Мы в ответе за тех...

Значит, он знает. И позволяет ей проникать в свой мозг и читать его как утреннюю газету. Какие странные отношения у этой пары! Видимо, поэтому самостоятельность — его больная тема, им движет желание вырваться из этой зависимости. “Мы поженимся в октябре”. Он-то об этом знает? Гермиона злилась на себя. Она слишком близко к сердцу воспринимает проблемы этой пары. Сами разберутся. Надо почаще напоминать себе, что ей эти люди никто и через несколько месяцев плавненько уйдут из ее жизни. Но этот его тревожащий взгляд не отпускал. Может, ему нужна помощь, но совсем другого рода, чем поиск работы или жилья… Гермиона злилась, что слишком реагирует на всё, что связано с Малфоем. Да, она готова признаться, что он в этой совершенно новой ипостаси заинтересовал ее. Ей бы держаться от него подальше, а она, словно желая испытать себя на прочность, не обрывает этот контакт, а, наоборот, подписывается на дальнейшее взаимодействие. Что ж, ладно, она человек сильный, волевой, уж совладать с невесть откуда взявшимися эмоциями сумеет. Надо просто постоянно напоминать себе, что он человек почти женатый, да и сама Гермиона в паре. Ей всё это совершенно ни к чему. К тому же, как Гермиона и опасалась, в диалог разума с подсознанием вступила потревоженная совесть. Та считала, что всё это неправильно по отношению к Анри. В начале отношений у них был договор, что эти самые отношения будут близкими к свободным, легкими и необременительными — на этом настаивала Гермиона. Анри достался ей будучи достаточно опытным любовником. Он был из породы дамских угодников и по природе своей влюбчив. Но, добившись Гермионы, он стал дорожить их отношениями, сдерживал свои природные инстинкты и был верен ей (так верилось ей). И это несмотря на то, что он часто работал с обнаженной натурой и у него было огромное количество знакомых женщин. Анри был достаточно терпелив, а ведь Гермиона не была такой уж безупречной подругой. Совесть возмущала даже тень мысли, что их хозяйка может сознательно думать о ком-то другом! Да, у них с Анри свободные отношения. Но не хочется делать ему больно. Он этого не заслужил. Вот примерно такой диалог вел мозг Гермионы с ее подсознанием. Чтобы закрепить выводы, сделанные на основании этой душевной беседы, она продумала и осуществила вот что. В пятницу после работы она купила хорошего вина и фруктов и аппарировала домой. Красиво сервировала принесенное и, видя, что Анри нет в квартире, скользнула на минутку под душ. Потом накинула шелковое кимоно на голое тело. Она не часто баловала Анри своим вниманием, да и эротический настрой случался с ней нечасто, поэтому Гермиона взращивала в себе зарождающееся желание, как могла. Спускаясь по лестнице, ведущей в мастерскую, она на ходу вынимала из волос заколки, высвобождая пышные стянутые в прическу пряди. Встряхнула головой, рассыпав волосы по плечам, легким движением взлохматила их, а потом тихонько приоткрыла дверь в мастерскую. Анри был там. Он стоял у большого мольберта и посредством волшебной палочки пытался добиться естественности движения у молодой девушки на портрете. Портрет технически был почти готов, оставалась применить то самое волшебство, что заставит изображение в буквальном смысле ожить на холсте. А это было самое сложное в работе мага-художника. Поглощенный процессом, Анри ничего и никого не замечал. Стоя позади него, затаив дыхание, Гермиона некоторое время наблюдала, как Анри, фактически, вдыхает жизнь в неподвижное пока изображение. Глаза натурщицы, полные лукавства и насмешки, уже получили свою долю внимания от автора, ожили и глядели с полотна вполне осознанно. Брови чуть хмурились. Губы улыбались. Но вот кисть руки девушки никак не хотела делать изящный жест и застревала на полпути. Художник снова и снова делал пассы палочкой и шептал мантры, терпеливо добиваясь плавности движения. О да, иногда Анри позволял себе быть терпеливым, когда хотел добиться чего-то от женщины. Гермиона беззвучно подошла сзади вплотную и, прошептав, нет, выдохнув ему на ухо: "Анри", обеими руками обняла его со спины. Тот замер, не оборачиваясь. И даже не дыша. Гермиона приникла поцелуями к его шее, к скуле, к яремной вене, как изголодавшийся вампир, в то время как ее руки пробрались под его свободную рубашку, заскользили по его плечам, груди, по моментально затвердевшим соскам, по кубикам пресса ниже, ниже. И вот уже ее пальчики скользнули под резинку мягких домашних штанов и принялись любострастно оглаживать эрегированный член. Но тут Анри извернулся и, схватив Гермиону в охапку, усадил ее на шаткий столик, перед этим локтем сбросив с него все кисти и краски. Ни словечка не было произнесено, слова излишни. Одним движением он развязал пояс на халатике, и тот мгновенно и шелково соскользнул с тела, падая прямо в краски на полу, но освобождая ее наготу. Анри встал вплотную между ее ног и принялся ублажать свою возлюбленную так, как нравилось ей. Он изучил ее предпочтения и знал как добиться от этой арфы полного звучания. О, Анри Морришаль был чудесный любовник! Настойчивый настолько, насколько этого хотелось Гермионе и нахальный настолько, насколько это хотелось ему самому. И вот, спустя короткое время молодая леди с неоконченной картины своими ожившими глазами могла наблюдать, как сначала женщина, а затем и мужчина доходят до апогея страсти, и слышать, как то ее, то его стоны возносятся к высоким потолкам мастерской. Гермиона закрыла гештальт.