Песочные часы

Александр не видел своими глазами, но ему донесли, что бакалавр Данковский и гаруспик сильно разругались после Совета. Некрасивая сцена, ее видели даже некоторые солдаты, глазам которых это совсем не предназначалось, совсем не те, кого генерал просил присмотреть за Даниилом. После этого слухи сразу поползли по Городу. Говорили, что Бурах оттолкнул от себя Данковского, который и город уничтожил, и бесполезного теперь Старшину себе хотел. Какое-то злое разочарование одолевало Блока при одной этой мысли – Данковский такого бы точно себе не позволил. И вообще совсем он такого не заслужил, а теперь ещё и вынужден уехать, подальше от всех этих грязных и липких сплетен. Дел было слишком много, а времени чересчур мало, чтобы навестить бакалавра в его временном городском пристанище до отъезда, но Александр совсем не удивился, когда солдаты донесли ему, что тот тайком сел на один с ним поезд до Столицы. Удивился только, что он решил затеряться среди солдатских коек. Спрятаться что ли надеялся? Думал, не узнает? Блок прошёл все вагоны насквозь, лишь бы выискать изможденного бакалавра и переместить поближе к себе, хоть в соседнее купе, если заупрямится и откажется от его компании. После всего, что он сделал и пережил, город должен был руки ему целовать, как спасителю, а в итоге только в грязи вывалял и оттолкнул, лишив доступа к такому необходимому ему чуду. Данковский нашёлся в предпоследнем вагоне. Блок бы и не узнал его если бы не белая рубашка, совершенно чуждая темной солдатской форме, хоть и грязная вся, с кровавыми пятнами на рукавах. Тот был таким ладным и изворотливым франтом в городе, а теперь совсем перестал быть похож на свой словесный портрет, который генерал получил по пути в Город с соответствующими инструкциями. Даниил лежал на койке вдоль прохода, уткнулся лицом в стену, сжался весь, не реагировал ни на кого вокруг себя. Встрепенулся только, когда все солдаты подскочили и отдали честь своему генералу в знак приветствия: - Пойдёмте, Даниил, – Александр вполне недвусмысленно собрал немногочисленные вещи Бакалавра, терпеливо наблюдая, как тот, недовольный, поднимался со своего ужасно неудобного, но уже нагретого места под пристальным взглядом чужих глаз. Правильно рассчитал, что Данковский не станет устраивать сцену и препираться у всех на глазах, но это совсем не способствовало налаживанию отношений. Генерал шел впереди, намеренно не став пропускать потрепанного Данковского вперед – подумают еще, что ведет его под конвоем через весь поезд – и один раз каким-то чудом успел подхватить его под локоть, когда они переходили между вагонами. Нога бакалавра подкосилась так, что он чуть не вылетел на полном ходу прямо под колеса. Истрепанный змеиный плащ повис рядом с его шинелью на крючке на двери, полупустой саквояж аккуратно уместился на верхней полке. Бакалавр проследил недовольным взглядом, явно отмечая про себя его местоположение, чтобы потом забрать вещи и снова спрятаться где-нибудь в темный угол в гремящем составе. Как будто Блок не рассчитывал оставить его в своем купе, подальше от галдящей солдатни, среди которой Даниил не сможет отдохнуть и секунды. - Вы не должны были узнать, что я здесь, генерал. Я попросил не докладывать солдат в том вагоне. Александр решил пропустить это мимо ушей и выглянул за дверь, давая дежурному по вагону указания сделать сладкого чаю и найти чего-нибудь на зуб, а потом сел на свою сложенную койку напротив. Спорить с Данковским о такой мелочи и тратить на это его силы не было совсем никакого желания. - Даниил, позвольте сделать комплимент вашей стойкости. Болезненная гримаса расчертила лицо бакалавра, но тут же сменилась холодной отстранённостью. Он сжал руки у себя на коленях так, что не будь перчаток и стало бы наверняка видно, как костяшки побелели. Смотрел в окно только, не мог взгляд выдержать. - Спасибо, генерал, но это неуместно. - Прошу, называйте меня по имени. Данковский дёргано обернулся, мазнул взглядом по его лицу и снова опустил голову. Ничего не осталось от того человека, что сыпал аргументами в том проклятом городе. Что же больше его подкосило? То, как город выкинул его со сцены, когда стал ненужным? Или степняк? Без змеиного плаща плечи его казались меньше, фигура тоньше. Александру хотелось сесть рядом, на одну лавку, быть по одну сторону, но он опасался, что Данковский превратно его поймёт и примет в штыки. А им ещё предстояло ехать почти двое суток. Даниил так и не расслабился, сидел перед ним, как нашкодивший гимназист перед директором, зажатый, в окно только отстранённо смотрел. И на стол. И на руки перед собой. Только не на него. - У вас есть, где жить в Столице? – Александру правда хотелось, чтобы от напряжения между ними ничего не осталось, но опять ненамеренно попал в болевую точку. Даниил тут же помрачнел ещё сильнее: - Полагаю, нет, – он потер рассеченную бровь. В дверь купе учтиво постучали, и они оба подскочили со своих мест – Блок, чтобы открыть, а Даниил не иначе как от нервов. Нашёлся даже небольшой каравай мягкого хлеба помимо двух кружек с обжигающе горячим чаем. Следовало Данковского, конечно, и больше накормить, дать ему отдохнуть, но для начала бы и это сгодилось. Даниил садился обратно на койку уж слишком медленно и аккуратно для человека здорового и полного сил. Легко было заметить даже, что фигура его была слегка перекошена в одну сторону, хоть он и всеми силами пытался это скрыть за непринуждённостью – не иначе рёбра берёг. Чай был чересчур приторным на его вкус, но для Даниила в самый раз – тот молча взял подстаканник в тонкие руки и отпил с едва скрываемой жадностью, так и глядя куда-то в окно. Изо всех сил делал вид, что степь его за эти бесконечные двенадцать дней не изуродовала, не оставила отпечаток. Александр разломил хлеб, понимая прекрасно, что иначе Данковский к нему не притронется из вежливости. Хотелось возобновить разговор. Хотелось помочь, может даже предложить Даниилу пожить у него, пока не встанет на ноги, но понимал хорошо, что пока не время, и такие откровенность и напор могли смутить. Вместо этого Блок поднялся со своего места под настороженный взгляд темных глаз и достал с полки свой чемодан с не слишком-то богатым скарбом. Данковский смотрел на аккуратно сложенную белую рубашку рядом с собой, как на