ТОМ.1_Всех наших вчерашних дней: Когда заканчивается завтра

***

У Изуку не самое весёлое времяпрепровождение. Если говорить откровенно, в последнее время у него очень редко бывают хорошие времена, или, по правде говоря, у него не так уж много "приличных" дней. Или недель. Или лет, если честно. У него была не самая лучшая жизнь. Может, ему стоит больше думать об этом и заняться самоанализом. Или, может быть, он может продолжать делать то, что он уже делает, то есть кричать в подушку и паниковать. Он только что застрелил Сотриголову. (Пенопластом, но это! Не! Суть!) Изуку напал на профессионального героя. Его точно арестуют, если не растопчут и не отправят в самые глубокие глубины Тартара. Он выстрелил и попал в Ластика, единственного профессионального героя, который поверил в него, а затем сбежал с места преступления. Это буквально обвинение в злодействе! Нападение на профессионального героя и побег - это преступление, а он, Мидория - преступник, и он хотел быть мстителем, а вместо этого он просто грязный злодей, в конце концов, и он ужасный человек, и он ужасен, и, возможно, ему действительно стоит просто сдаться... Изуку снова кричит. Это на самом деле своего рода удовлетворение, кричать в подушку. Это его новое развлечение. Если есть минимум час времени для хобби, прежде чем они могут считаться таковыми, то Изуку впереди. Он кричит в подушку последние полтора часа. К счастью, она, по крайней мере, хоть немного звуконепроницаема, учитывая, что его мама ещë не просунула голову в комнату и не обеспокоилась его психическим состоянием. Она должна беспокоиться о его психическом состоянии, учитывая, что оно абсолютно ужасно. Он абсолютный яркий пример идиота. Все были правы все эти годы, он действительно настолько невероятно глуп. Без причуды и недоразвитый и у него отсутствует половина мозговых клеток. Его психическое состояние не существует, потому что он просто вообще не думает. Очевидно, он не думал, потому что он только что выстрелил в профессионального героя из пистолета (и ему всё равно, что нёрф-пистолет настоящим не является). Он напал на профессионального героя. И его мозг пуст и глуп, и Изуку останется здесь навсегда. Да, Мидория останется в этой комнате и не будет двигаться. Он отдаст свое тело капризам природы и позволит своей плоти сгнить, а его костям покрыться мхом. Он истлеет в песке и будет таким же незначительным, как шепчущий бриз. Он позволит миру пускать корни и цветы вокруг себя, позволит дикой природе взять его скелет и сделать его прекрасным. Пусть время возьмёт его и измотает, пока он не станет ничем. Быть ничем кажется подростку предпочтительнее прямо сейчас. Поэтому он просто останется в этой комнате навсегда, никогда не уйдет и позволит времени пройти мимо. Раздается стук в дверь, и все планы Изуку мгновенно рушатся.       — Да? — спрашивает он, как будто он нормальный человек и не орал в подушку уже несколько часов.       — Изуку, милый, — любезно говорит его мама, не обращая внимания на приглушенный визг, — Я собираюсь отправиться в Альдеру через 30 минут, ты готов пойти со мной? Тебе не нужно, если тебе это некомфортно, но было бы полезно иметь твои показания по делу.       — А? — почти спокойно произносит парень.       — Нет абсолютно никакого давления, если ты не готов, — уверяет его мама. — В любом случае это совершенно нормально.       — Н-нет, нет, всё в порядке! — заверяет Изуку, как лжец. — Я сейчас приготовлюсь! — Если он чему-то и научился за свою жизнь, так это тому, что всякий раз, когда кто-то говорит "никакого давления" или что что-то "хорошо в любом случае", это означает, что на самом деле есть большое количество давления, и есть один вариант, который они очень хотели бы, чтобы вы выбрали. Прямо сейчас он почти уверен, что правильный выбор — пойти с мамой, даже если мысль о возвращении в Альдеру посылает ему по спине крошечные мурашки. Что странно! Он начал ходить туда не два дня назад, он ходит туда уже много лет, сотни дней! Итак, он берёт один выходной, и вдруг у него в глубине живота возникают всякие извращённо-негативные чувства при мысли о том, чтобы пойти в