Сердце, плененное тьмой & Любовь, рожденная из пепла

Люди любят красивые истории. Они плетут их из слов, как кружево, добавляя в каждую строчку блеск золота, даже если это лишь иллюзия. Я знала, что за моей спиной люди шепчутся, строят догадки. Моя семья, опьянённая собственными амбициями, с гордостью трубила о моём будущем: вот-вот я стану женой принца. Королевской невестой. Они не видели правды. А может, не хотели видеть. Им достаточно было того, что мы гуляем вместе по королевским садам, что я смеюсь над его шутками и ловлю взгляды, полные зависти, от всех тех женщин, которые мечтали оказаться на моём месте. Для них это был знак триумфа, а для меня — роль, которую я должна была играть. Но они не знали, что за закрытыми дверями, вдали от любопытных глаз, он говорил мне: — Ты играешь опасную игру, знаешь? — А ты прикрываешь меня, хотя мог бы не делать этого, — отвечала я с улыбкой. — Может, потому что вижу, как ты смотришь на него, — в его голосе всегда была лёгкая насмешка, но я знала, что он говорил это без злобы. Он знал. Принц, который мог бы потребовать от меня всего, знал, что моё сердце принадлежало другому. Не ему, не дворцу, не золоту. Просто мужчине, с которым мне было легко и спокойно. Простому человеку, чей смех я слышала в тишине своих мыслей, чей голос был моим спасением в этом мире, полном фальши. Но любовь — это роскошь, которую не каждый может себе позволить. Особенно мне. Каждый день был, как танец на тонкой грани, где одно неверное движение могло разрушить всё. Улыбаться, говорить правильные слова, носить королевские маски — я играла эту роль искусно, будто создана для неё. Но стоило ночи опуститься на этот сияющий, но лживый мир, как я, закрыв глаза, молилась лишь о том, чтобы иллюзия длилась ещё немного дольше. Чтобы никто не увидел сквозь трещины в моей улыбке правду. Чтобы никто не посмел отнять у меня его. Иногда я чувствовала себя птицей, пойманной в позолоченную клетку. Она сверкает, слепит своей красотой, но остаётся клеткой. Я любила своего принца. Не так, как женщина любит мужчину, а так, как сестра может любить брата, или путник — тень, что идёт рядом и никогда не оставляет одного. Он был моим покровителем, моим щитом, моим укрытием от этого жестокого мира. Он знал всё. Он видел, как я иногда опускала взгляд, едва заметно коснувшись пальцами края своего платья, когда его тени напоминали мне о другом. О том, кто заставлял меня улыбаться не ради приличия, а искренне. О том, кто в моём сердце всегда был больше, чем просто человек. Принц никогда не задавал вопросов, хотя мог. Никогда не требовал клятв, хотя, возможно, имел на это право. Он лишь смотрел на меня с легкой улыбкой, в которой не было упрёка, и шутил: — Ты играешь свою роль слишком хорошо, порой я забываю, что это просто игра. И я была ему благодарна. За эту молчаливую защиту, за то, что он оставлял меня в покое, позволяя мне дышать. Он был королевской кровью, а я всего лишь женщина, слишком упрямая, чтобы покориться. И всё же именно он стал для меня якорем, когда море вокруг бурлило и грозило утянуть меня на самое дно. Но даже с его защитой я оставалась одинокой. Даже в его свете я видела лишь блики прошлого, а не своё будущее. Иногда я задумывалась, как долго это может продолжаться. Как долго мне удастся балансировать на тонкой грани, пока кто-нибудь не заметит, что я — не та, за кого меня принимают. Что за моей отточенной грацией, за светскими улыбками и учтивыми поклонами скрывается женщина, живущая ради мгновений, украденных в тени. Вся моя семья гордилась моим положением, словно это их личная победа. Они громко хвастались, что совсем скоро мы станем роднёй с королевской семьёй, как будто это уже было решено. Моя мать с удовольствием упивалась вниманием придворных дам, мои двоюродные братья похвалялись, что их сестра — избранница самого принца. И я позволяла им верить в это. Пусть они мечтали о блестящем будущем, но я видела в их действиях хитрый расчёт и удачливость. Они не знали, что за каждым моим шагом, за каждым словом скрывалась другая реальность. Принц… Он знал. Он видел, как я смотрю вдаль, когда мы оставались наедине, словно мои мысли уносились куда-то далеко от этого дворца. И он прекрасно знал, что я не полюблю его так, как женщина должна любить мужчину, которому обещает свою жизнь, никогда. В ту ночь, когда мы впервые остались наедине в его покоях, он просто подошёл ко мне, положил руку мне на плечо и тихо сказал: — Ты могла бы быть королевой, знаешь? Но я никогда не заставлю тебя выбирать этот путь. — в его голосе не было ни приказа, ни сожаления. Лишь простая истина. Он знал, что я могла бы, но знал также, что это никогда не будет моей истинной судьбой. Его усталость, отражённая в глазах, была до боли знакомой. Это была та же усталость, что я видела, глядя на своё отражение. Усталость от масок, от ожиданий, от роли, навязанной обществом. — Ты прикрываешь меня, — ответила я, голос мой был тише шёпота. — Но почему? Он улыбнулся, чуть печально, но искренне. — Потому что все нуждаются в свободе, хотя бы немного. Даже если они не могут её получить. Каждый раз, когда я надевала платье, украшенное драгоценностями, и садилась за роскошный стол, где звучали пустые разговоры, я чувствовала этот золотой капкан вокруг себя. И каждый раз вспоминала его слова. Они были для меня якорем, напоминанием, что кто-то видел во мне не просто куклу для дворцовых интриг, а человека, который однажды осмелился полюбить. Но мой настоящий дом… он был там, в ночной тишине, в затенённой комнате, где я могла быть собой. Там, где мне не нужно было прятаться за маской, где его руки обнимали меня так, словно мы оба боролись с миром. Каждый наш миг вместе действительно был вызовом всему миру. Это была игра, в которой ставки были слишком высоки. Но, несмотря на риск, мы продолжали играть. Потому что эти украденные мгновения были единственным, что напоминало нам: мы живы.

***

Я до сих пор помню тот разговор, как будто он случился вчера. Ночь была тёплой, окна его покоев были распахнуты настежь, и где-то вдалеке слышались звуки баллады, которую играли у фонтана в саду. Мы сидели напротив друг друга, за маленьким столиком, на котором стояла почти пустая бутылка вина. С каждым его словом я чувствовала, как что-то внутри меня рушится. — Это больше не может продолжаться, — сказал он, опустив взгляд на свои руки, которые нервно крутили золотой перстень. — Мы оба знаем, что жизнь, которую мы пытаемся строить, — это просто иллюзия. Я кивнула, хотя в горле стоял ком. Он был прав. Мы слишком долго прикрывали друг друга, разыгрывая этот фарс перед дворцовыми интригами. Его сердце принадлежало другой, как и моё. — Она… — он замолчал, словно подбирая слова, чтобы не ранить меня. — Она ждёт ребёнка. На мгновение я замерла, глядя на него, а потом улыбнулась — натянуто, но искренне. — Значит, ты сделал свой выбор, — ответила я, стараясь не дать голосу дрогнуть. — Это не выбор, — он поднял глаза. — Это единственный путь, который у нас есть. Мы оба знали, что это правда. Его долг был стать королём, завести наследников и продолжить династию. И теперь, когда его возлюбленная носила под сердцем их ребёнка, скрываться дальше было невозможно. — А что со мной? — я задала вопрос, который боялась произнести вслух. — Я защищу тебя, сколько смогу, — его голос стал мягче, но в нём звучала безысходность. — Но, в конце концов, это всё рухнет. Ты понимаешь, что будет, если твоя семья узнает о твоих… отношениях? Я знала. Я знала это с самого начала, когда впервые позволила себе взглянуть на своего возлюбленного так, как смотреть было нельзя. Я знала, что играю с огнём, и всё же продолжала. Когда правда раскрылась, всё произошло так, как я и ожидала. Скандал. Презрение. Сплетни за спиной. Моя семья, которая ещё недавно гордо рассказывала всем о том, что они станут роднёй королевской семье, отвернулась от меня.

