Плаг

      «В книжках о таком не напишут», — глумливо подначивал его Сатору — и как никогда заблуждался. Пишут еще и не такое. Надо просто знать, где искать. Что искать…       Книги с детства заменяли Гето друзей и стали его настоящей семьей, в книгах он привык находить ответы на любые вопросы. Разобрался и со своим детским «помешательством», когда поступил в Магический колледж — в Восточной столице.       Вот где было раздолье для страстного библиофила: на столичных прилавках каждый мог найти книгу на свой вкус, даже самый извращенный. Сатору знал все залы игровых автоматов Токио наперечет, просаживал там все карманные деньги, оставшиеся после набегов на любимые кондитерские. С той же маниакальной страстью Гето в любой свободный день устремлялся на станцию Дзимботё — «хранимый богом квартал». Центр книжного мира Японии, Мекка книгочеев не только Токио, но и со всей страны. Даже стены метро здесь украшали не рекламные плакаты, а книги.       Начинал он как все туристы — с выставок-продаж в старейшем престижном универмаге «Марудзэн», с книжных ярмарок в современных гигантах из стекла и бетона — вроде громадных магазинов «Кинокуния» и «Сансэйдо» в районах Сибуя и Синдзюку. Подавленный столичным размахом и дороговизной, утешался рекламными бесплатными открытками. А потом открыл для себя прелесть крохотных тесных лавок в квартале Дзимботё, до сих пор застроенном старыми одно-двухэтажными домами.       Книгами тут торговали прямо с крыльца. Вываливали в лотки вязанками, набивали товаром самодельные стеллажи вдоль тротуаров. Совсем как стихийные книжные развалы в его родном захолустье, только куда богаче интересными находками. Все книжные раритеты из провинциальных городков рано или поздно оказывались на этих улицах, обернутые в кальку бережливыми коллекционерами. Букинистических магазинов в Дзимботё насчитывалось не меньше сотни, и Гето пропадал там часами. Отдыхал в восьмиэтажном «Сансэйдо», где можно было полистать переведенные новинки. Заодно прокачивал безнадежный школьный английский: оригиналы нередко продавались со скидкой. Встречались и книги о магии, изданные монографии, учебники по знакомым предметам — в отделе сказок и преданий Японии. Те же книги, уже потрепанные жизнью, на улице можно было купить гораздо дешевле.       Совсем задешево предлагали любовные романы в мягких обложках, томики манги, подшивки старых журналов и газет. Порнографию, разумеется; как будто ее было мало в специализированных магазинчиках, куда Гето вовсе не стремился. И без того денег, выплачиваемых за изгнанные Проклятия низших уровней, ни на что толковое не хватало.       Вот так по счастливой случайности одним знойным летним утром в его руках оказалась Книга.       Его заинтриговала необычная черно-белая обложка — манги, как Гето решил сперва. Высокие черные сапоги, впившаяся в плоть шнуровка белого корсета, зачем-то надетого на мужчину. Поверх — четыре крупные латинские буквы заглавия: BDSM. Отвернутая шелестящая калька трепетала в его пальцах, пока он взволнованно разбирал пояснение, напечатанное ниже: «Все, что вы хотели знать об извращениях, но боялись спросить».       Разумеется, Гето захотелось узнать, а спрашивать о таком — у кого угодно — он не рискнул бы. За переплетенную кустарным способом увесистую книжицу, переведенную с английского, запрашивали сущую ерунду. Гето заплатил бы и побольше, такое с ним уже случалось. Он даже не рассмотрел покупку как следует; нетерпеливо перелистывая альбомного формата страницы, отошел от прилавка, но не успел сделать и трех шагов. Живо захлопнул книгу и свернул как журнал, затолкал в сумку. Прикрыл своей сегодняшней добычей, автобиографией мастера каратэ Шираи Хироши, ученика самого Нишиямы-сенсея, доставшейся Гето почти задаром из-за треснувшего пополам переплета.       Черно-белая книга в интригующей обложке оказалась с картинками. Ничего общего с хентай-мангой, никаких гиперболизированных форм, кокетливо прикрытых лицемерной цензурой. Даже не художественные иллюстрации, а схематические рисунки. Обвязанные веревкой мужские половые органы, скованные наручниками запястья. Проколотый шилом женский сосок. Кожаный ошейник — на шее не животного, человека… Исполненные с безыскусной реалистичностью, рисунки возбуждали похлеще фотографий в порнографических журналах. Секреты каратэ Шираи Хироши остались нераскрытыми — до самой осени.       Потом было еще много тематических книг, Гето проглатывал их за день и без сожаления сдавал букинистам. А с той, самой первой, которую про себя так и называл — «Книга», почти не расставался. На весенних каникулах забирал с собой, дома он спокойно мог насторожить сигнальные Проклятия, поэтому не переживал, что на его тайну посягнет мама со своей никчемной уборкой. Но в колледже из-за сигнализации Барьера сам был практически безоружен и хранил Книгу на столе под стопкой учебников: хочешь что-то спрятать — оставь на видном месте.       Иногда по утрам Гето не выдерживал и включал настольную лампу. Разглядывал картинки, перечитывал любимые главы: Связывание, Удушение. Контроль и подчинение. Грубый секс. Майндфак. Предавался смелым фантазиям с упоением, граничащим с шизофренией. Воображал себя то истязателем-психопатом, то маньяком-насильником, а то и садистом-верхним. В такие дни Яга-сенсей бывал им особенно доволен: Сатору приходилось несладко. Гето с улыбкой превращал спарринг в бой на смерть. Брал свое, помня, чем придется расплачиваться. Неутолимым голодом, мучительным желанием. Тоской, словно прочной леской пилящей его сердце.       Знала бы Шоко, что попала пальцем в небо, застав его врасплох своими откровениями. Вовсе не осведомленностью по части удовольствия как неотъемлемой составляющей боли. Гето еще и не такого мог бы ей порассказать. За полгода он свыкся с мыслью, что его желания неисполнимы. Ведь исполнить их было по силам одному-единственному человеку — герою его снов, его мучителю. Гето привык упиваться тоской, искупал вину душевной болью. Полюбился себе таким — мучеником.       Утренние фантазии менялись: он переключался на самоунижение и занимал место жертвы в безжалостных руках. Обе роли заводили его одинаково сильно. Гето стаскивал в постели нижнее белье, покрепче зажмуривался. И с обмиранием откидывал одеяло: подставлялся воображаемым всевидящим глазам, насиловал себя своей постыдной обнаженностью, от кайфа теряя голову. От самоунижения переходил к самоистязанию и однажды так увлекся, что чуть себя не придушил... А тут вдруг выяснилось, что его извращенные мечты, несбыточные и оттого невинные, вполне реальны. Его могут понять и принять со всеми его странностями, стоит лишь рискнуть: выложить все как есть. Кто бы знал, что сделать последний шаг будет настолько страшно.       