школу? Это поведение неудачника! Веснушчатый, однако, он почти уверен, что он лодырь, так что, возможно, это просто его поведение. Но это всё ещë странно из-за того, что это чувствуется как внезапно промочил ноги, посещая школу. Он взял всего лишь однодневный перерыв, так почему же ему кажется, что просто вернуться в это здание — это смертный приговор? Почему просто идти в школу кажется, что его конечности покрыты свинцом, а сердце тяжело падает в живот? Подросток качает головой и хрустит шеей. Он может быть мелодраматичным позже, ему нужно переодеться и подготовиться к выходу. Он стёр большую часть макияжа с лица вчера вечером, но ему следует дважды его вымыть, чтобы убедиться, что он больше не блестит. Как бы круто он ни выглядел во время патрулирования, это не лучший образ для средней школы, окружённой акулами. Изуку засовывает голову под раковину. Он не смог найти никаких мочалок, так что это лучшее, что можно сделать. Ладно, может, и не совсем, но он устал, и ему всё равно. Подождать под водой несколько секунд, он отстраняется, отплёвываясь от воды, которая с невероятной точностью попала ему в нос, пытаясь убить его. Ну, вода должна встать в очередь, потому что это просто последняя из длинной череды его неудач. В любом случае, это едва ли самая эффективная попытка, так что на самом деле он здесь победитель. Чёрт, он теперь чувствует себя мокрым. После того, как он несколько минут вытирал всё лицо и волосы полотенцем, парень считает себя должным образом ухоженным и изучает свое отражение в зеркале. Тёмные круги под глазами всё ещë преобладают, но они ни в коем случае не являются чем-то новым. Большая часть, если не вся, подводка для глаз исчезла, и хотя в складках его век может быть намек на сверкающее золото, Изуку почти уверен, что он выдержит мимолетный взгляд. Что ж, пора взглянуть миру в лицо.  

~~~**~~~

Мидория совсем не готов встретиться с миром, но мир, кажется, очень готов к нему. Он смотрит на свои ботинки, злой красный цвет смотрит на него. Обычно ему нравится красный цвет, но сейчас он просто не к месту, здесь, в этом бежево-сером офисе. Все приглушено, и Изуку чувствует себя как вторжение, с его ярко-красными ботинками, зелёными волосами и общим ''я". Директор смотрит на него, он чувствует, как презрительный взгляд прожигает его макушку. Изуку пытается определить, когда всё пошло наперекосяк, но он почти уверен, что это началось, когда он впервые вошёл в комнату. Стоило ему сделать один шаг внутрь, как его охватило внезапное, причудливое желание убежать, убежать и спрятаться, прикрыть голову и ждать, пока всё не закончится. Вместо этого он просто опустился на деревянный стул и ждал, когда его мама начнет говорить. Она сделала это и начала излагать директору несколько вещей, пару поручений по работе и всё, что она хотела обсудить на собрании. Она даже мягко остановила его, когда он попытался прервать еë, любезно сказав ему, что "сейчас еë очередь, а затем будет его очередь", так что это было довольно... Забавно? Но волны разбивались об уши парня, поэтому он просто уставился на свои пальцы ног, постукивая носками ботинок друг о друга, пытаясь слушать, но не сильно вслушиваться. А потом его мама мягко спросила, может ли он повторить то, что он сказал о своих учителях и одноклассниках. А Изуку попытался? Он действительно пытался сказать всё, и не преувеличивать, как он всегда делал, а просто говорить факты, но директор просто продолжал сверлить его взглядом, пока веснушчатому не захотелось сбросить кожу и убежать, просто чтобы выбраться из этой ситуации. Он продолжал напевать и хрюкать в странных местах показаний Изуку, прерывая его каждый раз, когда тому удавалось войти в поток. Но, может быть, это просто потому, что зеленоволосый очень чувствителен и рассеян, поэтому он просто слишком глуп, чтобы удерживать свои мысли, и на самом деле это совсем не вина директора. Но теперь Изуку молчит и смотрит на свои ботинки, сгорбившись и сжавшись, он пытается исчезнуть в ничто. Он пытался продолжать, но после седьмого раздраженного вздоха и совместного закатывания глаз голос Изуку исчез в никуда, поэтому