Silentwood

Боль бывает разной, в основном зависит от болевого порога. Но, наверное, душевная является самой уничтожающей. Память не позволяет просто «утилизировать» пережитые моменты с этим человеком, но и забывать было бы неуважительно. Так с умершими. Но ситуаций много. Если например человек пережил расставание, всё ещё тая чувства на поверхности, сможет ли справиться сам? Здесь случай, когда «утилизировать» хочется абсолютно всё, но как назло в голове заседают лишь хорошие воспоминания. Лучшие из лучших. И ты страдаешь. Долго, не ешь днями, не спишь ночами, а ради чего? Ради кого ты губишь своё здоровье? Того, кто совсем тебя не ценил. Чимин видел как людям бывает плохо от невзаимности, как в школьном туалете брошенная буквально минут двадцать назад девочка рыдала пропустив все уроки, а он мог только с сочувствием смотреть, пока отмывал кровь с губы, ведь сам только что был в эпицентре насмешек главных придурков школы. Он хотел подойти, правда хотел помочь, но грубое: «оставь меня в покое» разрушило все планы. И тогда Пак задумался. Он ведь... никогда не влюблялся. Смешно. Было бы в кого. Школа — гнилое место. Тут издёвки, лицемерие и сплошное насилие, на которое учителя бы закрыли глаза. Но Чимин закрывает их сам себе. Что значит эта ваша любовь? Да даже симпатия? Стоять вот так за углом школы, пока идёт урок математики у злющей училки, и пожирать губы друг друга? Может приятно, хотя со стороны выглядит противно. Ну, Чимин так думал, пока впервые не ощутил это чувство. Его подарила популярность. Со дня выпуска видео в интернет прошло шесть дней и ни единый не прошёл без внимания девушек. Чимин тогда, кажется, остался после уроков. Он часто делал это. В это время шум в школе прекращался, кабинеты пустели, а учителя могли стать личными репетиторами. Лучше сделать домашнее задание здесь, чем тратить хоть секунду дома. Там тоже дел предостаточно. И в этот день он не один думал также. Как обычно бывает? Два изгоя класса находят общий язык. Нельзя сказать, что Гён Хи прямо-таки изгой. Тихоня. Сидит в конце, практически в углу, пишет себе что-то и никому нет до неё дела. Чимин бы тоже хотел быть незаметен, но увы. Зашла она так же тихо. Кабинет пустел, Пак даже не отвлёкся, заметив боковым зрением фигуру за партой рядом. Оставалось дописать несколько предложений и можно спокойно ехать домой. Голос девушки не отличался, ещё эта привычка: опускать голову, пялясь в стол или пол. Такая стеснительная, удивительно, что первая решила подать голос. — Чимин? — она знала его имя. Теперь его знали все, вместо заевшего «слабак». Парень поднял голову с руки, подпирающей подбородок и повернулся. — Поможешь с пятым заданием? Мне показалось, что ты хорошо в этом разбираешься, — завершает тише, перебирая пальцы. Чимин разбирается, на уроке проявил знания неслабо, но так не хочется задерживаться. Хотя как тут отказать? Она, по крайней мере, до начала популярности ничего плохого ему не делала. — Да, — кивает, вновь возвращая взгляд к тетрадке. — Сейчас своё допишу. Он ощущал её взгляд на своём лице. Причём в основном на глазах. Она рассматривала, скользила ниже: нос, губы, шея, ключицы, спрятанные под тонкой тканью рубашки... Чимину за эти дни приходилось привыкать, но как птице не запретишь летать, так и ему не запретишь ощущать во всём подвох. Получить доверие сложно, его надо заслужить. Некоторые добиваются этого годами, тогда откуда знать, что попытки привлечь внимание не шутка? Эти люди приносили страх и боль, а теперь делают вид будто этого не было. Стёрлось из памяти? А у Пака впечаталось. По завершению задания он закрыл тетрадь и не успел до конца повернуться, как жар чужих рук на собственных щеках