В моëм шкафу есть кости(но ты все равно развешиваешь вещи)

«Удачного полета и позвони мне, как только встретишься со своей стаей!» Его лучшая подруга крепко сжимает Феликса, и Феликс сжимает ее в ответ. «А если они будут плохо с тобой обращаться, пни их по яйцам и возвращайся домой!» Феликс фыркает и сглатывает слезы, которые вот-вот подступят. «Я буду скучать по тебе», — говорит он и делает глубокий вдох, запечатлевая ее запах петрикора в своей памяти и обещает себе не забывать его до того дня, как вернется в Австралию. «Я тоже буду скучать по тебе», — отвечает она дрожащим от эмоций голосом, — «и обещай мне, что ты будешь в безопасности». "Я обещаю." На улице темно. Уличные фонари и неоновые вывески проносятся мимо в размытом виде, но Феликс не обращает на них никакого внимания. Он чувствует тошноту, и то, что он находится на заднем сиденье автомобиля, определенно не помогает. Иногда он замечает, как его социальный работник смотрит на него через зеркало заднего вида, над его бровями постоянно проступает хмурое выражение. Машина останавливается на красный свет, и Феликс опускает взгляд на колени, где его руки сжимают брошюру больницы, написанную на хангыле. От вида корейского алфавита у него внезапно сжимается горло. «Мы прибудем примерно через десять минут», — говорит его социальный работник. Его голос мягкий, резко контрастирующий с громовым выражением на его лице. Феликс знает, что его гнев не направлен на него, но он не может сдержать того, как его сердце колотится в груди от дискомфорта. По крайней мере, блокаторы запахов беты маскируют его раздражение, и единственный запах, который пронизывает воздух, — это запах расстроенного омеги Феликса. Он комкает брошюру между пальцами и засовывает ее в рюкзак, который лежит у его ног. Красная ткань испачкана и грязная. Феликс помнит, как она блестела, когда он впервые купил ее пару лет назад. Он до сих пор помнит ее вес на своих плечах, когда он с волнением и оптимизмом шел через аэропорт, готовый начать новую жизнь в другой стране. Феликсу не следовало приезжать в Южную Корею. Конечно, он знал, что ехать в другую страну в одиночку в качестве омеги было рискованно, а Южная Корея славилась своими строгими законами для омег и слабыми законами о защите омег. Его друзья неоднократно пытались удержать его от поездки, но Феликс получил предложение о стажировке в игровой компании, от которого он не мог отказаться, и он всегда хотел узнать страну, в которой выросла его мать. Его отец родился в Австралии в семье корейских иммигрантов, но его мать переехала туда только в начале своего двадцатилетия. Она умерла в начале своего тридцатилетия, когда Феликсу едва исполнилось шесть лет. Он думал, что поездка в Корею поможет ему укрепить связь с ней. Он ошибался. Его пальцы, больше ничем не занятые, начинают дрожать. Кожа вокруг ногтей сухая и потрескавшаяся. В груди нарастает непреодолимое желание распахнуть дверцу машины на следующем светофоре, вывалиться наружу и бежать . Это включается его инстинкт «бей или беги», и в глубине души он понимает, что эта идея смехотворна. Куда бы он вообще пошел? Он — невостребованный омега в Южной Корее. Стая не заберет его и не заявит о своих правах больше, чем за двадцать четыре часа, и из прошлого опыта... При этой мысли его охватывает дрожь. Южная Корея не позволяет невостребованным омегам жить самостоятельно. Они должны быть зарегистрированы в стае, и их метка стаи должна быть видна в любое время, когда они находятся на публике, для их же безопасности. В Австралии все не так. Омеги свободны делать свой собственный выбор, не опасаясь, что стая придет и заявит на них права. Однако в разных странах действуют разные законы, и Феликс согласился, что если он захочет переехать в Корею, ему придется принять их культуру и традиции в отношении субгендеров. Сначала все было нормально. Он зарегистрировался в