***

Отец встретил меня в дверях, его лицо было каменным, словно выточенным из самого холодного мрамора. Глаза, которые когда-то смотрели на меня с гордостью, теперь излучали лишь ледяное презрение. Рядом стояла мать — её губы плотно сжаты, а руки скрещены на груди, как будто она пытается удержать себя от всплеска эмоций. Её взгляд пронизывал меня насквозь, как нож. Я знала, что они уже всё знают. — Ты, — начал отец, не утруждая себя приветствием, — знаешь ли ты, какой позор ты навлекла на нашу семью? Его голос был тихим, но в нём звучала такая ярость, что мне стало не по себе. Я сжала руки перед собой, стараясь не выдать дрожь, но мои пальцы выдали меня. — Я… — начала я, но он поднял руку, резко прерывая меня. — Молчать, — отрезал он, и в его тоне прозвучала неоспоримая властность. — Нам не нужны твои оправдания. Мы слышали достаточно. Мать шагнула вперёд. Её глаза были полны слёз — не от горя, а от гнева, с трудом сдерживаемого внутри. — Ты представляешь, что ты сделала? — её голос дрожал. — Как ты могла так унизить нас? Мы говорили всем, что скоро станем роднёй с королевской семьёй! Мы гордились тобой, гордились твоей «дружбой» с принцем! А теперь… теперь ты просто посмешище! Она сделала шаг ко мне, и я почти отступила назад, но остановилась, выпрямив спину. — Ты думаешь, что этот твой простолюдин достоин тебя? Достоин нас? — продолжала она, слова лились потоком. — Ты хочешь всё разрушить ради… чего? Ради этого грязного торговца или кого он там из себя строит? Я молчала. Что я могла сказать? Что я любила? Что я готова была пожертвовать всем ради этого чувства? В их глазах это было бы не любовью, а безрассудством, слабостью, позором. Отец поднял руку, заставив мать замолчать. Его взгляд был суровым, но в нём читалась холодная решимость. — Ты больше не часть этой семьи, — сказал он, как будто объявлял приговор. — Мы больше не знаем тебя. И ты не смеешь возвращаться сюда. Ты больше не моя дочь. Мать отвернулась, как будто даже смотреть на меня стало для неё невыносимо. Сестра, которая до сих пор стояла в углу, хмуро сложив руки на груди, лишь усмехнулась. — Давно пора, — бросила она, прежде чем отвернуться к окну, словно я уже перестала существовать для неё. Отец сделал шаг назад, давая мне понять, что разговор окончен. — Собери свои вещи и убирайся, — повторил отец, его голос был наполнен яростью, которая уже не нуждалась в громкости, чтобы резонировать в моей душе. — С сегодняшнего дня для нас тебя больше нет. И запомни: твоих детей от этого отпрыска мы никогда не признаем. Даже не вздумай являться сюда, прося о помощи для них! Эти слова ударили сильнее, чем если бы он влепил мне пощёчину. Дети. Я знала, что однажды они появятся — дети от мужчины, которого я люблю. Но услышать их существование превращённым в грех, в пятно, которое моя семья никогда не простит… Это было больно. Я стояла, словно парализованная, не в силах сделать ни шага, ни вздоха. Мать, которая до сих пор молчала, словно сдерживая себя, внезапно шагнула ко мне. Её голос был холодным и резким, как заточенный клинок: — Что ты ждёшь? Уходи! Гнев в её словах смешивался с разочарованием. Она говорила так, словно хотела вытолкнуть меня из дома не только физически, но и выжечь моё присутствие из их жизни, из их памяти. Слёзы обжигали мне глаза, горло сжималось, но я не могла позволить себе разрыдаться. Слёзы здесь не помогут. Они только укрепят их мнение обо мне как о слабой и ничтожной. Молча, не сказав ни слова, я развернулась и направилась к своей комнате. Ступени, которые я проходила сотни раз, теперь казались бесконечно длинными, как будто каждая из них пыталась остановить меня, удержать в этом доме, которого я больше не могла назвать своим. Я чувствовала их взгляды, холодные и пронизывающие, следящие за каждым моим движением. Это было словно прощание, но не тёплое и скорбное, а наполненное презрением и отторжением. В своей комнате я быстро собрала вещи — немного одежды, несколько мелочей, которые я не могла оставить. Каждая вещь, которую я брала в руки, отзывалась эхом воспоминаний: о том, как я смеялась здесь, как мечтала. Всё это теперь было потеряно. Когда я снова оказалась на пороге дома, на этот раз уже с вещами в руках, отец лишь бросил на меня последний взгляд. В нём было не прощение, не сожаление — только холодное, безмолвное окончание. — Иди. Мать стояла чуть позади него, скрестив руки. Её лицо застыло в маске гнева, но в её глазах мелькнула тень чего-то другого — может быть, горя, может быть, сожаления, но она тут же подавила это. Дверь захлопнулась за мной с грохотом, который, казалось, эхом прокатился по моей душе. Я осталась одна. На улице было холодно, но мне казалось, что холод проникает не снаружи, а изнутри. Я знала, что дороги назад больше нет. Они не просто выгнали меня из родного города — они стерли меня из своей жизни. Словно я никогда не существовала. Осталась лишь я, одинокая фигура среди высоких холодных стен столицы. Единственным, кто протянул мне руку, был он — принц, мой друг. Но даже его поддержка не могла вернуть мне то, что я потеряла: моё имя, мою семью, моё прошлое. И всё же, я не жалела. Ни единого мгновения. У меня был он — человек, ради которого я была готова идти против всего мира. Его улыбка, его голос были для меня светом в этом новом, чужом мире. Но когда наступала ночь и город застывал в тишине, меня окутывал холод. Холод одиночества. Лежа в тёмной комнате, я чувствовала, как что-то разрывается внутри. Стены дворца, которые раньше казались величественными, теперь давили на меня, напоминая о том, что я здесь чужая. А жизнь шла дальше, будто ничего и не произошло.