дикость, и впервые за все время заглянул прямо в глаза, не сдержав удивление, хоть и снова тут же соскользнул в стакан с чаем. - Она вам скорее всего не по фигуре будет, но лучше... - Я не могу её принять, спасибо, – сухо ответил, и даже не прикоснулся. Его не баловали заботой в принципе, и уж вряд ли он ждал руки помощи от едва знакомого лично военного генерала, с которым буквально только что пытался вести двойную игру. Но Александр понимал цели бакалавра. Его вела не жажда собственной выгоды – какой она была, когда город кинул приманку, заставил приехать, а потом запер Чумой и лишил всего, едва не разрушив личность? Вела его только высшая цель, а потому Блок не был в обиде. Каждый вел свою войну, но разными способами, и Данковский почему-то решил, что свою проиграл и оттого больше не боролся. В груди теплело уважение, что Даниил не стал лицемерить, выдавая себя за кого-то, кем совсем не являлся, скинул всю показную шелуху. Лилич больше не было рядом. Бураха тем более. От него самого он ничего не пытался добиться. Не перед кем рисоваться. - Бросьте, Даниил. - Генерал... – Данковский продолжил препираться, и отчего-то такое обращение резануло слух. Он не воспринимал его за человека, просто как очередного военного. Фигуру на шахматной доске. - Пожалуйста, называйте меня по имени, – упрямо повторил Блок, перебивая. Даниил посмотрел едва ли не с раздражением, вздернул свой крупный, плохо выбритый подбородок и поджал губы. Слова его были отрывистыми, жесткими: - Александр. Я скажу прямо. Меня смущает внимание к моей персоне. Извините. Вот и ответ. Видно было только, что от своей прямоты он сам больше смутился. Привыкшему к подковерным интригам уху было слышно только тщательно скрываемую уязвимость. - За то, что вы сделали для того города, вас должны чествовать. - Чествовать? – резко переспросил Даниил, и глаза его загорелись. Вот теперь гнева в его голосе, жёстком, хоть и негромком, едва через край не переливалось. – Город уничтожен, Инквизитор мертва, те люди лишились домов, им пришлось уйти в степь. Чествовать? Простите великодушно, генерал, но мне повезло, что меня не линчевали, и я вообще остался жив. А может и не повезло, лучше бы я тоже остался в степи гнить. Александр вздохнул и покачал головой: - Вы не правы, Даниил. Те люди остались в живых только благодаря вашему решению. У них остался комендант, новый старшина и какое-никакое будущее. Лицо Данковского искривилось в болезненной гримасе стоило Блоку упомянуть Бураха, но больше ни слова он не произнёс, мрачный. Прошедшие события ещё причиняли ему слишком много боли, это было невооруженным глазом видно. Отхлебнул чай и молча взялся за меньшую половину хлеба. Полководец в первый же день забрал Данковского из боен, а потом без колебаний, доверяя только внутренней чуйке, дал ему, гражданскому, карабин по первому требованию. Громкий, вёрткий – Александр не раз давил в себе импульсивное желание отправить его под трибунал за своевольные рискованные решения. Этот человек, долго остававшийся в тени самозванки и гаруспика, принял жесткое, но, по мнению генерала, правильное решение, расплатившись собственной судьбой. Только стальной стержень внутри него не позволил ему разрушиться, когда его выкинули, в последнюю секунду лишив чуда. Да, его самого ожидала передислокация, и после Столицы, где будет залечивать раны неожиданно проредившийся артиллерийский полк, он снова отправится на фронт. Но Данковскому, оставшемуся без поддержки и даже собственного имущества, долго не прожить без его помощи, он хорошо видел это. А бросить его на произвол судьбы Александр не мог, это было бы преступлением против его собственной чести. Им обоим удалось сыграть свои роли и выбраться живыми из того действия, пусть даже и не получилось отделаться малой кровью. Но генерал, глядя на то, как Данковский уже почти допил чай, теперь растягивая остатки, и вся изнуренная фигура его подрагивала в такт движению поезда, понимал, как не хотел бы, чтобы их пути разошлись прочь. Даниил устало смотрел на удаляющийся прочь пыльный город за окном. Александр откинул голову назад и выдохнул. Через двое суток, полных усталого молчания, поезд начал сбавлять ход, приближаясь к вокзалу. За дверьми купе было слышно, как офицеры уже начали шевелиться и передвигаться по составу, готовясь к выходу. Данковский накинул на плечи плащ, облачаясь в свою шкуру столичного доктора и танатолога в одном лице, не давая ни на секунду усомниться, что Город-на-Горхоне не искалечил его жизнь. Рассеченная бровь только, может, могла навести на мысли, да рубашка не по размеру, даром, что кипенно-белая. Он уже хотел самостоятельно снять саквояж с верхней полки, но полководец сработал на опережение и составил его на уже прибранное сидение под осуждающий взгляд бакалавра. Мол, и без вас бы справился, мои ребра меня больше не тревожат. Глупость полнейшая, конечно. Начало платформы уже виднелось в окно, и Александр, вновь доверившись своим инстинктам, задернул штору, чтобы никто снаружи не смог увидеть их двоих внутри, и, схватив ошеломленного Данковского за запястье, вложил ему худую связку ключей в ладонь и крепко накрыл пальцами. - Полководец, вы с ума… Александр только настойчиво перебил его, сообщая адрес своей квартиры. Шум за дверьми купе становился громче. Скоро генерал понадобится, времени на препирания не было, а на то, чтобы твердо увериться в своём решении, Александру потребовалось два дня молчаливых размышлений. - Не спорьте, Даниил. Меня скорее всего уже сегодня отправят на фронт, но вы можете жить в квартире столько, сколько потребуется. - Прекратите, генерал, это безумие какое-то, – он резко возразил и дернул руку, разжимая пальцы, но Блок держал крепко, а места в купе для двух взрослых мужчин было мало, не разминуться. Видно было, как Данковский обескураженно шарил темными глазами по его лицу в поисках признаков лжи и краснел от их близости. - Тогда оставьте ключи консьержу, но сделайте это сами. Я буду писать вам письма так часто, как смогу. - Вы спасаете мою жизнь в третий раз, генерал, – твердо ответил Данковский. Выглядел решительно, значит уже что-то надумал себе, тоже понимал, что времени на глупые дискуссии и препирания у них не оставалось. – Мне нечем отплатить вам на вашу щедрость. - Не глупите, я с вас ничего не прошу.

