Психбольной

      Крики чаек. Яркий, белый луч света, что медленно протискивается через уже такую привычную за всё проведённое здесь время тьму. Она приятная, хоть и в темноте мы как слепые кроты, без источника хоть какого-то света не увидим даже собственной вытянутой руки. Она будто успокаивает нервы и вверяет душе безопасность, в то же время ее стоит бояться как самого главного врага. Никто ведь даже не подозревает, что именно в ней может прятаться. Может монстры, а может и что-то намного страшнее и опаснее...       Дальше до мозга доходят шум моря и... Голос. Противный голос, пропитанный лживой попыткой помочь, от которого в полне можно сойти с ума, от которого по телу разбегаются мурашки, ноги подгибаются, а тело потихоньку сжимается, превращаясь в маленький комок чистого и невинного нечто, что прячется где-то там, глубоко внутри и просто боится вылезать наружу и показываться всем этим эгоистичным, лживым и отвратительным нелюдям. Именно нелюдям, людьми их назвать просто язык не поворачивается. То, что они делают в своей клинике, это не просто насилие над психболыми людьми. Там они ломают их психику окончательно. Можно рассмотреть на примере Сергея Разумовского, как именно это происходит.

***

      Темнота. Крики чаек. Шум моря. Его руки крепко связаны за спиной и пошевелить ими нет никакой возможности. И даже если попытаться как-то высвободить их, вряд-ли выйдет что-то хорошое. В лучшем случае это доставит боль, схожую с вывихом плечевых костей, а в худшем придёт медперсонал и привяжет тебя к кровати на день, чтобы больше не было мыслей о "побеге". А ещё стук. Проходили, знаем. Каждый раз, когда пациента готовили к встрече и разговору с врачом, им всем вкалывали определённую дозу успокоительного, чтобы своими телодвижениями и сопротивлениями они не мешал медперсоналу. Когда врач заходил в палату, пациент был в полусознательном состоянии. Его усаживали на небольшую табуреточку, находившуюся подле небольшого железного стола, а голову клали на сам стол. Буйных пациентов пристёгивали ремнями и к табуретке и к столу, а менее буйные или любимчики доктора обходились без них. Каждый пациент отходил от "наркоза" по-разному. Кто-то долго, кто-то быстро, кто-то что-то бормотал, кто-то молчал. В общем у всех была индивидуальная рекция. И если пациент долго не мог проснуться или более-менее придти в себя, доктор начинал будить его принудительно. А именно просто стучал пальцем по железной поверхности стола, пока пациент не проснётся. Пробуждение конечно было не из неприятных, учитывая, что сам звук, мягко сказано, не приносит удовольствие, а если лежать при этом на поверхности самого стола, звук становится намного громче и пробивается прямо в мозг, потихоньку убивая барабанные перепонки. Сергей Разумовский в этой клинике был как особый пациент. С ним обращались мягче, но "пытки" были намного жёстче, так как Вениамин Самуилович впервые видит такую степень заболевания у человека, страдающим этим расстройством. А ещё он очень любит говорить с Птицей и как только Сергей теряет контроль над своим телом, в свет выходит как раз таки она - его вторая личность.       Резко дёрнувшись от громкого звука, он будто просыпается от кошмара и выпрямляет спину практически до хруста позвоночника, садится прямо, но при этом опуская голову так, чтобы его лицо было скрыто волосами. Голубые глаза, опухшие то ли от слёз, то ли от от того состояния в котором он сейчас, опущены вниз. Взгляд его выражает непонимание, будто он совсем потерялся в пространстве, страх того, что с ним могут сделать те, кто сейчас его окружают и банальную усталость от всего. От этого места, от постоянного насилия, от неправильного лечения... Он знает, кто сейчас перед ним сидит. Никто иной, как его лечащий врач. А ещё он знает, что с ним сейчас будут делать. Знает. Понимает. Только вот сделать с этим он ничего не может. Тело не слушается, а мозг плывёт. Одним словом - дерьмо.        Тишину в комнате разрезал вопрос: –Ну может быть это вас как-то заинтересует? - и да, это был тот самый голос. Это он. Вениамин Самуилович - во истину страшный человек. Одним своим присутствием в своих пациентов он вселяет страх, что уж говорить о близком контакте и разговорах один на один.              