***

Я помню то утро, будто оно было вчера. Солнце только-только начинало пробиваться, окрашивая небо мягкими оттенками розового. В саду, за массивными окнами, щебетали птицы, а лёгкий ветерок шевелил верхушки деревьев, принося в замок свежий аромат. Всё вокруг дышало жизнью и покоем, как будто мир даже не подозревал, что счастье — такая хрупкая вещь. Где-то там, в блеске роскошных залов дворца, мой друг женился на своей возлюбленной. Всё вокруг сияло: стены, украшенные золотыми узорами, свечи в массивных канделябрах, и даже улыбки гостей, заполнивших огромный зал, казалось, отражали этот свет. Это была идеальная картина — воплощение мечты, созданной для хроник и сказаний. Я смотрела на церемонию издалека, спрятавшись в тени, там, где пышный свет праздника не доставал до моих глаз. Не то, чтобы меня не приглашали. Это был мой выбор. Да и зачем? Я была той, кто давно осталась за пределами этих великолепных залов, словно забытая глава в книге, которую никто не перечитывает. Когда он взглянул на свою невесту, в его глазах отразилось нечто настоящее. Любовь, тихая, теплая, неизменная. Он нашёл своё счастье. Я улыбалась, глядя на них. Искренне. Они стояли под аркой из белоснежных цветов, осыпаемые лёгкими лепестками, которые кружились в воздухе, будто благословение небес. Их улыбки сияли ярче золота, и в этот момент весь мир будто замер, отдавая дань их счастью. Король, мой друг, нашёл свою любовь. Он смотрел на неё с нежностью, от которой у любого могло защемить сердце. И я не могла не радоваться. Ведь он заслужил это счастье. Он, который столько раз прикрывал меня, который стоял за меня, когда я была близка к краю, теперь нашёл свою гавань. Моя улыбка не погасла, даже когда внутри поднялась лёгкая волна грусти. Это был не укол ревности, нет. Скорее, это было что-то глубокое и тихое — осознание, что я больше не часть его мира. Теперь он принадлежал ей, а я — лишь глава из прошлого, которая осталась позади. Музыка сменилась аплодисментами, и я заметила, как он опустил взгляд в мою сторону. Он знал, что я здесь, даже если я старалась не попадаться на глаза. Его лёгкая улыбка была как обещание, как тихий сигнал, что он всё ещё помнит обо мне, несмотря на этот новый мир, который теперь стал его. Это была их история. Их начало. Время, как песок, медленно утекало сквозь пальцы, оставляя за собой следы воспоминаний. Годы шли, и дворец, который когда-то казался мне чужим, стал домом. Здесь я видела, как рождается новая жизнь, как искры счастья озаряют даже самые тёмные уголки этого места. Здесь я нашла свой покой. Прошлое уже не болело так остро. Оно стало просто частью меня, как тихий шёпот на заднем плане, напоминая о том, через что пришлось пройти. Но в то же время оно уступило место настоящему — светлому, почти безмятежному. И частью этого настоящего стал он — Сайлус. Каждый день я наблюдала, как он растёт, как его смех наполняет замок жизнью, делая эти каменные стены теплее. Казалось, что его энергия была безграничной, его детская радость — заразительной. Он стал связующим звеном между мной и этим новым миром, в который я когда-то вошла робко, будто на цыпочках. И вот сегодня, как и во многие другие утра, его голос, полный задора, эхом раздавался по длинным коридорам дворца. Сайлус, которому исполнилось уже семь лет, мчался, сверкая глазами от счастья. Его смех перекрывал даже звуки шагов гувернантки, которая, тяжело вздыхая, безуспешно пыталась вернуть его к урокам. Король сидел за столом, неспешно заканчивая завтрак, и с улыбкой наблюдал за своим сыном. Это была улыбка не монарха, который носит тяжесть короны, а просто отца, который наслаждается каждой минутой с тем, кого любит больше жизни. В его глазах отражалась гордость и некая тихая радость — как будто в этот момент всё было на своих местах. Глядя на них, я почувствовала, как внутри меня растекается тепло. Эти утренние сцены стали для меня драгоценностью, напоминанием о том, что, несмотря на всё, что было, жизнь всё же умеет удивлять и дарить новые, яркие моменты. Я не могла сдержать улыбки, глядя на эту картину. Семь лет мы с моим мужем жили в этом замке. Семь лет тишины и уверенности, семь лет, когда мне казалось, что я наконец-то нашла своё место в этом мире. Мой муж, из простолюдинов ставший рыцарем, служил королю с такой преданностью, что его уважали даже самые высокомерные из дворян. Но для нас король был больше, чем просто повелитель. Он был другом, человеком, который дал нам возможность начать новую жизнь, укрыться от прошлого и построить что-то настоящее. А я… Я день за днём наблюдала, как растёт Сайлус. Этот мальчик был словно луч света, пробивающийся сквозь тучи. Его энергия, его улыбка, его бесконечные вопросы — всё это наполняло замок жизнью. Он был ребёнком, которого невозможно было не полюбить. Порой я ловила себя на мысли, что люблю его, как своего собственного. Возможно, эта любовь зародилась ещё в тот момент, когда я впервые взяла его на руки — маленький свёрток с глазами, полными любопытства. Возможно, она укрепилась с годами, когда я видела, как он учится, растёт, спотыкается и снова поднимается. Король, похоже, знал это. Он часто доверял мне заботу о своём сыне. Сайлус всё чаще искал моего общества, с жаром рассказывая о своих новых подвигах, задавая бесконечные вопросы и даже делясь своими детскими тайнами. Я смеялась с ним, отвечала на его вопросы, поправляла непослушный вихор на макушке — так, как когда-то делала моя собственная мать. В такие моменты я забывала обо всём: о прошлом, о боли, о тех потерях, которые казались непреодолимыми. Всё это исчезало, оставляя лишь чистую радость от того, что я могу быть частью его жизни. Но всё изменилось за одну ночь. Тот день начался, как и сотни других. Солнце мягко освещало замок, его свет играл на полированных поверхностях столов и канделябров. Коридоры наполнялись звуками шагов, тихих разговоров. Я стояла у окна, вдыхая свежий морозный февральский воздух. Всё казалось таким стабильным, таким правильным. Мой муж вот-вот вернётся с королевой и Сайлусом, с их недельной поездки к родителям королевы; внизу во всю тренируются рыцари, король был занят делами правления, а я думала о том, как сказать ему главную новость — я ждала ребёнка. Моё сердце наполнялось радостью от одной лишь мысли. Новый маленький член нашей семьи, ещё один источник света в этом мире. Я представляла, как король будет радоваться, как он, вероятно, скажет что-то сдержанно-утешительное, хотя глаза выдадут его искреннюю радость за нас. Вечер принёс за собой тьму. Это началось с тревожных перешёптываний, доносившихся из дальнего крыла замка. Звуки были едва различимы, но в них уже слышалась какая-то скрытая тревога. Сначала я подумала, что это просто обычная суета — возможно, кто-то снова опоздал на сборы, и слуги пытаются всё успеть. Но вскоре шум усилился: бегущие шаги, звуки ржущих коней, и наконец — звон металла, который был слишком знаком, чтобы его спутать с чем-то другим. — Что происходит? — я обратилась к рыцарю, который стремительно пронёсся мимо меня. Его лицо было напряжённым, но он даже не замедлил шаг, выкрикнув на ходу: — Нападение! Слово, словно ледяной кинжал, пронзило меня. Нападение? В следующий миг я почувствовала сильную руку на своём запястье. Король стоял рядом, его взгляд был сосредоточен и напряжён. Он молча потянул меня за собой, ведя быстрым шагом в сторону своего кабинета. — Нам нужно идти, — его голос звучал спокойно, но я чувствовала, как под этим спокойствием прячется вихрь мыслей. Мы почти дошли до двери, когда нас догнал один из рыцарей. Его лицо было бледным, а глаза полны страха. Он коротко поклонился и выпалил: — Ваше величество… Орлёнок. Слова прозвучали, как раскат грома в тишине. Я замерла, не понимая, о чём идёт речь, но по лицу короля стало ясно: это не просто тревога. Это было кодовое слово, сигнал бедствия. Король выпрямился, его взгляд стал ещё более жёстким. На мгновение он обернулся ко мне, и в его глазах промелькнула тень сожаления. — Мне нужно идти, — сказал он тихо, но решительно. — Жди здесь. Я пошлю кого-нибудь принести тебе чаю. — Это что-то серьёзное? — вырвалось у меня, но он уже развернулся, не дожидаясь ответа. Я шагнула вперёд, собираясь окликнуть его, удержать, но рыцарь, оставшийся со мной, мягко взял меня за руку. — Вам лучше остаться здесь, — его голос дрожал, но взгляд был твёрдым. — Это ради вашей безопасности. Я хотела возразить, потребовать объяснений, но слова застряли в горле. Где-то глубоко внутри я уже знала, что происходит. Мы потеряли их обоих. Король потерял свою королеву, я потеряла мужа, а Сайлус потерял не только мать, но и ту беззаботность, которая так естественна для детства. Замок, который когда-то казался живым — наполненным теплом, светом, смехом, — теперь словно замер. Коридоры, где раньше разносился звонкий смех мальчика, погрузились в глухую тишину. Даже солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь высокие окна, теперь казались холодными, лишёнными прежней мягкости. С того дня началась новая глава. Глава, где никто из нас уже не станет прежним. Где даже самые простые радости сопровождались тенью утраты. Где каждая улыбка давалась с трудом, а каждое утро начиналось с попытки привыкнуть к пустоте. Я видела, как король пытался сохранить то, что оставалось от его мира. Как он, утративший свою любовь, сжимал плечи сына, словно пытаясь дать ему всю оставшуюся силу. Видела, как Сайлус, потерявший мать, искал её в каждом сне, запарившись в своих покоях на несколько месяцев. И я… Я осталась там, где некогда было моим убежищем, но теперь стало местом, полным призраков воспоминаний.