***

Парадная, старая, вычурная, но вечно ухоженная и чистая, никогда не менялась. Александр чувствовал безграничную благодарность жилищной службе – это создавало ощущение стабильности, помогало сохранить ясность ума. У него всегда был якорь, который не менялся, что бы ни происходило в его жизни. Лестница вилась вверх под его ногами. Впервые за все время, с тех пор как он получил эту квартиру от Комиссариата, Блок сам пользовался звонком, стоя по другую сторону высокой дубовой двери. Шум за ней был едва слышен, дверной глазок потемнел на секунду. - Ну, здравствуйте, сослуживец, – Александр с улыбкой поприветствовал напряженного Данковского на пороге. Тот был весь как струна, но как же генерал был рад его видеть, знать, что он остался. Не стал подставлять себя под удар и тем более сбегать из города. Понимание не сразу отразилось на узком лице бакалавра, но только оно пришло, как весь покрылся смущенным румянцем. - Я не знал, как объяснить себя консьержу в первый же день, ляпнул первое, что в голову пришло. А потом как-то странно уже было все исправлять. Мне так неловко, простите меня, – Даниил заметно стушевался, пропуская Блока внутрь собственной квартиры, и машинально, даже без раздумий, забрал у него шинель, чтобы повесить на плечики, рядом с собственным чёрным двубортным пальто. Когда старый консьерж при входе узнал Александра и начал с порога что-то говорить про воспитанного и очень приятного сослуживца, Блок чуть не стушевался и не сдал их с потрохами. Только потом догадался. - Вы будете кофе? Я могу сварить. Александр кивнул и, стоило нервному Даниилу ускользнуть на кухню, огляделся украдкой. Никогда еще выданная за заслуги перед отечеством квартира не выглядела такой живой. Он сам тут жил, как квартирант – то безвылазно, то не появлялся месяцами, но Данковский привнес что-то важное, хоть ничего видимого и не сменилось, отчего квартира перестала казаться его прижизненным мемориальным музеем. - Почему вы не написали, что возвращаетесь? – Данковский чуть повысил голос, чтобы его было лучше слышно, хоть и никакой нужды в это не было. – Я купил бы еды. Здесь совсем ничего не осталось, вы, наверное, голодны с дороги. Было практически слышно, как только что Даниил избежал в своей речи слова «дом». - Хотел сделать сюрприз, – разулся и оставил ботинки и портфель у двери. Александра не было дома почти полгода, и сейчас, тихо прислонившись к порогу, он наблюдал за полностью оправившимся после Песчаной грязи Данковским на своей кухне. Домашний, непривычно растрепанный, в рубашке на голое тело, резко собирал со стола и подоконника грязные кофейные чашки – на первый взгляд могло показаться, что ничего в нем не изменилось. Но раны его давно зажили, угловатость фигуры смягчилась, тени под глазами почти пропали, только в движениях появилась некоторая скованность – локти держал ближе к корпусу, плечи явно жесткие. Как будто напряжен был, но Александр тут же списал это на то, что Даниил скорее всего ощущал себя не в своей тарелке. В груди цвело какое-то совершенно особое, теплое чувство. Не потерял он больше половины дивизии на Горхоне. Не нужно было отправляться на Южный фронт. С войной не то, что покончено – ее и не существовало никогда. - Почему вы никогда не писали обратный адрес? – между прочим спросил бакалавр, наливая воду и засыпая уже смолотый кофе из банки в джезву. Новая, раньше ее тут не было. – Я даже не мог отправить вам ответ на ваши письма. - Извините за малодушие, но мне не хотелось однажды не получить ответного письма. Я не знал наверняка сколько меня не будет. Александр тяжело занял один из обеденных стульев и только после того заметил укоризненный взгляд: - Я бы так с вами не поступил. - Простите. - Не извиняйтесь передо мной никогда и ни за что. - Так уж ни за что. - Ни за что. Александр только улыбнулся в ответ, одними уголками, но Данковский тут же слизал взглядом этот жест и отвернулся обратно к своему занятию. - Расскажите лучше, как вы жили все это время. Он, безусловно, знал, что Данковского тут же взяли в оборот, приструнили, запугали. Запретили Танатику под страхом изгнания из Столицы. Но хотелось, чтобы он рассказал все сам. - Как приехал, я понял, что у меня не осталось ни вещей, ни денег. Даже мой небольшой сберегательный счет арестовали. Мне хватило наглости отправиться в Комиссариат и выяснять, что мне теперь делать. Глупо, да, но тогда я решил, что Инквизиция и так достаточно предвзято ко мне относится, хуже уже не станет. - Мне не было известно, что у вас не было с собой денег. Даниил резко дернул плечами, это было мало похоже на обычное пожатие. Но жест совершенно естественный, никакой вымученной усталости, что сковывала его в поезде. Хотя взгляд все также отказывался встречать. Хрустальный графин с водой громко звякнул по круглому серебряному подносику, на котором до этого стоял. Александр знал, что графин и поднос были парой, но сам не имел привычки ставить их вместе. - Мне тоже не было, но если бы не моя наглость, то я бы не протянул первые пару месяцев, как вернулся в Столицу. Мне даже работу было не найти, я обил пороги всех лабораторий, до которых мог достать, никто не желал брать меня на работу, когда слышали фамилию. - И что же вы теперь? - Я теперь читаю лекции в гуманитарном институте. По биологии, черт возьми, кто бы мог подумать. Для начальных курсов, вчерашних школьников. Естественно, мне непрозрачно намекнули, что без веской причины менять место работы мне запрещено, – голос его сочился ядом, пока он медленно помешивал закипающий кофе. Он не был зол на обстоятельства в целом – агрессия его имела вполне конкретную цель. Надо было потом выяснить, кто же был причиной. – Но нагрузку дали полную и платят достойно, не стали лишать звания. Мне очень повезло. Кофе забурлил, закипая, и Данковский привычным жестом взял чистую кофейную чашку из небольшого сервиза с полки, который у его хозяина вечно пылился, перелил содержимое джезвы и поставил на стол перед Александром. Аромат был хорош, особенно для нюха утомленного с дороги человека. Кто бы знал, что Данковский умел варить такой кофе. А сам, пока Блок был занят чашкой перед собой, проскользнул мимо него в прихожую, накинул старый змеиный плащ на плечи, прямо на по-домашнему небрежную рубашку. Не далеко собирался. - Куда вы? – Александр даже не скрывал своего удивления. Не стал бы Данковский так просто подрываться с места, должна же быть причина. - В парадную, курить. - Даниил, вы курите на кухне, не утруждайтесь. Данковский обернулся на высокое окно, которое было видно прямо от входной двери, силясь понять, что его выдало. Глаза стремительно бегали не больше полуминуты, и остановились, тоже заметив, как износилась мыльная лента на раме, которой Александр закрывал щель ещё прошлой зимой. Блок даже не делал вид, что не находил эту прозорливость очаровательной, наблюдая за бакалавром совершенно не таясь. Такой он нравился ему несравненно больше, чем затравленный и измученный тогда, в поезде, чурающийся любого теплого жеста. Змеиный плащ остался на крючке, и бакалавр прошел мимо, к окну, совершенно привычным жестом открывая его нараспашку, впуская холодный зимний воздух на кухню. Портсигар лежал на маленькой чайной полке рядом с плитой. Данковский раскурил папиросу и кинул отслужившую спичку в раковину, опираясь бедрами на столешницу позади себя. Александр разглядывал его, прячась за чашкой кофе. Если бы он не знал его раньше, то может и решил бы, что Данковский был расслаблен – жесты, поза, движения, но это была откровенная ложь. Глаза, его темные глаза смотрели тревожно, даже загнанно. Эти полгода тоже не дались ему легко. Александр не сразу понял, что, позволяя разглядывать себя, Данковский читал в ответ его самого. Наверняка точно так же, как позволял еще в поезде. - Скажите только слово, и я тут же уйду, генерал, – он был предельно серьезен, никаких уловок. Так хотелось поинтересоваться куда же он бы направился, но Блок не стал. Не хотелось подкармливать чувство обязанности у Данковского в голове, да и прозвучало бы это слишком враждебно. - Я рад видеть вас здесь, – чистая правда. – И я просил обращаться ко мне по имени. В ответ получил только нервный кивок. Данковский выглядел откровенно закипающим, когда отвернулся к окну, занятый курением. Он наверняка его не понимал и оттого злился, но, вправду говоря, Александр и сам не смог бы рационально объяснить свои мотивы. - Комиссариат наверняка измотал вас. - Допросов было много, – признал Данковский, хоть и вряд ли хотел прозвучать так воинственно и раздраженно, потому что сразу же сменил тон. Его можно было понять. – Больше всего они хотели знать, как так вышло, что я живу в вашей квартире и о моих планах на вас. Я не смог ответить. Александр проследил за тем, как Даниил резко повернулся в его сторону, решительный, но столкнулся с каменно-спокойным молчанием в свою сторону и тут же поостыл. - Потом перестали спрашивать? - Да, – медленно кивнул он в ответ и огонёк понимания зажегся в его глазах. Одно удовольствие было наблюдать за таким Данковским. Чудо, как хорош. Сообразительный. - Они мне написали и уточнили. Я все прояснил, – подтвердил его догадку Александр. - И что вы им написали? – едко спросил Даниил и сложил руки на груди. – Я должен знать, что говорить в следующий раз, когда окажусь на допросе. Взгляд Александра скользнул по предплечьям, а потом, не найдя ничего, к едва расстегнутому рубашечному вороту, проверяя целостность кожи, вдруг было бы видно. Хотя люди Комиссариата были не так глупы, чтобы оставлять следы на коже преподающего ученого. Данковский не ожидал такого пристального взгляда и поежился. Показалось даже, что рука дернулась прикрыть шею, всегда раньше скрытую алым платком под самое горло. Значит, следы где-то были. - Они вас пытали? – вместо этого спросил Блок. - Пальцем не тронули, – мотнул головой и затянулся напоследок затухающей папиросой. Александр в ответ промолчал. Что ж, пусть будет так.

