь за костяную клетку, расшатывая её, гоня кровь все быстрее, отчего лицо девушки краснеет, а спина покрывается горячей испариной, и Худи прилипает к коже. Мышцы чуть сводит от резкой боли из-за растущего с каждой секундой напряжения, замедляя её движения, путая их, из-за чего Кайли почти падает посреди дороги, но она успевает остановить это, опираясь о свои колени, покрытые частыми и мелкими рубцами.       Перед глазами девушки мутная, солёная пелена, которая норовит покинуть их, струясь по лицу. Скинув вещи с плеча, она крепко сжимает лямку сумки в длинных пальцах, и, переходя на бег, несётся прямо, чтобы её молчаливый вопль отчаяния никто больше не услышал. Даже она. В ее ушах звучит хриплый смешок темноволосой девушки.       И она решила пойти на этот звук в кромешной темноте своего воспалённого сознания. И боль, наконец, отступила.       А Ханна смотрит ей в след, и ее сердце сжимается так сильно, что кажется, что оно лопается в груди. Ее глаза раздраженно щипали чуть выступившие слезы, но она запрокидывает голову назад, желая, чтобы те просто растворились солью по темным глазам девушки.       И вот каждое слово, произнесенное в доверии, обретает горечь. Такую неправильную и эгоистичную. Будто невидимый капкан затягивается вокруг груди, сжимая её с каждой мыслью о Кайли. И в этом хаосе возникает новая рана, новая уязвимость — страх быть открытой, быть одинокой. Каждым шагом по жизни слышится шепот, что доверять больше нельзя. Умиротворение где-то далеко, а сердце, словно в тисках, снова и снова взрывается от страха и боли.       Хотя Ханна и понимает, что Кайли вообще невиновна.       Всё вокруг начинает терять прежнюю форму. Пространство наполняется чувством неуверенности: могу ли я быть свободной, не потеряв себя в этом полете, когда все мои вороньи крылья обгорели? Морияма обещал мне стоять на вершине, подле его трона в числе с пернатой дюжины под номером четыре.       С каждым шагом вперед, за спиной оставляются привычные оковы, но они всё ещё тянут, бьют по ногам. И свобода не всегда кажется лёгким подарком; иногда она превращается в тьму, от которой ещё долго не получается избавиться.       Тишина наполняет уши, но её звуки — как шёпот разочарования, лишившего тепла. Грустная свобода указывает на новый путь, однако он усеян камнями сожалений и потерянных надежд. И в каждый новый день приходит осознание: быть свободным — значит стать одиноким в мире, который так и не смог с пониманием принять эту перемену.              

***

             Ваймак хмыкает, когда в очередной раз пролистывает личное дело Кайли. Он недоверчиво смотрит на высокую рыжую девушку, оглядывая ее со всех сторон.       Худощавая, хотя и с сухими мышцами, чуть поджарая, сильные, немного широкие плечи, крепкие ноги, подтянутые икры, ловкие, пускай и чуть избитые пальцы.       И эти длиннющие волосы цвета бронзы.       Мужчина облизывает пересохшие губы, наблюдая за тем, как Кайли неловко накручивает на палец шнурок от своей безразмерной худи.       — Так значит ты,- начинает Дэвид медленно, с хмурым подозрением изучая девушку,— бывший номер четыре в команде Воронов, нападающий…       Кайли не сразу понимает, что Ваймак начал что-то говорить, будучи полностью погруженной в свои мысли. Она растеряно хмурится, а после поднимает глаза, неловко улыбаясь Ваймаку, судорожно кивнув:       — Ага, все так.       Дэвид хмыкает, откладывая ее личное дело, складывая руки груди.       — Почему лисы?       Категоричный и резкий вопрос. Ваймак думал самое разное, начиная от того, похожа ли Кайли на Кевина, заканчивая тем, не является ли рыжая кем-то, кто работает на Рико. По ее полусонным и немного диковатым глазам он не мог понять, чего ждать от нее.       