***

Сайлус нуждался во мне, и я была готова дать ему всё, что могла. Он был моим светом в этом мраке, моим якорем, который не позволял мне погрузиться в бездну отчаяния. Но в то же время, я чувствовала, как сама собой исчезаю. Беременность была тяжёлым бременем, но боль, которую я ощущала в теле, была ничем по сравнению с той, которая разъедала меня внутри. С каждым днём я чувствовала, как силы покидают меня, как туманный, густой мрак опускается на мои мысли. Но я не могла позволить себе опустить руки, не могла позволить себе сломаться. Я, как старый дуб, который может быть изранен и обрублен, но всё равно будет стоять. Для него. Для Сайлуса. Я поднималась рано, когда ещё не было слышно шума замка, когда лишь первые лучи солнца начинали прокрадываться сквозь окна. Я мыла лицо холодной водой, стараясь скрыть тени усталости и боли. Затем, стиснув зубы, шла к Сайлусу, чтобы увидеть, как он встаёт, чтобы встретить новый день, полный неизвестности, с тем же выражением на лице — серьёзным, недоброжелательным, молчаливым, будто за этой маской скрывалась целая вселенная боли, которой я так и не могла коснуться. Когда я смотрела на его глаза, я видела отражение боли, которую он не мог показать напрямую. Но я была рядом, шептала ему слова утешения, крепко держала его за руку, стараясь передать ему всю свою любовь, все свои силы, все то, что оставалось в моей душе. Он был моим всем. Моей радостью, моим смыслом, моим спасением. Но иногда я замечала, как его взгляд становился ещё более холодным, а слова — всё более жёсткими. Он скрывался в себе, словно знал, что никто, кроме него, не сможет понять ту боль, которая сжимала его сердце. Я пыталась его вытащить, вернуть ту искреннюю искру, которая когда-то горела в его глазах. Но каждый раз, когда я приближалась, он отстранялся. Словно строил вокруг себя крепостную стену, зная, что если она будет недостаточно крепкой, то мир разрушит его окончательно. Я чувствовала, как исчезаю. Внутри меня умирал тот, кто был до него. Я теряла себя, но никогда не позволяла этому быть замеченным. Моя любовь к Сайлусу была тем, что держало меня на плаву. Но я боялась, что однажды эта любовь не сможет защитить его от той тьмы, которая теперь жила в его душе, боялась, что однажды эта тьма поглотит его. И я, в своём молчаливом отчаянии, могла только наблюдать, как это происходит, сжимающимся сердцем, которое слишком поздно понимает: любовь не всегда может спасти. Я порой теряла счёт времени, поглощённая заботой о Сайлусе. Он был моей единственной опорой, и я, в свою очередь, была его. Но в моменты одиночества, когда ночь накрывала меня своей тяжёлой вуалью, я вдруг осознавала, как далеко я зашла. Я забывала, что на мне ещё лежит другое бремя — близится день родов. Это было как тень, мелькающая где-то на горизонте, тихо напоминая о себе, но я отгоняла её, словно она могла забрать у меня последние силы. Каждый день я отдавалась Сайлусу, его волнениям и вопросам. Он становился более открытым, снова возвращался к жизни, и я чувствовала, как мои дни утекали сквозь пальцы, как песок. Я пыталась быть для него всем, что могла: матерью, другом, наставницей. Но у меня не было бесконечных сил, и время всё чаще напоминало о себе — с каждым шагом тяжёлое дыхание, с каждым движением тяжесть в животе становилась ощутимее. Иногда, поднимаясь с постели, я чувствовала, как ноги подкашиваются, как в груди появляется сдавленный, обжигающий страх. Временами мне казалось, что я не смогу дойти до двери. Я знала, что это всего лишь начало, что со временем будет только хуже. Моя усталость становилась невыносимой, а каждый вздох превращался в борьбу за то, чтобы не утонуть в этом море невидимых волн. Но мысль о будущем ребёнке… она всё время стояла рядом, как тяжёлый груз. Я не могла забыть, что мне придётся заботиться и о нём. И меня терзала тревога: как я буду справляться, когда мои силы иссякнут окончательно? Что, если я не смогу дать ему того, что нужно? Я знала, что после родов моё тело, измученное и хрупкое, не выдержит. Я не могла дать себе ответа, потому что не знала, как продолжить жить, как продолжить бороться с собственной слабостью. И эта неведомая тень страха за будущее заползала в душу, заставляя меня чувствовать, как жизнь разрывает меня на части. Я старалась не показывать этого. Сайлус был слишком важен, и его взгляд не должен был встречать моё отчаяние. Но в тёмные часы ночи, когда мир замолкал, я сидела, прислонённая к стене, и думала о том, что для меня было важнее всего — о Сайлусе, о ребёнке, о том, как я смогу выбраться из этой бездны. Но каждый день, с каждым шагом я ощущала, что всё труднее держать себя в руках. С каждым днём становилось всё тяжелее скрывать усталость, с каждым взглядом в зеркало я всё яснее видела, как мой образ тускнеет, как жизнь начинает ускользать. Сайлус, словно не замечая этого, продолжал жить своей жизнью, его звонкий смех наполнял комнаты замка, и я сама старалась быть рядом, играть с ним, утешать его в моменты тревог. Я давала ему всё, что могла, не позволяя себе даже задуматься о том, как много мне ещё предстоит пережить. Но когда наступала ночь, я пыталась бороться с собой, говорила себе, что не имею права сдаться, что у меня есть ещё силы. Но в моей душе, в самом сердце, что-то рвалось и ломалось. Я не могла представить, как буду справляться, как продолжу бороться с собственным телом, когда всё, что я когда-то считала своей силой, превращается в слабость. И вот, в эти тихие ночи, когда внутри меня бушевали штормы, я думала о Сайлусе, о том, что ему нужно будет пройти этот путь. Я так сильно хотела, чтобы он не ощутил всю тяжесть, которую я несу, чтобы он не знал, как темно вокруг. Мне хотелось быть для него светом, как когда-то для меня был светом тот, кого я потеряла, но я ощущала, как постепенно тускнеет эта свеча. Я не могла заставить её гореть ярче, не могла остановить свою утомлённую душу. А впереди была ещё одна неизбежная ночь, ещё один день, который я не знала, как переживу.