***

Можно было привыкнуть к чему угодно, и Александр удивительно быстро смирился с тем, что теперь живет с другим взрослым человеком. Но вот к суете, от которой генерал сам отучал себя с начала сознательной жизни, а потом остатки которой выкорчевала военная служба, привыкнуть было сложно. Удивительно было, как Данковский, при своей конституции вообще мог воспроизводить столько шума в спешке по утрам. Не иначе, как отыгрывался за все остальное время, когда его даже слышно не было. Хотя, стоило отдать должное, сдерживаться он пытался. Вот только опаздывать на собственную утреннюю лекцию по средам было уже практически традицией. Первые пару раз Александр честно пытался помочь, теперь же просто отстраненно наблюдал за едва контролируемым хаосом в лице Даниила, не поднимая головы от утренней газеты на столе перед собой. Бакалавр резко схватил с края стола книгу с варварски загнутыми внутрь уголками страниц, и кофейная лужа стремительно растеклась по скатерти и краю газеты. - Простите, этого больше не повторится, – Даниил нервно звякнул чашкой обратно по блюдцу и попытался собрать кофе промокашкой. - Идите на свою лекцию, не беспокойтесь, – Блок аккуратно отстранил руки Даниила. Не заметить, как крупно тот дернулся от случайного прикосновения было просто невозможно. Они оба замерли от неожиданности на секунду. Даниил, словно ошеломленный реакцией своего тела, тут же подобрался и вытянулся. Бесполезная промокашка выпала из его рук и накрыла край лужи. Чувство недоумения и какой-то гадливости осело где-то в груди. Странно было, что Данковский до сих пор так реагировал на чужое прикосновение. С другой стороны, наверное, ничего удивительного. - Я куплю вам новую газету по пути домой, – коротко бросил он замершему Блоку и наконец убежал прочь из квартиры на свою лекцию. Александр оглянулся на напольные часы в углу. Опоздает. Газету пришлось захватить с собой на кухню, чтобы отправить в мусор. Кофе уничтожил верхний ее край окончательно, пока происходила вся эта сцена. Казалось, что бактерия суетливости передалась от Данковского через прикосновение пока Александр неуклюже пытался собрать тряпкой уже остывший кофе по всему столу. Скатерть отправилась в ванну на стирку. Стопка старых газет на чемодане у опоры письменного стола тут же разъехалась, задетая, как кусок масла по горячему хлебу. Мужчина чертыхнулся, пытаясь все собрать обратно по горячим следам, но совершенно тщетно – бумаги рассыпались по всему полу. Явно было заметно, что кто-то к ним притрагивался. И все бы ничего – совершенно рядовая домашняя ситуация, – но глаз тут же зацепился за чернильные пометки посреди ровных колонок текста. Глаза, по старой привычке, сами начали читать раньше, чем Александр то осознал. Объявления о сдаче жилья. То в западном регионе, то на другом берегу, то совсем на выселках. Данковский искал жилье. И ни одного рядом с квартирой генерала. Ровно в каждой газете, по несколько штук. Спрашивать упрямца в лоб было бессмысленно, хоть и хотелось. Но он подберет отговорки, да и, в сущности, это было совсем не его дело, Александр понимал это хорошо. И было вполне ожидаемо и закономерно, что Данковский не собирается жить у него вечно. Ожидаемо, но генерал не хотел, чтобы это произошло. Времени, пока Даниил отвел лекции, зашел за газетами, а затем они оба поужинали сваренными Александром щами, хватило, чтобы обдумать, что бы он хотел сказать, и о том, чего он сообщать точно не желал. Они оба сидели в гостиной, каждый в своем кресле и каждый за своей газетой, но генерал больше не хотел ждать, хоть и видел, как бакалавр был расслаблен. Понимал, что стоит затронуть эту тему и напряжение тут же повиснет между ними, знал, что Данковский тут же облачится в свой панцирь. Но вопросы такого рода не терпят времени, усложняются, разрастаются не хуже снежного кома, а он и так уже запоздал с объяснениями. - Вы никогда не спрашивали меня почему. Бакалавр тут же перевел на него взгляд, непонимающий сперва, но потребовалось не больше секунды, чтобы он с напускным безразличием уткнулся обратно в газету. Язык его тела недвусмысленно показал, как он отстраняется: слегка подобрал вытянутые ноги, расправил плечи, поджал губы и абрис челюсти стал чётче. - Эти полгода научили меня не задавать вопросы, на которые я не готов услышать ответ, – ответил спокойно, но взгляд опять не выдерживал, так и остался погруженным в газету. - Где же ваше любопытство ученого? - Некоторые возможные ответы ставят под угрозу мою жизнь. - Вы действительно считаете, что мой ответ – один из них? – слышать такое было удивительно. Неужели Данковского настолько вымуштровал Комиссариат, что теперь он предполагал что угодно? Он совсем разучился доверять людям. Сложно было винить его в подозрительности, но Александр и не понял, как нахмурился, а тот украдкой впитал выражение его лица. - Нет. Генерал смолчал, прямо рассматривая Даниила. Руки его едва заметно подрагивали, и без перчаток это было хорошо видно. Глаза не бегали по строчкам, хотя и глупо было предположить, что его могло сейчас занять чтение. Данковский поднял на него взгляд. То, как он нервничает, Александру разглядеть было уже несложно. Не впервой. - Вы настаиваете? – бакалавр наконец разрезал плотное молчание вокруг них. Теперь была его очередь сказать твердое «нет», но он только слегка покачал головой. Даниил хорошо уловил этот жест, и опять уткнулся в чтение. До сих пор продолжал делать вид, что их разговор не был ничуть важнее рядового приготовления завтрака или вечерней сигареты в форточку на кухне. Обдуманный с такой тщательностью разговор не клеился с самого начала. Чего было сложно ожидать, так это смиренности, с которой откликнулся ему Данковский. Оказывается, Александр совсем его не знал, да и, похоже, совсем не разбирался в людях, если не предвидел такой исход. Вместо раздражающего и бессмысленного теперь чтения, генерал сложил газету на колченогий журнальный столик и унес с него же на кухню свою пустую чайную пару с чайником. Данковский боялся. Наверняка думал, что он нужен ему лишь для каких-то шкурных целей. И совершенно имел на то право, Александр никогда не объяснял своих поступков. Да и как это можно было объяснить? Всё глупо звучало бы, неубедительно. Время, проведённое в Городе, убедило меня, что вы хороший человек? Я понял, что вам нужна помощь? Глупость, малодушная глупость. Конечно, и поэтому, только это была не единственная причина, вот только Александр не готов был себе признаться, не то, что вслух произнести. - Я хочу, чтобы вы знали, что у меня нет на ваш счет никаких амбиций. Даниил стоял на пороге кухни, упершись плечом в дверной проем, и не шелохнулся, когда генерал вслепую обернулся на него. Он не мог знать, что Данковский был там, лишь догадывался. Тот всегда передвигался так тихо по квартире, будто не желал тревожить его своим присутствием. Хотя, учитывая только что выясненные обстоятельства, судя по всему, так и было. Блок смотрел на него в упор, ждал, что все-таки скажет бакалавр, раз пошёл за ним, но он молчал. Он не мог не заметить, что газеты на его столе поменяли свое расположение – генерал не верил, что последствия его дневной оплошности останутся незаметны проницательному взгляду. Но Даниил лишь задумчиво потёр голую шею, отворачиваясь, склоняя голову. - Спокойной ночи, генерал, – и удалился прочь. Передумал. Спугнул. Он боялся выяснения отношений куда больше.