Кайли чуть усмехается, горбясь, поджимая бледные губы, смотря Ваймаку в глаза. От ее беспечной наивности свело челюсть.       — Друг подсказал.       Сквозь легкий туман пробивается первое утреннее светило, наполняя стадион мягким золотистым светом, словно небо бережно укутало землю в шёлковое покрывало. Тишина еще витает в воздухе, но постепенно начинает звучать симфония нового дня — шорохи травы, далекие шаги и редкие крики птиц, распускающихся над аркой трибун. Стадион, ещё застывший в ожидании, словно большая пустая чаша, вбирает в себя красоту рассвета.       Роса, сверкающая сотнями маленьких алмазов на траве, стекает к корням, придавая ей особую свежесть. Воздух наполнен вздохами чистоты, свистом ветра и легким запахом влажной земли, подсказкой о том, что вчерашние бури всё же отступили.       И так, с ранним утром на стадионе начинается новая глава. Лишь граничащее с ожиданием напряжение растет, а за горизонтом таится светло-бирюзовый океан, обещающий, что этот день будет полон событий, открытий и возможных триумфов.       В глазах Кайли мелькает отражение ожидания — оно блестит и искрится, но внутри прячется смятение. Многочисленные мысли, как проказливые птички, скачут с ветки на ветку, создавая гнездо неуверенности и жажды. В тягучем воздухе слышится шёпот тревоги, словно легкий ветер колышет листья, и каждая мельчайшая деталь становится значимой. Шаги кажутся тяжелее, а минуты длиннее, как если бы время замедлило свой безмятежный бег, дразня долгожданным моментом.       Но среди всего этого мрачного ожидания иногда появляется искорка надежды, пробиваясь сквозь поток беспокойства. И закрадывается мысль, что каждая тревога — это только подготовка к чему-то новому, что, возможно, принесет облегчение после долгого времени в ожидании. Остатки силы воли сосредотачиваются на том, что и в самой тревоге кроется возможность. Иногда всё, что нам нужно, — это жадно вдыхать воздух глубоко и искать свет, который всё еще может окрасить наш мир.       Тревожное ожидание напоминает, что жизнь полна неожиданных поворотов, и именно в эти моменты мы испытываем себя на прочность — величественные и уязвимые одновременно.       Кайли судорожно выдыхает, сжимая сумку в длинных пальцах, сидя на рыжих потертых сидениях трибун стадиона Пальметто в ожидании… чего-то. Кого-то.       Ваймак сказал ждать здесь, после чего исчез.       Лениво смотря вперед себя, цепляясь взглядом за ровный газон со свежей разметкой, Сэллман прикрывает глаза, расслабляя уставшую спину, упираясь локтями в колени.       Она свешивает голову, и ее рыжие волосы падают с плеч девушки, закрывая осунувшееся лицо.       Головная боль — это не просто ощущение дискомфорта, это настоящее полотно страданий, расчерченное оттенками боли и томления.       Представьте себе, как внутри черепа разворачивается драматическая симфония: каждый удар — это молот, разбивающий спокойствие. Вначале легкое давление на висках, словно кто-то неумолимо сжимает мозг стальными тисками. Постепенно щемящая боль заползает по голове, заливая уши и глаза.       Искристые уколы напряжения пронизывают лоб, а в висках просятся на свободу огненные шипы, словно за стенами сознания бушует ураган. Свет становится врагом, а звуки — издевательством. Каждый глоток воздуха ощущается как тяжелая ноша, каждый шаг — как испытание.       В эти моменты мир сужается до узкого коридора, где только шепот боли и нетерпение. И лишь надежда на облегчение становится спасением, как тонкий луч света в конце темного туннеля.       Кайли глотает подступившую тошноту и хмурится. Все что она хочет сейчас, это лечь спать, и больше никогда не просыпаться.       На ее коленях лежит потрепанная спортивная сумка с символикой Воронов, где уместилась вся ее одежда и необходимые вещи.       