И вот теперь бояться стало нечего.       Сатору был в его руках, потому что сделал шаг первым. Воплощенная мечта: покорная жертва, готовая искупить собственные грехи, принять «ответную услугу». Знал бы он, что творит своим беззащитным взглядом. Гето еле-еле сдерживался. Еще недавно сгорал со стыда, умирал от унизительного наслаждения, а сейчас переключился с легкостью и жаждал одного: возмездия. В Книге это так и называлось — английским словом «свитч».       От срыва удерживала трезвая мысль: Сатору не в теме, не знает правил и принципов — безопасность-разумность-добровольность. Он возбужден, это факт, он оказался в этой ситуации по своей воле, мало того — спровоцировал Гето нарочно, а на любые правила всегда чихать хотел. Но понятия не имеет, что его ждет. Если попытаться объяснить, вся острота ощущений сойдет на нет. Нужно уметь обучать правильно, а Гето в учителя не нанимался. С этим неслухом и сенсей не мог справиться без хорошей взбучки.       И я не насильник, в конце-то концов, подумал Гето с досадой, не удержал раздраженный выдох.       Белые ресницы затрепетали, Сатору проглотил со стоном слюну. Как выдрессированный пес над миской в ожидании команды «можно».       — Настолько голоден? — сорвалось у Гето с языка.       Казалось — еще секунда, и Сатору вывернется, выскажет все. Но он молчал.       Если это актерская игра, то достойная Оскара.       — Ты ведь понимаешь, что разозлил меня?       Обозначенный несмело, покаянный кивок.       — Понимаешь, что тебе не поздоровится? — тихо, внятно проговорил Гето, глядя в глаза и почти касаясь губами его теплого рта.       Глаза оживленно заблестели. Еще один кивок — уверенный, глубокий.       — А не слабо тебе, Сатору?       — Тебе же не слабо.       Вот теперь в окрепшем голосе прозвучал вызов. Это он зря… Но главное сделано: Сатору дал согласие на то, о чем понятия не имеет.       Лишь один из партнеров имеет полное право знать, когда все начнется, насколько далеко это зайдет и чем закончится.       Не разжимая кулаков, Гето развел полы, спуская толстовку с его плеч. Ниже, ниже: пока та не застопорилась — на запястьях рук, так и вложенных в карманы.       — Вынь руки.       Сатору повиновался.       Гето отступил вбок на шаг, с первой попытки зацепил толстовку за крюк в простенке между окном и дверью.       Под ноги шлепнулась черная книжка.       Он подобрал чужую вещь, не веря своим глазам. Тот самый ежедневник, подаренный лучшему другу на шестнадцатилетие. В надежде, что друг начнет хоть как-то следить за расписанием и научится планировать свой день. Какая наивность… И все же вот он, его скромный подарок: книжка карманного формата, обложка из черной кожи и застежка-петелька для карандаша. От карандаша остался огрызок, ластик стерся. И в целом ежедневник выглядел порядочно потрепанным. А ведь после дня рождения Сатору прошло всего четыре месяца.       Гето поднял вопросительный взгляд.       Сатору продолжал молча смотреть ему в глаза. Как будто знал, что от нижнего требуется именно это: делать что говорят. И не раскрывать рта… пока не попросят.       В чужих ежедневниках рыться западло… Гето колебался. Любопытство всегда было его слабостью. Никак не мог избавиться от детского стремления знать все обо всем. Все знать невозможно, бестолковая трата времени.       Сатору смотрел с нетерпеливым вниманием. Ждал. Это хорошо. Пусть немного подождет.       Знать, что его ожидает, он не должен. Должен доверять — слепо, безоговорочно. Безгранично.       Не оправдать такое доверие — немыслимо. Все равно что упасть ниже собственного достоинства.       Гето не спешил возвращать книжку. Похлопывал по ладони, с прицельным расчетом перебирал свой любимый арсенал. По иронии судьбы анальные плаги его не привлекали. Как почти все из атрибутов практикующих «извращуг». Но кое-что ему нравилось.       Стыд — мимо, его партнеру это чувство неведомо. Унижение — словами: горькой правдой. Невыполнимой грязной просьбой. Сатору поведется и примет любой вызов. Главное — не спровоцировать на драку. Довести его до слез, вот это будет здорово. Непосильная задача, он никогда не плакал.       Ощущения — любые, от боли до щекотки, но грубостью рукопашного спеца не поразить. Лишить его ощущений вовсе. Сенсорная депривация. Завязывать глаза бесполезно, в его случае эффект будет обратным. Пусть страдает без очков. Вынудить молчать — непременно. «Приятная темка» оказалась приятной чересчур, пускай-ка теперь послушает приказы, а своей грязной руганью не отбивается. Подчинение работает прекрасно, но особо не развернешься — не сейчас же, не здесь... Связывать пока рановато, решил Гето и вернул книжку в чужой карман.       Значит, страх. Не просто мандраж перед рискованным шагом, не щекотка нервов опасностью и предчувствием страшного конца. А смертельный, почти животный ужас. Подконтрольное, без иррациональной паники, сильнейшее возбуждение — за гранью реальности. «Майндфак». Никто не напугает тебя лучше, чем ты сам.       Он шагнул и охватил ладонями теплую шею. Сжал плотнее: большие пальцы уперлись в кадык.       Сатору задержал дыхание — и задышал чаще. Пульс колотился под пальцами как бешеный.       Ну что ты, укорил Гето мысленно, не торопясь сдавливать гортань. Кто же душит второй раз? Ты ведь знаешь, что этим способом я тебя добивал не всерьез. А вся соль в обратном: ты должен поверить, что можешь умереть по-настоящему.       Солнце еще не сияло в полную силу, но косые лучи били Сатору в лицо. Голубые глаза, смотревшие неотрывно, болезненно посветлели.       — Быть может, хочешь надеть очки?       Он отрицательно повел головой.       Слабо шевельнулось нехорошее подозрение. Слишком все шло… хорошо. Отыграно как по нотам. Ни одного лишнего слова, смешка, движения по собственной воле — или попытки отвести взгляд.       Кто поймет тебя лучше, чем твой самый близкий друг? С полуслова, с одного взгляда. Как верный напарник, который не подведет в смертельной битве против общего врага.       Оставалось самому в это поверить.       Не дав его подозрениям окрепнуть, Сатору объяснился:       — Я контролирую периметр.       Ответил как на задании. В такие моменты его техника работала безупречно. Позволяла вычислять цель с ювелирной точностью. Когда он снимал очки, мог буквально видеть сквозь стены.       