загнал в ступор. Получается Гён Хи не такая уж и скромница, раз решила так просто взять дело в свои руки, а губы парня в свой плен. Первый поцелуй — обычно что-то запоминающееся, так вот и этот оставил свой след. Чимин ощутил каково это, ответил менее умело, и понял: есть что-то завораживающее. Но строить отношений не планировал, о чём сразу дал понять через минуту ступора, облизнув губы с тяжёлым дыханием. Теперь он стал причиной разбитого сердца, не до конца осознавая как больно звучали для неё слова. А какой первый поцелуй у Чонгука? Успел ли он испытать это до начала конца? Или какое у него хобби? Что он ненавидит? Что ценит в людях? Голова Чимина трещит от потока мыслей, ведь это единственное, что он может делать, пока парень без сознания лежит на боку в кровати, с обмотанной головой и под капельницей небольшой полусветлой палатки. Прошло несколько часов после побега, Хосок предлагал поесть, но отходить не было и мысли. Сейчас уж точно не до урчащего желудка и слабости в собственных конечностях. Так вот что чувствовал Чонгук, пока он сам лежал в отключке с перебинтованной ногой. На душе о спокойствии речи идти не может. — Чимин? — в проходе появляется Юнги. Всё ещё в своей форме, но с открытым лицом. Расспрашивать его Пак не решился. Не хочет лезть в их отношения с Чонгуком. — Как он? — заходит, а в руках миска с горячим паром. Всё-таки Хосок настоял на своём. Глупый вопрос, изменений так быстро не будет. Не получив ответ, Мин кивает сам себе, ставя еду на тумбу рядом. Молчание всегда считалось для Пака моментами неловкости, но в этот раз ему откровенно плевать. Трудно оторвать глаза от бледного лица Чонгука, а ещё труднее осознавать, что в таком состоянии он думал только о твоей безопасности. — Ты не местный, — прерывает тишину Мин, убирая руки в карманы, а взгляд опуская на кровавые бинты. — Вы давно знакомы? — Чуть больше недели, — на автомате выдаёт ответ, так и не сдвинувшись с места. Чимин вообще потерял нить с момента, как увидел Чонгука таким. Всё кажется сном. — Ладно, — вздыхает, делая несколько шагов в сторону выхода. Сейчас расспросы бесполезны. — Поешь и приходи в палатку рядом. Нужно обработать твою ногу, — уходит. Тишина вновь нагружает пустоту давящего на грудь помещения. Знаете, бывает в каком-то месте некомфортно, успей даже на одну секунду ступить за порог. Обычно это чувство вызывается обстановкой. Тёмные стены или, например, жутковатый интерьер. Вкусы-то у всех разные. А здесь тягу вызывает давка на важность собственной жизни. То бишь медикаменты, кровати, словно в больничных палатах и вся обстановка в целом. Лагерь Чимин не успел особо рассмотреть: только стены, высотой примерно двадцать метров и немалое количество людей. Здесь будто население целого городка. Не такого, как этот, поменьше. Но больше тысячи бесспорно. Надо поесть. В желудке неприятно тянет, так как двое суток парень не взял ни куска в рот. Слишком оговаривался, за что получил ботинком по больной ноге и не мог нормально встать. Потом в лицо кинули тряпку и заставили оттирать. Для Воронов это была забава, так же, как и лишить пищи. Честно, Чимин уже не думал о спасении. Мысли метались от семьи, родных и близких, доходя до обещаний Тэхёну и... о Чонгуке. Как бы надежды не рвались наружу, Пак не хотел заставлять себя надеяться на лучшее. Потом что Чонгук ничего не обещал. Он не давал слово его защищать, сказав всё с самого начала их знакомства. И что теперь? Лежит со швом на пол головы и сотрясением второй степени. На полу стоит ведро, чтобы вырвало не на коврик, да и куча медикаментов возле дымящей паром миски. Её Пак всё-таки берёт в руки и начинает есть. Рис с кусочками свинного мяса. Давно такая