It’s like that, and it always will be

Мы не видели Нила и старшекурсников до тренировки в понедельник. На ней же никто ни с кем особо не разговаривал. И когда требовалось взаимодействие на площадке, мы все были кратки и сдержанны. Я лежу в кровати, но ещё не готова ко сну, потому что Кевин попросил меня пойти с ним на ночную тренировку, которой он имеет привычку заниматься всю ночь. — Пойдём, — говорит мне, наконец, Эндрю. Я встаю с кровати и надеваю кроссовки, затем беру толстовку, потому что уже почти одиннадцать часов вечера и мы, вероятно, не вернёмся до рассвета. Иду на парковку с Эндрю, а Кевин направляется к общежитию Нила. Он планирует научить Нила тринадцати упражнениям Воронов. Тринадцать уроков, которые каждый делает перед вступлением в команду. Я сажусь на заднее сиденье, потому что планирую лечь и немного вздремнуть, но Эндрю садится первым и бросает мне ключ от машины, чтобы я могла вести машину. — Я не буду вести. — Я тебя не спрашивал. План под названием «поспать хоть десять минуток» идёт прахом, когда вместо того, чтобы ехать на заднем сиденье, я сажусь за водительское. Когда Кевин и Нил подходят, я уже почти сплю, скрестив руки на руле, как на импровизированной подушке. Кевин садится на переднее пассажирское сиденье, а Нил — на заднее. — Почему ты не села сзади, — спрашивает меня Кевин. — Потому что Эндрю не хочет за руль. — Если хочешь, я поведу. — Мою тачку? Только через мой труп, — холодно произносит Эндрю — Так мы едем или расходимся спать? Миньярд остаётся в комнате отдыха, пока мы идём переодеваться. Я отрываюсь от них, входя в женскую раздевалку, переодеваюсь в командную форму и надеваю экипировку, закрепив волосы в хвост. Нил и Кевин выходят из мужской раздевалки как раз в тот момент, когда я тоже оказываюсь готова. Эндрю направляется к трибунам, пока мы идём на поле. Мы берём клюшки и мячи из комнаты, где находятся все тренировочные принадлежности, но оставляем их в стороне, когда начинаем разминку. Сначала мы бегаем несколько кругов, а после перерыва разминаемся. Когда решаем, что разминка прошла хорошо, приступаем к первому упражнению. Мы начинаем с более простых упражнений, а по мере продвижения усложняем. Некоторые из этих упражнений Нил не знает, и поэтому ему немного трудно их выполнять, но ничего такого, в чём не помогли бы некоторые инструкции. У Кевина мало терпения, и каждый раз, когда Нил показывает трудности при выполнении какого-либо упражнения, Дэй теряет немного своего самообладания. Последнее упражнение является самым сложным для Нила. Мы берём несколько конусов из раздевалки и располагаем их в линию по шесть штук. Главная задача заключается в том, чтобы попасть мячом в стену с такой точностью, чтобы он попал в конусы. Суть этого упражнения заключается не только в том, чтобы иметь точную цель. Оно используется для передачи мяча товарищам по команде по всей площадке. В первом раунде Нилу удаётся поразить всего один конус. Кевин попадает в четыре из шести, потому что играет правой рукой, что непривычно для него. Я забиваю пять из шести. — У тебя, видать, слишком много свободного времени, если ты выдумываешь такие упражнения, — замечает Нил после неудачи во втором раунде. — Оно из арсенала «Воронов», — говорит Кевин, — Никому не разрешается играть, пока они не смогут попасть в каждый конус в том порядке, в котором им скажет Хозяин. Первокурсники проводят недели и месяцы, пытаясь заслужить место в команде. Я вздрагиваю, когда Кевин произносит «Хозяин». В Эверморе мы могли обращаться к тренеру Морияме только как к Хозяину. — Хозяин? — спрашивает Нил в замешательстве. Кевин вздрагивает, понимая, что сказал, хотя он больше и не Ворон, но это то, к чему мы привыкли. — Тренер Морияма, — уточняю я. — Мы не можем… мы не могли называть его тренером, как мы называем Ваймака. Мы должны были обращаться к нему, как к хозяину. Кевин мгновение смотрит на меня, затем перекладывает клюшку из своей руки в ту, которая была сломана, и начинает её вертеть. — Давай, начинай сначала. Ты будешь продолжать делать это до тех пор, пока не собьёшь как минимум три из шести конусов. — Перечисли номера конусов для меня, — говорит мне Кевин. Я смотрю на него, на мгновение замешкавшись. — Пожалуйста, — просит он по-французски, — Я хочу попробовать. — Обещай, что будешь осторожен и, если станет больно, остановишься, — отвечаю я также на французском. — Я обещаю. Даже если я считаю, что это не