Гето скользнул взглядом по сторонам: низкие потолки, беленые стены в перекрестиях деревянных балок. Проходная умывальная не была комнатой как таковой: просто незавершенный тупик просторного коридора. Единственная дверь рядом с окном выходила в сад.       Вот бы уметь плести хитроумные ловушки — как в измучивших кошмарах. Гето заперся бы с ним вдвоем, отгородил закольцованным Барьером от всего мира. Не отпускал бы его так долго, что он…       Оборвав путаную мысль, Гето отступил и дотянулся рукой, ощупью защелкнул дверной замок.       Бесполезно: из-за угла в пяти метрах от них в любую минуту мог вывернуть кто угодно. Или прошагать по коридору мимо, возвращаясь из душевой с противоположного, дальнего конца. Раньше такого не случалось, Гето всегда совершал утренний ритуал в одиночестве. Но сегодня весь его ритуал пошел по… закону Мёрфи. «Если что-то может пойти не так, оно пойдет не так».       Однако закон не сработает и никто их не застукает, если Сатору не потеряет контроль и успеет предупредить об опасности. Приятное дополнение. Вынужденная концентрация внимания на чем-то извне. Вопрос, надолго ли его хватит. И как быстро подведут глаза, вынудят его сдаться.       Вдобавок сухой металлический щелчок прозвучал как взвод курка. То что надо — для правильного настроя на старт.       — Помнишь, из какого материала был мой первый тапер? — начал Гето, возвращаясь к Сатору и поглаживая ладонями теплые плечи. Как если бы хотел успокоить. Но ничто его партнера сейчас не успокоит, разумеется. Такая белая, изумительно гладкая кожа: а под ней — в камень затвердевшие мускулы. Бицепсы Сатору накачал себе отменные, спасибо «алмазным» отжиманиям на спор — кто управится быстрее. Победитель в первом подходе, во втором присаживается на спину проигравшему. Лучшая дополнительная нагрузка. Гето отдыхал на нем как на качелях, заложив ногу на ногу и листая учебник, после каждой тренировки — через день, чтобы не перегружать бедолагу. И вот результат. Красивый плавный рельеф, заметнее проступают мышцы на груди. Да и пресс не так уж и слаб…       — Из стали, — расслышал он севший голос.       Распуская узел, небрежно завязанный на поясе шортов, Гето не потребовал — на первый раз — отвечать четче, наградил одобрительной улыбкой.       — Верно. Хирургическая сталь — самый безопасный материал для расширения отверстий. Некоторые мастера-пирсеры любят работать с золотом, серебром. Наилучшим считается титан.       Глаза Сатору темнели, расширялись — словно идеальный аккомпанемент размеренным словам.       — Таперы бывают с резьбой или без. Всего трех размеров. Калибр зависит от размера украшения, — продолжал Гето лекцию, аккуратно распутывая узелки на развязанных концах шнура. — Тапером можно с легкостью вставить украшение в прокол. Незаменим для пирсинга сосков.       Он взялся за распутанные концы, потянул туда-сюда: белый эластичный шнур скользил в ослабленном поясе свободно.       Костяшками пальцев Гето провел по застывшему прессу:       — Дыши нормально.       Живот заходил под рукой, напрягаясь и опадая, как бока загнанной лошади. Гето с удовольствием щурился от жарких выдохов в лицо, крылья носа подрагивали с жадностью. Сладость дыхания исчезала, терялась за наплывами кисловатой горечи: рот Сатору высох из-за выброса кортизола, отсюда этот терпкий запах, знакомый по спаррингу. Чарующий аромат проклятой силы ослаб под натиском стресса.       Но до настоящего страха пока далеко.       — Тапер — не игла. Кончик тупой, однако не слишком толстый. Самый тонкий калибр можно ввести в миллиметровый прокол. Благодаря смене таперов канал расширяется постепенно. Безболезненно растягивается… Почти безболезненно. И до разумных пределов, конечно. Шести миллиметров для первого раза бывает достаточно… Сними шорты.       Гето отступил на шаг.       Сатору заморгал, слегка свел брови к переносице.       Шевельнул плечами, большие пальцы толкнули сползший пояс вниз.       — Только шорты?..       — Не терпится раздеться догола?       — А… Ну. Нет, но я подумал… тебе надо…       Забормотав совсем неразборчиво, он умолк. Попытался опустить голову, Гето протянул руку, придержал подбородок:       — Только шорты. Снимай.       Руку он не убирал. Сатору пришлось постараться не разорвать зрительный контакт и не потерять равновесие.       Штормило его здорово. Вихры надо лбом и у висков повлажнели, испарина поблескивала на шее, на груди. А ведь они еще толком не начали. «Гиперчувствительный» — напомнил себе Гето с замиранием сердца. Особенность нервной системы. Аномалия…       Партнер выпрямился с шортами в руке, не понимая, что с ними делать. Не зашвырнул на подоконник и на пол не выронил. Да Годжо Сатору просто рожден быть нижним. И этот невинный румянец… Кто бы мог подумать, что он еще способен краснеть.       Гето забрал шорты, заодно напомнил себе, что разрядку получил только он сам. А Сатору возбужден уже… Он вынул свободной рукой телефон, сдвинул крышку: минут сорок, не меньше. «Терпеть он может бесконечно» — в этом Шоко оказалась права. Осталось проверить, так ли феноменальна его переносимость.       Убрав телефон в карман, Гето в один прием выдернул из пояса шнур. Бросил шорты за спину на полку.       Наматывая концы шнура на кулаки, развел руки в стороны, прикинул: с растяжкой — где-то метр тридцать-тридцать пять. Маловато, учитывая прыткость… дружбана. И впрямь «сухостойкий»: тот оттягивал нежно-голубые трусы, ничем не запятнанные. Только вдоль сборчатого пояса шелковая ткань потемнела от пота.       Кажется, здесь становилось жарковато.       — Хочешь пить?       — Да, если можно…       — Потерпишь.       Сатору покивал. Он таращился на шнур круглыми глазами. Не бойся, усмехнулся Гето, на этот раз душить будут не тебя.       Вообще-то он такого еще не делал. Не попробовал на себе; во-первых — неудобно, во-вторых — слишком стыдно.       Сатору было просто страшно.       Гето наступил на валявшееся у стены полотенце, передвинул, расправил: напротив светлого окна, но подальше от него.       — Разуйся и сядь. Лицом ко мне. В правильную позу, пожалуйста.       Правильная поза — «сейдза» — была прекрасно известна им обоим благодаря ежедневным занятиям в додзе. С нее начинался день, если они завтракали на открытом воздухе. Ею же завершался, когда за очередной проступок оба получали нагоняй от сенсея. Иногда и все трое, если втравливали в свои затеи Шоко. Наказание — и милость. Конечно, было бы сподручнее заставить Сатору стоять перед ним навытяжку. Но лучше перестраховаться с позой, чем потом разгребать последствия.       