***

Роды начались внезапно, раньше срока. Это случилось ночью, когда замок был окутан тишиной, нарушаемой лишь треском дров в камине. Я едва успела подняться с кровати, когда волна боли заставила меня схватиться за живот. Сердце заколотилось в панике, и на губах сорвался хриплый вздох. Всё случилось так быстро, что я даже не успела позвать кого-то на помощь — только боль и дрожь, пробирающая до костей. Ко мне прибежала одна из служанок, услышав мой стон, и моментально подняла тревогу. В комнату поспешили другие женщины, которые с трудом уложили меня обратно на постель. Лица вокруг казались размытыми, их голоса доносились словно сквозь вату. Кто-то принес тёплые полотенца, кто-то подложил подушку под спину. Я слышала отрывистые указания, чувствовала их руки, поддерживающие меня, но всё внимание было сосредоточено на том, чтобы пережить эту невыносимую боль. Время тянулось мучительно долго. Каждая схватка разрывала меня изнутри, и я уже почти теряла сознание от изнеможения. Я чувствовала себя хрупкой, как стекло, готовым в любой момент разбиться. Казалось, что сил не хватит, что я просто не выдержу. Но где-то глубоко внутри теплилась мысль: ради неё я должна. Когда Нанетта наконец появилась на свет, меня накрыла волна слабости. Я едва смогла разглядеть её крохотное тельце, пока повитуха укутывала её в мягкую ткань. Девочка закричала, её голос, пронзительный и звонкий, эхом разнёсся по комнате. Этот звук был для меня как спасение, как подтверждение того, что она жива, что всё позади. Я ощутила, как слёзы бегут по моим щекам, но мне было всё равно. Когда мне положили её на грудь, я посмотрела на это крошечное, сморщенное лицо и почувствовала что-то неописуемое. Её пальчики были такие крохотные, что едва обхватывали мой палец. Я гладила её по щёчке, чувствуя, как моё сердце, измотанное болью и страхом, начинает наполняться теплом. Дверь скрипнула, и я увидела Сайлуса. Ему удалось пробраться в мою комнату несмотря на то, что никто не хотел пускать его к новой названой матери. Он выглядел удивлённым и немного растерянным, словно не знал, как реагировать на то, что увидел. Но его глаза, большие и красные, смотрели прямо на младенца в моих руках. — Это она? — прошептал он, не решаясь подойти ближе. Я слабо кивнула, улыбнувшись ему. — Иди сюда, Сайлус. Познакомься со своей сестрой. Он нерешительно подошёл, медленно, как будто боялся сделать что-то не так. Когда он оказался достаточно близко, я заметила, как его взгляд смягчился. Он опустился на колени рядом с кроватью, глядя на Нанетту с выражением такого трепета, что я почувствовала, как боль и усталость уходят на задний план. — Она такая… маленькая, — пробормотал он, почти не дыша, чтобы не разбудить её. Я кивнула. — Ты тоже таким был, Сайлус. Совсем крошечным. Но она твоя сестра, и она будет расти рядом с тобой. Он поднял глаза на меня, и в его взгляде было что-то новое, что-то более взрослое, чем раньше. Он помолчал, словно обдумывал что-то важное, а затем тихо, но твёрдо произнёс: — Я буду заботиться о ней. Обещаю. Я буду рядом. Я провела рукой по его волосам, растрёпанным после сна, и почувствовала, как к горлу подкатывает ком. Он был всего лишь ребёнком, но в этот момент я увидела в нём мужчину. Мальчика, который потерял свою мать, который испытал боль утраты, но не сломался. — Спасибо, Сайлус, — прошептала я, чувствуя, как слёзы снова набегают на глаза. — Ты будешь ей лучшим братом. Он протянул руку, осторожно касаясь крохотной ладошки Нанетты. Она сжала его палец, и в его глазах блеснуло удивление. Он улыбнулся, такой искренней и чистой улыбкой, что у меня защемило сердце.

