Последняя надежда стен

      POV Эрен

А мы станем свободными, если на том берегу умрут все, кто желает нам зла?

      Не вижу ничего кроме кромешной темноты. Такой глубокой, густой, слишком больно контрастирующей с пшенично золотистыми волосами Адалин. Я погряз в своих кошмарах: в будущем, прошлом, настоящем, а у неё получалось вырывать меня, возвращать себе, обратно. Она светилась подобно догорающей свече, что продолжала дарить свет на своих последних силах. И этот свет стал единственным огнём, который не обжигал пальцы, не рвал сердце, позволял оставаться мальчишкой без груза ответственности на плечах.       Она была рядом со мной лишь в обрывках, которым никогда не суждено стать настоящими. Была ускользающим прошлым, где мне удавалось отдохнуть, где моим решениям не противились, их принимали, понимали. У неё получалось забирать всю головную боль одним присутствием, но эта редкая близость была только в несуществующем мире, в диалогах, которые я проживал сам, а затем возвращался на свою прежнюю дорогу, ведь только один путь вёл меня к цели.       До боли отрезвляющая реальность била не жалея сил, кромсала, рвала на ошмётки человечность. Ведь я не смогу остаться с ней после всего совершённого. Я принял факт того, что смогу подарить покой каждому близкому, кроме себя самого. И я в порядке. Действительно в порядке, ведь по-другому невозможно.       — Рассматриваешь звёзды?       Тёплый голос второй половины координаты раздаётся рядом, и мне приходится склонить голову, чтобы заглянуть в яркие глаза, наполненные искренней заботой. Сегодня всё иначе. Левый глаз Адалин покрыт серой плёнкой, в напоминание, что эту боль девушки мне не удалось предугадать, не удалось предотвратить. Как же жестока судьба, что в мои единственные моменты с ней она хлещет меня по щеке этой режущей правдой.       — Небу под силу подарить мне недолгое спокойствие, — не получается выровнять тембр, поэтому опускаюсь до шёпота. Адалин огибает забор и запрыгивает ближе ко мне. Наши пальцы чудом не соприкасаются друг с другом. Расстояние в несколько миллиметров даёт возможность не отвлекаться больше положенного. — Ты только приехала?       Знаю ответ, ведь этот день я проживал огромное количество раз. Менял только диалоги, узнавал её лучше, насколько она позволяла мне. Прошлое действительно затягивало, ведь у меня есть бессовестно малое количество общих фрагментов, которые я мог прожить вновь, не все из них удавалось воспроизвести. Эта встреча была одним из них.       — Да. Ребята сказали, что ты пошёл прогуляться, нашла тебя здесь, — уставшее дыхание, с нотками грусти. Она вытягивает лицо к небу и поджимает губы, пока я нагло рассматриваю изменение в чертах.       Маленький шрам уродует лицо только своими воспоминаниями, я успокаиваю себя тем, что она не считает себя некрасивой из-за этого. Ничего из оставленных следов не изменит её, она всегда будет огнём, ярким и тёплым, но правда произошедшего скребётся в грудной клетке. Если бы я только мог видеть её будущее, её возможные дороги, тогда бы я нашёл способ всё изменить. Нашёл бы способ вернуть стену Мария и оставить её рядом, ей бы не пришлось проходить через все те сложности, которые она преодолела. Что же с ней случилось в Подземном городе? Она когда-нибудь расскажет мне об этом? Или все секреты девичьего сердца доверены одному капитану?       Колющая ревность бьёт под дых, и я осекаю собственные мысли. Сколько дорог я проходил, а она всегда выбирала его, в каждых прожитых воспоминаниях. Когда я мог допустить ошибку? Мы ведь были рядом так часто, так запретно много. Чего я не сделал, а сделал он? Это я пытаюсь спасти наш народ. Я жертвую всем, только для того, чтобы близкие смогли увидеть старость. Разве я не заслуживаю доли теплоты предназначенной только для меня одного? Она моя половина, мы являемся координатой, это лишь наша дорога, наши решения. Мне придётся отказаться от каждого, кто мне дорог, чтобы завершить путь. Только она может остаться рядом, когда мне необходимо будет закрыть глаза.       