Мемуары сэра Кэйи

– Если рассказывать совсем уж кратко, – добавил Эльзер под конец истории. – Все было так. Время, замершее на те полчаса, что он говорил, вернулось в привычное русло. Дилюк встрепенулся, как ото сна, поднял голову и осмотрел всех присутствующих в комнате. Рассказчик – то есть Эльзер – сидел на кресле, постукивая пальцем о подлокотник, и бесцельно пялился в потолок, словно бы тот мог дать ему необходимые ответы. Аделинда стояла рядом со столом и украдкой бросала обеспокоенные взгляды на Кэйю, а Кэйя, в свою очередь, опустил голову, скрывая лицо за нависшими синими прядями, и за весь рассказ так ни на кого и не посмотрел. Более того, он молчал как рыба, не опровергая и не подтверждая слова Эльзера, и оставалось только гадать, что творилось в его мыслях – в опущенных плечах и плотно сжатых в тонкую линию губах невозможно было прочесть ни одну эмоцию. Дилюк смотрел на него долго, сам не осознавая, как сильно его раздражало подобное поведение. Кабинетное молчание, затянувшееся на добрые пять минут, прервалось громким фырканьем и шуршанием домашнего халата. – Это все? – спросил Дилюк, переводя взгляд обратно на рассказчика. Тот быстро кивнул. – В таком случае, попрошу вас с Аделиндой вернуться к себе в спальни. Дальше я разберусь сам. – Мастер Дилюк… – воспротивился было Эльзер, но его прервала поднятая вверх ладонь, и он покорно встал и вышел из комнаты, бросая напряженный взгляд себе за спину, туда, где сидел Кэйя. Аделинда подобной послушности не проявила. – Вы же не собираетесь сдавать его Ордену? – спросила она строго и поглядела Дилюку прямо в глаза с таким упрямством, которое редко проявляла в присутствии своего господина. Он спокойно выдержал ее взгляд и ответил: – Тебе тоже стоит уйти. Она не шелохнулась. – Я никуда не пойду, пока вы не пообещаете мне одну вещь, – ее брови опустились ниже и лицо приобрело страдальческое выражение. – Уговорите Мастера Кэйю остаться. Все, что случилось, все произошло по нашей вине, по нашему нежеланию марать руки. Не знаю, был ли другой выход тогда, можно ли было найти компромисс с этим ужасным человеком, но Кэйя сделал все, что было в его силах. Винокурня принадлежит вам только благодаря ему. Но если он сбежит из Мондштадта… Все это потеряет смысл. Я не смогу простить себя. Пожалуйста, – взмолилась она в конце и сложила руки в замок. Дилюк улыбнулся и слабым кивком головы дал понять, что услышал ее, а затем еще раз указал на дверь. Через несколько секунд, когда в комнате остались только двое, он вернулся на кресло и уставился тяжелым взглядом в окно, в непроглядную темноту ночи. – Рассказ Эльзера многое объясняет, – начал Дилюк неспеша. – Например, твое волнение, заинтересованность Эроха в Винокурне и даже некоторые странности в поведении отца в последние годы. Но не объясняет одного: зачем ты вернулся? Кэйя дернул рукой, словно бы ее на секунду свела судорога, и, все так же не поднимая взгляда, ответил: – За дневником. В коридоре послышался скрип закрывающейся двери – значит, Аделинде зачем-то понадобилось зайти в его комнату. Или она сейчас в бывшей спальне Кэйи готовит тому свежее постельное белье? Что ж, оставалось только порадоваться простодушию этой женщины: Дилюк сам не верил, что ему удастся уговорить нерадивого рыцаря остаться в доме хотя бы до утра, а она уже исполняет свои домашние обязанности. Кэйя упрямый как осел, но попытка не пытка, да? – Я могу помочь, – произнес Дилюк, осторожно подбирая слова. – Могу уговорить Варку изменить решение. Но мне нужно время, хотя бы одна ночь, чтобы понять, как это сделать. Поэтому тебе нельзя уходить из Мондштадта. – Ну да, конечно, – едко проворчал Кэйя и поднял