Он не осознаёт, что делает. Тело ощущается так, будто он летит, но при этом завязанные сзади руки болят от того, насколько сильно он напряг их. Сознание плывёт. Обрывки воспоминаний всплывают в голове. Он видит таблетку. Красную. Он знает - она поможет. Он не помнит в какой именно момент он оказался практически лёжа на столе, когда он успел удариться локтями и подбородком. В голову ударило и всё вокруг закружилось. Он медленно, но верно вернулся в прошлое своё положение, яростно глядя на таблетку ярко-красного цвета, что ужасно бесила. Его взгляд направлен прямо в глаза врача. Он смотрит с мольбой. Он хочет сьёсть эту таблетку. Заполучить её и облегчить своё нынешнее положение. Но дотянуться до неё сейчас невозможно, даже если хорошо постараться. –Куда же вы так торопитесь то? - спрашивает врач обманчиво непонимающим голосом. Посмотрев на лицо Серёжи, выраженные в нём эмоции смешанные воедино и сбитое резким выпадом дыхание, он продолжает: –Ну не надо, нет-нет-нет. Торопиться не надо. Вы же знаете, Что. Надо. Сделать...Чтобы. Получить. Лекарство. - буквально по слогам отчиканил Рубинштейн. –Он тут, да? - спрашивает вновь врач так, будто сам не знает верного ответа. О да, как же он чертовски прав. Да, он тут. Птица стоит прямо за его спиной, ухватившись за исхудавшие от постоянного голода плечи и ровно дышит над ухом Серёжи. Он молчит, не издаёт ни звука. Продолжает мучить и сводить с ума своим присутствием. Врач продолжает: –Я знаю, знаю, он тут. Ну давайте, давайте. Я же знаю, что вам хочется. - таблетка исчезает из рук врача в белом кармане такого же белого халата и он, опираясь на стол локтями продолжает: – Пять минут мучений. - он уже не верит в эти слова и прекрасно понимает, что всё это займёт никакие не пять минут. Как только Сергей отдаст контроль над телом Птице, врач не остановится пока уставшее от присутствия второй личности, голода и усталости тело Сергея не потеряет сознание. –В обмен на целый день спокойствия. - если-бы каждый день проходил спокойно, как он сказал, то Разумовский бы не шугался всего медицинского персонала в этой психушке. И здесь в голову приходит вопрос: насколько же сильными должно быть моральное и физическое насилие, чтобы человек начал бояться присутствия этих людей? Дураку понятно, что не от хорошей жизни всё это.       Сознание поглащает тьма, он больше не в силах сопротивляться ему. Тело будто ватное и он не может с ним совладать. Серёжа отдаёт ему контроль. Теперь Птица будет главенствовать и беседовать с врачом. Так будет весьма проще. Пусть он ненавидит свою вторую личность, боится и всегда пытается сдержать её, силы всё равно заканчиваются. И сейчас он просто хочет отдохнуть. Просто ничего не делать. Пусть всё это пройдёт так, как ему суждено было пройти. Глаза поменяли свой оттенок. Радужки сменились с голубого на жёлтый. Голубые океаны покинули глаза Разумовского, а заменил эти океаны яркий янтарь, что блистал ярче Солнца в самый разгар лета. Теперь ощущалась полная ясность сознания, а тело было под полным контролем своего нового обладателя. Перед глазами ничего не плыло, зрение было чётким, а уверенности прибавилось будто втройне. Он с уверенностью поднимает голову и смотрит ярко-жёлтыми глазами на доктора, будто с высока, явно выражая в своём взгляде ненависть и призрение к человеку перед ним. –Ой, как хорошо, ой, как хорошо, ой, как хорошо. - запричитал доктор доктор, смотря прямо в глаза Птицы, наклоняясь всё ниже и ниже, горбя при этом спину настолько, что казалось вот-вот и она либо сломается пополам, либо останется полу овальной навсегда. –Ха, ну здравствуй. Что ты чувствуешь? - спрашивает с нескрываемым интересом Рубинштейн. Сколько бы времени не прошло, каждый раз он задаёт один и тот же вопрос, неужели он до сих пор не понял? Сергей улыбается, вернее скалится. Да, улыбкой это вряд-ли можно назвать. Уж слишком она неправильная для улыбки. Во взгляде его отражается настоящий азарт. По нему можно даже счесть фразу: "Вот сейчас-то мы и поболтаём, чёртов докторишка". –Желание вырвать тебе кадык. -подумав с секунду отвечает Разумовский, закатывая при этом глаза так, что появляется ощущение, что сейчас его