***

Я лежала в постели, глядя на потолок, где огонь из камина бросал пляшущие тени. С каждым днём мне становилось всё тяжелее дышать. Силы уходили, как вода сквозь пальцы, и я чувствовала, что время моё истекает. Нанетта мирно спала в своей колыбели рядом, её крохотное дыхание было почти неслышным. Я протянула к ней руку, проводя пальцами по её щёчке. Моё сердце разрывалось от мысли, что я не увижу, как она растёт. В тот момент в комнату осторожно заглянул Сайлус. Его красные глаза смотрели на меня с тревогой, будто он уже знал, что я собираюсь попросить. Он был ещё ребёнком, но время заставило его взрослеть слишком быстро. — Сайлус, — позвала я его, и мой голос звучал слабее, чем я ожидала. — Ты можешь позвать отца? Мне нужно поговорить с ним. Это важно. Он подошёл ближе, присев на край кровати, и взял мою руку. Его ладошка была тёплой, но пальцы слегка дрожали. — Ты… ты поправишься, правда? — спросил он, глядя на меня с такой надеждой, что у меня защемило сердце. Я сжала его руку, пытаясь улыбнуться. — Я всегда буду с тобой, Сайлус. Всегда. Но сейчас мне нужно поговорить с твоим отцом. Это касается Нанетты. Он помедлил, словно хотел возразить, но потом медленно кивнул и выбежал из комнаты. Король пришёл почти сразу, его лицо было мрачным, а шаги — бесшумными. Он закрыл за собой дверь, подошёл к кровати и сел рядом. Мы не нуждались в словах, чтобы понять друг друга. Он знал, как обстоят дела. И я знала, что он знает. — Ты позвала меня, — сказал он тихо, его голос был таким же мягким, как тогда, в дни нашей юности. Я посмотрела на него, собрав в себе остатки сил. — Мне нужна твоя помощь, — начала я, чувствуя, как дрожат мои губы. — Я хочу, чтобы ты написал письмо… моей семье. Он нахмурился, но молчал, позволяя мне продолжить. — Они никогда не приняли бы её, если бы я пришла сама, — продолжала я, голос мой был полон горечи. — Но если это будешь ты, если ты попросишь их… Они примут её. Ты знаешь, как они относятся к тебе. Они послушают тебя. — Ты хочешь, чтобы я отдал Нанетту им? — Его голос был полон сомнений. Он посмотрел на меня с выражением, которое было смесью боли и непонимания. Я закрыла глаза на мгновение, чтобы справиться с эмоциями. — Я не могу оставить её здесь. Ты король, Сайлус будущий правитель. Я не хочу, чтобы она стала обузой. — Мои глаза наполнились слезами, когда я взглянула на него снова. — Но они могут дать ей дом, корень, историю, которую я потеряла. Ради неё… Я прошу тебя. Король долго молчал, смотря на меня так, словно пытался заглянуть в самую глубину моей души. — Ты думаешь, что я оставлю её? Думаешь, что я смогу отпустить Нанетту, которую ты мне доверила? — Его голос был хриплым, словно ему приходилось сдерживать свои чувства. — Ты ничего мне не должен, — сказала я, и слёзы наконец-то покатились по моим щекам. — Но ты должен ей. Она заслуживает больше, чем жизнь, где ей придётся напоминать всем, кто её мать. — Ты хочешь, чтобы я снова забрал у Сайлуса того, кого он любит? — Его голос стал тише, но в нём слышалась боль. Я замерла, не зная, что ответить. В этот момент Нанетта начала тихо всхлипывать, её тонкий голос разрезал тишину. Король взглянул на неё, затем снова перевёл взгляд на меня. — Я не могу этого сделать, — прошептал он. — Она останется здесь. Ты же знаешь, я сдержу своё слово. Ради тебя. Ради неё. Он молчал некоторое время, раздумывая. Затем он склонился ближе ко мне. — Ты не понимаешь, — начал он. — Я смогу воспитать их обоих. Сайлус и Нанетта будут расти рядом. Вместе. Я уже потерял её, — он на миг замолчал, крепче сжав руку, — и я не собираюсь терять твою дочь. Я сдержу своё слово, я позабочусь о ней. И о Сайлусе. Я почувствовала, как к горлу подступил ком, но не позволила себе заплакать. Его слова звучали так искренне, но я знала, что это будет слишком тяжёлой ношей даже для него. — Ты думаешь, что сможешь? — прошептала я. — Справиться с младенцем, с мальчиком, который потерял мать? Ты уже разрываешься между королевством и своим сыном. А Нанетта? Её плач ночью, её болезни, её первые шаги. Ты думаешь, у тебя найдётся время? Или кто-то ещё сможет дать ей ту заботу, которую она заслуживает? Он сжал челюсти, словно боролся с чем-то внутри. — Ты недооцениваешь меня, — сказал он, его голос звучал чуть жёстче. — Я найму лучших нянь, дам ей всё, что нужно. Сайлус тоже станет ей опорой. Ты сама видела, как он к ней тянется. Мы справимся. Вместе. Я вздохнула, чувствуя, как боль сжимает мою грудь. — Ты не понимаешь, о чём говоришь, — произнесла я, уставившись в потолок. — Ты думаешь, что можно заменить заботу матери няньками? Думаешь, что её можно воспитать как принцессу, когда она вовсе не принцесса? Она не часть этой жизни. Она… она должна быть с родными. — Твоими родными, которые тебя отвергли? — перебил он, в его голосе звучала горечь. — Ты хочешь отдать её тем, кто вычеркнул тебя из своей жизни? Кто даже не попрощался с тобой? — Да, — ответила я твёрдо, встретив его взгляд. — Они мои родные. Её родные. Я знаю, что они не примут её с любовью. Я знаю, что она будет для них обузой. Но они никогда не сделают ей чего-то по-настоящему плохого. Они — её кровь. И они примут её, если это попросишь ты. Они увидят в этом выгоду. Если король привезёт младенца и попросит о заботе, они не смогут отказать. Ты понимаешь это так же, как и я. Мужчина отвернулся, проводя рукой по лицу. Его плечи опустились, и на мгновение он показался мне сломленным. — Ты так уверена? — спросил он после долгого молчания. — Уверена, что это правильно? Ты готова доверить её тем, кто так поступил с тобой? Я закрыла глаза. — Нет, — прошептала я. — Но я знаю, что у неё не будет жизни здесь. Ты будешь стараться, я это знаю. Но ты — король, и у тебя есть обязанности. Сайлус будет рядом, но он всего лишь ребёнок. А она… Она заслуживает большего, чем просто выживание. Пусть это будет не любовь, но пусть это будет дом. Он долго молчал, затем снова посмотрел на меня, его взгляд был тяжёлым. — Ты не оставляешь мне выбора, — произнёс он наконец, медленно и тихо. — Я сделаю то, что ты просишь. Но знай: это не то, чего я хотел. Я улыбнулась ему слабо, чувствуя, как слёзы текут по моим щекам. — Спасибо, — прошептала я. — Ты сделал для меня больше, чем кто-либо мог. И я знаю, что ты сделаешь для неё всё, чтобы она была в безопасности. Он не ответил, лишь кивнул и поднялся, чтобы уйти. Но перед тем, как покинуть комнату, он остановился в дверях, обернувшись ко мне. — Я никогда не забуду тебя, — сказал он, его голос дрожал, словно он с трудом сдерживал себя. — И я сделаю всё, чтобы Нанетта выросла сильной. Я обещаю. С этими словами он ушёл, оставив меня одну с тишиной и тихим плачем моей дочери.