он просто перестал пытаться. Он был драматичным? Он не думал, что преувеличивает, но, может быть, так и было? У него есть склонность представлять вещи хуже, чем они есть на самом деле, большую часть времени, так что, может быть, поэтому директор так устал от него? Он клянётся, что не хотел лгать. Он лгал? Он не думает, что сказал что-то, что было бы ложью, но у подростка такая ужасная память, что, возможно, он это сделал, но он просто забывает, потому что он такой идиот. На его спине чувствуется взгляд, и Изуку вздрагивает, откидывает голову в сторону, встречаясь взглядом с мамой. Этот взгляд снова в еë глазах, как огонь в воде, который только и ждет, чтобы вскипеть. Но еë улыбка не более чем мягкая для сына, когда она смотрит на него. Она теплая, рука просачивается теплом в его спину. Но не обжигающее тепло, не злое, атакующее тепло. Тепло, как защита, как одеяло, как объятие. Его мама слегка наклоняет голову.       — Ты не мог бы подождать в вестибюле, дорогой? — спрашивает она, но это не совсем просьба, поэтому парниша лихорадочно кивает и едва не спотыкается о собственные туфли, торопясь покинуть комнату. Дверь за ним закрывается, и Изуку едва слышит, как голос его мамы повышается, когда он спотыкается о ковер, чтобы найти себе место. Ладно, место... место, в нескольких метрах по коридору — вестибюль, а там скамейки, скамейки, на которых он может подождать и успокоиться, он может просто посидеть. Ладно... Ладно, он вышел оттуда, но он до сих пор этого не осознавал, воздух был таким удушающим, как будто он до сих пор не дышал. Изуку делает трясущийся вдох и сжимает руки в кулаки, осторожно кладя их на колени. Он такой плаксивый, он чувствует, как его глаза горят, и ради чего? Немного недовольной авторитетной фигуры? Ему нужно собраться, он вышел из этой комнаты, он в порядке, он в порядке. Мидория закрывает глаза и осторожно стучит головой о стену. Ему просто нужно дышать. Дышать и успокоиться, потому что он так драматизирует. Он просто устал, и ему нужно сделать вдох и успокоиться. Он так устал. Но всё в порядке, потому что он сидит, и он не в той комнате, и никто больше на него не смотрит, и он в порядке. Его мама справится с этим, и он может справиться сам, потому что он не маленький ребёнок. Он достаточно взрослый, чтобы быть самостоятельным, достаточно взрослый, чтобы не плакать из-за какого-то маленького неудобства. Он в порядке. Перед ним тень. Он не знает, когда она появилась, но она там, нависает над Изуку, двигаясь и злясь. Зеленоглазый не хочет поднимать взгляд вверх, но он смотрит. Перед ним стоит Каччан, колючий и кипящий, но почему, Изуку не знает. Его красные глаза прищурины, и сидячий подросток может чувствовать слабый запах жжёной карамели, из-за взрывной причуды того. Он не осознаёт этого, пока этого не происходит, но он, должно быть, откинулся назад, потому что его позвоночник ударяется о стену.       — Это ты виноват, что меня вызвали? — требует Каччан, дико жестикулируя в сторону кабинета директора. Мидория просто моргает на него. Тишина и покой — лучший выбор здесь, неподвижность, как кролик на лугу, неподвижность, потому что если он не двигается, то Бакуго его не видит, а Каччан не может причинить ему вред, если тот его не видит. Он так устал от того, что ему причиняют боль. — Ты пытаешься втянуть меня в неприятности или что-то в этом роде?       — И какого фига ты жалуешься тёте? Что, ты не можешь справиться с небольшим толчком, не будучи плаксивым маленьким ребенком? А? Бесполезный, черт возьми, Деку! — продолжил ещё более разгневанный Кацуки — Она позвала ведьму, и вдруг они берутся за моё дело! Что, ты больше не можешь справиться с собой? Пойди поплакаться мамочке, ты, бесполезный маленький засранец? Веснушчатый мог бы быть камнем, настолько он неподвижен и незначителен. Он смотрит на стену, потому что стена — не Каччан, и стена не острая, не смертельная и не обжигающая, и она не может причинить ему вреда...       — Блядь, смотри на меня, когда я с тобой разговариваю! — Рука Каччана ложится на запястье Мидории, выворачивая его руку вверх, и Изуку встречает его взгляд мягким, резким вдохом.       — Из-за тебя ведьма, угрожает вызвать UA на меня, я надеюсь, ты это знаешь, — шипит Каччан. — Она сказала, что отзовёт мои заявления, если я продолжу "это". Какого черта ты рассказываешь людям дерьмовую ложь? Что, черт возьми, "это" должно значить? Я просто хочу убедиться, что ты знаешь свое место! А ты идёшь и плачешь из-за этого? Мидория открывает рот, как будто хочет что-то сказать, но его голос не работает, и его конечности не шевелятся, поэтому он просто не может двигаться. Его сердце колотится в груди, бьясь так, что вот-вот вырвется из рёбер, если будет продолжать в том же темпе. Он молчит, лишь отчасти по собственному выбору.       — Ты что, не знаешь своего места, Деку? — требует блондин. — Я думал, что вбил тебе это в голову! Ты ничто, и всегда таким был! Ты никто! Абсолютно ничто! Так с чего ты взял, что можешь попытаться разрушить мою жизнь, а? Что не так, Деку? Ты больше не можешь этого выносить? — Его свободная рука искрится, посылая хлопки и непрерывный поток миниатюрных взрывов. Мама Изуку всего в нескольких метрах по коридору, но земля поднимается, чтобы поглотить его, пока в коридоре не остаются только Кацуки и Мидория. Каччан и Изуку, и красноглазый должен быть его другом, но почему веснушчатый так напуган? Он так устал бояться, он всегда боится, но его сердце колотится, а горло пересохло, и он так напуган.       — Я покажу тебе, где твое место, Деку, — рычит Каччан. — Ты никто, слышишь меня? Я лучший, и всегда буду таким! Так что не пытайся вмешиваться в это! Ты ниже низшего! Ты урод без причуды! — Что-то трескается в его груди, словно лёд раскололся.       — Ты чувствуешь себя важным? — спрашивает зеленоглазый тихим голосом, тише, чем он мог себе представить.       — Что? — требует Каччан, сжимая руку Изуку. — Говори громче, Деку!       — Ты чувствуешь себя важным? — повторяет Мидория, громче, но всё ещë ровно. Рука Кацуки замерла на его запястье.       — Это заставляет тебя чувствовать себя особенным, причиняя боль тому, кто не может дать отпор? Пугая меня, причиняя мне боль, ты чувствуешь себя сильным? — продолжает беспричудный парень.       — Что, черт возьми...       — Ты называл меня слабым каждый день с тех пор, как у тебя появилась причуда. И ты причинил мне боль за это. Разве избиение кого-то слабее делает тебя сильным? Или это делает тебя жалким? Рука Кацуки издает слабый хлопок, и Мидория знает, что позже ему придётся иметь дело с ожогом. Он должен остановиться, он действительно должен перестать, но в его животе образовалась дыра, которая так устала быть пустой. Он так устал от боли, и если он продолжит, Кацуки сожжёт его, причинит ему боль сильнее, чем Изуку когда-либо думал. Но он так устал от страха, так устал, что любой страх внутри него, который так сильно растянулся, лопнул. И теперь все, что чувствует Изуку, — это пустота. Пустота и никчёмность, и он едва ли может почувствовать жар от очередного взрыва.       — Ты думаешь, что ты сильный? — спрашивает он, устремив взгляд в землю. — Потому что я думаю, что ты просто жалок. Я думаю, что ты настолько невероятно неуверен в себе , что тебе нужно попытаться причинить мне боль, просто чтобы почувствовать какую-то силу в своей жизни. Я думаю, ты напуган, Бакуго Кацуки, и пытаешься спрятаться за дымом и зеркалами. Делая ли больно мне, ты Бакуго, чувствуешь себя сильным? Потому что я думаю, что это делает тебя никчемным. Блондин онемел, и его рука достаточно ослабла, чтобы Изуку смог еë вырвать. Он смотрит в эти ненавистные красные глаза. Он действительно ненавидит мидорию, не так ли? Почему потребовалось так много времени, чтобы понять? Он ненавидит Изуку, и парень не уверен, ненавидит ли он его в ответ. Но он так долго боялся, так сильно пугал Изуку, и Мидория так устал от этого. Устал от тирании, от развязности Бакуго, резких слов и ещë более резких ожогов. Но он бессилен без какой-либо уверенности в своем шаге. Он жалок. Изуку фыркает. Это негромко, он не счастлив, он просто пустой, как пропасть в его груди. Зачем он это говорит? Он не знает, почему он это говорит, но он не может остановиться. Он больше не может остановиться, потому что он так устал от боли . Его губы кривятся, когда он встречает взгляд Кацуки. Его слова обжигают горло, когда они вырываются наружу.       — Ты напуган, Бакуго Кацуки. Ты напуган, и ты просто пытаешься притвориться важным, особенным и могущественным. Но ты ведь не герой, не так ли? Ты даже не злодей. Ты просто хулиган из средней школы, отчаянно пытающийся уцепиться за некое подобие власти. Кацуки отступает на шаг. Это все, что нужно Мидории, и он бежит. Он знает, что его мама ждёт его, он знает, что должен подождать, пока она закончит свою встречу, но он не может больше здесь оставаться. Не в здании с Бакуго. Не с ним. Не здесь. Не в этом месте, где стены давят на него, где коридоры растягиваются и сжимаются, сжимая Изуку, пока у него не возникает ощущение, что он бежит через кукольный домик. Он не может оставаться здесь, не в этой школе, где кислород — яд, и он душит подростка, сдавливает его горло и обжигает глаза, сжимает его легкие, чтобы они не чувствовали себя полными, даже когда он задыхается, задыхается и задыхается. Он не может оставаться в этом месте, где пол рушится, но недостаточно быстро, потому что потолок обрушивается и давит на него, выдавливает из его тела весь воздух, давит его до тех пор, пока кровеносные сосуды не лопнут от давления и не треснут в его глазах, пока всё, что он может видеть, не станет кроваво-красным. Свет яркий и белый, и он ревёт в глаза, и он находится под пристальным взглядом доктора, расчлененный на конечности за конечностями. Он не может оставаться здесь, где всё давит на него, потому что его наверняка раздавят, потому что всё расплывается из-за света, скрытого тесными стенами, и не осталось воздуха, чтобы дышать, даже когда он задыхается, и его руки трясутся от давления, и кровь стучит в ушах, и мир вокруг него рушится, и теперь он сжимает тиски вокруг его головы и вокруг его мозга, она сдавливает зеленоглазого, и он умирает, он умирает здесь, в флуоресцентном свете, который причиняет боль его глазам, но он всё равно не может видеть или, может быть, он уже мёртв, судя по тому, как дёргаются его пальцы, и он не может слышать, потому что кровь приливает к его голове и приливает, приливает, приливает к его мозгу, потому что его жар пульсирует от боли, так что сердцебиение, а может быть, там вообще нет крови, потому что у него голова трещит, и он упадёт, если только он уже не упал, он упал, нет, он движется, он бежит, он бежит и стены давят на него и убивают, но он бежит. Освещение меняется, когда Изуку вываливается наружу, и солнце светит ему в лицо и греет, но оно яркое, такое яркое, и он бежит, прорываясь через город, как раненое животное, и стен больше нет, но воздух все еще ядовит, потому что только он мог снова дышать, тогда он мог думать, и если бы только он мог думать, тогда он мог бы выбраться из этой ловушки. Потому что он в ловушке, он так заперт здесь, заперт в клетке, яме или сдавливающей обёртке, он застрял и заперт, и он не может здесь дышать, поэтому он не может думать, и он не может сбежать, и он не знает, где он или кто? Кто он? Он действительно бесполезен? Он бесполезен, верно, он Деку, и он бежит в страхе, бежит раненый, истекающий кровью и умирающий по всему телу, смерть от тысячи порезов бумагой, вот что говорится. Он истекает кровью от миллиона ран, а также умирает от того, что его кости раздроблены в щебень, когда стены обрушиваются на него, он умирает, когда его череп раскалывается на осколки, он умирает, когда он взрывается на тысячу кусков, когда его отправляют в небытие, когда он сгорает дотла, пока Каччан поджигает его и смотрит, и смеётся, и смеётся, и смеётся. Если он снаружи, то почему его всё ещë давят и сдавливают? Если он снаружи и движется и уходит от Каччана, почему всё горит? Потому что он здесь, он всегда здесь, и поэтому воздух пахнет как горящий сахар, и поэтому дым душит Мидорию, душит Изуку, так что он не может дышать, наполняя его легкие, пока там не остается ничего, кроме нитроглицерина, наполняя его горло, пока он не начинает давиться и кашлять, выталкивая все наружу, пока весь Изуку не сгорит. Он