еда не наполняла желудок. Прикрыв глаза от долгожданно полученной порции, Чимин сам начинает ощущать лёгкую тошноту. Знает, сейчас много не съест. Были дни, когда видео приходилось монтировать целыми сутками без пищи, чтобы успеть попасть в срок, установленный спонсорами. С рекламы удавалось заработать на нехилый ужин в ресторане, а остаток уходил родителям. Чимин только сейчас осознаёт, как же сильно он по ним скучает. Ссоры, обидные слова насчёт выбора профессии оказывается такая ерунда. Тогда это сеяло неприятный осадок, пока Пак сидел дома у друга, пытаясь, наконец, нормально домонтировать видео. А сейчас хочется обнять их и сказать ни разу не произнесённое предложение. Он их любит, правда, просто не умеет выражать это словами. Почти не тронутая миска отправляется обратно на тумбу: нет смысла себя заставлять, иначе это ведро будет использовано не Чонгуком. Чимин снова смотрит на него. Изучает взглядом, скользя глазами по незначительным деталькам: родинке под губой, на которую ни разу не обращал внимание до того момента; шрамик на щеке, ещё теперь новый на брови, что придаёт ей вид сбитой. Популярный тренд 2015 года. Все считали, что это круто выглядит, да и Чимин не спорит, сам хотел повторить, только Тэхён настоял хорошенько обдумать, когда Пак уже на полном серьёзе сидел с лезвием в руках. Всё-таки не решился. А вот Чонгуку это по правде идёт. Добавляет ещё больше мужественности. Со вздохом парень тянется к костылям возле стула. Пока может передвигаться с их помощью, и то не быстро. Поднимается, укладывая руки в нужные места и двигается в сторону выхода, надеясь, что Чонгук в скором придёт в себя. Столько хочется у него спросить, узнать лучше. К чему возникает желание Чимин не знает. Знает лишь то, что среди этого огромного лагеря под открытым вечерним небом со звёздами и кучей вооружённых людей, безопасно может чувствовать себя только рядом с ним. — Можно? — подаёт голос Пак, заглядывая в палатку рядом. И правда стоит заняться ногой. Болеть стала чаще. — Ты Чимин, да? Заходи. Мужчина в белом халате и очках роется в небольшой сумке, заранее зная, что подготавливать для такого пациента. Бинты, перекись и небольшие ножницы. Чимин ковыляет до кровати, но сглатывает, вспоминая как Чонгук зашивал всё наживую. Даже током по спине пробирает от тех чувств. Но здесь всё намного лучше с медикаментами, боли особой возникнуть не должно, верно? По кивку, подхватив ногу под бедро, он укладывает её на стул, ожидая, пока подойдёт врач. Здесь уютно, но полного спокойствия не вызывает. Столько новых людей, и если Чимину будет привыкнуть проще, то Чонгуку спустя много лет одиночества задача дастся с трудом. Мужчина садится на стул рядом, с не очень довольным, даже скривившимся лицом, осматривая бинты. Грязные и пропитанные засохшей кровью, что может быть лучше. Недовольно качая головой, тянется к ножницам и начинает разрезать, не желая тратить время на обычное разматывание: по-любому остатки засохших жидкостей давно прилипли и вызовет это лишь порцию боли. Чимин не может сказать, что и такой способ с ножницами оказался безболезненным, но когда закусил губу, зажмурившись, врач усмехнулся. — Боишься нашуметь? — спрашивает, не отрываясь от последних кусков ткани. Рана уже виднеется и вызывает это не очень приятные ощущения. — А вы нет? Тут столько людей, удивительно, что лагерь ещё не кишит пауками, — Пак правда задаётся вопросом. Как в таком огромном месте под открытым небом всего лишь за какими-то стенами люди могут спокойно жить. Они высокие, не поспоришь. Это типа безопасная зона? Может, поэтому мужчина растягивает губы в слабой улыбке, пока полностью снимает бинты с ноги, скидывая в стоящее рядом