лучшая идея для Кевина играть левой рукой, я не смогу остановить его. Я называю конусы в случайном порядке с промежутком всего в одну секунду. Кевин не ждёт, пока я закончу. Он подбирает с пола мячи, кладёт их перед собой и начинает бросать в стену. Все шесть подач попали в конусы именно в том порядке, которую я озвучила. Кевин ударяет по последнему конусу с такой силой, что тот отскакивает в сторону. Он смотрит на стену, задыхаясь, и роняет клюшку на пол. Я как парализованная смотрю на него широко раскрытыми глазами, потому что никогда не видела, чтобы он играл левой рукой после того, что произошло. Пусть и зрелище было захватывающим, но его рука едва ли скажет спасибо. Я на секунды забыла как дышать, не зная как реагировать на только что произошедшее. Гордость за Кевина, что спустя такой промежуток также великолепно играет или беспокойство, за его руку, которая всё ещё не оправилась после травмы. Но его игра безупречна, даже после тех семи месяцев реабилитации. Кевин недолго смотрит на меня и отступает к стене. Его взгляд не излучает никаких эмоций, что вводит меня в заблуждение. Просто смотрит в упор мне в глаза и молча, словно хочет что-то от меня услышать, но меня словно парализовало. Никакие слова не генерируются в моём разуме, я лишь склоняю голову чуть в бок, не отрываясь изучая Кевина. Неужели, он должен был пройти всё дерьмо, чтобы стать идеальным воплощением мечты любого тренера экси. Никто не хочет прерывать эту «борьбу» взглядами. В совершенной тишине мы смотрим друг на друга, даже не замечая нытья Нила, который пытается повторить действия Кевина. Почему с хорошими людьми происходит всё самое плохое? Кевин идеален во всём за что не возьмётся, и неужели это должно ему даваться с такой болью в сердце? — Я тоже так хочу, — признаётся Нил, находясь позади нас. Кевин поворачивается и смотрит на него. Я борюсь с улыбкой, которая хочет появиться при мысли о том, что ему удалось сбить все шесть конусов после почти семи месяцев отсутствия игры этой рукой. Это определённо восхищение, что сложно скрыть от самого Кевина. Когда я поднимаю на него глаза, наши взгляды встречаются, мне приходится лишь улыбнуться и сделать вид, что я начинаю что-то делать, а не краснею от одного его пристального взора. — Тогда начинай впахивать. Нил кивает и подходит, чтобы встать рядом с нами. — Это первая из тринадцати «вороньих» упражнений на меткость. Одолеешь его — перейдём ко второму и так далее. Будем тренироваться каждый вечер, кроме пятницы, пока не научишься выполнять их все с закрытыми глазами, — Кевин предупреждает. — Но мы уже потеряли месяц обучения, — говорит Нил — Почему нельзя было начать в мае? — Потому что ты за каким-то хреном выбесил Эндрю, — раздражённо бросает Кевин, — Он запретил нам с Иззи привозить тебя сюда и тренироваться с тобой наедине. — А вы всегда делаете то, что говорит вам Эндрю? — спросил Нил. — Только благодаря ему мы можем оставаться здесь, так что да, — ответил Кевин. Мы вернулись на площадку, чтобы собрать весь инвентарь, после того как решили, что сегодняшняя тренировка закончена, сняли форму и приняли душ. — Как часто вы здесь бываете? — спрашивает Нил, когда мы, положив клюшки на место, выходим из комнаты. — Иззи не ходит со мной, но я тут каждый вечер, — отвечает Кевин. Нил оглядывается через плечо в сторону трибун, но в темноте не видит Эндрю. — И ему не надоело? Если он не тренируется, то зачем тогда ездит с тобой? — Он будет тренироваться, — говорит Кевин, — Просто пока не знает этого. — Да ты, я смотрю, оптимист. Кевин пропускает эту колкость мимо ушей, и Нил поворачивается ко мне. — Я не знал, что ты говоришь по-французски. Я пожимаю плечами. — Жан учил меня в мой первый год у «Воронов». Я помню тот день, когда я увидела его говорящим по-французски с Кевином и, когда мы уже были в общежитии, которое мы с ним делили, спросила, где он выучил этот язык. Жан сказал мне, что родился во Франции, а затем спросил, знаю ли я французский язык, и когда я ответила, что нет, он пообещал, что когда-нибудь обязательно научит меня. И он начал учить меня в ту же неделю. Я должна была найти способ вытащить его, но я оставила Жана в том месте, зная обо всём, что Рико сделал с ним. Он должен быть со мной. Здесь. В безопасности. — Жан Моро? — спрашивает Нил, на что я лишь киваю. — Я видел ваши совместные фотографии. — Он был моим лучшим другом, — тихо с долей отчаяния и боли в голосе произношу я.