на него насмешливый взгляд. – Уговорить Варку? Ты сам-то веришь в эту чушь? Разве непонятно, что он затеял кого-то погубить и не отступится, даже если его попросит многоуважаемый и любимый всеми Мастер Дилюк? – В таком случае я просто найду способ изменить его цель, – возразил он, старательно игнорируя расцветшую на чужих губах ухмылку. – Я тоже так легко не отступлюсь, особенно когда речь идет о том, что касается напрямую меня. – Ого, как мы заговорили! А почему-то это убийство бывшего магистра тебя касается? Хочешь взять часть вины на себя? Думаешь, что я все еще имею к твоей семье какое-то отношение? Или считаешь, что после всего произошедшего, твой благородный поступок сможет что-то исправить? Злобная улыбочка и подозрительный прищур пропали с лица Кэйи, и теперь оно снова покрылось каменной маской и стало пустым, как чистый лист. Дилюк почувствовал, как почва начала уходить у него из-под ног. В присутствии капитана кавалерии это не было чем-то необычным, но он все никак не мог привыкнуть к периодически охватывавшему его страху. Кончики ушей покраснели – на этот раз не от смущения. Дилюк открыл было рот, чтобы произнести извинение, которое готовил все эти дни – и снова закрыл, чувствуя, как холодеет в груди. Это было выше его сил. – Дело не только в том, что я хочу помочь тебе. Я должен это сделать, после всего того, что здесь произошло. Это вопрос чести и принципов – отблагодарить человека, спасшего мой семейный бизнес и состояние моего отца. Мне все равно, как ты отреагируешь на это и что ты будешь думать после: я предлагаю помощь, а тебе она сейчас нужна как никогда. Кажется, у него получилось надавить на нужные точки: Кэйя, хмурясь, скользнул по нему взгляду и неловко (и очень мило, как отметил про себя Дилюк) поправил спадавшую ему на глаз прядку волос. Во всем его облике читалось только одно – замешательство, а за ним обязательно последует сомнение. – Допустим, я поверил тебе, господин Благородство, – фыркнул он, поднимая подбородок и закатывая глаза. – Где в таком случае мне пережидать, пока ты разберешься с Варкой? – Здесь, на Винокурне. – И здесь меня будут искать в первую очередь. Проще сразу спрятаться в тюрьме Ордена. – Не будут. На Винокурне действует устав, согласно которому всем рыцарям Ордо Фавониуса запрещено появляться на ее территории без предварительного оповещения о своем приходе. – Запрещено? А почему я сюда свободно проходил? – теряя насмешливую холодность, спросил Кэйя. Дилюк неловко отвел взгляд в сторону и опустил голову так, что глаза практически полностью закрыли пышные красные локоны, немного спутавшиеся ото сна. – …ты исключение, – еле слышно промямлил он и замер. Кэйя сидел, уставившись пустым взглядом вперед и подперев щеку рукой. Прошло от силы пару минут, когда он наконец тяжело выдохнул и произнес: – Хорошо, я согласен. Останусь здесь до полудня. Если за это время ты не сумеешь ничего исправить, то я уйду без предупреждения и намеков на то, где меня искать. Идет? – Идет, – кивнул Дилюк, пряча подступившую к губам улыбку. – Аделинда уже приготовила твою спальню, так что… – Я там не останусь. Комната внизу все еще не занята? Дилюк неуверенно кивнул, и Кэйя поднялся с кресла, направляясь к выходу и прихватывая по пути свою походную сумку. По нему сложно было сказать, доволен он тем, что сегодня ночует под крышей дома или, наоборот, разозлен, что ему не дали совершить явно спланированный побег. Взгляд упал на новенький ковер, и Дилюк невольно поежился, вспоминая рассказанную историю. Ему и в голову никогда не приходило… Нет, такое в здоровую голову не придет: твой заклятый враг, человек, которого ты ненавидишь всем сердцем и душой, был