Гадкий утенок

Проснувшись и еще не открыв глаза, Тэхён по привычке потянулся к электронным часам, чтобы посмотреть, который час. Пошлепал ладонью по тумбочке, наткнулся на узкую вазочку и от грохота заполошно подскочил. Кровоток бил бешено, никак не мог успокоиться, пока он, сначала непонимающе, а потом с тоской оглядывал новые владения. Комната была комфортной и стильно обставленной — тут не к чему было придраться, но она не была его любимой спаленкой, где каждый сантиметр был знаком и приятен. Безвозвратно ушли постеры с поп-звездами, большая репродукция Магритта «Сын человеческий», которая напоминала о том, что все несовершенны, и примиряла с собственными недостатками, стопка уютных вырвиглазных палантинов-пледов, книжный шкаф с потертыми от частого перечитывания книгами… И обожаемые собачки-тапочки, которых было больше всего жаль. Эта разношерстность не вписывалась в холодную элегантность мужниной квартиры, и Тэхён не осмелился опоганить стильный минимализм нелепыми чуждыми элементами. Хотя он сам здесь был нелепым чуждым элементом, если уж разобраться. До сих пор было непонятно, зачем и почему Чон терпел его присутствие в жизни и доме. Тэхён вздохнул, поднимаясь, чтобы оценить масштабы бедствия. Присел на корточках, с досадой разглядывая останки почившей в бозе вазы. Собрал рассыпавшиеся роскошные темно-бордовые розы, умудрившись не порезаться об осколки, аккуратно сгрудил их на стол. Надо было одеться и выдвинуться на поиски другого сосуда, а потом, воспользовавшись удобным моментом, оставить нелюбимые цветы где-нибудь в просторной гостиной. Зачем прислуга обновляла его тумбочку свежими розами, обязательно темного колора, Тэхён не понимал, но стеснялся спросить. По-хорошему надо было объяснить, что роскошь роз ему не подходит — ему больше шла скромная деликатность комнатного жасмина: просто и незатейливо, буквально как он. Наверное, прислуга бы приняла запрос хозяина, но дело было в том, что хозяином этого дома он себя не считал. Да и не решался вносить изменения, помимо собственной персоны, в интерьер. С первой же ночи, должной стать брачной, но разведшей их по разным спальням, Тэхён столкнулся с королевой цветов — именно такого темно-бордового оттенка, слишком кричащего о чувственности, которой он не обладал. Тогда он утомленно забрел в чужой дом, мечтая смыть с себя плотный макияж, содрать неудобный узкий смокинг, заляпанный на бортах желтоватыми пятнами шампанского, и рухнуть без сил на постель. Плелся, почти подталкиваемый идущим за ним шаг в шаг Чоном, обволакиваемый его удушающей аурой, и визуализировал яблоко Магритта. А в дверном проеме огромной комнаты, обставленной мебелью практически черного цвета, с широкими сочными мазками абстрактной картины на всю стену, уперся отупевшим взглядом в кинг-сайз кровать. И окоченел. На постели почему-то кривовато было выложено сердце розовыми лепестками, словно у всемогущего Чона прислуга была недостаточно вышколена. И этот пошлый элемент брачной ночи, которым украшали отели сюиты для молодоженов, прогнал усталость и легкий хмель. Он что, будет спать вместе с Чоном?! Боже мой, лучше сразу умереть. Нервно пробормотал, что надеялся иметь отдельную спальню. Чон помолчал, не дрогнув и жилкой непроницаемого лица, обогнул его и тихо ответил, что та дверь ведет в совместную ванную, а через ванную можно пройти в смежную комнату. Она полупустая, но Тэхён может обустроить ее по своему вкусу. И с этими словами Чон резко содрал покрывало с постели, взметнув в воздух неправильное сердце. Вспорхнувшие кровавые лепестки закружились, опадая, придавая их странному союзу драматичности. Наверное, он высказался грубо, раз Чон так резко дернулся. Но странно: тот должен был радоваться избавлению от его костлявой тушки в своем личном пространстве. Анализировать Тэхён не стал, торопливо попрощался, пожелал спокойной ночи и ретировался в указанном направлении. В ванной наскоро смыл