Не ела и не пила она с вчерашнего вечера, и желудок сжимался, болезненно вибрируя, посылая злые сигналы вверх по пищеводу, заставляя ее органы будто бы трястись.       Она не знает, сколько она просидела так, два-три часа, а может долгие 10 минут, прежде чем услышала шаги. Обернувшись на звук, она увидела высокую девушку, чья кожа отливала бронзой и золотым песком. Ее коротко остриженные волосы чуть трепались при ходьбе, а темные глаза были прищурены.       Она точно смотрела на Кайли, прикрывая лицо от дразнящего солнца.       Ярко рыжая худи Лис Пальметто была расстегнула, открывая вид на подтянутый живот и спортивный топ, что обтягивал ее грудь.       — Кайли, верно?— незнакомка остановилась подле нее, заглядывая в свой планшет, хмурясь, пролистывая какие-то документы, — Кайли… Сэллман?       Кайли медленно кивнула, зачем-то поднимаясь со своего места, хмурясь, смотря на брюнетку.       Та легко улыбнулась, даже как-то нагло и с усмешкой.       — Робин Хейз, менеджер команды Лисов.       Девушка вытянула руку для приветствия, хмыкнув.       Рыжая сглотнула, сжала и разжала свою руку несколько раз и нервно обхватила пальцы Робин в ответном жесте.       Робин была ростом примерно с саму Кайли, может капельку ниже, и производила впечатление уверенной и сильной девушки.       Её взгляду, кажется, подвластно всё — уверенность в каждом шаге, грация в движениях, и свет, исходящий от её улыбки, способны заворожить.       Когда она устремляет свой взор в глаза Кайли, кажется, что этот момент останавливается.       В её глазах живёт уверенность, которая не требует слов. Слов, которых у Кайли всегда будет не хватать.       Робин усмехается, заправив темную прядь своих волос за ухо, склонив голову на бок, с интересом рассматривая Сэллман с ног до головы.       Проворный взгляд темных глаз изучал ее черты лица, волосы, плечи, длинные ноги, торчащие из под… спальных шорт?       Робин чуть нахмурилась, поднимая глаза в лицо девушки, щурясь.       — Так странно,— она хмыкает, складывая руки под грудью,— целых три вороненка к нам занесло на этот год…       Кайли хмуриться, задерживая дыхание от напряжения.       — Что?       Робин пожала плечами, пролистнув свой планшет вновь, пробегаясь взглядом, говоря спокойным и будничным голосом:       — Три бывших игрока Воронов Эдгара Аллана, — девушка пожала плечами, — слышала о Кевине Дэе?       Внутри Кайли все похолодело, а в горло будто высыпали песок.       Каждый вдох становится тяжёлым, как будто в воздухе витает нечто неясное, вызывающее трепет. Сердце начинает биться быстрее, отзываясь на страх, который нарастает с каждой минутой.       Какого черта..?       Двойка Рико? Двойка пернатой дюжины здесь? В лисах? В команде аутсайдеров, что не пробивается в топы игроков?       Кайли сглотнула, опустив взгляд. Ей казалось, что она, наконец, смогла выбиться из гнезда, оставить все воспоминания, начать жить заново, вырвав каждое черное перо из своей жизни. Глаза девушки блуждают по собственным кроссовкам, выискивая знаки, предвестники тех самых красных флагов, обманутых ожиданий, но вместо этого встречаются лишь смутные тени неясности.       Как Рико смог оставить Кевина?       Кайли знала, что второй ворон сбежал из команды, тихо, под покровом оглушительный ночи и его собственного крика, но… сюда? Он сбежал в Лисы?       Шум прибоя мыслей начинает греметь в ушах, и внутри зарождается неведомое беспокойство, сжимающее сердце в стальной хватке.       Вибрация нервозности проникает в каждую клеточку тела, как электрический разряд. Каждое мгновение кажется вечностью, и тихий шёпот паники начинает разрастаться, превращаясь в невыносимый гул.       