надежной компании, которая предоставляла иностранным омегам возможность присоединиться к временным стаям. Он переехал в Сеул и хорошо поладил со стаей. Иногда они сталкивались, но этого можно было ожидать, когда люди из совершенно разных культур собирались вместе, но все конфликты вскоре разрешались снова, и они заставляли это работать. Потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к жесткой иерархии стаи, но он справился. Феликс начал стажировку в игровой компании, познакомился с районом, нашел кофейню, которую начал часто посещать, и не возражал против браслета с биркой стаи, который болтался на его запястье всякий раз, когда он выходил из дома. Конечно, было неприятно отказываться от свободы, к которой он привык как омега в Австралии, иметь альф, открыто предлагающих и даже уговаривающих его присоединиться к их стаям, иметь субгендера, определяющего его задачи на работе, но он все еще был рад узнать о стране, откуда родом его мать. Его корейский улучшился, и он узнал места, которых следует избегать ночью как невостребованному омеге, хотя он официально был частью стаи. А через семь месяцев одна из двух омег его стаи-хозяина забеременела. Альфа-гормоны подскочили, и Феликс больше не мог жить со стаей, не сталкиваясь с агрессией, поскольку он все еще был нарушителем, а не официально заявленным членом. Это означало, что ему нужно было как можно скорее найти новую стаю. Вот тут-то все и пошло не так. Феликс вздрагивает от своих воспоминаний, когда слышит, как хлопает дверца машины. Он моргает пару раз и смотрит наружу, только сейчас понимая, что они припаркованы на обочине улицы. Район состоит из дорогих на вид высотных зданий с небольшими парковыми зонами между ними. Учитывая, что уже больше 2 часов ночи, на улице гуляет мало людей, но многие окна внутри зданий все еще освещены. Дверь машины рядом с ним открывается, и его социальный работник слегка пригибается, чтобы оказаться лицом к лицу с Феликсом. «Пойдем, твоя приемная стая ждет тебя». Феликс пытается подавить дрожь, охватившую его при этих словах. Его приемная стая. Из одного ада в другой. Если бы он мог, он бы помчался в аэропорт в ту же минуту, как вышел. Но его травмы были слишком серьезными, чтобы добраться туда самостоятельно, и все его деньги были отобраны. Все его имущество уместилось в один рюкзак у его ног. К тому же в Австралии его никто не ждал. У него никогда не было хороших отношений с отцом, и прошло три года с тех пор, как он последний раз выходил на связь со своими друзьями. У него не было телефона, чтобы связаться с ними. Он даже не знал их номеров, и, по данным полиции, не было ни одного сообщения о пропаже человека, соответствующего его описанию. Поэтому они отвезли его в больницу, как только нашли, и хотя его травмы были серьезными, они не нуждались в ночевке. И вот тогда появился социальный работник, представился сотрудником Omega Services и заверил Феликса, что он делает все возможное, чтобы найти Феликсу место для проживания. Безопасное место. Феликс больше не знает, каково ощущаться в безопасности. Он даже не помнит имени своего социального работника. Все, что он знает, это то, что бета дает обещания, которые он не может гарантировать, что сдержит, и что в одном из этих высотных зданий его ждет его приемная стая. Приемная стая. Этот термин заставляет его хотеть насмехаться. Феликс не хочет стаю. Ему не нужна стая. За последние три года он достаточно пообщался со стаей, чтобы хватило на всю жизнь. Он хочет вернуться домой в Австралию. Он хочет иметь собственное жилье. Он хочет запереть дверь, задернуть шторы и позволить темноте поглотить его. Он хочет больше никогда не общаться с другими людьми. Хотя, то, что Феликс хочет, и то, что Феликс получает, — это две совершенно разные вещи. Он уже усвоил этот урок. Феликс прижимает рюкзак к груди и вываливается из машины. Социальный работник