макияж, удивившись богатому ассортименту косметических средств — Чон, похоже, приказал скупить все, чтобы он мог выбрать. Легче было бы спросить. На цыпочках выбрался в гостиную, перехватил с извинениями у слуги свой желтый чемоданчик с пингвинами и помчался в новую обитель. Обитель была поменьше размером, чем мужнина, скупо предлагала пустые встроенные шкафы, полуторку, тумбочки и компьютерный стол с единственным стулом. «Ну, два года прожить можно», — решил тогда Тэхён, уныло раздеваясь. Вытащил приготовленную папой шелковую голубую пижаму с кружевами, погоревал по своим фланелевым штанам, обрядился в неприятно холодящий шелк и нырнул под одеяло. В принципе, свадьба прошла с меньшим ущербом, чем он ожидал. Гости, предсказуемо, ошарашенно пялились на их необычную парочку, но вслух не комментировали, с чего такая несуразица и подобное божество сочетались законным браком. И то плюс. Хотя пришлось подкрепить нервы шампанским — тремя бокалами, если быть точным, пока Чон осторожно не забрал последний. Конечно, зачем тому пьяный новобрачный — и без того пересудов хватило. А на следующий день они мирно позавтракали. Точнее Тэхён давился овсянкой под пронзительным взглядом молчащего мужа, а тот медленно пил кофе. За весь завтрак было сказано всего ничего: Чон выложил на стол банковскую карточку, уведомил, что она безлимитная, спросил, какие планы на работу. На что получил робкую благодарность и заикающийся ответ о том, что с работой он еще не определился. Пора было приступить к поискам, безусловно, но тут крылась сложность. Любовь к книгам оказалась невзаимной: в библиотеке уже через два часа, надышавшись книжной пылью, Тэхён начинал чихать, кашлять и плакать. Хуже становилось в отделе с раритетными старинными экземплярами, которые давно и прочно освоил пылевой клещ. От клещевой аллергии мог помочь только противогаз, но Тэхён сомневался, что его поймут коллеги и посетители. Проблема, настигающая фармацевтов и реже библиотекарей — невозможность заниматься любимой профессией из-за физиологической реакции. Банальность, подтверждающая факт: Ким Тэхён — урожденный неудачник. За неполную неделю, проведенную в новом доме с холодным молчаливым человеком, который выдавал слова с такой жадностью, словно мог обеднеть, Тэхён убедился, что прожить в ледяной крепости два года сможет, но со скрипом. Одолевала необходимость с кем-то поговорить, поделиться наболевшим. Но нырнувший в увеличившуюся нагрузку Сокджин отделывался лаконичными «Привет, как ты, я спешу, потом, пока». Прислуга у Чона была практически невидимой: как по волшебству поддерживалась чистота, менялось постельное белье, стиралась одежда, готовилась еда. Та при редком столкновении кланялась, вежливо спрашивала, что он хочет на обед, и мгновенно испарялась. Чон, очевидно, был социофобом. А друзьями Тэхён как-то не обзавелся. Сложно завести друзей, когда ты учишься в элитной школе, где каждый второй — хищная пиранья, а ты безусловная дичь. В колледже студенты его сторонились, он был слишком богат, слишком привилегирован, имел слишком известного родителя, а они принадлежали низкой границе среднего класса и ничем подобным похвастаться не могли. Кто ж идет получать устаревшую специализацию библиотекаря, если не те, кому больше некуда податься? Только бедняки, не имеющие возможности оплатить вуз получше, и странные белые вороны типа Тэхёна. Пожалуй, в обособленности они с мужем были схожи, только по разным причинам: Тэхёна социум выплюнул, а Чон брезгливо отодвинул раздражающее общество подальше и взаимодействовал с ним лишь по необходимости. Поэтому гостей, так угнетающих Тэхёна в папином особняке, не предвиделось. Невозможно было представить хохочущего прожигателя жизни, блестящую богемную единицу, или даже серьезного делового партнера, стоящего в гостиной с непринужденным видом и баюкавшего рокс с виски. Этим виски бы он точно подавился в присутствии хозяина дома — тот умел замораживать