Руки, раньше теребящие лямку сумки, теперь трясутся, как листья на ветру. Каждый раз, когда пальцы дрожат, внутри Кайли зреет стыд, смешанный с нежеланием показать свой внутренний раскол.       Каждый легкий стук сердца отдается в ушах, и это звучит как удар колокола, предвещающего беду. Глубокий вдох становится тяжёлой задачей, и кажется, что даже воздух пронизан электричеством.       — Кевин Дэй,— хрипло повторяет Кайли, неловко поджимая губы,— а почему он, ну… покинул команду?       Робин посмотрела на Кайли как на дуру, выгнув правую бровь, простукивая ногтями по своему планшету.       — Вот сама и спросишь, когда он приедет.       Кайли нервно сглатывает, отводя взгляд в сторону, смотря на поле для Экси. Значит, Кевин уже в курсе, что она здесь.       Вероятнее всего, она получит по лицу от него, и может, он даже будет прав, но Сэллман точно не хочет этого.       Не то чтобы она боялась Кевина, конечно, у него были свои причины уйти из гнезда, и весьма серьезные. Но и в Кайли они были.       Каждый шрам, хрип, крик о потерях, о боли, о неудачах, о словах, сказанных в гневе, словно камни, брошенные в озеро, вызывают круги на поверхности души.       Эти круги расширяются, затрагивая все уголки сознания, и каждый раз, когда они накатываются, сердце сжимается от боли. Внутри раздается эхо тех дней, когда страдание казалось вечным, а теперь вроде бы остались лишь обрывки, которые кто-то норовит собрать воедино.       Кайли вновь возвращает тревожный взгляд на Робин:       — А кто третий?       — Эш Стоун.       Эшлин Стоун. Эш.       Почему то в памяти Кайли ее образ расплывается болезненным черным пятном. Нет конкретной формы, лица, голоса, запаха. Только прозрачный взгляд чернеющих глаз.       Вроде, эта девушка из второго состава.       Вроде она шатенка.       Вроде высокая.       Эш была набором рандомных качеств по ее воспоминанием, человеком без лица и имени.       Как и все в воронах.       Внутри команды, полной единства и дружбы для вспышек камер и перекрикивающих друг друга журналистов, может скрываться черная дыра жестокости, как злая тень, что поджидает свой час. Под яркими огнями стадиона, где искрятся победы и звучат овации, иногда прячется хаос — мрак, который поглощает все живое.       Каждая тренировка превращается в поле боя. Улыбки, которые были на встречах и телевидении, потускнели, оставив лишь маски, за которыми прячется страх и тревога, предательство и обида, отчужденность и исполнение приказа. Это насилие, прячущееся в тени спортивного духа, отголоском звучит дольше, чем любой успех. Сложные эмоции, переплетенные с чувством вины и безысходности, становятся частью каждого, кто когда-либо был частью этой команды. И когда заканчивается игра, остаётся лишь тишина, пронизанная оттенками жестокости, которая никогда не сойдет на нет.       Кайли поджимает губы и переводит внимательный взгляд на девушку.       Робин, кажется, что-то ищет в ее лице, что-то особенное, что-то, что Хейз не знает.       Рыжая старается улыбнуться, но выходит, мягко говоря, так себе, из-за чего она неловко чешет шею, прикусывая внутреннюю сторону губы, кивая на планшет девушки.       — А когда я подпишу контракт с Лисами?       Брюнетка вновь хмыкает, отводя взгляд, повернувшись корпусом к полю, без интереса смотря куда-то в сторону ворот для Экси, едва заметно хмурясь.       — Почему Лисы?       Кайли чуть закатывает глаза, и тоже поворачивается лицом в сторону поля.       — Мне порекомендовал… менеджер Воронов.       Робин чуть хохотнула, удивленно вскинув брови, повернувшись в сторону Кайли, вновь цепляясь своим пронзительным взглядом за ее лицо.       — Серьезно? Морияма порекомендовала нас? Лис? Неужели, ты настолько бесполезный игрок?       