***

Взгляд Данковского был слишком острым для праздного разглядывания толпы. Он кого-то заметил и теперь украдкой напряжённо приглядывался. Александр спрятал оба гардеробных номерка в карман кителя и встал перед Даниилом, одновременно занимая линию огня и укрывая его от чужих взглядов. Было заметно, как тот едва сменил позицию, отстраняясь. Помнил о нежелательных зрителях, показывал дистанцию между. Данковский до сих пор, уже два месяца, держался еще холоднее обычного, днями пропадая в институте, а дома прячась за рабочим столом и за чтением. Александр уже жалел, что начал тот разговор тогда, после того как нашел газеты с отметками. Даниил стал тщательно избегать пересекаться с ним по утрам, более не опаздывая на работу, даже вечерами, и тем более не спал, пока генерал был дома и бодрствовал. Газеты с видных мест тоже пропали. - Знакомое лицо? - Не уверен, – осторожно отметил, не меняясь в лице на всякий случай, и нервно одёрнул в очередной раз жилет. Он был хорош, но лишний раз об этом Блок упоминать не стал, более не допуская никаких опрометчивых личных комментариев, не желая разрушить хрупкое равновесие. Александр даже и не особо рассчитывал на успех, когда предложил утром Даниилу сходить в театр – две контрамарки на вечернее представление он получил совершенно неожиданно, не пропадать же им – просто выстрел вслепую, и он уже был готов к отказу. Но Данковский, подумав с полминуты, твердо согласился. Хотелось бы думать, что это не от отчаяния. Все вечера и выходные тот всегда был дома. - Они вас не тронут. - Мне бы вашу уверенность. Он бы с удовольствием прикоснулся к его плечу или даже предплечью в успокаивающем жесте, если бы Даниил так сильно не беспокоился о том, как они выглядят со стороны. - Пойдёмте, скоро третий звонок. Люди вокруг шли вальяжно, задавали ритм, и они тоже, к большому удовольствию генерала, торопиться не стали, медленно шли в зал рука об руку. Черт с ним, с представлением, главной его целью было дать Даниилу сменить обстановку своего условно-добровольного заточения. Зал театра был не таким уж большим, поэтому все места на спектакли были разобраны на месяц вперед. Даниил огляделся немного обескураженно, но скорее в поиске места, чем с видом человека, который не бывал в театре. - Я даже не спросил на какие места у нас билеты. Надеюсь, не в какое-нибудь ложе? - Конечно, нет. Партер, – Александр все же прикоснулся к его локтю, направляя в нужный ряд. Данковский не вздрогнул. - А откуда у вас контрамарки? - Отдала секретарша, когда я вчера был в Бюро, у неё возникли обстоятельства. Откуда они у нее – понятия не имею. Ряды в этом театре были узкими, и Александр всегда находил проблематичным уместиться так, чтобы не сидеть все время вытянутым по струнке, и чтобы тело не затекало. Данковский же уместился на своем сидении без единой проблемы, и Александр нашел это забавным, даже не сдержал улыбку. Только она прошла незамеченной – бакалавр и не смотрел в его сторону. - Надеюсь, они ставят классику. У меня некоторого рода неприязнь к оригинальным постановкам, – усмешка Даниила звучала как-то болезненно. Александр обернулся на него, когда он уже закончил обводить взглядом задние ряды. Данковский его невысказанный вопрос заметил и проигнорировал намеренно, отворачиваясь сначала к сцене, а потом беспардонно заглядывая в программу в руках пожилой дамы по соседству. Что ж, наверняка это было что-то личное. Постановка была короткой, даже антракта не было задумано, и это было к лучшему. Александр, который посвятил время больше наблюдению за Данковским, чем за происходящим на сцене, не мог не заметить, как тот сумел расслабиться только к середине представления. Антракт бы наверняка вернул его в дерганное состояние обратно. Но, даже несмотря на очевидное удовольствие в конце, он едва ли присоединился к аплодисментам. И со своего места он поднялся весьма резво. Словно хотел, чтобы только начинавшая образовываться толпа оказалась за ними, скрыла бы их от нежеланного взгляда. - Поймаем экипаж? - Я бы предпочел пройтись. Если вы не возражаете. Звучало так, словно он решил добавить вежливую фразу в самую последнюю секунду, хотя со стороны могло и показаться, что паузы не существовало. Но Блок знал, что такая вежливость – приобретенное. На самом деле Данковский был куда более категоричен. По крайней мере раньше. Но Александр не стал думать и секунды прежде, чем согласиться. Погода была спокойная, идти было недалеко. У выхода Даниил замешкался, надевая перчатки. Обстоятельно, медленно, проталкивая каждый палец. И как только толпа зрителей проредилась окончательно, Александр смог в ней заметить мужчину с определенно комиссарской выправкой, в тяжелом шерстяном пальто. Никто из них не пересекся взглядом, но стоило тому раствориться в улицах, Даниил прекратил свой перчаточный ритуал и был готов отправляться. Значит, Данковский умел выделить из толпы человека Инквизиции. Полезный навык, но получить его можно было только практическим способом. Акцентировать внимание на этом значило только рушить иллюзорное спокойствие, и Александр не стал. Они пересекли дорогу и не торопясь пошли по менее людному тротуару. Вечер был тихим, совсем не снежным, хоть и на небе было не разглядеть и одной звезды – все затянуло облаками. Наверняка, ночью наметет сугробы. Данковский сунул руки в карманы и проскользил взглядом по зданию старого издательства, мимо которого они проходили. Голос его был непривычно тихим, когда он рассказывал, как подрабатывал там в раннюю студенческую пору. Но полководец слушал его вполуха, на самом деле-то, больше наслаждаясь мизансценой вокруг и ими двумя в ней. Свежий снег похрустывал под их сапогами. Люди были неподалеку – их разговоры было слышно вдалеке, но никого не видно. Шарф Даниила шуршал по шерсти его пальто, когда он произносил гласные звуки. Данковский не требовал от него собеседника, украдкой наслаждаясь и разговором, и прогулкой, довольствуясь тем, что нашел в Александре слушателя и тем, что нашел тему, на которую не стеснялся говорить. Бакалавр начал рассуждать на тему театральных представлений в целом и увиденного сегодня в частности, и резко прервался, поднимаясь по лестнице к квартире. На иначе ошеломленный, что не успел заметить, как они вернулись. Вечер был поздний, и Александр не стал настаивать на вечернем чае за чтением. Данковскому с утра предстояло собираться на лекции, и неудивительно, что все волшебство приятного времяпрепровождения и удовольствия от прогулки утонуло в молчании. Они вновь вернулись к молчаливому перемирию. - Спасибо вам за вечер, – мягко произнес Даниил в первый раз, оказавшись дома. Он уже стоял в дверях гостиной, где всегда спал, хоть Александр и никогда не видел этого своими глазами, и развязывал шейный платок. Что-то в нем изменилось неуловимо. Хотелось добыть еще билетов в театр, лишь бы это помогло подтопить холодную учтивую недосказанность между ними. - Я рад, что вы довольны. - Спокойной ночи, генерал. - Спокойной ночи, Даниил, – слова его послужили не иначе, как командой к отбою. А может и сигналом к отступлению.