глаза сделают оборот в триста шестьдесят градусов и с янтарного вновь поменяются на голубые. –Замечательно, замечательно. Так и запишу. Ой, как хорошо. - Серёжа проводит языком по сильно обкусанным губам, смачивая их, тем самым принося себе боль и сильное жжение на них. Затем, поближе наклоняясь к врачу, он начинает: – А знаешь в чём твоя проблема, доктор? - как только доктор переводит взгляд со своей записной книжки на пациента, тот, погодя с несколько секунд, продолжает: –Гордыня. Она застилает тебе глаза, потому что ты умнее всех... Но знай. Пока ты наблюдаешь за мной из-под лобья, разбираясь в своих конспектах, я внимательно следил за тобой. - оскал не сползает с лица Разумовского. Наоборот он становится всё шире и шире. –Ой, хорошо как. - шепчет Рубинштейн, при этом будто завороженно глядя Сергею в глаза. –Сначала я вырублю тебя, не дав нажать тревожную кнопку под столом. - после этой фразы рука доктора невольно переместилась под стол. Он, аккуратно проведя рукой по той самой кнопке, вернул её обратно на стол, а Сергей не останавливаясь тараторил, будто боялся, что не успеет сказать всё, что он надумал за всё то время, проведённое здесь. –Потом я заставлю твою ассистентку Софу...открыть дверь, потом я убью вас обоих и с бегу с этого чёртового острова. - вновь оценив заворожённый взгляд врача на себе и поменяв своё положение, тем самым сев ровно, Разумовский продолжил тараторить, при этом всё это выглядело так, будто это был не бред больного психа, а реальный план по побегу, который выдумывали годами. –Дело осталось за малым, освободиться из этой смирительной рубашки, что я собственно и сделал, пока заговаривал тебе зубы. - в доказательсьво своей безумности и свободы действий, будучи в психушке и со связанными за спиной руками, Птица сделал выпад вперёд, опираясь при этом локтями об стол и практически подпрыгивая на табуретке, делая это с полной уверенностью в своих силах и полностью понимая свои действия. На это Рубинштейн отскочил от Сергея как от огня. Скорее всего он слишком сильно углубился в свои внутренние раздумия и даже не заметил, когда пациент начал практически угрожать, что собственным руками убьет его. А самое удивительное, это то, что при всём этом он не переставал улыбаться. Ни страха, ни шока не было в его взгляде. Лишь лёгкая опаска и азарт. Скорее всего его эмоции остались прежними от очень бурной реакции на его же действия. Удивительно конечно, что он даже не попытался нажать кнопку под столом, чтобы пришёл дополнительный медицинский персонал и успокоил разбушевавшегося пациента. Очень Рубинштейн конечно рискует вот так напрямик общаясь с психболными даже не ограждаясь ничем кроме того, чтобы связать руки пациента за спиной, чтобы по сути он не мог кому-либо навредить. Даже себе. Только вот если обезвредить пациента так, чтобы он не мог себе ничего сделать, всегда найдутся те, кто может навредить ему. И это может быть обсолютно любой человек. –Пхахах, нервишки сдали, доктор? - тень серьёзности проскользнула на лице Серёжи, но в тот-же миг она испарилась, будто её тут и не было. В ту же секунду Вениамин Самуилович начал хлопать в ладоши, будто ребёнок. Его поразила такая реакция и он явно был очень доволен ею. Это было видно по его выражению лица. А затем послышался звук каблуков. Обычно этот звук не предвещает ничего хорошего. После него в теле всегда ощущаются болезненные ощущения, будто тебя били часа так два без передышки. Эта противная девушка Софа заставляет Разумовского глотать таблетки после которых его тело колотит, становится очень холодно, но в то же время безумно жарко, сознание на долго затуманивается, а и без того трясущиеся руки начинают трястись ещё сильнее. Если говорить в крации, то эти таблетки буквально как наркотики. Только вот приятного блаженства после них не чувствуется. Девушка же в то время быстрым шагом подошла к железной двери и открыла её, отодвинув небольшую металлическую защёлку в сторону. Всё это время она не сводила глаз с фигуры Разумовского, будто опасаясь, что он в любой момент может вскочить и каким-нибудь способом переубивать всех присутсвующих в здании людей. Затем она подошла к доктору и, наклонившись над его ухом, прошептала отчётливо