Сэллман фыркнула, переведя взгляд на Хейз, чувствуя, как ее сдавливает горечь от таких едких слов.       По телу прошли раздраженные мурашки, и девушка едко усмехнулась:       — Значит Кевин Дэй бесполезный?       Робин изгибает губы в нагловатом оскале:       — А я говорю о тебе, Сэллман.       Вокруг, мир кажется не таким, каким он был ещё мгновение назад. Чёткие линии исчезают, остаются лишь тёмные пятна — лица, ситуации, обиды. Все раздражающие мелочи вдруг сливаются в зловещую симфонию, где каждая нота — это укор, упрёк или оскорбление. Сердце стучит так, словно хочет вырваться из груди, а гнев готов прорваться наружу.       Девушка чуть дергает Робин за плечо, разворачивая к себе всем телом.       — Если бы я была мусором, — Кайли смотрит ей в глаза, все еще сжимая плечо девушки, — я бы не была четверкой в основном составе.       После достаточного общения с воронятами в лице Кевина и Эш, Хейз уже давно выделила для себя одну их яркую черту.       Они скорее удавятся, чем назовут себя ничтожеством.       Не важно что случится, не важно как Университет Эдгара Аллана уничтожил их самооценку и психику, один намек на то, чтобы перерезать проводок их гордого «я», и начнется пожар.       Они словно прикованы к собственному "превосходству", и весь мир вокруг начинает терять краски. Мелодия жизни звучит глухо и невыразительно, если в ней нет мелодии личной выгоды. Каждое слово, каждая мысль направлена на служение этому бессмысленному тюремному заключённому, который замыкает в себе чувства и переживания других.       Эгоизм расползается, как черная дыра, поглощая тепло и свет. Он делит людей на "мне полезных" и "мне бесполезных", словно шахматная доска, где фигуры ходят только в угоду одному игроку.       Нет места для самопожертвования или доброты: каждый жест, каждое слово насыщено расчетом.       — Так зачем покидать команду Воронов? — Робин выпрямилась, чуть откинув голову назад, стараясь выдерживать расстояние между собой и Сэллман, — команда в топе, основной состав, стоишь себе подле Мориямы…       Рука Кайли с силой сжала ее плечо, чуть дернув, из-за чего Робин слегка нахмурилась от боли.       Хейз смахнула руку девушки со своего плеча, грубо сжимая ее запястье, чуть царапая бледную тонкую кожу ногтями.       — Руки будешь на поле распускать, рыжая.       Кровь Робин медленно закипала, ее челюсти плотно сжимаются, и девушка чуть наклоняет голову вперед, смотря на бывшего вороненка исподлобья.       Она дергает Кайли за руку приближая к себе плотнее, и надменно ухмыляется прямо в лицо.       Их взволнованные взгляды сверкают, как огоньки в темноте, и каждый новый шепот добавляет разжигающих искорок в эту пламенную атмосферу.       Солнце, наконец, показывается над вершинами крыш основного здания университета и общежитий, а небо приобретает оттенки апокалиптичного красного. Границы терпения начинают дрожать, коварно подмигивая тем, кто жаждет перемен.       Глаза, полные гнева и решимости, и, злости и сомнения, встречаются друг с другом. Они, как молнии, разрывают небо, предвещая, что скоро это возмущение обернется чем-то большим, чем просто разговор.       — Хейз, что это за допрос с пристрастием?       Голос Ваймака, а также торопливые шаги нескольких людей, разнимают двух девушек, и Робин делает несколько шагов от Кайли, поднимая глаза, чуть улыбнувшись тренеру.       — Ничего такого, просто мило поболтали, тренер.       Ваймак закатывает глаза, и останавливается напротив менеджера, тыкая ей в правое плечо, с укором одергивая девушку, поглядывая на Кайли.       Что он сказал ей Селлман уже не слышала, так как ее внимание было полностью захвачено стремительно идущем к ней Кевином Дэем.       