ведро. — Здесь была военная база, — вертит ногу, осматривая рану, покрывшуюся корочкой с небольшим количеством гноя. Морщится, но смотря на швы кивает. Видимо, одобрил. — Стены двадцать пять метров, на удивление, эти твари не способны заползать так высоко на полностью вертикальную поверхность. Это даёт нам безопасность вот уже несколько лет. Информация впитывается постепенно. Неужели люди смогли найти хотя бы такой выход из этой ситуации? После побега поездка была по ощущениям долгой. Чимин не смотрел на время, ему было совсем не до этого, когда Чонгук с полузалитым кровью лицом лежал в отключке у него на коленях. Всё это напоминает один фильм. Пак даже не сдерживается, задумчиво озвучивая: — «Бегущий в лабиринте». Там было подобное. С этими стенами и пауками. Врач, кажется, не особо слушает. Достаёт перекись и пачку чистых бинтов. — Не слышал о таком, — заливает шов, на что парень шипит, но ногу не одёргивает, лишь впиваясь пальцами в матрас кровати. — В каком году он вышел? — пытается продолжить диалог, чтобы отвлечь. За это Чимин благодарен. Задумывается на пару секунд и уже более спокойно отвечает: — Первая часть в 2014 кажется. Тот мычит в ответ, начиная обматывать ногу. — Не удалось застать. Мы уже десять лет как в 2010 живём. Звучит грустно. Чимину даже ответить больше нечего, — просто опускает глаза в пол, дожидаясь последних штрихов. И когда рана оказывается полностью закрыта новым слоем бинтов, Пак бы даже сказал свежим (ноге правда стало легче), тогда медленно опускает её со стула, сначала благодаря кивком, а потом и словами. — Спасибо, эм... — Сокджин, — называет имя, снимая перчатки и кидая в урну. — Не за что. Приходи завтра утром, швы уже можно снять. И кстати, — указывает пальцем, — твой друг поступил правильно. Если бы не шов, с ногой можно было попрощаться, — подаёт костыли, помогая подняться. Боль пронизывает сразу, но парень научился терпеть или возможно просто привык. Тихо шипит, но на вопрос о состоянии спокойно кивает, крепче уцепившись в ручки костыля, чтобы не свалиться на землю и доковылять до улицы. Небо снова серое, затянутое тучами. Прохладный ветер небрежно колышет локоны, а Пак вдыхает полной грудью, решая немного прогуляться и лучше осмотреть базу. Время близится к ночи, есть ещё час до полной темноты. Неторопливыми шагами он двигается вдоль всех палаток по правую сторону от себя. С другой стороны располагаются небольшие ларьки с припасами и едой. Простых людей много, но в форме ещё больше: почти каждый второй. Чимин ещё вспоминает, что возле ворот, через которые они заезжали на машине, располагалась тренировочная площадка с манекенами для стрельбы. Место кипит жизнью. Именно жизнью, которую по праву можно впервые назвать не выживанием. Попади сюда Чонгук раньше, не пришлось проходить через трудности, заставляющие его думать о самоубийстве. — Извините, — Чимин опускает голову ниже, где раздался скромный голосок. Возле ног стоит мальчик с маленьким дрожащим зверьком в руках. — Вам не нужен кролик? Его хотели убить, и я решил- — Эй, негодяй! Парнишка сразу прячется за спину Чимина, ведь идущий на них полный мужчина в возрасте с мясным тесаком и засохшей кровью на фартуке вряд ли будет вести себя дружелюбно. Он даже на лицо выглядит грубым, страшно представить, что светит бедному воришке. Правила в лагере есть тоже и за их нарушение ждёт подобающее наказание. Так что когда мужчина становится с каждым шагом всё ближе, Чимин вытягивает перед собой руку, заставляя того остановиться и недовольно вздёрнуть брови. — Ты с этим наглецом заодно? — его глаза скользят на перебинтованную ногу и костыли, отчего проскакивают недовольные морщины на лбу. Мальчик испуганно