все живое одним лишь своим появлением. Тэхён как-то попытался визуализировать Чона ребенком — ну, чтоб очеловечить Дарта Вейдера, но успешно провалил миссию. И маленьким Чон был одет в безупречный элегантный костюм, смотрел прямо и бескомпромиссно и совершенно не умел улыбаться. Наверное, из-за неиспользования атрофировались лицевые мышцы — так решил Тэхён. В общем, визуализация пугала приблизительно так же, как жуткий клоун из «Оно». Тэхён окрестил ее Чоно и попытался выскрести из памяти. С мужем за шесть дней Тэхён встретился ровно девять раз по утрам и вечерам, потому что в брачную ночь они не ужинали, еще дважды проспал завтраки и с большим облегчением подкрепился в одиночестве. Но мужественно старался подниматься ни свет ни заря, чтобы составить мужу компанию. Так проинструктировал папа, который вообще-то режима не признавал. Ну, папе виднее все-таки: он прожил с отцом без малого пятнадцать лет, пока отец одним ненастным днем не сбежал, оставив короткую записку с непонятным «Прости. Не ищи.». Папа превратил отцовский побег в современную моэмовскую версию Стрикланда: мол, супруг не перенес кризис среднего возраста и возомнил себя гениальным художником, хотя отец никогда не рисовал. Разыграл мелодраму в прямом эфире на вечернем ток-шоу. И, ломая руки, сообщил трепещущей аудитории, что его беглый супруг волен творить, а он нисколько не в обиде. История завирусилась, мудрость Ли Сону превознеслась до небес, а крупный бренд предложил очередной рекламный контракт. В обществе мужа питаться крохами было легко: кусок в горло не шел. Чон мог стать идеальным мотиватором для желающих схуднуть, особенно, если буравил фирменным сканирующим взглядом. До печенок пробирал, можно сказать. Печенка, желудок, нервная система, сердце и прочая требуха Тэхёна сжимались до минимума, пока он машинальными движениями подносил ко рту пищу и жевал. Разговаривали мало — было не о чем. В бизнесе Тэхён не разбирался, да и не жаждал познавать этот мир, обсуждать литературу казалось глупым. Пересечений, кроме обручальных колец, не было. Поэтому по утрам, закончив с супружеской обязанностью, провожал Чона до двери, лепетал пожелание хорошего дня, а потом стремглав мчался к себе, чтобы одеться и тоже свинтить. Целыми днями гулял, подолгу застревал в книжных магазинах, где пылевой клещ еще не мог образоваться, и читал, читал, читал. Перекусывал там же, затем снова брел гулять, с легкой завистью наблюдая за влюбленными парочками. Когда-нибудь он тоже найдет своего человека — такого же тихого и застенчивого, как он сам, и будет гулять с ним под ручку. Они сойдутся во всем, помимо незначительных мелочей, и им будет незабвенно хорошо вместе. Купят себе маленькую квартирку, в которой все стены займут книжные полки — без вульгарного стекла, конечно же. Заведут собаку, шпица по имени Ентан. Будут гулять с Ентаном, взахлеб спорить о разных жанрах, угадывать, кто из современных авторов станет классиком. Готовить вдвоем незамысловатый ужин, смеяться, толкаясь локтями. А ночью, после любви, засыпать в обнимку. Когда он отсчитает положенные дни и выскребет окошко на волю, а Чоно осядет в прошлом. Наверное, мужа можно было бы мысленно называть по имени, думал Тэхён, опять же в целях очеловечивания. Но это было невозможно. Быть может, Гитлера его муж называл Адольфиком — бесстрашный человек, однако Тэхён в себе столько храбрости не находил. Пока удавалось вообще обходить обращение, используя нейтральное «вы». Чон поправлял на «ты», Тэхён послушно соглашался, мелко-мелко кивая, и продолжал выкать. Язык не поворачивался обращаться попросту, когда шея так и гнулась поклониться, а колени подкашивались, чтобы тело пало ниц. Такого трепета перед кем-то Тэхён не испытывал со школьных времен, когда боялся до ужаса учителя физики Чхве. А Чхве, на минуточку, и рядом не стоял с Чоном по мощи ауры и характера. В прихожей отдаленно стукнула дверь, и Тэхёна вырвало из