***

Я наблюдал, как она угасает, и ничего не мог сделать. Её дыхание становилось всё тяжелее, кожа бледнела, а голос с каждым днём терял силу. Она лежала на постели, едва замечая окружающий мир, но, когда я входил, её лицо озарялось лёгкой улыбкой. И каждый раз эта улыбка разрывала мне сердце. Я старался проводить с ней всё свободное время, которое мог найти среди бесконечных обязанностей короля. Каждый вечер, закончив дела, я приходил в её покои. Мы сидели вместе, иногда молча, иногда разговаривая. Её голос был тихим, как шёпот ветра, но для меня он звучал громче всего, что я когда-либо слышал. Ночь была тихой, тревожной, полной шёпота ветра за окнами. Я сидел у её постели, где тонкое дыхание едва поднимало грудь. Свет свечей отбрасывал мягкие, тёплые тени на её лицо, уже измученное болезнью, но всё ещё такое родное. Она выглядела хрупкой, как будто одно неверное движение могло её сломать, и от этой мысли боль в груди становилась невыносимой. Я не знал, как начать. Слишком много слов застревало в горле, слишком много чувств сковывало язык. Но молчание становилось тяжёлым, почти невыносимым, и, собравшись с духом, я всё-таки заговорил. — Ты снова задержался, — она начала первой, но в её голосе было больше благодарности, чем упрёка. — Ты знаешь, что я не могу иначе, — ответил я, стараясь улыбнуться, хотя внутри всё сжималось. — Мне нужно быть здесь. Она посмотрела на меня, её глаза, несмотря на слабость, сохраняли ту самую искру, которую я помнил ещё с юности. — Ты всегда был рядом, — прошептала она. — Даже когда мне казалось, что я одна. Я отвёл взгляд. Эти слова, её голос, её близость — всё это стало для меня пыткой. Я больше не мог держать это в себе. — Знаешь, — начал я, слегка откашлявшись, чтобы заглушить дрожь в голосе, — Я должен тебе кое в чём признаться. — Ты знала… Ты всегда знала, что я чувствовал к тебе. Её веки с трудом приподнялись, и на меня посмотрели глаза, в которых отражалось столько боли, что мне пришлось отвернуться на мгновение, чтобы не показать, как они пронзили меня. — Я… любил тебя, — продолжил я, чувствуя, как голос дрогнул. — Всегда. С тех самых пор, как увидел тебя впервые, ещё тогда, в саду. Ты смеялась над чем-то, а я, как дурак, стоял и просто смотрел на тебя. Я замолчал, чувствуя, как горло сжимает боль воспоминаний. Она слабо шевельнулась, её губы дрогнули, но слов не последовало. — Я пожертвовал своими чувствами ради твоего счастья, — продолжил я, глядя на её лицо, такое спокойное и безмятежное в полумраке. — Я видел, как ты любила его, как светились твои глаза, когда он находился рядом. И я… Я не мог разрушить это. Я хотел, чтобы ты была счастлива, даже если это счастье было не со мной. Она хотела что-то сказать, но я поднял руку, останавливая её, сжав её холодную руку в своих. — Каждый твой взгляд приносил мне радость и боль одновременно, — признался я. — Я пытался забыть, пытался убедить себя, что всё прошло, что это была лишь молодость, лишь мимолётное чувство. Пытался похоронить свои чувства, но они не уходили. Они просто прятались в глубине сердца, как пепел, который никогда не перестанет быть тёплым. Но сейчас… — я замолчал, чувствуя, как горло перехватывает. — Сейчас, сидя здесь, я понимаю, что ошибался. Я ошибался все эти годы. Её губы с трудом приоткрылись, и слабый, едва слышный голос разрезал тишину: — Я знала. Я замер. Её слова повисли в воздухе, почти нереальные, но реальность ударила меня сильнее любого меча. — Всю жизнь знала, — продолжила она. — Я видела это в каждом твоём взгляде, в каждом твоём жесте. Но я… Я не могла. Я опустил голову, чувствуя, как слова давят на сердце. А затем она добавила то, что я никогда не ожидал услышать: — Но… я тоже любила тебя. Возможно, не так сильно, как ты меня, — её голос задрожал, — но достаточно, чтобы моё сердце замирало каждый раз, когда ты был рядом. Я поднял взгляд на неё, чувствуя, как эти слова обрушились на меня. Её глаза затуманились, но в них горело что-то настоящее, искреннее, словно она отдавала мне последние крупицы своей души. — Почему? — выдохнул я, чувствуя, как слёзы подступают к глазам. — Почему ты молчала? Её губы дрогнули в слабой улыбке. — Потому что было уже поздно. Мы оба сделали свой выбор. Я любила его. Всем сердцем. И я благодарна тебе за то, что ты позволил мне быть счастливой. Я опустился на колени рядом с её постелью, накрыв её ладонь своей, как будто мог удержать её здесь, в этом мире, хотя бы на миг дольше. — Если бы я мог вернуть время назад, — сказал я с дрожью в голосе, — Я бы рассказал тебе всё. Я бы боролся за нас. Она посмотрела на меня с грустью и нежностью. — Ты сделал то, что должен был, — прошептала она. — Ты дал мне возможность быть счастливой. И это важнее всего. Спасибо. За всё. Её глаза начали закрываться, дыхание становилось всё более редким, а я сидел, чувствуя, как внутри меня разрывается сердце. — Я люблю тебя, — прошептал я, уже не надеясь, что она услышит. Её губы едва заметно шевельнулись, и, может быть, мне это показалось, но она ответила тем же. Я остался сидеть рядом с ней до самого утра, слушая её неровное дыхание. И только тогда понял, что даже король не может изменить прошлое. Но он может позаботиться о будущем. И я был готов сделать всё, чтобы исполнить её последнюю просьбу. На следующее утро я вошёл в её покои и понял, что её время истекает. Она была ещё слабее, чем накануне, её дыхание стало почти неуловимым. Она открыла глаза, когда услышала мои шаги, и с трудом улыбнулась. — Как Сайлус? — это были её первые слова. — Он в библиотеке, читает, — ответил я, присаживаясь рядом с ней. — А Нанетта? — прошептала она, и её взгляд затуманился. Я посмотрел на колыбель, где спала малышка. Её дыхание было размеренным, а маленькие пальчики крепко сжимали край тонкого одеяла. — Она здорова. Спокойна. Она такая же сильная, как и ты. Она снова улыбнулась, но её улыбка была слабой, почти неуловимой. Я наклонился ближе, чтобы услышать её слова. — Я хочу… попросить тебя… пожалуйста. Я сжал её холодную руку, подбирая слова. — Я исполню, — сказал я, чувствуя, как тяжесть этих слов ложится на мои плечи. — Ты должен отвезти её… к моей семье, — прошептала она. Я молчал, стараясь скрыть внезапный прилив боли и возмущения. Снова и снова я пытался представить её семью, тех, кто отрёкся от неё, отказался от её счастья. Как я мог доверить им её дочь? Но она видела мои сомнения. — Я знаю, что они… не идеальны, — продолжила она. — Но они её кровь. И они не посмеют отвергнуть её, если это будешь просить ты. Ты дашь ей шанс на будущее… пусть и не самое светлое, но безопасное. — Ты думаешь, я не смогу воспитать её здесь? — спросил я, с трудом сдерживая дрожь в голосе. — Я заботился о Сайлусе с самого его рождения. И я буду заботиться о Нанетте. Я обещал тебе. Её глаза наполнились слезами, но она покачала головой. — Ты сильный, — прошептала она, — но ты не всемогущ. Ты сможешь справиться с Сайлусом, потому что он уже вырос, он понимает, что ты рядом. Но с младенцем… Ты не сможешь дать ей то, что ей нужно. Твоё время принадлежит стране, твоё сердце… Я знаю, что оно и так перегружено. Я почувствовал, как тяжесть её слов оседает внутри меня. Она видела всё насквозь, как всегда. — Я не прошу, чтобы ты забыл о ней, — сказала она, её голос становился всё тише. — Я прошу, чтобы ты дал ей шанс выжить. Они примут её. Ты сможешь наблюдать за ней издалека. И когда придёт время… ты сможешь вернуть её. — А если они причинят ей боль? — тихо спросил я, глядя на неё. — Они не посмеют. Ты король, — она с трудом улыбнулась. — Они знают, что ты не оставишь её без защиты. Просто сделай так, чтобы она была в безопасности. Я опустил голову, чувствуя, как боль сдавливает грудь. Это было её последнее желание, её последняя просьба. И я не мог ей отказать. — Хорошо, — прошептал я, с трудом выдавливая из себя это слово. — Я сделаю это. Но если они хоть раз причинят ей боль, я заберу её обратно. Она кивнула, и её глаза вновь закрылись. Её дыхание стало ещё тише, а голос почти исчез. — Спасибо… — прошептала она, и эти слова были едва слышны. — Теперь я могу уйти спокойно. Я сидел рядом с ней, пока ночь не сменилась рассветом. И в тот момент, когда первые лучи солнца коснулись горизонта, её дыхание остановилось.