Её пальцы сжимают деревянную ограду, а я слишком долго смотрю на них, думая о том, что мне достаточно одного движения, чтобы переплести их со своими. Наверное, Адалин сейчас холодная. Подземный город оставляет следы на теле слишком надолго. Сегодня, в этом фрагменте она впервые столкнулась со своим отцом, переживала из-за произошедшего, тонула в непонимании. Что будет, если я действительно коснусь её? Сотни прожитых диалогов этого момента, но я никогда не позволял себе чего-то подобного. Сердце от этих мыслей начинает бешено стучать, во рту неприятно пересыхает, а из-за волнения глаза мельтешат из стороны в сторону, но каждый раз возвращаются к её пальцам. Заверяю себя, что это зрение впервые за всю жизнь так гадко подводит, искусно издевается над усталым сознанием в столь волнительный момент.       — Эрен?       Собственное имя, слетевшее с замёрзших губ, раздавливает меня сильнее будущего, переламывает между пальцев в крепких тисках безысходности. Ещё и собственное дыхание тяжелеет, сжимается в каркасе рёбер, рвётся на грузные аритмичные глотки. Так и замираю, вглядываюсь в обеспокоенный взгляд, сжимаю пальцами дерево до треска собственных суставов. Чтобы больнее.       — Останься, — произнесённое сродни самой громкой мольбы, я так отчаянно хочу, чтобы она смогла прочувствовать каждую букву, каждый вдох и выдох, чтобы она смогла увидеть большее в том, кто сейчас сидел рядом. Мысли, что в прожитом будущем она столкнётся с отцом и будет заперта долгие месяцы, рвут меня. — Останься.       — Я только приехала, поэтому не переживай. Буду с вами.       И это «с вами» падает на все надуманные мысли тяжёлым булыжником, давит надежду, отбрасывает от себя на противоположную сторону. Вот это больно, больнее всего остального. Спрыгиваю с забора и как животное врезаюсь в её шею лбом, сразу же обрамляя худое туловище руками, чтобы она не полетела вниз. Одно объятие, мне нужно всего одно объятие. Кожа к коже. И столь прекрасное действие кажется сейчас до невозможности грязным, потому что её руки упираются в мои плечи. Сдерживая. Отталкивая.       Поднимаю лицо и ловлю в глазах напротив сковывающий страх. Ей неприятны мои прикосновения, она не ждёт их, не рвётся к ним. Ей они попросту не-нуж-ны.       — Эрен, что с тобой? — тонкие девичьи пальцы сильнее сжимают плечи, она прикладывает не малые силы, чтобы держать моё тело. — Ты меня пугаешь.       Больно.       — Нет, я… — язык заплетается, отказывается шевелиться, помогать составлять слова. Он просто обмякает во рту, и я совершенно не знаю, что мне нужно сказать такого, чтобы она смогла понять меня. Как мы сможем разделить одну судьбу, когда одна из половин не тянется к другой? — Я не хочу пугать тебя. Прости, прости меня, Адалин.       Отступаю на несколько шагов назад, практически отпрыгиваю, лишь бы не пропитаться этим страхом ещё сильнее. Чувствую себя глупым мальчишкой, не умеющим разговаривать с девочкой, которая ему нравится. Всё, что я делаю – не так. Всё, что я хочу – не то. Я слишком одинок, чтобы делиться чувствами прямо. Мне просто страшно. Так много всего, что я должен сделать… Я не хочу оставаться один.       В глазах собирается предательская влага, и я подношу кончик пальца к щеке, собирая капли. Адалин тут же спрыгивает с забора, срывается на бег в мою сторону. От столь болезненной картины я продолжаю пятиться, но она нагоняет быстрее. Холодные ладони опускаются на моё лицо, она буквально заставляет смотреть ей в глаза. Что же ты со мной делаешь?       — Расскажи мне, Эрен. Поделись, что тебя мучает? Я ведь вижу, с тобой что-то происходит. Не отдаляйся, — отчаянье образует на моей шеи невидимый удушливый ошейник. Мне буквально не хватает воздуха, как только её кожа соприкасается с моей.       