Казенное полотенце было неудобно маленькое, поэтому Сатору пришлось постараться, — подобрав под себя ноги, сесть на пятки, держать спину прямой. Он проделал это неожиданно грациозно: плавно опустился сам — но не опустил взгляд, устремленный теперь снизу вверх. Гето не удержался от восхищенной улыбки, разглядывая его лицо, освещенное солнцем. Цветущий нежный румянец, бледно-розовые губы расслаблены. Скоро его лицо побелеет заново — не от боли, от ее ожидания. Больно не будет. Ну… по крайней мере Гето постарается.       — Раздвинь бедра шире.       Сатору повиновался, сильнее прогнувшись в пояснице. Положил на бедра ладони. Подумав, убрал руки за спину.       Гето отошел к умывальнику, наматывая шнур на ладонь. Он не сомневался, что партнер будет сидеть на месте.       Спрятав моток шнура в карман, чтобы Сатору успел забыть о нем, Гето тщательно, неторопливо вымыл руки — для пущей острастки. Медленно расстегнул молнию сумки: долгий протяжный звук, ласкающий слух.       — Стальными таперами я уже не пользуюсь, — пояснил он вполголоса, выкладывая на полку все, что сгодится: масло, салфетки… Маникюрные ножницы. — А жаль. Улитки понравились бы тебе еще больше. — Гето подержал в руке зубную щетку, со стуком положил к остальному пыточному набору. — Обойдемся без них.       Непознаваемые звуки в тишине должны были действовать на Сатору, как приготовления к хирургической операции под местным наркозом. Роль анестезии сыграет лучший природный компонент любого анестетика: адреналин. В медкарте Сатору значилось «полностью здоров»; нет аллергии, фобий, наследственных заболеваний или сердечной недостаточности. Бойся — не хочу, заливайся адреналином и получай ударную дозу эндорфина. Раз за разом, пока выдерживают нервы.       И нервы должны быть поистине стальными, чтобы выдержать угрозу, направленную на самую уязвимую часть тела мужчины. Даже в рукопашке они по негласному договору никогда не били в пах.       — Готов?       Гето развернулся с ножницами в руке.       У Сатору буквально отвисла челюсть: он коротко выдохнул, рот раскрылся.       Свободной рукой Гето стащил резинку с растрепанного пучка, с облегчением тряхнул волосами.       — Подержи-ка, — присев на корточки, он поднес резинку к изумленно раскрытому рту. Сатору помедлил, сомкнул губы на краешке витого кольца из черного эластичного хлопка. — Держи так, чтобы я видел. Если выронишь — остановлюсь.       Гето уселся перед ним на полу. Сбросил шлепанцы и расставил ноги по обе стороны от раздвинутых бедер послушного партнера. Весьма старательного: Сатору, нахмурив брови, сосредоточенно перехватывал резинку зубами, вцеплялся понадежнее.       Ну-ну, ухмыльнулся Гето. Смотри не подавись. Ясно, что Сатору скорее проглотит резинку, чем выронит случайно. И уж точно не станет делать это нарочно. До поры до времени. Рано или поздно Гето непременно заставит его сдаться. И навряд ли это будет потеря сознания. Импровизированная подстраховка вышла удачной.       Все-таки крепкий орешек мне достался, размышлял Гето, приступая к работе с самодовольным восторгом счастливого обладателя. Он едва замечал собственное возбуждение, захваченный другим, всепоглощающим, куда более волшебным чувством. Власть над самым сильным магом современности, опущенным в подчиненную позу и покорным его воле.       Сатору все это не занимало. Он отклонялся, упираясь в пол кулаками позади себя, и шумно дышал носом. Таращился из-под челки расстроенно и возмущенно.       Брендовые шмотки были его страстью. Свой немаленький гардероб он сдавал в какой-то навороченный салон в Гинзе, не доверял бесплатной прачечной. А мог бы просто не есть как свинья, не заляпывать свои драные футболки и джинсы от Джанни Версаче… Гето недовольно отвлекся от кропотливой работы. Запустил пальцы в непокорные белые вихры надо лбом партнера и потянул на себя, заставил сесть прямо. Задержал руку.       Его пальцы дрогнули, против воли сжались-разжались в ласке.       Никогда не причесанные как следует, волосы Сатору оказались мягкими, нежными… скользили словно натуральный шелк. Гето разрывался между двумя желаниями: бросить ножницы и зарыться в чудесные волосы всеми десятью пальцами — или дальше испытывать его нервы на прочность. Вторая пара рук сейчас бы не помешала.       Все же следовало поскорее покончить с приготовлениями, пока никто не заскучал. Работы на самом деле было совсем немного. Гето добрался до спины и почти обнимал партнера, дышал их общим влажным запахом. Приходилось действовать на ощупь. Иногда было проще не кромсать драгоценный шелк вслепую, а разрывать его, что Гето и проделывал с мстительным кайфом.       Сатору промаялся еще несколько секунд, перетерпел пару хищных щелчков в самом страшном месте, и от трусов на нем остался только обрезанный пояс с нашивкой бренда.       Загнутыми кончиками ножниц Гето отстриг торчавшие нитки. Расправил на полотенце между раздвинутых бедер нежно-голубую ткань, истерзанную, в пятнах пота.       Отложил ножницы в сторонку — еще пригодятся, откинул челку вбок.       — Ну здравствуй… дружбан.       Тот приветливо встрепенулся; Гето поймал его в кулак, другой рукой оттянул шелковый пояс и передавил под головкой. Словно зафиксировал шею пациента на операционном столе.       Так-то лучше, вздохнул Гето, пытаясь не заржать. Даже слезы выступили в уголках глаз. Он смахнул слезы запястьем. Пациент дрогнул под шелковой удавкой, солидарно выпустил скупую капельку, но рыпаться было поздно.       А вот Сатору мог бы и попытаться. Протянуть руку «подлому предателю» в трудную минуту. Вон он у него… какой. «Большой и толстый». Длиннее-то всего на пару сантиметров… на три-четыре. И потолще, чем мой, признал Гето. И триммер не нужен, все и так… опрятно. Приятно посмотреть. Другим показать… Понятно теперь, откуда у Сатору этот гонор. Самоуверенная манера соваться куда не просят. Но сейчас-то никто не запрещает трогать себя. Наверняка ведь стало невтерпеж. Или западло? Разумеется, за такое его… по головке не погладят…       Гето вскинул взгляд, осознав, что умудрился залипнуть и горячо раскраснеться.       Сатору с резинкой в зубах пировал победу. Глаза так и сияли. Он почесал кончик носа и быстро убрал руку, сделал вид, что ничего не было.       Нет, напрасно Гето подарил ему иллюзию свободы. Пришло время это исправить.       Быстро поднявшись на ноги, он взял из пыточного набора флосс. Зажал коробок в кулаке.       