горит и горит, шипит и тает изнутри. Он только кровь, кровь и ожоги, кости, которые нужно сломать, и кожа, которую нужно сжечь, но у него не осталось никакой кожи, есть только ожоги, только ожоги, тугая и блестящая, сырая и плачущая, потрескавшаяся кожа и шелушащееся лицо и горящие глаза. Жгучие глаза, потому что он так полон нитроглицерина, что наверняка он плачет им сейчас, ядовитые слезы прокладывают ядовитые дорожки по его щекам, шипя, разъедая кожу и мышцы и оставляя красивые маленькие шрамы. Так много, так много слёз и они яд, ядовитые слезы, яд и отрава, сжигающие его изнутри, когда они пробиваются наружу, а затем съедают его, пока он не станет ничем иным, как пустотой. Так много слез, потому что они заполняют его глаза и покрывают его лицо и сжигают, заполняют его рот, горячие и тяжелые, соленые, металлические и сладкие, заполняющие его горло, и он давится, задыхается и умирает от своих слёз, тонет в них, тонет и горит, и как он может гореть и тонуть одновременно? Как фейерверк в воде, взрывы под поверхностью. Под кожей парня происходят взрывы, которые проносятся по его венам и заполняют пространство между костями. Они лопаются и шипят, швыряя Изуку с силой, стоящей за сотрясающей силой. Они взрываются внутри его черепа, за его глазами, пульсируют-пульсируют-пульсируют с импульсами искр, звеня в его ушах, глазах и костях. Его легкие избиты, помяты и разорваны вдребезги, когда взрывы лопаются и горят, сталкиваясь вокруг его груди, разрывая Изуку на куски. Он уверен, что для жизни нужно сердце, не так ли? Нужно сердце, чтобы биться и качать кровь, регулировать и бежать, но как он может быть жив, если его сердце больше не в груди? Его не может быть там, потому что оно такое пустое, его грудь такая пустая, и он может чувствовать пространство, где должно быть его сердце, но его там нет. Его там нет, потому что он пустой и истекает кровью, и кто-то залез в его грудь и вырвал еë, и Мидория остался здесь, кровавые губы и пустая грудь и пустые полные легкие и горящие глаза, и где его сердце? Его сердца не может быть здесь, но кто его забрал и куда оно делось, и как он жив? Может быть, он не жив. Это имело бы смысл, может быть, он действительно не жив вообще, может быть, он просто призрак, который слишком глуп, чтобы понять, что он уже мёртв и ушёл и ушёл, но он здесь. Он здесь, и он не думает, что призраки чувствуют боль, но Изуку горит, и призраки не могут плакать, но Мидория тонет в соли. Призраки не должны истекать кровью, но Изуку раскрашивает мир красным, когда он мчится вперед, как какое-то истекающее кровью, дикое, бешеное животное, мчится вперед, истекает кровью, горит, рушится, разрушается, умирает, умирает и умирает, а может быть, он просто забыл умереть. Может быть, он должен был умереть много лет назад, но он забыл, как это сделать, он просто призрак, овладевший трупом, и он не знает, как отпустить, но он хочет отпустить, потому что он так устал, и он хочет, чтобы всё это прекратилось.  

~~~**~~~

Что-то холодное стучит его по макушке. Изуку горит, ему не должно быть холодно, но что-то холодное только что ударило его по макушке. Он моргает, и его глаза горят, и он не может толком видеть, но холод движется вбок, и он мокрый? Что-то холодное и мокрое, и оно скользит вперед, и капает мимо его уха и вниз по шее, и подросток невольно вздрагивает. Затем он снова моргает. Его пальцы сжаты и сцеплены вместе, так что он не чувствует своей шеи. Но он хочет, поэтому один палец дёргается, и он болит, жалуется и ноет, чтобы пошевелить, но он двигает им. Затем следующий палец. Они жесткие и такие медленные, и еще один удар холода бьет по его голове, стекая сбоку, вниз по шее, собираясь в лужу у его плеча. Изуку поднимает одну дрожащую руку, каждый палец все еще напряжён и неподатлив, жесткий и обученный отработанному напряжению. Его кисть на мгновение болит, как будто она распадается на куски. Нетвёрдой рукой Изуку чувствует макушку головы. Немного мокро? Третья капля попадает на его руку. Она холодная-холодная. Не ледяная-холодная, просто прохладная-холодная. Мидория моргает. Затем еще одна капля, и ещё, ещё