***

Мы с Сайлусом отправились в путь рано утром. Густой туман обволакивал дороги, и даже солнце, поднимаясь над горизонтом, не могло его пробить. Нанетта, завернутая в мягкие одеяла, тихо спала на моих руках. Её крошечные пальцы иногда дергались, словно она пыталась ухватиться за невидимые нити своих детских снов. Сайлус сидел рядом, напротив меня. Он был непривычно тих — не задавал вопросов, не комментировал происходящее. Лишь изредка его взгляд опускался на малышку. Когда наш экипаж остановился у нужного дома, я сразу почувствовал, как воздух вокруг нас стал холоднее. Старый особняк, ещё помнивший лучшие времена, казался мрачным и неприветливым. Сайлус крепче сжал мою руку, словно пытаясь набраться храбрости. На крыльце появилась высокая женщина с тонкими чертами лица. Её строгий взгляд скользнул по нам, задержавшись на младенце в моих руках. В её глазах блеснуло что-то, что мне совсем не понравилось — холод, равнодушие и, возможно, тень раздражения. Она попыталась скрыть это за натянутой улыбкой. — Ваше величество, — произнесла она, торопливо сделав реверанс. — Чем обязана столь… неожиданной чести? Её голос был ровным, но я уловил нотки напряжения. Я не мог её винить: визит короля в такое место явно выходил за пределы привычного. — Мадам, — начал я, стараясь держать голос твёрдым, но спокойным, — я привёз вам её. Это Нанетта, дочь вашей сестры. Её мать… ваша сестра, перед смертью попросила, чтобы девочка росла с вами, среди своей семьи. Я видел, как её глаза на мгновение расширились, когда она услышала мои слова. Она перевела взгляд на младенца, потом снова на меня. На её лице мелькнула гримаса неприязни, которую она тут же попыталась спрятать за натянутой улыбкой. — Конечно, — ответила она после короткой паузы. Её голос был натянут, словно струна, готовая вот-вот лопнуть. — Конечно, мы примем её. Это ведь наш долг, не так ли? Я не поверил её словам. За годы правления я научился различать ложь в словах и жестах. Её «конечно» звучало так же искренне, как зимнее солнце, которое лишь делает вид, что согревает. Она протянула руки к Нанетте, но я медлил, глядя ей прямо в глаза. Мой взгляд говорил за меня: «Вы обязаны позаботиться о ней. Вы не смеете её обидеть. Вы не посмеете причинить ей боль». Она не выдержала этого взгляда и опустила глаза, слегка поёжилась. В тот момент я наклонился к ней, чтобы передать Нанетту, но что-то внутри меня вдруг остановило. Этот крошечный комочек жизни, закутанный в мягкие одеяла, выглядел таким беззащитным, таким хрупким. Её личико, гладкое и спокойное, будто светилось какой-то внутренней безмятежностью, словно она даже не подозревала, что её судьба вот-вот окажется в чужих руках. Я сделал вид, будто укачиваю её, чуть покачивая на руках, и почувствовал, как её тёплое дыхание ласкает мою кожу. Она даже не шелохнулась, не проснулась, полностью доверяясь моим рукам. И от этого доверия, этой безоговорочной веры во взрослого, кто должен защитить её от всего зла мира, мне стало невыносимо тяжело. Мой взгляд поднялся на женщину, чьё лицо уже было вытянуто от нетерпения и раздражения. Её холодные глаза искали в моих намерение ускорить момент передачи ребёнка, и я понял, что в её руках Нанетта никогда не почувствует того тепла, которое так нужно ей сейчас. Но что я мог сделать? Уходить назад с девочкой я не мог. Её мать доверила её этим людям. И всё же внутри меня что-то сопротивлялось, словно подсознание кричало, что я совершаю ошибку. Сайлус шагнул вперёд, прежде чем я успел его остановить. — Если вы сделаете ей больно, я узнаю, — сказал он тихо, но в его словах было столько твёрдости, что даже я удивился. Женщина выдавила натянутую улыбку и сделала вид, что его слова её не задели. — Разумеется, — произнесла она с натянутым уважением, пытаясь сохранить иллюзию покорности. — Она будет в безопасности. Однако… — она сделала многозначительную паузу, — У меня есть одно условие. Я почувствовал, как внутри меня что-то напряглось. Она осмеливается ставить условия? Перед кем? Передо мной, королём, который привёз ей ребёнка её покойной сестры? Я стиснул зубы, подавляя раздражение, которое поднималось во мне, и едва заметно кивнул, давая ей возможность продолжить. Она сцепила пальцы, и её губы на мгновение сжались в узкую линию, прежде чем она снова заговорила: — Когда моя дочь подрастёт… — начала она, слегка наклонив голову, будто взвешивая каждое слово. — Я хочу, чтобы её приглашали на балы во дворец. Чтобы она была частью высшего общества. У неё должны быть шансы… — её голос чуть дрогнул, а взгляд оживился, — Чтобы, если судьба сложится, она могла стать королевой. На мгновение тишина заполнила пространство, между нами. Её слова, прозвучавшие с видимым расчётом, как удар грома, разорвали этот момент. Я внимательно изучал её лицо: блеск в глазах, лёгкая дрожь в уголках рта, жесты, которые она старалась контролировать, — всё выдавало её амбиции. «Она видит в этом выгоду. Вот о чём она говорила». Это было очевидно. Её интерес не касался Нанетты, её забота заключалась только в её собственной дочери. Я глубоко вдохнул, с трудом удерживая голос ровным: — Балы, говорите? Королевский дворец? Она уверенно кивнула, словно не понимала, как именно восприняты её слова. — Да, ваше величество, — проговорила она чуть громче, её голос стал твёрже, — Это ведь не такая уж огромная просьба. Девочка, — она кивнула на Нанетту, — не часть королевской крови, даже не высшего общества, так ведь? Пусть будет известно, что наша семья, — она выделила это слово, — связана с дворцом. Это укрепит нашу репутацию. Я едва сдержался, чтобы не разразиться смехом. Связь с дворцом? Репутация? Эти слова звучали фальшиво, как плохая музыка. — И, конечно, — продолжила она, заметив моё молчание, — Это может быть выгодным для всех. Если моя дочь будет вращаться в таких кругах, кто знает… может быть, она станет достойной партией для вашего сына. Королевская семья могла бы получить новую союзницу. Раз моя покойная сестра не смогла. — она закатила глаза. Её слова звучали так, будто она диктовала сделку. Я почувствовал, как в груди поднялась волна негодования, но заставил себя ответить холодно, без эмоций: — Если ваша дочь проявит себя как человек, заслуживающий уважения, — произнёс я, делая паузу, чтобы подчеркнуть каждое слово, — То её будущее решит судьба. Я на мгновение замолчал, переводя взгляд на Сайлуса, который стоял рядом и напряжённо следил за разговором. Его маленькие руки были сжаты в кулаки, но он молчал, как и я, до поры до времени. — Если у Сайлуса будут к ней чувства, — продолжил я, делая голос мягче, — И, если она покажет себя достойной этой чести, я не стану противиться. Но если это не произойдёт… — я посмотрел ей прямо в глаза, не скрывая своего разочарования в её словах, — Я не позволю использовать мою семью для ваших амбиций. Её губы чуть дрогнули, я видел, как мои слова на мгновение выбили её из равновесия. Она не ожидала такой прямоты, но быстро взяла себя в руки и натянуто улыбнулась. — Конечно, — проговорила она, слегка поклонившись. — Это лишь мысли вслух, ваше величество. Мы все желаем лучшего для наших детей, разве не так? Я больше не ответил. Вместо этого мой взгляд опустился на Нанетту, которая спала в моих руках, так спокойно, словно весь мир был в порядке. Эта девочка, её маленькая жизнь, только началась, а уже оказалась в плену чужих амбиций и расчётов. Сайлус всё это время молчал. Я чувствовал его напряжённое присутствие рядом, его молчаливую борьбу с собственными эмоциями. Но когда я сделал шаг, чтобы передать Нанетту, он вдруг двинулся вперёд, шагнув ближе. Его маленькая фигура, казалось, заполнила собой всё пространство. Он остановился перед женщиной, и его взгляд, такой прямой и осознанный для восьмилетнего мальчика, впился в неё. Этот взгляд говорил больше, чем любые слова, словно он пытался прожечь её холодное сердце своим негласным предупреждением. Затем его глаза переместились на Нанетту, и в них появилась какая-то трогательная нежность, смешанная с болью. Он протянул руку, осторожно коснувшись её крошечной ладони. Его пальцы, такие ещё детские, слегка дрогнули, но он не убрал руку. — Вы должны заботиться о ней, — вдруг сказал он. Его голос был тихим, но в этой тишине звучала угроза, которую невозможно было проигнорировать. — Если с ней что-то случится… Если она будет несчастна, я узнаю. Женщина попыталась изобразить улыбку, натянутую и неубедительную, но Сайлус не отводил взгляда, словно пытался проникнуть в её душу. Я видел, как она вздрогнула, но тут же выпрямилась, притворяясь равнодушной. Он снова перевёл взгляд на Нанетту, и его лицо вдруг смягчилось. — Ты вернёшься, — прошептал он, так тихо, что, казалось, эти слова могли раствориться в воздухе. — Я обещаю. Я видел, как он медленно снял с шеи свой кулон — тот самый, с инициалами, который его мать подарила ему несколько лет назад. Сайлус аккуратно вложил его в одеяло, завернув так, чтобы он не выпал. — Это чтобы ты помнила, — добавил он, глядя на младенца так серьёзно, как будто она могла услышать и понять его слова. — Помнила, что я всегда рядом. Я почувствовал, как в груди разлилась гордость за сына, но вместе с ней пришла и боль — боль от того, что я не могу дать ему другого ответа, кроме тихого: — Ты прав, сын. Она вернётся.