Обошел бело-голубую подстилку, отпинывая чужие шлепанцы подальше, остановился за спиной.       Вид отсюда открывался не менее зрелищный. Сатору разглядывал себя, низко свесив голову. Гето тоже завис, любуясь сочетанием углов и плавных линий. Острые локти, выпирающие лопатки, вдавленные пониже шелкового пояса мягкие ямочки. Трогательно розовые пятки. По напряженным плечам пробегала дрожь, но не из-за усталости. Скрестив запястья, Сатору медленно сжимал и разжимал кулаки. Бицепсы перекатывались под разогретой кожей. Нетерпеливый… И опять бежит впереди паровоза.       — Распрями руки. Подставь… как для наручников. И расслабься. Мне понадобится немного времени.       Сатору повиновался, мышцы слегка опали. Горячий, неутомимый — и послушный. Идеальный нижний. Мой, — счастливо подумал Гето. И такой красивый, неправдоподобно красивый… Склонив голову набок, Гето длинными рывками вытягивал из коробка нить. К счастью, флосс был куплен позавчера. Почти все тридцать метров были в его полном распоряжении.       Вязать узлы под присмотром отца он учился с трех лет. Рыболовная леска, бечева, скрученные стебли осоки. Чем сложнее — тем интереснее. Гето плел из старой маминой пряжи Колыбель для кошки, часами играл сам с собой.       Играть в новые, взрослые игры ему по-прежнему было не с кем. Гето развлекался как умел, а умел он многое. Связать руки чем угодно: шарфом, галстуком, да хоть туалетной бумагой. Мог бы зафиксировать человека так, чтобы это оказалось приятно, а мог и заставить кричать от выматывающей боли. От намека на ограничение свободы — до потери сознания при попытке освободиться.       Перед сном Гето превращал мужчину со страниц Книги в своего воображаемого нижнего. Практиковался, опутывая свернутое одеяло хитроумной сетью. Засыпая, видел алые перекрестия узлов на идеальной белой коже. «Шибари»: звучит как Проклятый контакт, нерушимая связывающая клятва. Медитативное занятие. Возбуждает — и умиротворяет.       Помимо хлопчатобумажной веревки, традиционной для искусства связывания и самой удобной, он мог работать с любым пригодным материалом. Вощеная ментоловая нить не годилась вовсе, слишком скользкая. Но сооружать что-то сложнее обычной обвязки Гето не планировал. Голубовато-белое кружево на белой коже с голубоватыми прожилками: браслеты импровизированных «наручников» гармонично вплетались в общую картину. Не нарушали целостность образа, но завершали его.       Регулируемый соединительный узел тоже вышел на загляденье. Прочный, надежный. Распустить можно одним движением, если знать, как это делается. Станешь дергаться, затянешь сильнее. Разорвать весь пучок нитей Сатору сможет навряд ли. А дергаться будет еще как.       Когда Гето, разминая затекшие ноги, вернулся на место, на Сатору было любо-дорого поглядеть. Почти как на дружбана.       «Какого хрена так долго?» — кричали выбеленные злостью глаза. Но гордость не позволяла ему раскрыть рот — в самом прямом смысле.       — Отдохнул? — Гето бросил ненужный коробок на полку. В ладони солидной тяжестью лег футляр с «Розетт». — Поднимись на колени.       Он развернулся.       Сатору строптиво возражал всем негодующим лицом. Где же ты, сладкая смесь доверия и страха?       Гето ждал.       Когда Сатору выпрямился на коленях, побледневшее лицо исказила судорога боли. Неужели устал? Что бы ты знал о настоящей усталости.       — Расставь колени шире. Опустись ниже. Еще…       Гето не повышал голоса, говорил спокойно. Не приказ, но и не просьба.       Мрачно глядя исподлобья, Сатору переминался будто неуклюжий панда, пока оба колена не оказались далеко за пределами полотенца и смятого шелка. Натуральное полированное дерево — превосходный выбор для ценителя традиционных умывален. Но не для того, кто попытается устоять на таком скользком полу в унизительной позе.       Гето расположился перед ним с удобством, усевшись в позу лотоса. Отомкнул замочки потертого футляра: раритетная вещица, купленная на блошином рынке в Дзимботё. Он просто не смог удержаться.       Жестом фокусника Гето откинул крышку. Вынул из бархатного гнезда свою любимицу. Мягко раскрыл.       Сатору зажмурился, поймав отблеск солнца.       Недоуменно сморгнул.       Гето делал вид, что любуется. И было, чем: короткое и широкое, плавно изогнутое в «улыбке» лезвие сверкало остро — точно клинок катаны. Массивное — 7/8 дюйма, двойной вогнутости. Округлая головка — для максимального контроля над процессом. Костяная желтоватая рукоять отполирована за сотню лет до лоска. Может, и не за сотню… Если торговец не врал, это творение токийских мастеров — середины прошлого века. Идеальное орудие для мужского бритья. С женским именем-клеймом на эрле: «Розетт».       — С ума сошел, — зашепелявил Сатору. Давясь от возмущения слюной, чуть не выронил резинку, но поймал. Гето загляделся, наблюдая за розовым кончиком, юркнувшим в черное кольцо.       Высунув язык с резинкой, Сатору криво ухмыльнулся и снова чуть ее не выронил.       — Не любишь бритье?       Сатору яростно замотал головой.       — Ах да… Ты ведь у нас еще ни разу не брился, — посочувствовал Гето. — Попробуем, когда подрастешь, Сатору. Тебе понравится.       — Не понравится! — промычал Сатору.       Гето рассмеялся.       — А вот дружбану моя Розетт нравится.       Моргая с изумлением, Сатору разгневанно вглядывался в его веселое лицо. Потряс, зажмурившись, головой.       Нет, дружок, ты не спишь.       — Как там периметр? — деловито посерьезнел Гето.       Сатору тяжело дышал. Поднял взгляд, потерявший осмысленность. Гето затаил дыхание.       Ну давай, — подумал азартно. Выплюнь резинку и завопи: Гето свихнулся, спасите-помогите!..       Нет, конечно, Сатору не завопит так никогда. Лучшего друга он панибратски окликает по имени — и никак иначе. Грубое, фамильярное обращение. «Слышь, Сугуру!..» Так Гето не называл больше никто. Своеобразная подначка со дня знакомства. Гето вежливо отвечал взаимностью.       — Чист, — кивнул Сатору, попытался мотнуть челкой. Волосы липли ко лбу, его заливало потом, но сканер работал исправно.       Вот и славно.       — Тебя я брить не стану, — утешил Гето, напирая на слово «тебя».       Сатору сверкнул глазами.       Уронил голову, разглядывая подлюгу-предателя. Догадался, кто настоящий клиент.       Вскинул умоляющий взгляд.       Гето впитывал его страх с жадностью, как вампир после столетней спячки. Зачесал свои волосы назад, задержал руку. Расслабил раскинутые колени. Возбуждение нахлынуло с такой силой, что голова закружилась. Но не трогать же себя. Не при своем нижнем — в такой-то момент.       