Его Взгляд, как мгла, только травянисто зеленая, окутывает пространство, насыщая его невыносимой тревогой. Глаза, словно два черных бездонных провала, отражают весь спектр подавленных эмоций — страха, недовольства и непередаваемого волнения. Они сверкают, как острые лезвия, готовые порвать любой намек на спокойствие.       Если бы можно было прочитать мысли Кевина, они бы распались на пугающие мозаичные фрагменты, полные разочарования и внутренней борьбы из-за того что Кайли была здесь.       Он подходит ближе, пока не вздергивает Кайли за воротник ее худи, чуть тряся ее, заставляя девушку делать несколько шагов вперед-назад, чтобы не рухнуть в руки Дэя.       — Кевин, я могу…       — Нихера ты не можешь!— Кевин сжимает свои широкие ладони на ее плечах, тряхнув,— какого черта ты здесь делаешь?       Кайли сжимает губы в полоску, упираясь руками в плечи парня, хмурясь, смотря в его злое лицо, неосознанно косясь на римскую двойку на его скуле.       Не закрыл ее ничем.       Она раздраженно прикусывает губы, закатывая глаза, пытаясь оттолкнуть от себя Кевина, но не выходит.       — Иди нахуй, у меня было причин не меньше, чем у тебя..       — Ты конченая тварь, Сэллман! — Кевин прикрикивает, привлекая внимание Ваймака и Робин, — ты же его верная псина!       Рыжая плотно сжимает руки в кулаки.       Кажется, что весь ее мир сузился до маленькой точки, и сейчас внутри нее что-то лопнуло, разрывая пространство.       Лицо искажено, словно отражение в разбитом зеркале — резкие черты, поджатые губы и дыхание, напоминающее порывы ветра перед штормом. Каждое движение — это яркий всплеск, как сломанные ветви под тяжелыми шагами, каждое слово — удар грома, раздающийся в тишине.       — Завали ебало, Кевин, просто засунь свой язык в жопу, Как ты делал каждый день, с тех пор как Рико научился держать клюшку в своих руках, ебучее ничтожество, Кевин-ебись ты в жопу-Дэй..!       — Вау, а у ворон довольно грязный язык…       Блондин, которого до поры Кайли не замечала, привлек ее внимание.       Он. Смотрит с лживым, почти театральным интересом, так пронизывающе внимательно, заставляя собеседника чувствовать себя голым, как будто без кожи.       Острые глаза, полные жизненного опыта, могут создавать атмосферу доверия и одновременно навести страх; они словно говорят: «Я вижу больше, чем ты можешь представить».       И от этого взгляда ей становится очень… странно.       Руки Кевина разжимаются, и Кайли смогла вырваться и отойти на несколько шагов от него.       Блондин смотрел на нее, безучастно и апатично изучая девушку, засунув руки в карманы своих джинсов, чуть лениво откинув голову, немного горбясь.       —Тренер, она подписала контракт?— он переводит взгляд на Ваймака, из-за чего Кевин тут же встрепенулся, повернувшись в сторону мужчины, смотря на него с немой мольбой о том, что Сэллман даже не видела контракт, не то, что подписывала.       Ваймак покачал головой, из-за чего блондин хмыкнул, достав руки, сложив их на груди:       — Нет, Робин должна была подготовить документы..       — Тогда дайте ей ручку.       Кевин раздраженно фыркнул, отвернувшись от Кайли, смотря на него.       — Эндрю, ты не понимаешь..!       Парень косо глянул на Кевина, а после вновь скользнул на Кайли, чуть заметно щурясь, лениво ухмыляясь.       — Да брось ты Кевин, — он поворачивается корпусом в сторону Дэя и рыжей, чуть склонив голову на бок, — она явно не ручная собака твоего бывшего короля…       Кайли сглатывает, и кажется, в мире остался лишь голос блондина.       Робин Хейз зашуршала своими листами, выискивая необходимый, щелкая ручкой.       Эндрю, вальяжно сел на трибуну, откинув голову назад, складывая руки на груди, с оскалом смотря на Кайли.       — Добро пожаловать, щенок.