тянется к нему, пытаясь удержать за локоть. Феликс сжимается, и бета тут же отдергивает руки. Их загоняют в одно из высотных зданий, и они поднимаются на лифте на восьмой этаж. С каждой секундой сердце Феликса бьется быстрее. Социальный работник говорит, но Феликс не слышит ни слова из того, что он говорит. Звонок возвещает об их прибытии и заставляет его вздрагивать, прижимая рюкзак еще ближе к груди. Его ноги следуют за социальным работником в коридор без его разрешения. Они останавливаются перед одной из трех гигантских черных входных дверей, и бета звонит в звонок. Рот Феликса пересох. Его руки дрожат, и он пытается сжать их в кулаки, но это не останавливает дрожь, а его сердце вот-вот сломает ему ребра и выпрыгнет из груди. Внезапно ему захотелось вернуться на больничную койку, с запахом дезинфицирующего средства и капельницей, воткнутой в руку, с мешком электролитов, непрерывно капающих в его тело, с слишком ярким неоновым светом и полицейскими, стоящими перед палатой. Это был ужасный опыт, слишком много ощущений одновременно, и Феликс был в ужасе, потому что никто еще не сказал ему, что происходит, но... Это, вероятно, все равно лучше, чем то, что случится с Феликсом за этой дверью. Он слышит голоса, а затем дверь открывается, и появляется мужчина в черных брюках и черной рубашке, с взъерошенными темными волосами и сильным запахом пачули. Альфа. Феликс съеживается за спиной социального работника, закусывая нижнюю губу. Как будто прятки когда-либо приносили ему пользу. «Чансун, рад тебя видеть», — приветствует альфа и кланяется. Социальный работник Феликса отвечает тем же, «а ты, должно быть, Ёнбок». Феликс едва скрывает вздрагивание, вызванное произнесением его корейского имени, и тоже быстро кланяется, по-прежнему прижимая рюкзак к груди как можно плотнее. «Бан Чан-сси, спасибо, что вмешался в столь короткий срок», — говорит Чансон. Тон его голоса заставляет Феликса подозревать, что они оба знакомы, а не незнакомцы. Он задается вопросом, сколько раз Чансон уже приводил омег в эту квартиру и что с ними случилось. Неприятное чувство в животе усиливается. Бан Чан открывает дверь и приглашает их войти. Феликс с трепетом следует за своим социальным работником. Он снимает обувь и быстро пересчитывает еще одиннадцать пар, пока бета и альфа разговаривают друг с другом. Его сердце замирает. Это много людей. Много людей означает много разных правил. Много разной боли. Когда он снова встает, его глаза на мгновение встречаются с глазами альфы. Феликс напрягается и тут же опускает взгляд. Он знает правила. Омеги не достойны смотреть на альф напрямую. Не прошло и двух минут, а он уже облажался. Ебать. Бляя... «Почему бы нам не пойти в столовую и не обсудить дела? Минхо разогрел немного сундубу ччигэ. Мы не были уверены, что ты все еще получаешь ужин в больнице». Минхо. Это новое имя. Если Минхо готовил, значит, Минхо — омега. В лучшем случае бета, так как разогрев еды не требует много усилий. Феликс пытается сделать глубокий вдох, не вызывая подозрений. Запахи слишком смешаны, чтобы идентифицировать жильцов квартиры и их субгендеры по отдельности. Доминирует только землистый запах альфы. Феликс следует в столовую. Альфа говорит им садиться и уходит на кухню. Бета выдвигает стул. Феликс падает на пол на колени. «Нет, Ёнбок, тебе не обязательно сидеть на полу». Плечи Феликса напрягаются, но он не двигается. Бета технически все еще отвечает за него, но теперь они в квартире альфы. Феликс знает свое место, и оно определенно не за столом альфы. Бан Чан возвращается с подносом, на котором стоят две миски риса и две миски ччигэ. Он останавливается на секунду, когда замечает Феликса на полу, прежде чем продолжить путь к столу. «Разве не было бы удобнее сидеть на стуле, Ёнбок?» Это вопрос с подвохом. Конечно, было бы удобнее сидеть на стуле, но Феликс не совершит этой ошибки. Он