Отстраненно Гето в который раз подивился: как это работает у нижних? Как Сатору совмещает сильный страх с таким же сильным желанием?       Сам он мог возбудиться от разных извращенных, но очень приятных вещей. Насильственное объятие, фиксация. Особенно если завязать глаза. Приковать наручниками к кровати. Слегка придушить… Своему верхнему Гето позволил бы многое. Дал бы жестко унизить. Истязать, проверять на прочность. Быть может, даже изнасиловать... Пусть это и случилось бы с ним впервые в жизни. Он всегда мог ответить тем же в свою очередь, это все меняло.       Потому и не боялся. Ничего, никого… Детские страхи — не в счет.       — Давай потренируемся на нестрашном месте. Сам убедишься, станешь ли ты дергаться. Но лучше не дергайся, бритва выправлена и заточена идеально, — предостерег Гето.       Сатору мелко трясло от напряжения. Рельеф проступал скрученными канатами, еще миг — и его Бесконечность разорвет путы. И тогда Гето не поздоровится. Или нет. Драка — не худшая замена.       Но далеко не лучшая. Розетт одним своим явлением подарила Сатору такой мощный выброс адреналина, что счастливчик еле переводил дыхание. Умница девочка, похвалил ее Гето.       Перекатывая на языке новое, сладкое слово — «девочка» — приступил к «бритью на сухую».       Сухости как раз не было. Опрятные завитки давным-давно взмокли — до самой дорожки к пупку. Гето обвел его на пробу тупой стороной лезвия. Сатору прыснул; Гето взялся за дело всерьез, и нервный смешок оборвался всхлипом.       Коридорное эхо растревожилось: между стен заметались стоны и мучительные хрипы. Напоминающие утробный рык короткие рыдания. Совсем слабые, жалобные звуки: почти скулеж.       Гето считал собственные вдохи и сбивчивые выдохи, чтобы отвлечься. Бесполезно. Он словно вдохнул в Розетт жизнь: его любимая игрушка порхала как нож-бабочка в руке профессионального убийцы. Солнечные зайчики метались по белому, искаженному мукой лицу, по напряженно выгнутой груди. Поджарый живот рывками втягивало под ребра. Щекотка — пытка пострашнее клинка.       «Нестрашных» мест на Сатору не оказалось. Забывшись, Гето прослеживал каждую доступную вену и артерию, пульсирующую в ритме сердца. Разрисовывал беззащитное тело, как в анатомическом атласе: вниз от его мокрых висков к раздвинутым бедрам. От паховых складок — к бешеному пульсу на шее.       «Не владеешь Обратной техникой — не жилец, — бескомпромиссно наставлял их сенсей. — Избегайте колото-резаных, как Проклятий Особого уровня. Артериальное кровотечение — верная смерть». Экзаменовал он своих учеников наравне с Шоко, как студентов-медиков. Требовал заучивать теорию наизусть, тренировал оказывать помощь при ранении. Вспоротые сонные артерии — смерть в считанные секунды; бедренные — минуты через две-три. Гето обучался на Сатору зажимать бедренную артерию кулаком, прекрасно зная, что это никогда не пригодится. Бесконечность отразит хоть сотню клинков разом.       Сейчас «клинок» был один, но практически довел Сатору до агонии. Реальная смертельная угроза и щекотка били по нему без помех одинаково метко со всех сторон — как по боксерской груше. Вероломство ошеломляло его до слез. Гето не мог разобрать, чье именно: лучшего друга — или подлюги, который оказался предательски стойким как кремень.       Гето наслаждался без малейшего сочувствия; он не боялся никого и ничего — за одним исключением.       Он боялся слабости. Нет ничего страшнее, чем оказаться слабее — чего угодно, кого угодно. Подставить сердце — врагу или другу; потерять самое себя и впасть в ничтожество.       Становиться сильнее — всегда, день за днем, во всем. Лучшего девиза еще ни в одной книге не придумали.       И вот он, герой магического мира: трясется перед ним, напуганный до полусмерти. И чем? Клинковой бритвой, старой игрушкой, тупой как столовый нож. Потому что Гето понятия не имел, как точат и правят бритвы. Ему и незачем: брился он безопасными современными станками, как все нормальные люди. Просто было приятно держать при себе ценную вещицу. Любоваться время от времени… И сегодня найти ей наилучшее применение.       — Хорошенького понемножку.       Сатору мотнул головой. Взгляд плыл, глаза застлало хмельной поволокой, но сканер работал исправно. То, что Гето принимал за слезы... Не те это были слезы. Почти высохли. Ерунда, как его собственные недавно — от смеха, нервной радости.       Сатору было не до смеха, но разводить сопли как девчонка он не собирался. Шмыгал носом, икал. Сейчас успокоится и заржет. Обрадуется раньше времени.       — Принести тебе воды?       Он содрогнулся в новом приступе икоты.       Водой Гето наполнил его же стакан, вытряхнув на подоконник остаток зубной щетки. Рассовал по карманам все необходимое для новой забавы и отнес стакан к месту экзекуции, опустил рядом с футляром.       — Готов? Поднимайся-ка на колени. Я сделаю все быстро, и ты попьешь, — пообещал Гето.       Пьяные глаза никак не могли сосредоточиться на его лице, взгляд соскальзывал. Эк тебя, вздохнул Гето с невольной завистью. Сам он давно взял себя в руки… в общепринятом смысле. Все-таки главный здесь верхний. Еще не время давать волю рукам. И всему, что захочется.       Измочаленная резинка на секунду скрылась во рту.       — Что… все, — произнес Сатору невнятно, глухо закашлялся.       — Уже забыл? — удивился Гето, готовя клиента к новой процедуре. — Сделаю твоему дружбану стрижку. Как в салоне.       Сатору спал с лица.       Запрокинул голову — и остался сидеть неподвижно, вперив взор в потолок.       Гето дал ему пару секунд на примирение с неизбежным.       — На колени.       Пошатываясь, Сатору поднял себя на колени. Резинка — в углу рта, как изжеванная сигарета. Выглядел он неважно. Поникший — в отличие от дружбана. Стоило бы проверить запястья; но сперва пусть примет обещанную услугу.       Гето не смог отказать и себе в удовольствии: наблюдать, как меняется лицо и оживают удивленные глаза, пока он выкладывает на полотенце тюбик геля для бритья, расстегивает чехол бритвенного набора. Удобный станок, сменные кассеты: шесть лезвий, плавающее крепление головки. Салфетки, пропитанные увлажняющим лосьоном.       — Жаль портить столь… пикантную опушку. Как насчет небольшого подреза?       Сатору покивал с энтузиазмом — почти синхронно с клиентом. Вот и славно, повторил себе Гето с ласковой усмешкой.       — Расставь колени пошире и замри.       