выглядывает из-за ноги, прижимая дёргающего носиком кролика ближе к груди. — Скинул работу на него, потому что сам хромой, да? Да ты знаешь, что люди своими жизнями рискуют, выходя за стены, чтобы этот несчастный заяц в супе плавал! — повышает голос, размахивая тесаком, а у Чимина и мускул не дрогнул. Ему кажется, что после пережитого, этот мужик стоит на самом последнем месте всех опасностей города. — Иди домой, я поговорю с ним, — Пак кивает мальчишке, и тот с громким «спасибо» бежит в сторону дальних палаток. — Ты зачем отпустил?! — мужчина чуть ли слюнями не плюётся, выхватывает из рук один костыль и откидывает в сторону. — Беги за ним теперь, а то позову охрану! С губ срывается смешок. Странно, раньше бы Чимин забился в угол и рыдал, как тогда, в школе, а сейчас запросто восстанавливает равновесие, опираясь второй рукой об единственный оставшийся костыль. Смотрит на мужчину абсолютно спокойным взглядом и видит как за его спиной к ним стремительно шагает кто-то в форме с автоматом за спиной. Становится ещё спокойней, когда этим человеком оказывается Юнги. — Господин Ли, что опять не так? — он кладёт руку на его плечо и пересекается с Чимином взглядом. — Эти хамы украли- Он не успевает договорить, потому что Юнги что-то шепчет на ухо, сразу заставляя замолчать и смиренно кивнуть. Похлопывает по плечу, и мужчина уходит, напоследок стреляя все ещё рассерженным взглядом в Чимина. — В порядке? — Мин поднимает отбросанный ранее костыль и протягивает парню. Чимин, облизнув губы, принимает, качая головой. Разговор снова не задаётся. Хочется задать миллион вопросов, но Пак не решается, да и Мин не шибко светит желанием тратить на это время. Он – лидер и каждая его свободная секунда может стоить кому-то жизни. Опасно не только на свободе, где нет правил, а монстры разорвут на мелкие кусочки, а даже там, где заново успели восстановиться правила. Кто знает каких личностей удалось спасти и принять в это место? Вдруг маньяка, педофила, сумасшедшего? Безопасность каждого внутри этого места на его плечах. Сложно представить насколько это огромная ответственность. — Хосок нашёл для вас свободное место, — кивает в сторону палаток, где, по-видимому, живут люди. Что-то типа их личных «квартир». — Когда Чонгук придёт в себя, можете располагаться. — Спасибо, — снова кивает, останавливая взгляд на синей неподалёку. — Я пойду. И обходит, в обычном, даже немного медленном темпе, двигаясь в сторону Чонгука. Возможно тут есть чем себя занять, но внезапно на всё стало так плевать. Чимина впервые охватывает чувство непонятной, непреодолимой тревоги. Будто сейчас на него прыгнет какая-нибудь тварь, будет мучительно сдирать кожу и заживо поедать. Или из-за угла выйдет Ворон, сделав из тела кровавое решето. Чимин травмирован, каждый день, проведённый в этом городе начинает заселять в голову ужасные мысли. А звучат они практически однообразно, начиная с обычного «если». По телу невольно бегут мурашки, живот противно скручивает. Он не знает как спастись от собственных мыслей, тогда о какой безопасности тут может идти речь? Ему нужна поддержка, хоть кто-то рядом. Родители, Тэхён, неважно. Груз накладывается постепенно. Просто нужен тот, кто сможет понять его страх в полной мере. Внутри обстановка не сменилась. Чонгук всё так же лежит на боку, ведро пустое, показатели на аппаратах стабильны. Глаза цепляются за два рядом стоящих возле ножек кровати рюкзака. Вороны тогда оставляли их вещи у Чимина в комнате, будучи уверенными, что парень не полезет. Конечно он ничего не трогал, хоть и знал, что на дне своего рюкзака валялся ножик. Он лежит там до сих пор, как и парочка чистых вещей и... камера. Чимин тянется к боковому