***

Первый раз, когда генерал воочию удостоверился в причине тех изменений в характере Данковского, случился почти через четыре месяца после его возвращения в Столицу. Погода была мерзейшая, а Даниила, который уже давно должен был вернуться после института, все не было. Час, два, три, мокрый снег все усиливался, на улице уже давно стемнело. Александр уже не мог сосредоточиться на книге перед собой. В Бюро отправляться так поздно уже было бессмысленно, в Комиссариат – самонадеянно. Тем более, что Орф лично уверил его в том, что Данковского не тронут. При условии, что он не станет делать глупостей, конечно, и совать нос куда не следует. А вдруг забылся, наделал? Блок был бы и рад сказать, что Данковский не был порой безрассудным, но обстоятельства их знакомства в бойнях утверждали совсем обратное. Напольные часы пробили два ночи, а Даниила все не было дома. Потревоженная старая рана на бедре начала ныть от того, как Блок расхаживал по комнате, безуспешно попытавшись усидеть в кресле. В третьем часу, сквозь перемёты мокрого снега, он смог разглядеть в окне темный силуэт, приближающийся к их парадной. Мог быть кто угодно, но Александр точно знал, что Данковский. Нервный стук каблуков по лестнице это только подтвердил. Дверь открывал осторожно, тихо. Неужели и правда думал, что он смог уснуть? Взгляд его исподлобья был таким затравленным, что сердце Блока сжалось. Первым делом, игнорируя любые личные границы, Александр поднял лицо Данковского за подбородок, осматривая. Он уже был готов, что бакалавр огрызнется на него, вывернется, как змей, учитывая всю образовавшуюся между ними пропасть от недомолвок, но он не стал, покорно вверяя себя в чужие руки, разрешая заботиться и Александр решил воспользоваться этим сполна. Темные круги под глазами, морщины от бровей к переносице резче стали, больше ничего. Волосы были настолько мокрыми, что с них капало, все пальто облепил снег, добавляя еще больше груза на плечи. Блок поспешил избавить Даниила от него. Тот молча позволял все. Вопросы роились в голове, пока полководец наблюдал, за тем, как он, неловко балансируя на одной ноге, расшнуровывал туфли. Весь промок, весь, насквозь, даже носки, даже рубашка с жилетом. Александр аккуратно придержал Даниила за локоть, чтобы он не рухнул. Они отправили его домой пешком из здания Комиссариата. Знали прекрасно, что транспорт уже не ходит, знали, как изматывал любой допрос, а тут решили еще сильнее разрушить. - Я наберу вам ванну. Нужно согреться. Данковский покорно кивнул. Любой вопрос мог легко вывести его из равновесия, и потому Блок не разбрасывался. Убедился только, что он не усядется где-нибудь, чтобы моментально отключиться, и пошел набирать воду. Вода громко журчала, разбиваясь о стенки еще пустой ванны, но Александр смог услышать, как Даниил подошёл. - Я знаю, что вы думаете, генерал, – Блок позволил себе нахмуриться, пока бакалавр стоял за его спиной, у порога, и не видел его лица. До сих пор избегал называть его по имени. – Я ничего не совершал, это была просто демонстрация силы. - У меня не было таких мыслей, Даниил. Ночью, когда большинство жителей дома спало, напор воды был сильным. Ванна наполнится в два счета. Он не настаивал на разъяснениях больше. Позволял Даниилу решать все самому, и воля внутри него противилась такому развитию – Александр привык брать инициативу и всё решать самостоятельно. Но с Данковским такое не выйдет, а испортить всё окончательно не хотелось. - Мы пересеклись с бывшим коллегой по Танатике в институте, – он продолжил, отстраненно расстегивая пуговицы на жилете, что, конечно, получалось у него из рук вон плохо. Сначала следовало снять перчатки, о которых он явно напрочь забыл. – Решили пойти выпить по чашке кофе. Комиссариат решил очень деликатно напомнить о том, что дружеских посиделок за кофе в моей жизни теперь быть не должно. Я даже за угол уйти не успел. Александр подошел ближе и, аккуратно перехватив его предплечья, снял перчатки. Ладони ледяные. Хорошо, если назавтра у него не поднимется температура. Данковский не сопротивлялся, отстраненно наблюдая. Казалось, что он бы и слова не сказал, реши Александр раздеть его полностью, и это пугало. Воля его за сегодня была уже достаточно продавлена. Вероятнее всего, они действовали со всей возможной внешней учтивостью. А, может, и схватили его под локти и поволокли, стоило ему выйти за порог, прямо на глазах у знакомого. Генерал не горел желанием вызнавать, видел только, что таких сцен давно не случалось с бакалавром. Только он ничего не забыл. Допросы Комиссариата вообще не забываются, Блок хорошо был знаком с кухней. Вода урчала, наполняя чугунную ванну, все равно слишком медленно. Находиться с таким покорным Даниилом в одной комнате, особенно когда он без задней мысли избавлялся от одежды прямо перед ним, было невыносимо. И более невыносимо было видеть его покорность, зная, каким он был на самом деле. Жилет, уже давно не красный – его сменил очень похожий по фасону графитовый серый, гораздо более неприметный, был наконец расстегнут, и Даниил, с трудом изгибаясь принялся его снимать. Пришлось помочь, скользнуть по каменным плечам, избавляя. Темная макушка была прямо перед носом – всего чуть-чуть податься вперед и можно было бы ее ощутить. Блоку было стыдно за свои мысли, но ничего поделать с собой не мог. Хорошо знал, что его собственное волнение, подкармливаемое весь вечер, схлынув, теперь диктовало прикоснуться и удостовериться руками, не довольствовалось одними лишь поверхностными взглядами и словами. Данковский расстегнул манжеты, оголяя изящные запястья, и Александр малодушно отступил, под предлогом выключить воду. Прекрасно понимал, что еще немного и прижмет Даниила к себе за эти тонкие, хоть и сильные руки. Совершенно недостойное желание приласкать изможденного податливого мужчину жгло изнутри. Взгляд темных глаз был усталым. Совершенно не подозревал о той буре, что в его груди творилась. - Не запирайте дверь, – сказал Александр и твердо направился прочь из комнаты. Данковский издал вопросительный звук. - Если вы через пятнадцать минут не выйдете, то я буду вынужден вас проверить. Чтобы вы не уснули прямо в воде. Захлебнетесь еще. Глупо будет. - Пережить мор и захлебнуться в ванной? Действительно глупо. Спасибо, – Даниил мягко улыбнулся. Даже не спорил. И принялся за верхние пуговицы на рубашке. Самообладание звенело, как натянутая струна. - Я пока сделаю вам чай, – произнес Александр уже из коридора. - Лучше кофе, – Данковский выключил воду, и его тихий голос стало хорошо слышно. Как и шелест снимаемой одежды. - Вы не уснете от кофе. - Я сейчас, наверное, усну и под пушечной канонадой. Блок рассудил, что кофе мог и подождать и взялся за постельные принадлежности, которые Даниил по обыкновению сложил в сундук у окна еще ранним утром, перед лекциями. Подушка его, с одной стороны, сильнее пахла лосьоном для бритья. В Городе Данковский так не пах – только антисептиком, хозяйственным мылом от застиранного воротника, да немного твирью, как и все, кто пробыл там больше пары дней. Впрочем, ничего удивительного, тогда не было никакого времени даже на то, чтобы умыться. Александр малодушно принюхался сильнее. Этот запах почти выветривался к вечеру, когда они в основном и пересекались впервые за день, а потому был не слишком привычен. Только вот он удивительно шёл Данковскому. Расстелить спальное место было дело минутным, и Александр был уже на кухне, когда Даниил закончил с ванной, и он услышал его замешательство. Конечно, одежда, в которой он пришел с улицы, была насквозь мокрой, а о том, чтобы предоставить ему сменную, они не позаботились. И как бы он ни пытался отвлечься приготовлением кофе, приказав себе не поворачивать головы от плиты перед собой, все равно смог услышать и шлепанье босых ног по коридору, и заминку, когда Данковский увидел подготовленную для себя постель. Только вот все звуки закончились шорохом ткани. Александр уже успел налить кофе и оставить его на столе, когда, обеспокоенный, краем глаза заглянул в гостиную. Данковский уже провалился в глубокий сон, неуклюже завернувшись в одеяло, как в кокон и закинув узкие стопы на перила дивана. Кофе тем вечером остался Блоку, как и было ожидаемо.