заставляет себя делать дрожащие вдохи и заземляется через ощущение рюкзака на груди. Должен ли он ответить? Если он скажет «да», это будет означать, что ему некомфортно. Если он скажет «нет», он не согласится с альфой. Его дыхание сбивается, когда он пытается придумать правильный ответ, но... Правильного ответа не существует. Он опускает голову и надеется, что его молчание будет сочтено адекватным ответом. Проходит несколько секунд. Когда становится ясно, что Феликс не ответит, альфа ставит миску с рисом и ччигэ вместе со столовыми приборами перед Чансоном, который благодарит его. Затем он обходит стол. Феликс не отводит взгляд. Он видит только ногу альфы, и они быстро приближаются. Он напрягается, готовый к тому, что должно произойти. Молчание, должно быть, было неправильным ответом. Ноги останавливаются на расстоянии, и Бан Чан приседает. Перед Феликсом ставят две миски и столовые приборы. Его взгляд на мгновение падает на ччигэ, прежде чем снова сосредоточиться на собственных коленях. «Я еще не представился как следует. Меня зовут Чан. Я альфа стаи». Альфа остается на корточках перед Феликсом. Это самое близкое расстояние, которое он когда-либо имел. Феликс заставляет себя молчать как камень. Когда становится ясно, что он не ответит, альфа продолжает. «Пожалуйста, ешь, если ты голоден. Я уверен, что это сделает Минхо очень счастливым». Минхо. Тот, кто разогревал еду. Материнские инстинкты. Должно быть, омега. Это должно быть еще одно испытание. Альфа вряд ли захочет, чтобы омега в его стае чувствовал себя счастливым. А что, если Феликс поест, а омегу за это накажут? Он игнорирует грызущий его голод, когда из миски доносится восхитительный запах. В любом случае, он чувствует себя слишком плохо в желудке. Альфа снова встает. Феликс дергается. Когда альфа возвращается к обеденному столу, на достаточно безопасном расстоянии, чтобы не достать его, не причинить ему вреда, он впервые чувствует, что может снова немного дышать. Альфа и социальный работник разговаривают друг с другом. Феликс знает, что речь идет о нем, но не смеет подслушивать. Вместо этого он сохраняет позу и игнорирует то, как его тело кричит от боли. Он теряет чувство времени, пытаясь оставаться начеку, но его энергия медленно покидает его. Он слышит, как бета ест, пока они разговаривают, и заставляет себя игнорировать еду перед ним. Это еще одно испытание. Он будет хорошим омегой. Дайте альфе как можно меньше поводов наказать его. Не то чтобы Бан Чану нужна была причина. В конце концов бета встает и прощается. Он тоже приседает перед Феликсом, как будто Феликс достоин быть на одном уровне с бетой или альфой. Это смешно. Его рюкзак все еще прижат к груди, а руки, колени и спина болят. «Запомни, что я сказал, Ёнбок. Это безопасное место для тебя, я обещаю. Я скоро зайду, чтобы проверить тебя, ладно? Не стоит беспокоиться». Феликс лишь слегка кивает. Не потому, что он верит в то, что сказал Чансон, а потому, что он хочет показать, что он его слушал. Альфа выводит своего социального работника наружу. Феликс слышит, как они обмениваются еще несколькими словами. Входная дверь открывается,( Тут стояло "—", но я поставил запятую, если считаете неправильным подправьте) а затем она захлопывается и запирается. И Феликс снова в ловушке. Со странным альфой. И кто знает, сколько еще людей спрятались в этих стенах, просто ожидая, когда социальный работник уйдет, чтобы выйти и поиграть со своим новым омегой. Шаги альфы приближаются, и Феликс зажмуривается, надеясь, молясь, чтобы снова проснуться на больничной койке с облегчением от осознания того, что он наконец-то свободен. Что он наконец-то свободен. «Ёнбок-а», — бормочет альфа, и Феликс пытается держать себя в руках, чтобы не развалиться на полу столовой, перед ним холодный сундубу-ччигэ и рис, а над ним возвышается фигура альфы. Из его уст вырывается испуганный всхлип.