Опушку правда было жаль: короткие завитки волос на лобке оказались такими же нежными, как его белоснежные вихры надо лбом. И поглядеть приятно, и потрогать. Гето не стал тратить время на трогательное любование, приступил к работе.       Тщательное увлажнение обоих яичек пеной Сатору переносил с завидным терпением. Но первые же прикосновения бритвы заставили его мелко дрожать и выцеживать витиеватые ругательства — одно за другим.       — Заткнись, пожалуйста, Сатору, иначе врежу, — нараспев просил Гето. Жестко натягивая кожу пальцами, работал станком плавно, твердо. Промывал подолгу в стакане.       Сатору переводил дух — и окатывал его новой порцией косноязычной ругани. Резинка — не кляп. Всего лишь необходимый сигнал к остановке. Кто бы остановил самого сквернослова.       Чистая кожа радовала глаз теплым оттенка лилового… ближе к «вересковому цвету». Недурно смотрелся бы с пурпуром. Сочетание с холодным оттенком создаст помимо светового контраста еще и тепловой.       Мысли об оттенках любимого цвета помогали не очень. Хреново помогали. Гето почти решился вымыть рот Сатору грязной водой из стакана. Или заткнуть его же бывшими трусами. Чертова ругань совсем не коробила, но так заводила, что зло брало. Только порезов не хватало. Гето закончил окантовку основания и освежил клиента лосьоном, заправил под удавку. Работа верхнего должна оставаться безупречной в любых ситуациях.       Если подумать, не так и плохи эти… грязные разговорчики.       — Твои яички такие… аппетитные, Сатору.       Гето медленно улыбнулся, обтирая станок куском шелка.       Да здравствует благословенная тишина.       — Соблазнительные, тяжеленькие, — со смаком развил он «приятную темку». — Ладонь сама собой сжимается… Упругие. Поразительно, но вовсе не стальные.       Сатору шутку не оценил. Молчал, будто подавился своим грязным языком. А вот клиент был доволен. Но тот вообще был всем доволен с самого начала. Феноменальная непробиваемость. Завидная стойкость.       — И такие гладкие теперь, — восхитился Гето. — Если натянуть кожу хорошенько… Чувствуешь? Жаль, тебе плохо видно. Как яблочки. Так и манят... Лизнуть. Попробовать на вкус.       Сатору держал резинку плотно сомкнутыми губами. Распахнутые глаза застыли, лицо горело. Казалось, он перестал дышать, вбирая каждое слово.       Гето, поглядывая на него, начисто обтирал готовый «андеркат» салфетками. Полировал кусками шелка. Бережные, ласковые прикосновения к горячей коже, уязвимой и мягкой. И этот цвет… Любимый. И размер.       — Думаю, я смог бы взять в рот сразу оба. Или ты пожадничаешь? Позволишь обсасывать их по одному. Угостишь, как яблочками в карамели.       Гето уронил между ног потяжелевшую руку, придавил — и не смог остановиться.       Сатору медленно склонял голову к плечу.       Гето бесстыдно подставлялся его жадному взгляду, теряя контроль. Собственная ладонь между ног скользко взмокла, сжималась крепче — словно чужая, надавливала до боли там, где все ныло так горячо и сладко. Но своей руки было мало. Будто и не бывало недавней игры в полу-насилие.       Если бы на его месте был я, — пробилось сквозь головокружительное возбуждение, — я бы все остановил.       Сатору повел головой к другому плечу. Губы дрогнули, разъехались в лукавой ухмылке.       Гето оцепенело застыл: Сатору легонько толкал резинку языком. Дразняще покачивал вверх-вниз.       Вот ведь сука, вспылил Гето. Осклабился в ответ, но поздно. Сатору над ним смеялся. А ведь только что было совсем не до смеха.       Зато возбуждение схлынуло. Гето методично все собирал, распихивал по карманам. Грязное тряпье отшвырнул подальше в сторону. Полотенце, более-менее чистое, расправил под… яблочками.       Подхватил футляр с бритвой и рывком, упершись в пол кулаком, поднялся на ноги.       За окном вовсю разгоралось утро. Гето впихнул футляр в сумку. Постоял немного, привел дыхание в порядок.       Врубил воду, согнулся над раковиной. Поспешные глотки скатывались в желудок ледяными камешками, не смывали горечь с языка.       Неясный звук за спиной заставил его оглянуться. Сатору смотрел с мольбой в глазах. Гето, хмурясь, утирал губы.       Ах да, ждет обещанной награды. Сейчас он наверняка умирает от жажды. Выхлебал бы и тот грязный стакан, что стоит прямо перед ним. Если б руки были свободны.       Гето мог бы напоить его, а заодно надеть на него очки. Защитить его покрасневшие глаза, и черт с ним, с периметром. Пусть хоть Яга-сенсей вломится в эту чертову умывальную комнату, плевать.       Сатору засипел просительно и одновременно угрожающе; Гето разобрал две слова: «пить» и «псих». Все остальные были непроизносимыми во всех смыслах.       Развернувшись к умывальнику, Гето оттянул вниз пояс штанов, белье. Выдохнул удовлетворенно.       За спиной все застыло. Волны чужой проклятой энергии потеряли прежнюю жаркую силу. Колыхались позади вяло, как неумело выставленная Завеса. Опираясь ладонью на полку, Гето с шумным журчанием вольготно поливал умывальник и разглядывал цветущие ветки за окном. Давно, давно ему не было так хорошо… Он стряхнул последние капли, привел одежду в порядок. Вымыл руки.       Такого он еще не делал. Много чего не делал из того, что успел за это утро. А ведь сейчас… Гето вынул телефон: и девяти еще нет. Есть время отмыть все вокруг. Не только изгаженный умывальник, но и подоконник, и задетое «стрельбой» окно…       Гето засунул телефон в карман. Начал уборку с заляпанных очков Сатору.       Тот всё сипел свои жалкие просьбы как придушенный. Проклятия низших рангов съеживаются с похожими звуками. Сипят, хрипят, визжат. Как визжало его первое Проклятие с острыми как иголки зубками, проглоченное с отчаяния, лишь бы заткнуть. Отвратительный ком нечисти с тошнотворным имбирным привкусом. Подарок шестилетнему мальчику на Рождество.       Рождество он до сих пор ненавидел, как и имбирное печенье. Чужестранный глупый праздник, который японцы отмечали на свой лад — как романтическое семейное торжество и день влюбленных. Сатору обожал все праздники на свете и на первое совместное Рождество пригласил Гето и Шоко в ресторан КФС. Зарезервировал столик и заказал все позиции в меню. Шоко не пришла и даже не потрудилась объяснить почему, и никто не мешал Гето вовсю развлекаться, наблюдая за беспрецедентной расправой над бургерами и куриными крылышками, которыми был завален стол. Сатору без зазрения совести наслаждался любой вредной едой. Да еще и запивал какой-нибудь бурдой послаще. Компенсировал недостаток нормального ночного отдыха. Заправлялся серотонином в бешеных дозах.       