***

Первый раз, когда настоящая сущность генерала, уязвимая, хорошо скрываемая днем, показалась наружу, был на исходе зимы. Даниил засиделся поздно, вычитывая свои лекции для предстоящей недели, как на улице что-то оглушительно разбилось, перепугав его в тишине до полусмерти. Он подскочил к окну, надеясь разглядеть причину в темноте, как услышал через едва прикрытую дверь спальни протяжный мучительный стон. Даниил никогда не позволял себе заходить в ту комнату, особенно, когда Александр был там, но он мог хорошо различить тяжелое дыхание. Медлить было нельзя – какой бы ни была причина, она доставляла генералу страдания. В слабом свете принесенной с собой лампы Даниил мог различить напряженную спину Александра в белой рубашке. Он весь сгорбился, скорчился на кровати, уткнувшись куда-то к стене. Вся грудная клетка его, со спины было хорошо видно, то раздувалась значительно, то съеживалась. - Генерал, – тихо уронил Данковский, обозначая свое присутствие. Заходить в хозяйскую спальню без приглашения посреди ночи было наглостью невозможной, а именно ему, с его совершенно неподобающими и недопустимыми желаниями, вообще не следовало тут быть и злоупотреблять хозяйским гостеприимством. Но Александру было плохо, и его вел долг врача. Он обязан помочь, что бы ни происходило, а страдания генерала было видно невооруженным глазом. Лампа осталась на небольшом столике у изголовья кровати, рядом с полупустым стаканом воды. Бакалавр мог увидеть в тусклом свете, как сильно пропотела белая свободная рубаха сгорбившегося мужчины, все волосы на висках слиплись. Даниил тихо позвал еще раз, осторожно касаясь дрожащего плеча, как генерал резко схватил его за запястье. Хватка у него была все равно, что стальные тиски, показалось на секунду даже, что кости в руке друг на друга нашли. Данковский заставил себя не дергаться, хоть разум и кричал обратное. Можно было и догадаться, что Блоку снилась война. Черт бы побрал то треснутое оконное стекло, надо же было его кому-то ночью трогать. - Александр, это просто кошмар, – говорил как можно убедительнее, передавал свое спокойствие мужчине, и он тут же встрепенулся на свое имя. Отпустил руку. Не паника. - Боже мой, простите, – голос его был слабым, хриплым. Никогда его не слышал таким Даниил, стало на секунду даже страшно. Это совсем, совсем не предназначалось его глазам. Но Блок, казалось, не был смущен своей слабостью, гораздо больше его волновало то, что он возможно повредил ему руку. Провел по его предплечью уже ласково, и Даниил тут же вспыхнул от прикосновения. Хорошо, что в комнате темно было. Распрямился с видимым усилием, перевернулся на спину. Данковский прекрасно понимал, что ему следует уйти прочь, но не мог его оставить вот так, медленно карабкающимся из цепких пут дурного сна. Даниил вытер пот с его лба тыльной стороной ладони, украдкой проверяя температуру, и Александр подобрался на кровати. Будто бы уступал место на краю, вполне достаточное, чтобы он мог присесть. - Я могу сделать укол мерадорма, вы сможете поспать. - Не нужно, – голос уже вернулся в норму, но кошмар не отступал до конца. В движениях мужчины прослеживалась обескураженность. Даниил не мог заставить себя выпрямиться и уйти прочь, дать ему поспать, а следовало это сделать скорее, как можно скорее. Александр поднял голову. Из-за того, что лампа была за его спиной, лица было практически не разобрать, но Данковский был уверен, что генерал смотрел прямо ему в глаза. Все, поздно. - Посидите со мной немного. Я не отвлек вас? Вы явно не спали. Бакалавр вздохнул, оглядывая себя мельком и присел на край. Он так и не переоделся после лекций, только жилет расстегнул полностью, оставив вальяжно болтаться на плечах. Покачал головой и беспечно махнул рукой. Пустое, не хватало еще, чтобы Александр беспокоился о нем вместо себя. Они соприкасались бедрами, прикосновение горело даже через не по-зимнему тонкое одеяло, и Даниил поерзал, отодвигаясь совсем на край. Срочно требовалось отвлечься и перевести тему. - Мне тоже иногда снятся кошмары после… – Даниил запнулся, физически почувствовав, как слово комом застряло в горле. Произнести не смог. Нахмурился. – По возвращении снились почти каждый день. Сейчас уже редко. Александр заинтересованно выслушал неловкое, но искреннее признание. Согнул ноги в коленях и уперся локтями. Стало еще хуже, количество точек соприкосновения увеличилось, но Даниил изо всех сил старался делать вид, что его это не интересовало, поэтому продолжил: - Сначала снились птицы, крысы – то, что в чумном городе увидишь на каждом углу. Они кричали, нападали, постоянно. А потом замолчали, – бакалавр повторил позу генерала и сгорбился, упираясь в колени. Его собственная ноша давила на плечи и тянула спину. Смотрел на свои руки, не поднимал головы. – Потом начали сниться костры. Даниил замолчал сам. Блок был там. И уехал на фронт после. Наверняка ему снились вещи и хуже, но бередить рану не хотелось. Сам генерал Пепел молчал, только слушая Данковского покорно, казалось, даже не слова его, а просто голос чужого, живого человека, который не принадлежал его кошмарам. Homo homini lupus est? Точно не сейчас. Человеку нужен человек. - Вы не заслужили того, как с вами обошлись. Тяжелый вздох сам вырвался, и Даниил пожал плечами. - Полагаю, я все же получил то, что заслужил. Я не был заинтересован в том, чтобы спасти всех. Только тех, кто… что мне было важно, – он с удивлением для себя понял, что рана до сих пор кровоточила. Но поспешил исправиться. Блока было не провести. Он хорошо услышал заминку, но бередить не стал. Взгляд его из темноты чувствовался, как теплое течение посреди холодной реки – незаметное глазу, но едва ли не спасительное. - Я видел, как вы заботились о людях. - О своих Приближенных – да. Может быть о детях. Но точно не об их… Укладе, – да что за чертовщина с его голосом, в конце концов? – Впрочем, думаю, что свои грехи я уже искупил. - Вы верите в бога? – мягко поинтересовался Блок, и Данковский долго не раздумывал над ответом: - Нет. Простите. Даниил и сам хорошо понимал, как противоречиво это звучало. Но регулярное деликатное вмешательство Властей в его жизнь – малая кровь. Запрет на общение с бывшими коллегами и на ведение своих исследований – тем более, это было ожидаемо. Последствия разрушенной Танатики и его решение, что жители маленького степного городка должны оставить свои дома, могли привести к более плачевным результатам. Сабуров мог бы в конечном счете приговорить его к расстрелу или Бурах