карману, достаёт камеру, а сам садится на стул возле кровати. Открывает, сразу обращая внимания на батарею: осталось пять процентов. Тут есть розетки, в любом случае этим займётся позже. Палец медленно поглаживает экранчик, галерея заполнена видео, одновременно сменяющимися кадрами в виде маленьких квадратиков. Он решает открыть одно из тех, что снимал, пока стоял в пробке. Хотелось бы сейчас вернуться в тот момент, развернуться и уехать домой. Камера снимает окрестности успевшего надоесть вида за стеклом автомобиля, после чего Чимин ставит её на приборку, устало падая на сиденье спиной. Он смотрит на время в телефоне, показывает дисплей с чёткими 15:53 в объектив и пожимает плечами с недовольной улыбкой качая головой. — Двадцать минут я стою в этой чёртовой пробке. Кажется моя задница приклеилась к сидушке от жары, — посмеивается, доставая с задних сидений полупустую бутылку воды. Откручивает крышечку и полностью осушает, вытирая потный лоб тыльной стороной ладони. Бутылка отправляется обратно. — Советую выбирать нормальную погоду, если хотите посетить город. Чую я буду страдать. Самокритичный смешок пробегает на губах парня. Будет страдать, но совсем не от погоды. Уж точно не от жары, о существовании которой давно успел позабыть. На камере остаётся три процента, Чимин решает заснять новое видео. Может эти кадры успеют стать документальным фильмом, если всё-таки удастся выбраться. А если нет... Останутся воспоминания, хоть и не из самых приятных. Прежним Тёмным Рыцарем весельчаком уже быть не получится, он сам успел заметить как постепенно погасал с каждым видео, но только когда Чонгук появлялся в кадре – улыбался. Сейчас смотря на него улыбки больше не будет. Объектив с красной мигающей точкой гипнотизирует. Чимин устало смотрит на своё отражение, медленно моргает словно мумия и впервые не имеет ни малейшего понятия, что говорить. Обычно находил темы, мог начать с шутки, какой-нибудь истории, чтобы остановиться на самом интересном, тем самым привлекая аудиторию почитать книгу или досмотреть окончание рассказа в видео интеллектуального канала, а сейчас лишь тяжело выдыхает. — За это время я понял, что несмотря на разум, люди остались животными. Гуманность требует сил, поэтому они ведут себя, как звери. Так жить проще. Смотреть на себя в таком разбитом состоянии слишком тяжело. Ещё тяжелее видеть Чонгука, ведь к такому исходу его привели как раз люди. Запись заканчивается и в этот же момент камера гаснет, полностью разряжаясь. Чимин закрывает экранчик и обхватывает её ладонями, устремляя взгляд на бинты, скрывающие рану головы Чонгука. Интересно, последние записи становятся похожи не на блог, а личный дневник. Вряд ли бы обычного блокнота хватило, чтобы записать всё, что успело произойти за эту неделю. Не хватит и памяти камеры, Чимин уверен. Часы издают первые пикающие звуки. В стороне выхода из палатки уже темно, только свет фонарей освещает территорию, а шум на улице начинает постепенно затихать. Сон не придёт, в этом парень уверен. Не находится ничего лучше, чем достать из рюкзака плеер Чонгука с наушниками и снова сесть на стул, продолжая слушать с последнего поставленного на паузу момента. Теперь удаётся немного расслабиться: сложить руки на груди и немного сползти со стула, прикрыв глаза. Джазовая композиция заглушает все внешние шумы, а главное — собственные мысли. Так давно не возникающее спокойствие охватывает каждую клеточку тела, оно расслабляется и кажется парень начинает кое-как дремать, пока не чувствует непонятный ветерок возле рук. Одновременно открывая глаза и вынимая наушники, Чимин видит как Чонгук, наклонившись над ведром, выворачивает из себя похожую на воду