громко, вероятно чтобы эту фразу услышал не только врач, но и его пациент. –У нас гости. - с лица Рубинштейна в тот же момент пропали все прежние эмоции. Осталась спишь скрытая, но при этом такая заметная злость и небольшие отголоски страха, которые можно было заметить в его глазах. –Ой, как невовремя то. - вновь проговорил шёпотом Рубинштейн, при этой обернувшись на свою ассистентку. Вэто момент Птица не терял времени и сделал свой фирменный манёвр. Вновь резко сделав выпад вперёд он издал настоящий крик, похожий на звуки птеродактиля. Иначе это было не назвать. Рубинштейн на это отреагировал также, как и на прошлый выпад. Он вскинул одно колено и резко отстранился от стола смотря на своего же пациента с шоком. Софа же с небольшим ужасом в глазах отстранилась от доктора и сложила руки в замок, наблюдая за происходящим. Доктор закрыл свою записную книжку и достав из кармана своего халата красную таблетку, протянул ту Софе со словами: –Софочка, Вы знаете, что делать. - он положил таблетку на стол, так, чтобы до неё не мог добраться Разумовский. –Как-же они все не вовремя то. - вновь пробубнил себе под нос доктор. Все эти действия сопровождались психическим смехом Птицы. –Если что, я у себя в кабинете. - подытожил он и проведя напоследок по плечу своей ассистентки, Рубинштейн, окинув взглядом отодвигающегося в противоположную сторону от Софы Разумовского, вышел из палаты и закрыл решётчатую дверь на щеколду. Вообще вся палата была в решётках. И постоянно открытое окно было защищено решётками и дверь была тоже сплошной решёткой, одна стена была обделана решётками. Если в крации, то эта палата была практически тюремной камерой для Разумовского.       Всё дальше отдаляясь от Софы, Птица скалился всё больше и больше. Казалось, что вот-вот и его щёки начнут рваться от такого оскала. Дурацкая чёлка прикрывала один глаз из-за чего обзор становился намного хуже, если сравнивать с обзором, когда он лежит, а волосы запрокинуты назад и не мешают. Дыхание было сбивчивым и никак не могло придти в норму. Сердце стучало с бешеной силой и казалось, будто вся недавняя уверенность волшебным образом куда-то испарилась. Глаза Птицы с бешеной скоростью переводили взгляд с таблетки на Софу и также в обратную сторону. Птица с ненавистью смотрел на красную таблетку в руках ассистентки доктора. Он знал, что после её принятия, он исчезал на некоторое время. Но нет. Он совсем не хотел уходить. Они пытались прогнать его насильно этими сраными таблеткам после которых от боли хотелось выть и лезть на стену, лишь бы только эти страдания закончились. Но прямо сейчас Птица в теле Разумовского, а это значит, что лечение нужно продолжать, во что бы то ни стало.

***

–Какими вы судьбами сдесь, Юлия? - прозвучал голос Вениамина Самуиловича, как только он зашёл в свой кабинет и увидел мирно сидящую журналистку за его рабочим столом. Она читала какие-то бумаги, но как только увидела врача, сразу оторвалась от своего занятия и обратила на вошедшего всё своё внимание. –Оу, Вениамин Самуилович, я не слишком сильно отвлекла вас от ваших дел? - взгляд девушки выражал небольшое, искренние волнение, но при этом сама она ни капельки не волновалась. Было видно, что эта фраза была сказана с наигранными чувствами и не несёт в себе серьёзный характер. Это так, просто для липового уважения. –Нет конечно, Вы меня ни в коем случае не отвлекаете. Так, можно всё-таки узнать цель Вашего визита? - на лице врача вновь появилась не искренняя улыбка, что так и выражала из себя азарт и не более, чем он. –А, так вот. Мне недавно на глаза попались некоторые материалы, связанные с лечением и проведением диагностики на различные психические расстройства ваших пациентов. Они меня очень заинтересовали и я их достаточно подробно изучила и кое-что выяснила. Скорее всего мои выводы точны и я хотела бы заключить с вами сделку. - после всей изложенной ей информацией, Пчёлкина перевела заинтересованный взгляд на врача. В её глазах читалась прямая уверенность в её словах и действиях. О, да, она была полностью уверенна в том, что Рубинштейн согласится на её предложение. А иначе и не может быть. Когда к тебе приходят с шантажом, кем бы ты ни был, ты согласишься на