раскрыл бы его собственными руками в угоду своему искалеченному Городу если бы он вовремя не сбежал. Но если бы не Блок, то он бы уже в Столице наверняка сгорел где-нибудь от воспаления легких или чахотки. Или от голода. Первое время, как Александр вернулся домой, он судорожно пытался искать жилье, хоть какую-то комнату, чтобы съехать как можно скорее и не навязываться, не причинять неудобств. Но, Даниил готов был поспорить на что угодно, Блок увидел его унизительные попытки найти самую дешевую комнату и все равно недвусмысленно дал понять, что не против его присутствия в своей квартире. И Данковский, к стыду своему, договорился со своей совестью, перенеся момент своего отъезда на какое-то трусливое «потом». Ему так повезло. Он этого не заслужил. Молчание между ними теперь не было гнетущим, Даниил смотрел на свои руки, высвеченные из темноты мягким светом. Александр сидел, так и прижимаясь к нему ногами, будто присутствие бакалавра в его кровати нисколько его не смущало. Но Данковский все же решил закончить разговор и протянул руку, чтобы взять лампу со стола. Стоило оставить генерала, чтобы он смог наконец поспать. Источник света переметнулся и ненамеренно подсветил Александра спереди. Всего мгновение, только одно, но Даниил успел заметить, как пристально Блок рассматривал его, опираясь на собственные колени. Растрепанные после сна волосы непривычно слегка вились, черты лица смягчились, губы расслабились, но глаза… Зрачки были расширены от приглушенного света, доверчиво прищурены после сна, и Даниил замер, ошеломленный тем, как зачарованно он выглядел. Блок совсем не ожидал, что Данковский схватится за лампу и рассекретит его. Александр поступил ровно, как солдат, раскрытый в засаде – секунда смятения и нападение. Поцелуй был таким искренним, что обжигал. Блок положил ладонь на его подбородок, будто пытался удержать, а Даниил изо всех сил вцепился в лампу от неожиданности. Но отстраняться и не думал. Не верил своим ощущениям, не верил ни запаху лосьона для бритья так близко, ни колкой щетине, ни неожиданно мягким губам. Будто стоит ему открыть глаза и наваждение рассеется. Окажется, что он опять уснул за письменным столом, весь перепачканный чернилами. Секунда пролетела быстрее щелчка пальцами. Секунда длилась сто лет. - Я хочу, чтобы вы знали… – Александр чуть склонился, свив между ними зрительный контакт, и они соприкоснулись кончиками носов. Даниил изо всех сих сдерживался, чтобы не податься вперед снова и не поцеловать генерала еще раз, как давно желал. Удерживало только понимание, что все, что пытался ему сказать мужчина, было важно: – Вы не обязаны отвечать взаимностью. Я пойму, это никак не повлияет на мое отношение к вам. У него хватало еще и благородства оставить Данковскому пространство для маневра, если он бы того пожелал. Как будто он мог этого желать.

***

Сон начал расползаться, убираясь прочь, как пленка, обнажая реальность. Александр еще с училища спал чутко, даже военные времена не смогли вытравить у него эту способность. Он сперва даже и не понял, что послужило причиной. Не меньше минуты потребовалось, чтобы осознать, что Данковский, так и проспавший с ним всю ночь в одной постели, уже проснулся и, мало того, сидел на кровати, застегивая рубашку. Блока явно выдал ритм его дыхания, потому что бакалавр тут же обернулся, откликаясь: - Спи, еще рано, – сухой теплый поцелуй расцвел на скуле. Кто бы знал, что Данковский на самом деле окажется таким податливым и ласкучим. - Ты куда? – голос его плохо слушался спросонья. Теплые пальцы убрали с его лба прядь волос, очевидно выбившуюся за ночь. - За газетой, её уже должны были принести. Я быстро. Характерный щелчок дверного замка, когда Даниил закрывал за собой, мог запросто пройти мимо уха, но Александр хорошо его рассышал, и сон пропал окончательно. Но Даниил не спешил возвращаться. Было слышно, как уверенным жестом открылось кухонное окно и ветер прошелестел страницами оставленной вчера книги. Даниила вело не желание не потревожить сон генерала – в почте была не только газета. Что бы это ни было, он хотел прочитать письмо в одиночестве. Но Александр не желал больше мириться со звенящим напряжением в доме. Больше нет. Он предоставил Данковскому достаточно времени, чтобы спрятать письмо пока надевал всю скинутую ночью одежду. Даниил и не подумал прятаться, так и сидел с письмом в руках за столом, когда Александр пересек порог кухни. - Я пока сварю нам кофе. - Это Виктория младшая пишет, – он словно прочитал мысли и поспешил все прояснить. Головы не поднимал, так что было сложно сказать, что именно он думал, но Александр и не настаивал, только сел на стул сбоку от стола. Им удавалось не поднимать эту тему так долго, но, видимо, момент все же настал. - У них что-то произошло? – вопрос бессмысленный, и они оба это понимали – если бы произошло, Блок был бы уже в курсе. - Они возвращаются в Город, кроме Уклада. Те так и остались в степи. Мария Каина вошла в силу. Капелла нет. Данковский нервно сложил письмо и сунул его обратно в конверт. Вышло криво. - Простите за мой вопрос, но зачем она пишет вам? - Зовёт обратно, – слова упали как камни в воду, тяжело, подтверждая его догадку. Теперь тревога по сердцу Александра волнами расходилась. – Говорит, не хватает утопистов. Обещает допустить меня до Многогранника. Молчание было гнетущим. Это не то решение, к которому Александр мог его подтолкнуть. Не мог, не имел права, да и не хотел – в последний раз, когда он попытался взять бразды управления их взаимоотношениями, это в конечном счете заставило их балансировать на грани. - И как вы намерены поступить? - Точно не намерен отвечать, – Даниил резко подскочил, открыл выдвижной ящик, закинул туда письмо и зло хлопнул, закрывая обратно. Александр не стал спрашивать почему, он только молчал, наблюдая, как Данковский нервно покусывал ноготь большого пальца. Брови его были нахмурены, взгляд расфокусирован, направлен куда-то глубоко внутрь. Прошло какое-то время, прежде чем бакалавр выпутался из мыслей и вскинул раздраженный взгляд прямо на Александра. Он ждал вопроса, и теперь генерал готов был его задать. - Вы не поедете туда? Раздраженно усмехнулся. - Нет. Я уже ездил в Город, и чего мне это стоило? Чтобы поехать туда снова, мне придется поставить на карту нас, а я не собираюсь больше ничем рисковать. Пусть хоть сгорит теперь. - Нас? Данковский видимо смутился от своей речи, но отступать не стал. - Только если ты не против. - Только если ты будешь называть меня по имени.