В этот день она ещё ничего не знала о грядущем, о том, что я собираюсь убить каждого, кто желает нам зла. Вот только пробудить титанов в стенах не выйдет без её помощи, мы должны объединиться, раскрыть всю мощь силы координат. И если раньше я мог не впутывать Адалин во всё это и использовать Зика, то теперь, когда он мёртв, она остаётся единственной кто сможет довести мою дорогу до конца. Вот только с Зиком всё было гораздо проще. Я знал, что должен был говорить и к каким действиям прибегать, чтобы мы справились, а сейчас… Без знания будущих действий девушки, я чувствовал себя потерянным. Что я должен сказать, чтобы она решила поддержать моё решение?       — Не буду, если и ты этого не сделаешь. Будь рядом, — накрываю своими ладонями её, но вновь ловлю замешательство в её глазах. — Я боюсь остаться один.       — Эрен, — Адалин набирает больше воздуха, и я благодарю её всеми словами мира за то, что она не стряхивает мои руки, не отталкивает. — Не знаю, сколько ещё раз я должна сказать тебе это, чтобы ты мне поверил, но ты не один. Слышишь? Ты не один.       — Спасибо.       Напрочь игнорируя своё тяжёлое и слишком шумное дыхание, я поддаюсь какому-то неведомому чувству, из-за чего кончики пальцев начинают двигаться по чужим ладоням немного выше, даря мне такие свежие, но пока совсем не ощущающиеся ожоги.       Чтобы бы я сделал, если у меня оставалась последняя минута?       Поцеловал бы её. Слишком внезапно касаюсь её губ своими, в секунду ощущая, как в собственном сердце начинает зиять дыра от свежего, только полученного ранения. Корю себя за эту мучительную слабость, за то, что её пальцы всё сильнее сжимаются на моих щеках, что она желает ускользнуть из-под меня. Это даже не поцелуй, а простое прикосновение губ, но ошмётки от развороченного сердца уже можно соскребать с земли. Я слишком неопытен в этом, слишком теряюсь, когда вижу и чувствую её, меня трясёт от собственных принятых решений и действий, от обретённой смелости или же жалкой трусости, но остановиться не получается. Не знаю, что нужно делать, но губы самопроизвольно начинают движение, и это… Именно это разбивает меня окончательно.       Всё выходит так неумело, неуклюже, неопытно, вот, что несут собой мои губы, но я так не хочу. Хочу, чтобы её сердце тоже заболело, точно также, как и моё, ну или хотя бы на пресловутую тысячную долю меньше.       Достаточно. Сегодня этого будет достаточно.       Прихожу в себя, когда ощущаю на плече лёгкое сжатие, меня тормошат из стороны в сторону. Открываю глаза и вижу Армина, он давит улыбку и садится на свободный стул рядом со мной. Я заплутал слишком надолго.       Мы были недалеко от пляжа, наблюдали за морем после долгих переговоров с Азумабито, но они по-прежнему упёрто твердили, что поделятся подробностями только на приёме с королевой. Насколько сильно поменяется их мнение, когда Микаса покажет свой символ на запястье? Она последний представитель их клана в этих стенах. Изменится ли будущее, если я проживу одну из дорог так, что уговорю её отправиться вместе с ними, а не остаться рядом со мной? Смогу ли спасти кого-то этими действиями?       — Ты в последнее время очень задумчивый, — Армин не поворачивается в мою сторону, говорит довольно тихо, но громче и не нужно. — Всё в порядке?       Бесконечно повторяющиеся вопросы перестали выводить из себя. Я старался благодарить и запоминать каждый момент, проведённый вместе с друзьями, чтобы сохранить как можно больше воспоминаний. И всегда было мало: мало улыбок Армина, мало поддержки Микасы, мало шуток Мины, мало колкостей Жана, мало болтовни Конни и Саши, мало Адалин. Мне всего было мало.       Я ненавидел и уставал только от собственных вопросов в голове: простят ли меня ребята из-за того, что я сделаю? Смогут ли понять, когда я отдалюсь от них и вырву себя из их жизни? Простит ли меня Адалин, если я заставлю её остаться со мной и не дам другой выбор? Какие душащие вопросы, от которых хотелось зарыться прямо в этом песке. Закопаться, чтобы надо мной построили какую-нибудь песчаную пирамидку. Так останутся не только кости, но и что-то красивое. А этого хотелось, несомненно сильно хотелось. До ломающихся рёбер внутри.       — Мы терпим большие перемены, вот и утягивает, — подаю голос понимая, что ушёл в себя слишком надолго, из-за чего между мной и Армином образовалась затяжная тишина. Нечестно, что пальцы до сих пор хранили фантомный холод её рук. — Я в порядке, просто осмысливаю происходящее. — эту фразу добавляю для большего успокоения друга. Он не должен терзать себя переживаниями.       — Не верится, что Адалин смогла вернуться. Я корю себя, Эрен. За то, что мы не предприняли никаких попыток найти её, — юноша тяжело вздыхает и прикрывает глаза, тормошит правой рукой короткие светлые пряди. — Ты заметил, что с её глазом?       — Да, она потеряла зрение на левый, — опускаю локти на колени, и начинаю сжимать и разжимать пальцы, отвлекаясь на эти действия. — Она смогла вернуться к нам. Важнее этого уже ничего не будет.       — Ты прав. Адалин оказалась намного сильнее, чем я думал, — Армин поджимает губы, его тон будто бы винил себя в том, что мы не предотвратили. Как же я понимаю тебя, мой друг.       Стоит мне повернуть голову в бок, как тело пронзает настолько яркое ощущение холода, словно меня окатили из таза ледяной водой. Адалин сидела на деревянной табуретке прямо у тканевой палатки, её ноги вытянуты и расположены прямо на коленях капитана. Он старательно пропитывал марлей раны на её коленках, обрабатывал ушибы, которые не успели затянуться после Подземного города. Видеть их вместе было по-прежнему инородно, неправильно, больно. Почему они решили заняться этим именно сейчас?       Она действительно изменилась: волосы теперь заплетает в косу, чтобы, наверное, не мешались при обыденных делах; прячет одну часть лица под светлыми прядями, маскируя последствия пережитой и отражённой в её глазе дороги; не смеётся громко, только плечи тихо подрагивают от остатков радости. Но вот что не изменилось – он. Капитан по-прежнему рядом, помогает ей преодолевать путь, что скапливался серым облаком за плечами и оседал в организм. Леви с ней рядом, не я. Я не должен мешать им, иначе какой после этого из меня получится близкий человек? Вот только сердцу об этом не расскажешь, его в этом не убедишь, оно продолжает изливаться болью, напоминает о своём существовании, терзает мысли.       — Я посижу с вами? — голос Микасы отрывает меня от предоставленной для глаз картины, и я перевожу взгляд на пришедшую.       — Конечно, Микаса, что за вопрос, — Армин поднимается с места и отдаёт девушке свою табуретку, после чего устраивается рядом с нами на песок. Она улыбается и опускает глаза в пол, садится на стул. Давно мне не удавалось увидеть её улыбки.       Я действительно упустил момент, как успел отдалиться от своих самых близких друзей. Когда это произошло? На коронации Хистории? Или задолго до этого, в момент прибытия в штаб разведкорпуса вместе с Адалин? Когда всё успело так сильно измениться? Становится страшно, что я не могу вспомнить чёткого момента, слов или действий, из-за чего мы пришли к этому. После всего потраченного времени в путях, я начинал терять память о самом себе настоящем. И это неимоверно пугало, злило, что судьба по-прежнему оставалась ко мне слишком жестока. Наверное, будь она ко мне более милостива, то я бы погиб геройской смертью ещё в пасти титана, когда спасал Армина, но быстрая смерть – подарок для везунчиков, к которым я никогда себя не относил. Да и смогу ли?       Поэтому оставалось смиренно сидеть рядом с близкими, но в тот же момент быть далеко от них. Думать, вспоминать, насколько раньше всё казалось проще. Микаса рассказывала что-то Армину, он заливисто смеялся, но мне не удавалось даже натянуть улыбку. Я знал, что они это чувствуют, знают, убеждены, что я изменился. Как жестоко, что правда откроется им в самый тяжёлый для всех момент. Но они есть друг у друга, они справятся, смогут двигаться дальше, ведь для этого всего я делаю то, что должен.       