предложение или просьбу собеседника, а иначе то, что ты очень упорно скрываешь, выйдет наружу и все об этом узнают. –И в чём же будет заключаться наша сделка? Надеюсь это не что-то провокационное. - ответил врач и пошёл в другой конец кабинета. Девушка не предала этому особого значения. И зря. –Давайте сделаем так, доктор Рубинштейн. Вы прекрасно знаете, кем я работаю. Правильно. - не дождавшись ответа собеседника, Пчёлкина продолжает: –Я журналист. И как вам известно, у меня есть свой канал, на котором я выкладываю по-настоящему правдивые ролики про реальные проблемы нашего замечательного города. И так, сейчас Вы даёте мне интерьвью о том, как Вы и Ваш персонал обращается с пациентами, какие лекарственные препараты Вы им колите и в каких условиях они живут на самом деле. В обмен на это, я... - девушка прервалась на середине своей речи, а вернее сказать, её прервал звук, который можно было сравнить с громким тиканьем часов. Как только Юля повернула голову в направлении звука, она увидела, что доктор медленно перемещается в обратную сторону, ближе к ней, тем самым отдаляясь от конца кабинета. И там, где он только-что стоял, в конце кабинета, практически в полной из-за задвинутых штор темноте, она разглядела белый метроном, что в такт качался и мешал мозгу рационально мыслить. –Я не рассказываю,...что... Я... О том, как... Что Вы делаете с... С вашими пациентами..... Вы согласны или нет? - с трудом получается донести до Рубинштейна свои условия Юле. Метроном очень сильно мешает сосредоточиться на разговоре и из-за постоянных ударов и сбивания мыслей, её речь становится бессвязной, с постоянными заиканиями и задержками, но при этом смысл её слов был понятен и разборчив. Хоть что-то хорошее. –Слушайте, Юлия, я могу задать Вам вопрос? - спрашивает Рубинштейн, вставая с другой стороны стола, смотря прямо в лицо девушке. Всё-таки он работает с психически больными людьми. Он должен знать, как влиять на них в этом направлении. –Что? А... Да, конечно... Да, спрашивайте. - Пчёлкина сначала не поняла, что имеено спросил у неё собеседник, и она, как бы, теряет нить разговора, но не прошло и секунды, она быстро включилась обратно в разговор и практически сразу нормально ответила врачу. –Зачем Вы это делаете? - прозвучал вопрос от Вениамина Самуиловича сразу после неуверенного ответа Юли. Только вот, она не очень поняла его смысл. Если в прошлый раз до её мозга быстро допёрла информация, то сейчас она вообще не поняла смысла вопроса. –В каком... Смысле?....Что я делаю.. - вновь чуть заикаясь ответила Юля, с вопросом в глазах смотря на Рубинштейна. –Зачем Вы делаете всё это? Для чего Вы снимаете эти свои ролики? Юлия, что или кто является смыслом всего этого? - после сказанных им слов, Вениамин Самуилович не на долго задумался. "А может это всё идёт из детства?" - появилась мысль в голове врача. С несколько секунд подумав об этом, врач продолжил: –Какое детство у вас было? У вас была полная семья или может быть, Вы выросли в детдоме? - последовал ряд вопросов, на которые будет достаточно сложно ответить девушке в своём нынешнем положении. Чтобы получить ответы на свои на самом деле не очень важные в данный момент вопросы, Рубинштейн обратил внимание Юлии на метроном, показав на него рукой и сказав пригвоздить к нему взгляд, продолжим монотонным голосом. –Сейчас Вы, Юлия Пчёлкина, ответите на мои вопросы. Ваши ответы должны быть правдивы и в них не должно быть ни капельки лжи, Вы меня поняли? - чуть оперевшись рукой об стол, сказал врач. –Да... - голос стал ровным. Гипноз после слов врача был настолько хорош, что Юля замерла и перестала как-либо двигаться. Она лишь смотрела на тикающий метроном и разбиралась в огромном запутавшемся комке мыслей в своей голове. –Вы можете рассказать, где провели своё детство? –С рождения и до восьми лет я провела в детдоме. Потом оттуда меня забрали мои приёмные родители. - ответила честно без каких-либо эмоций девушка. Удивительно конечно, что произошла такая смена эмоций. Казалось, что оно вот, сидит вся такая растеряннная, бедная, будто она узнала, что именно в этот момент умерли все те, кого она любила. И буквально через несколько секунд её голос преобретает сталь и