Третий молочный коктейль он на европейский манер патетически поднял за своего друга — «одного-единственного, лучшего на всем белом свете» — и принес ему клятву верности «на веки вечные». Сахар на него действовал покруче алкоголя. Гето, потешаясь, отпил яблочного сока из своего стакана и поддержал друга согласием «пока смерть не разлучит». Сатору горячо заспорил, что двух самых сильных магов не разлучить никаким Проклятиям, даже Особого уровня.       Сиплая ругань давно угасла. Гето спокойно закончил уборку, отошел забрать стакан и вернулся, вылил грязь, отмыл его до скрипа. Наполнил до краев.       Вода выплескивалась при каждом расслабленном шаге. Сатору сиял навстречу от радости всем лицом. Гето остановился над ним, неслышно задыхаясь от чего-то, похожего на…       Нет, это было какое-то другое чувство. Он не мог ненавидеть своего лучшего друга. Единственного, который у него был… Есть.       Опустившись на корточки, Гето подставил ладонь:       — Выплюнь.       Сатору вытолкнул резинку языком, кротко взглянул в глаза. Гето не дождался ругательства и поднес стакан.       Глотал Сатору жадно, хватал зубами ободок. Едва выхлебал все, Гето опустил стакан между ног. Поникший дружбан встрепенулся, но был перехвачен под головкой.       — Т-ты чего, — обалдело выговорил Сатору.       Гето терпеливо вздохнул. Неблагодарный клиент словно пытался вывернуться и понять, кто это там удерживает его, такого красивого. Тычет головкой в стакан, как неразумного голодного щенка.       — Дальше такой возможности не будет, — сказал Гето. — Или ты решил закончить?       Сатору отвернул злое лицо, прячась за своими лохмами. Детский сад, по привычке подумал Гето. Предлагать отлить в раковину он не собирался. Что потом? Предложить размять ноги и сопроводить в комнату, уложить с комфортом в кроватку? Вот уж дудки.       — Сделай это для нас обоих, Сатору, — зашептал он на ухо. — Остановишься по команде, когда я скажу. Ты же не хочешь обмочиться, когда я стану… тебя…       Задышав чаще, зажмурившись, Сатору вытолкнул первую струйку. Гето покусывал губы, следя за уровнем… пенного светлого. Как бармен у пивного крана. Ничего противного. Совсем наоборот… Он втянул густой запах, заинтересованно хмыкнул.       — Стоп.       С резким стоном Сатору оборвал розлив.       Гето отнес первую порцию, выплеснул в умывальник. Туда же отправил вторую.       Умываться здесь он точно больше никогда не будет. Сжечь эту комнату к чертям.       — Я передумал, пусть перваки здесь умываются, — пьяным от удовольствия голосом делился Сатору, вздрагивая от кайфа и ослабевшей струей выдавая третью порцию.       — Хочешь сказать, никогда здесь не… делал это в раковину? — уточнил Гето светским тоном. Который хорошо все скрывал. Манипуляции с «золотым дождем» пополнили список любимых извращений раньше, чем Сатору наполнил первой порцией стакан до половины.       По его ухмылке было ясно, что делал не раз. Он заметно ожил, вернулся нормальный голос. И глаза не пугали вампирским оттенком.       — Как ты? — смягчился Гето.       — А ты?       Получше тебя.       — Я тебя спрашиваю.       — В норме я, — заворчал Сатору. — Верни резинку и погнали дальше.       Гето выплеснул неполный стакан в раковину. Стал намыливать руки, хмуро озираясь. Придется пройтись здесь салфетками еще разок.       — Разомни мышцы, — бросил он за спину, снова берясь за очки. — Не вставай с пола. И помалкивай.       Молчать этот балабол не умел, нечего было и надеяться привести мысли в порядок.       — Мне нравится, — спустя долгую паузу, наполненную вздохами блаженства, произнес Сатору задумчиво.       — Что именно?       — Когда твои волосы такие. Распущенные… Всегда так ходи.       — Непрактично.       — Все равно не отрезай. Чем длиннее, тем круче. Ты реальный якудза.       А вовсе не «принцесса», подумал Гето с печалью. Все как-то… оборвалось. Никудышный из него верхний.       Он глянул украдкой за плечо.       Сатору дисциплинированно разминался на полу в идеальном поперечном шпагате. Растяжка у него была потрясающая. Дружбан тоже увлекся разминкой, раскланивался вправо-влево вслед за боковыми наклонами. Щелкнуть бы его сейчас…       Гето с трудом отвернулся.       — Заканчивай… Готов принести клятву, что не подстригусь никогда.       — Тогда я клянусь, что сделаю андеркат. Дашь телефончик мастера-педика?       — Тебе зубы жмут?       Гето развернулся, встряхивая мокрой, заодно отмытой резинкой. Откинул волосы за спину.       Сатору ждал его, сидя на пятках, угодливо подставил рот.       Принял губами резинку, кивнул: погнали.       И ни слова лишнего, не считая передышки-перепалки. Ни вопросов, что же будет дальше.       Гето проверил руки. Соединительный узел затянут намертво, как и ожидалось. Он поправил обвязку. Браслеты сидели плотно, но не впивались нитями: мизинец пролезал почти свободно. Оба запястья истерзаны, но не до крови. Пустяки.       Он вернулся на место. Тянул время, поневоле забавляясь. Сатору играл с резинкой: перекручивал в знак бесконечности, широко округлив рот, сновал туда-сюда кончиком языка. Завязал узлом, подключив зубы, развязал обратно. Передохнувший дружбан давно воспрянул духом, тоже готовый гнать дальше. Гето заподозрил, что это его обычное состояние. Это бы все объясняло. Сатору вечно носился заведенный с рассвета, прыткий как угорелый кот. С тем же кошачьим пофигизмом в любой момент мог развалиться в неподобающей позе где угодно и тупить в небеса или дрыхнуть посреди урока. «Гиперсексуальный», — как сказала бы Шоко.       Его организм уставал от него самого. Вырубал его, перебравшего всех четырех гормонов счастья. Фонтанирующих в нем бесконечно, как его проклятая сила.       Пусть повеселится, пока не знает, что его ждет. Что он будет как девочка заливаться слезами. Не верить: неужели лучший друг способен на такое. Потом осознает, что только лучший друг и способен. Все ради его же кайфа.       О таком точно ни в одной книжке не напишут.       Даже в Книге этого нет.       — На колени, — начал Гето вполголоса.       Подождал, пока Сатору встанет, разъезжаясь коленями, в унизительную, привычную позу.       Заправил под удавку готового к пыткам дружбана, стойкого красавчика. Пнул мокрое полотенце подальше к стенке.       Сатору следил за ним неотрывно азартным взглядом. «Удиви меня!» — молили его отчаянные глаза.       Гето вытянул из кармана шнур. Сатору изменился в лице.       — Готов?       Приговоренный стоял по стойке смирно, как герой на эшафоте. Резинка оставалась в зубах.       Ответа не требовалось.