раздумий. Вернулся грозный муж. Испуганно пометался от стола к разбитой вазе, не зная, с чего начать: то ли собрать осколки, то ли переодеться и выйти с повинной за другой вазой. И малодушно предпочел оттянуть неизбежное — до ужина был еще час, он успеет помыться, переодеться. Зачем же навязываться, наверняка Чон устал, хочет покоя. О том, что им предстоят целых два дня выходных, Тэхён старался не думать — было страшно. Тот же не уйдет в офис, а заполнит большое пространство этой квартиры своей аурой, сканируя жуткими черными глазами и, очевидно, недоумевая, что за несуразное создание взял в мужья. Под горячими струями душа Тэхён отвлекся. Было приятно массировать кожу нежной губкой, пахнущей миндальным гелем, предвкушать чтение «Храни верность» Хуа Шу. Отмучается за вечернюю трапезу, уползет смиренной улиткой к себе и окунется в мир чужой фантазии. И к ночи умиротворится. Хороший план. По мокрой спине пробежал холодок. Тэхён недовольно повел лопатками, не понимая, откуда взялся в закрытом помещении сквозняк, обернулся и чуть не упал от страха. У двери ванной стоял, подпирая ее, Чон. Смотрел, по обыкновению, неулыбчиво и сосредоточенно, будто решал сложную задачу. Высокий красивый человек в великолепно пошитом темно-сером костюме, голубой рубашке, бордовом галстуке и почему-то босиком — такой образ смотрелся бы идеально на обложке Harper's Bazaar, но вот совсем не в полной пара ванной, где в душевой кабине обмирал Тэхён. Чон, решив-таки сложную задачу, вальяжно и хищно двинулся к нему, гипнотизируя черными глазами. Тэхён попеременно прикрывал губкой то пах, то грудь и медленно скатывался на дрожащих ногах вниз. Жаль, что не было рядом дивана, под который бы он скользнул шустрой змейкой. И вообще негде спрятаться. Происходило стыдное и непонятное. Чон открыл дверцу кабины, шагнул в миндалью пахнущее паровое облако — прямо как был в костюме и галстуке — опустился на колени, шепнул: — Привет, — и без плавного перехода вобрал в рот его член. Тэхён забыл, как дышать. Смотрел в оторопи на уверенно ласкающего его Чона. Божество сошло с обложки журнала, разулось и самозабвенно сосало его член. Сбой матрицы. Черная кошка — дежавю. Сейчас система отвиснет, а Тэхён опомнится от обморока, куда его кинул чрезмерно горячий душ. Еще и посмеется над своей неуемной фантазией, задумается, что эта аллюзия означает по Фрейду. В паху стало жарко и сладко. Ствол окреп, налился кровью. Ноги затряслись сильнее. Между ягодиц вкрались ловкие пальцы, нажали на чувствительное отверстие. Тэхён чуть не вскрикнул — пронзило молнией удовольствия, и рассудок окончательно сделал ручкой: ты как знаешь, а я пошел. Вцепился в волнистые черные волосы, оказавшиеся удивительно мягкими на ощупь, дернул, внаглую насаживая Чона сильнее. Чон покорно пропустил его в горло, сдавил тисками, и голова закружилась. Вдруг Чон сжал член у основания, сминая разрядку, подхватил на руки и понес. Растекшийся в патоку Тэхён обвис на нем, едва переводя дух и сдерживаясь, чтобы не передернуть пару раз. Его бережно уложили на постель, в мгновение ока сорвали с себя мокрую одежду, улеглись, раздвигая ноги. И через считанные секунды Тэхён ошалело смотрел в качающийся потолок, сходя с ума от сладкого движения внутри себя. Стеснение, рефлексия, шок — все ушло. Кипело яркое возбуждение, заставляло неуклюже толкаться навстречу, сбивая такт, обнимать Чона руками и ногами и стонать в голос. Пружина наслаждения закручивалась и закручивалась, пока не распрямилась, а мозг не взорвался сверкающими искрами. Постепенно возвращаясь в бренную оболочку, Тэхён начал трезветь: суетливо подтянул на себя покрывало, закрывая костлявое тело, зажмурился. Чон коротко поцеловал в губы, поднялся, спокойно сообщил: — Я бы хотел, чтобы мы спали вместе, — и, чтоб не осталось сомнений, подытожил, обведя рукой свою спальню. — Здесь. Тэхёну ничего не оставалось, кроме как кивнуть и прошелестеть: — Х-хорошо.