жидкость. Кашляет, сплёвывая последние остатки и, вытерев рот, ложится обратно на спину, тяжело выдыхая в потолок. Такое чувство, что у парня не сотрясение, а последствия веселой ночки в море алкоголя. Чимин однажды видел таким Тэхёна. Рождество, стол еды и, конечно, спиртных напитков. На утро друг проторчал в обнимку с унитазом не меньше двух часов. Было его жаль, но Чонгука сейчас жаль в три раза больше. Рука тянется к его плечу, обеспокоенные глаза осматривают лицо, пока в мыслях мечется идея позвать Сокджина – он как раз в соседней палате, но Пак напрочь об этом забывает, когда рука Чона медленно накрывает его ладонь своей. Пальцы прохладные, дрожат. В глазах многовековая усталость. Есть люди с мёртвым взглядом. Пустым. Потухшим. До ужаса банальная фраза: «глаза – зеркало души». Иногда просто стоя в компании друзей на какой-нибудь вечеринке приходит мысль завести новое знакомство. На что люди смотрят в первую очередь? Внешность в общем плане, а потом вы сталкиваетесь с глазами. Вот вам улыбаются в ответ, вокруг появляются лёгкие морщинки, внимание завлекают растянувшиеся на лице губы. Хотите подойти к такому человеку? Большинство бы точно решилось на этот шаг. А теперь представим такого же человека, но с пустым взглядом. Тогда именно глаза – то, из чего будет состоять вся его внешность. Внутри неприятно передёрнет, а вспоминать ту пустоту мозг захочет автоматически в любую секунду жизни. Травмы, издевательства, просто-напросто неудачно сложившиеся обстоятельства делают из человека куклу. Что-то бьёт сильнее, а что-то закаляет. Чимин видит в Чонгуке второй вариант, пока себя без сомнений приравнивает к первому. Он уже не раз представлял как бы выживал на его месте, и ответ тут же появлялся сам – никак. Может в школе удалось побороть хулиганов, но здесь твари, которых не должно существовать. И вот что странно. В глазах Чонгука всё начинает угасать совсем не после встречи с ними. Он до сих пор смотрит в потолок, хоть хватка руки начинает приносить парню боль. Но Пак не сопротивляется, не думает даже прерывать поток его мыслей, а они определённо есть. — Уинстон... — хрипло произносит он, не сдвинувшись с места. — Мёртв. Хватка на руке становится слабее. Честно, эта новость успокаивает не только его. Прикрыв глаза, Чон проводит языком по бледным треснутым губам. Говорить даётся с трудом. — Как твоя нога? Серьёзно? Он спрашивает о состоянии чужой раны, когда сам чуть не умер несколько часов назад? Чимин подавляет смешок, ощущая медленные круговые поглаживания на коже. Смотрит несколько секунд на большой палец младшего, а после снова поднимает на чужое лицо. Даже такая поддержка даёт немного успокоиться. — Завтра снимут швы. — Отлично, — шёпотом. Из Чонгука будто высасывают силы, жизненную энергию. Чимин никогда не верил в мистику, многое изменилось после приезда в город. Вдруг и призраки существуют и странные звуки на заброшках, которые он посещал были не плодом воображения и самовнушения? Теперь точного ответа нет. — Жаль я не успел убить этих ублюдков лично, — добавляет, пытаясь приподняться. Чимин автоматически встаёт со стула, наплевав на ногу, и придерживает за плечи, помогая занять сидячее положение. Собственную боль удаётся перетерпеть, и теперь Пак точно хочет позвать кого-нибудь помочь. — Я схожу за врачом- — Стой, — вытягивает руку, хватая за запястье. Холод пальцев обжигает. — Я сам справлюсь. — Справишься с чем, Чонгук? — впервые голос Чимина повышается не из-за страха, а серьёзности. Брови схмурены. Нет, он даже раздражён. — Прекрати ставить чужие жизни выше своей! Хосок мне рассказал. Ты собирался умереть, да? — выдёргивает руку. Всё накопилось, выпустить эмоции некуда, Чимин