становится довольно грубым. И судя по такой реакции, семью свою она любила не очень. –Вы можете сказать, Ваше детство было хорошим? –Я... В детдоме большинство меня любили... А воспитатели души не чаяли... А... Приёмная семья, она... Там... Было плохо... - и вновь эта резкая смена эмоций. Голос вновь начал немного подрагивать, появились запинки, а из глаз Юлии медленно потекли слёзы. –Почему в приёмной семье Вам было плохо? –Я.. Я не знаю... Они не... Не обращали на меня внимание. Я ходила в старых вещах... Моих братьев и сестёр... Они... Они били меня... При любых не правильных действиях... - девушка опустила голову, и смотря в пол она думала над своими ответами. Какое-то далёкое сознание кричало, прямо рвалось изнутри, чтобы вразумить её: "За чём ты всё это рассказываешь?! Никто! Слышишь? Никто не должен был об этом знать! Но наша Юленька даже свой внутренний голос отвергает и не слушает! За всю свою жизнь ты ни разу никому об этом не сказала, а что сейчас?! Расклеилась твоя стальная оболочка, Юлечка, уж слабеешь ты, дорогуша моя.... " - она отмела эти мысли куда подальше. –Хорошо. Поэтому Вы решили стать журналистом? Чтобы на Вас наконец обратили должное внимание? –Это...Как бы да но...Да.. Я хотела, чтобы все вновь меня любили и... И уважали... - с трудом выдавила из себя девушка.       Как только врач вновь хотел задать очередной вопрос, связанный с детством девушки, раздался стук в дверь, а в следующий момент в кабинет вошла Софа. –Вениамин Самуилович, извините, что отвлекаю Вас, но Сергей Разумовский уснул и бормочет себе под нос что-то про его вторую личность. Вы можете придти и послушать, что он говорит. Я думаю, что это будет полезно для последующей терапии - проговорила ассистентка и повернувшись в сторону журналистки, бросила беглый взгляд на неё и повернулась обратно к врачу. Конечно ни про какую терапию и речи не шло, но нужно же было как-то перефразировать фразу "Это понадобится для нашего следующего опыта". Всё-таки в кабинете посторонняя и ей не обязательно об этом знать, даже если она в таком состоянии. –Знаешь, Софочка. Подожди меня за дверью пару минут, мне тут нужно закончить. - сказал Рубинштейн, кивнув на журналистку, на что Софа вновь оценила ситуацию беглым взглядом и кивнув в ответ, как бы подавая знак, что она будет ждать его за дверью, удалилась из кабинета. –Юлия, откройте глаза, всё хорошо. - начал теребить девушку за плечо врач, как только остановил метроном и подошёл к своей посетительнице. –А, что? Что сейчас только-что произошло? Почему я рыдаю? - спросила Пчёлкина, не понимая, почему на её лице слёзы. –Ничего особенного, мы просто говорили с Вами и Вы внезапно начали плакать. Извините, но у меня появились очень срочные дела, где моё присутствие крайне важно, поэтому мне нужно удалиться. Где выход, Вы и сами знаете. Если заблудитесь, можете спросить у медперсонала. Они с любезностью проводят Вас к выходу. До свидания, Юлия. - едко улыбнувшись и легко махнув рукой, изображая прощание, врач вышел из кабинета и оставил в нём ошеломлённую девушку сидеть одну и думать над случившимся...

***

Год спустя... Опыты теперь не приносят ровным счётом ничего дельного. У них получилось. Только вот получилось то, что они не хотели делать. Пусть Рубинштейн и хотел ставить над Разумовским опыты и изучать его тело и вторую личность, он настолько замучил Сергея, что Птица просто пропал. Навсегда. Он больше не вернётся. Только вот сам Разумовский боится, что всё это неправда и скоро пернатый вновь будет ломать его жизнь, калечить тело своего обладателя и бесконечно менять облики на близких ему людей. От этих мыслей становилось так мучительно больно и в сердце появлялось такое отчаяние, что кажется, будто им можно было поделиться с ещё четверыми людьми так точно. Были и конечно иногда заскоки. Птица возвращался. Но не на долго. Обычно он просто стоял рядом или ходил по комнате, но при этом он молчал. А потом начал приходить всё реже и реже. И скорее всего он просто исчез. Пропал и больше не вернётся. По крайней мере сейчас в это всем сердцем верит Разумовский. Верит, что этот кошмар с ним больше не повторится и что в его жизни теперь будет хоть и на немного, но всё равно меньше зла.