Единственная вещь, которая всё ещё оставалась для меня тайной покрытой мраком – собственная кончина. Я не знал когда и в какой момент всё закончится, кто из всех близких станет моим палачом. Успокаивал себя мыслями, что это означало быструю смерть, без мучений, которых я несомненно заслуживаю. Надеюсь, однажды мир оправдает меня на крошечную часть, поймёт, что не каждый бы смог выстоять такую болотную дорогу. А я в болоте с рождения, может быть поэтому судьба остановила выбор именно на мне. Только вот для чего страдает Адалин? Неужто она исправляет мои собственные грехи из-за нашей связи? Она заслуживает счастья. Неважно, тихого или громкого, просто она должна быть счастливой. Это всё, что я прошу взамен.       Ноги сами начинают движение, без слов ухожу в другую сторону, чтобы не омрачить Армина и Микасу своим выражением лица и общим состоянием, им пришлось тяжело в последнее время, не хочу усугублять. Ощущаю на своей спине взгляд и склоняю лицо в бок, встречаюсь глазами с Жаном. Он чистил рыбу и просто смотрел на меня, безучастно. Наши переглядки продлились добрые две минуты, и я отвернулся, продолжая идти дальше. Почему он так смотрел на меня? Что он хотел сказать этим? Чёртов Криштейн, продолжает выводить меня даже не открывая рта. Губы непроизвольно растягиваются в лёгкой улыбке, и я мотаю головой, откидывая от себя мысли.       Здесь недалеко было одно уединённое место, в которое не совались другие разведчики. Не знаю, чем оно их не устроило, возможно собственной энергетикой и затопленным марлийским судном, что проглядывал из-под морской глади. Растительности здесь никакой не было, и я даже поймал себя на ощущении, что соскучился по зелёному цвету. Лес напоминал о прошлом. Море, оно продолжало давить своим грузом, мне не удавалось разделить радость остальных. Одни мрачные мысли. Синий цвет стал для меня пугающим, он уносил меня далеко, в пути, где всегда был только я.       — Здравствуй.       Больно. Снова. Этот голос я узнаю из тысячи других, каким бы тоном он ко мне не обращался: шёпотом, криком, слезами, тишиной. Я просто чувствую её. Вот и всё. Я ощущаю, как ком нервов внутри живота проделывает болезненный кульбит, после которого по туловищу начинает разливаться пугающее щекотное волнение.       — Здравствуй, — повторяю фразу Адалин, потому что не знаю, что мог бы добавить ещё. Её лицо сейчас напоминало о нашей последней встречи в путях, в воспоминаниях, когда я впервые почувствовал вкус мягких губ. Непозволительно думать об этом.       — Эрен, мы должны найти другую дорогу, — шепчет. Боится, что я перебью её сразу же? Что снова не дам выговориться? — Уверена, вместе нам под силу исправить то, что ты собираешься делать.       Резкий смешок непроизвольно срывается с моего рта, я тут же накрываю губы ладонью и опускаюсь на землю. Она следует за мной, продолжает вглядываться в лицо.       — Твои раны на ногах сильно болят? — без возможности собственного контроля, я начинаю смотреть на обработанные участки открытой кожи.       — Не переводи тему.       — Они болят?       Адалин поджимает губы, замолкает, отводит взгляд в сторону, а я хочу схватить её за подбородок и развернуть обратно к себе. Почему она продолжает убегать от меня даже собственными глазами? Втаптываю эти зудящие мысли подальше в сознание, чтобы не напугать её действиями. Девушка проводит пальцами по заплетённым волосам и тяжело вздыхает.       — Немного, но это совсем незначительно, — всё-таки отвечает и моё сердце пропускает болезненный удар. Приятно, приятно понимать, что она даёт мне ответ. Её лицо повёрнуто к морю, мысли бегают в неизвестных для меня лабиринтах. — Неужели мы не сможем убедить остальной мир? Нам не нужно сражаться, чтобы продолжать жить.       Конечно нужно, иначе никак. Будь у нас другая дорога, я бы непременно увидел её, смог разглядеть свет в грядущей темноте, но иного выбора не было. От этого не спрятаться, не убежать, если не сделаем шаг мы, то враги растопчут нас.       — Адалин, — разворачиваюсь к разведчице корпусом, тогда же и она поворачивается лицом ко мне. Рассматриваю её, непредвиденно падая в тишину, но не смотреть не выйдет. — Все события ведут только к этому.       — К гулу Земли?       — Да.       — Титаны растопчут всё на своём пути, под завалами стен пострадаем и мы. Я… — она осекается и закусывает нижнюю губу, сводит пальцы в замок. — Хочу, чтобы мы все остались живы.       — Однажды, Дот Пиксис сказал мне, что задолго до нас, когда титаны заполонили мир, люди вели бесконечную междоусобную войну из-за разного происхождения и принципов. И тогда кто-то сказал: если у человечества появится иной великий враг кроме самих людей, то оно объединится и прекратит свои распри, — ненадолго прикрываю глаза, воспроизвожу наш с ним диалог в памяти. — Кто-то должен принести жертву.       Глаза Адалин широко распахиваются, она вскакивает с места, а моё тело пронзает странное ощущение. Встаю вслед за девушкой, отряхиваю штаны и выпрямляюсь, врезаясь взглядом в лицо напротив. Её губы были приоткрыты, пальцы подрагивали.       — Хочешь стать иным великим врагом? — чеканит каждое слово, мешкает, боится услышать мой ответ. Уже. Я уже им стал, просто не все знают о том, что будешь дальше. — Объединить народ всеобщей ненавистью к тебе?       — Ты знаешь. Не нужно спрашивать об этом.       — Нет! Ответь мне, Эрен! — срывается в мою сторону, сжимает края рубашки в крепких тисках, толкает моё тело ближе к себе, будто хочет вздёрнуть, но рост не позволяет. Она такая маленькая. — Я не позволю тебе жертвовать собой, разжигать войну, провоцировать смерть сотням тысяч людей!       — Но война уже началась, Адалин, — говорю спокойно, не меняясь в выражении, пока моя собеседница распаляется в злости и отчаянье. — Помоги мне уйти спокойно.       — Какой же ты упёртый болван, — она отпускает меня, но только для того, чтобы занести кулак и ударить прямо в грудь. Больно. Она стала гораздо сильнее. Действует прямо методами капитана. — Если ты думаешь, что я стану бездействовать, то ты ни черта меня не знаешь!       Очередной удар, а затем ещё несколько, пока я медленно отступаю назад. Этот её взгляд. Этот её голос. Я прямо сейчас вижу, как новоявленная защита Адалин трескается, а вся глубочайшая печаль бледного лица, вместе с горечью громкого голоса, наконец-то открывается мне. Голова буквально разрывается, я не понимаю, как могу уговорить её, доказать, что иначе не получится, уговорить остаться вместе со мной. Мы должны стать командой, только так получится задействовать силу координаты.       — Нельзя так, Эрен, нельзя, чёрт тебя дери! Согласись попробовать, попытаться прийти к другим решениям, не следовать одному концу, в котором погибают тысячи невинных! Просто сог-ла-сись, — удар, удар, удар и она останавливается. Тяжело дышит, вытирает руками пропустившие слёзы, пускает пальцы в волосы, сжимая их. — Если ты разрушишь стены, то потеряешь меня.       — Нет, не говори так!       — Если честно, я боюсь умирать, не хочу, — её плечи поникают, голова опускается вниз, словно вселенская усталость в один миг свалилась на неё своей необъятной силой. — Просто давай попробуем? Идти одной дорогой, но по иной стороне. Будет сложно, тяжело, но разведкорпус всегда решал любые трудности. Мы сильнейшие, потому что вместе.       — Хорошо.       — Что?       Глаза Адалин блестят, отражают в себе закатное солнце, заставляющее смотреть только лишь на его изумительный отблеск, в то время как на её лице переменяется сразу несколько эмоций. Она смотрит на меня удивительно сокровенно, не понимает, что я только что вновь пожертвовал многими близкими, соглашаясь на её просьбу. Я просто попробую, попробую ступить на её тропу, что столь закрыта от моих глаз, без возможности видеть будущее.       — Но тогда пообещай мне, что если мы не справимся и иного выбора не останется – ты не оставишь меня.       Наверное, заверяя её в новой возможности, я всё равно осознаю, что наш путь остаётся одним. Перепробовав столько дорог я всегда приходил только к одному концу. Почему же эта будет отличаться от других? Мне просто нужно больше времени на то, чтобы она поняла меня. Когда Адалин увидит всё своими глазами – её вера пошатнётся, а мои слова уже не будут казаться мнимым злом. Наша поездка в Марли состоится, и каждый из нас сделает свой выбор.

Дан выбор был, И выбор сделан. Оставлен позади, Кровавый след.