ненавидит себя за то, что делает это именно на того человека, который не раз спасал его жизнь. — Зачем ты боролся столько лет? Чтобы сдохнуть от рук какого-то психа, приравнивающего человеческие жизни к песчинке? — почему глаза слезятся? Почему грудь сжимает от адской боли? И почему парень не в силах сдержать в себе главный вопрос: — Ты хотел меня бросить? В этом сраном городе, где я не продержался бы и дня? Если бы побег не удался, Чонгук, что бы я, блять, делал без тебя?! — Хосок и Намджун- — Мне не нужен никто из них, пойми же! Он снова кричит, хотя от эмоционального потока слов внутри Чонгука все построенные ранее пирамиды рушатся. Чимин ведь прав. Никто иной как Чонгук стал тем, кто всё это время был рядом и пытался защищать. Кто поддерживал, рисковал, спасал, даже, блять, ногу зашивал и тащил на собственной спине. Они провели ночи плечом к плечу, смотрели фильм, будто не находятся в городе, где смерть преследует на каждом шагу. Неужели Чонгук настолько не ценит эти моменты, что всё равно продолжает думать о смерти? — Чимин... А дальше слов не находится. Чонгуку жаль? Нельзя так сказать и эгоистом он себя не считает, если напрямую подтвердит догадки. Он хотел умереть и имеет на это право, только снова дал слабину и решил перекинуть Чимина на плечи других. Вот за это готов лично надавать себе по голове автоматом. Когда старшего ранили, он уже начал сомневаться в своих силах и был уверен: ещё одной смерти выдержать не сможет. Чимин стал важен, он смог помочь отвлечься от ужасов города, но полноценно сделать этого так и не смог. — Тебе даже сказать нечего, — пускает смешок, быстро смахнув текущую солёную дорожку с щеки. — Значит я прав, — кивает сам себе, отвернувшись. — Делай что хочешь. Несмотря на отсутствие костылей в руках, Пак стремительно и прихрамывая начал идти к выходу. Он не слышал или не желал слушать собственное имя из уст парня и шуршания за спиной. До полога оставалось пару шагов, и Чимин застыл. Глаза смотрели перед собой, их переполняли слёзы, вновь перекатившиеся через границы, чтобы снова опалить щёки. Сердце прекратило биться. Сжалось в маленький комок, когда трясущиеся руки Чонгука оказались в замке на его животе, а горячее дыхание в затылок пустило мурашки по позвоночнику. Грудь Чона горячая, крепко прижата к спине парня, что запросто даёт почувствовать каждый удар ускорившего ритм сердца. Чимин бы не хотел сейчас слушать слова, и какие-либо попытки оправдаться. Ему хватает этого. Тишины вокруг, горячих потоков воздуха в волосы, ладоней Чонгука, будто шепчущих: «не отпущу». Они стоят неподвижно минуты, часы? Это не столь важно, Чимин бы хотел так до бесконечности. Поток мыслей опустевший, руки Чонгука медленно расцепляют замок, но остаются на талии. Одна ладонь как бы просит повернуться, и Пак не сопротивляется. Встречается глазами с всё таким же уставшим взглядом, ощущая холод пальцев на щеках, вытирающих слёзы, не планирующие прекращаться. Не хотелось рыдать перед ним, как в первые дни встречи, не хотелось снова казаться бесполезным и трусливым, но сейчас Чимин об этом не думает. Сдаётся, полностью отпуская всё, что пытался держать в себе столько времени, и обхватывает торс, прижимаясь щекой к чужой груди, заливая кожу влажными дорожками слёз. Не хватало такой поддержки. Не хватало поглаживаний по лопаткам, пока надрывный плачь заполнял палатку; ощущения прижатых губ к макушке и возможности, наконец, кричать во всё горло. Может разбудит лагерь, созовёт охранников или разозлит жителей. Для Чимина сейчас никого не существует, кроме него и Чонгука, шепчущего «прости». А в голове Чонгука твёрдым голосом проносится мысль, что умирать он вообще-то не хочет. Он хочет жить.