одна. Изуку опускает руку. Капли перетекают друг в друга, тонким слоем на его ладони, серебристые дорожки вниз по руке, вниз и по запястью, крошечные маленькие мазки влаги в складках кожи. Он моргает. Его рука красная, холодная такая же, как вода стекающая вниз в перекрещивающиеся линии и маленькие полумесяцы, вмятины на поверхности его руки. Подросток тупо осознаёт, что они жалят, поскольку водянистые следы растут и стекают по коже. Царапины опутывают его руку, как узоры красных, сырых и крапчатых выбоин, своего рода украшение. Вода успокаивает их, и это больно, но он не уверен, болят ли они сами по себе или это из-за воды. Он касается корней своих волос, они влажные и становятся все мокрее, когда все больше капель сталкиваются с его рукой. Он смотрит вверх и моргает. Небо серое. Немного темно, и собираются облака. О, он понимает. Идёт дождь. Дождь постепенно становится более обильным, изначально редким, но ускоряющимся, пока Изуку сидит, моргая в небо, когда капли дождя падают на его лицо. И он сидит. Когда он сел? Его ноги сводит судорогой, они согнуты под ним, и когда Мидория пытается потянуться и освободиться из своего положения, они громко жалуются, поскольку напряжение запирает его мышцы на месте. Он хрустит шеей, отчасти потому, что она болит, а отчасти по привычке. Щелчки и треск от регулировки эхом раздаются в его ушах. Изуку моргает и качает головой в течение секунды. Он выпячивает челюсть и хлопает ушами, и они звенят на мгновение, и волны кружатся, возникая. Белый шум, который затихает и переходит в мягкий стук капель дождя, падающих вокруг него. Он снова моргает, и слышит слабый шум машин и движения, мягкие ритмы разговоров людей, но слишком далеко, чтобы действительно различить какие-либо слова. Он смотрит на свои пальцы, скрюченные, как когти, на коленях. Ногти длинные, его следует подстричь. Под ногтями запекшаяся ржаво-коричнево-красная корка, кончики пальцев также окрашены в кроваво-малиновый цвет. Он сгибает их, хрустя костяшками, и смутно осознает, что его ногтевые ложа болят. Он бросает взгляд на свои руки, туда, где Каччан... Нет, Бакуго-обжёг его. Это было не так плохо, как когда-либо было у Изуку, далеко не так, но это всё ещë ожоги. Но волдыри на коже едва заметны под выпуклыми, яркими розово-красными линиями, которые он, должно быть, процарапал в своей плоти, разрывая кожу там, где должен был быть ожог. На тыльной стороне его рук крошечные узкие полумесяцы красного цвета, где его ногти впились в кожу и впились, зафиксировавшись на месте. Он сгибает руку, и на мгновение она болит. Мидория оглядывается. Он стоит на коленях на земле, на залитом дождем цементе какого-то переулка. Когда он сюда попал? Как он сюда попал? Он снова качает головой и умудряется переместиться достаточно, чтобы начать растягиваться, по одной ноге за раз, иголки и булавки танцуют по поверхности. Во рту привкус металла и соли, а язык исследует щеку, находя зияющую, почти прогрызённую насквозь часть. Его губа тяжёлая и распухшая, и дрожащее прикосновение кончиков пальцев показывает еще больше крови. Он сплёвывает густые кровь и слюну, на землю и вдавливает пальцы в цемент. Ему нужно встать. Ему нужно вставать и начать двигаться, потому что он бежал и не знает, где он, и не знает, как вернуться домой. Он ничего не сказал, он просто бежал и ничего не сказал своей маме. Он просто бежал, как какой-то трус, и отключился, пока не оказался здесь, где бы это ни было. Его мама, должно быть, беспокоится о нём. Каким героем он был бы, если бы он даже не мог вести разговор, не впадая в истерику и не убегая? Дрожащими пальцами он достает телефон из кармана. Там смс от мамы, всего три минуты назад. Это хорошо. Мама      14:38 Закончила встречу. Ты ушёл домой? Изуку откидывается назад, растягивает спину и умудряется подняться на ноги, опираясь на кирпичную стену здания позади него. Я      14:42 Пошёл гулять :) Скоро домой! Этого, наверное, достаточно. Изуку делает несколько шагов вперед, не обращая внимания на то, как его ноги протестующе вопят. Ладно... Теперь ему просто нужно придумать, как вернуться домой.

~~~**~~~

***