убит на том самом месте, где ты каждый день заполняешь отчеты и договора. Уму непостижимо, и это сделал Кэйя? И вот опять в груди заскребло что-то гадкое и липкое. Дилюк кожей чувствовал повисшую в воздухе недосказанность. Он мог бы, конечно, подойти к рыцарю, сказать, что все обязательно будет хорошо, что он не виноват, что у него не было выбора, но воспоминания прорывались из глубин памяти и громко требовали обратить на себя внимание, и, вместо заслуженных извинений, он в который раз думал лишь о том, что братец скрывал от него все эти годы. – Твой дневник, – произнес Дилюк, когда Кэйя уже сделал шаг за порог комнаты. Тот послушно замер, но голову в его сторону не повернул. – Я положил его туда, откуда взял. Мне не стоило, наверное… Кэйя не стал его дослушивать и быстро вышел из комнаты, прикрывая за собой дверь. Через несколько секунд Дилюк услышал скрип ступеньки – рыцарь спустился вниз, предпочтя своей старой, уютной спальне маленькую коморку горничной. Он тяжело вздохнул, приложил пальцы к вискам и медленными втирающими движениями начал массировать их. Его ждала тяжелая ночка, но на этот раз не в личине Полуночного героя, – хотя он предпочел бы уничтожать лагеря хиличурлов, а не размышлять о том, как не дать названному братцу-другу-возлюбленному и кем они там еще друг другу приходятся, угодить в тюрьму. В окна бил сильный ветер, а ветви стучали по стеклам. Можно было бы списать это на непогоду, но бабочки вокруг виноградников порхали так, словно никакие потоки воздуха не способны были прервать их полет. Дилюк посмотрел в окно и, если бы он сейчас стоял, а не сидел, то скорее всего повторил бы маршрут Кэйи – запнуться в ножках стула и приложиться спиной к стене. Зрачки широко расширились, а в легких закончился кислород – от удивления он забыл, как дышать. И вправду, откуда обитателям Винокурни было знать, что вокруг стояла прекрасная майская погода со слабым ветерком, приятно щекотавшим щеки, и только вблизи поместья ветер усилился, словно им управляло само Божество?

***

В помещении горел тусклый свет, а занавески на окнах были задернуты так плотно, что ни одна живая душа при всем желании не сумела бы увидеть то, что творилось в кабинете. Хотя на первый взгляд ничего пугающего там и не творилось: перед человеком под два метра ростом, огромным, восседающем в своем таком же непомерно огромном кресле, стоял другой человек, ниже его ростом, и протягивал три квадратные фотокарточки. – Что это? – спросил Варка, принимая их в руки, хотя ответ уже был ему известен. Дилюк сделал шаг назад и уселся на стул перед магистром, ни на секунду не упуская того из виду. Весь мир сузился лишь до этого кабинета, и он не мог думать ни о чем другом, кроме реакции сидящего напротив человека, от которой, к его сожалению, зависело слишком многое. Сначала взгляд Варки был тяжелым, как будто задернутым темной непроглядной дымкой, но уже через несколько секунд он посветлел, и магистр принялся с небывалым интересом разглядывать полученную находку. Он водил указательным пальцем вдоль и поперек, изучая каждый миллиметр фотографий и рассматривая каждую закорючку, каждое деревце, каждый оттенок изображения. Может быть, искал следы подделки? Но разве есть в Тейвате хоть один человек, способный подделать фотографии? Дилюк очень в этом сомневался. Так что же сумело привлечь внимание Варки настолько, что заставило его оторваться от бумажной работы и своих прямых обязанностей магистра? Не то, чтобы этому предмету пришлось так сильно постараться… На столе лежали три фотографии, изображавшие одно и то же место, но снятые с разных ракурсов: горные вершины, непроглядные лес, укрытый одеялом снега, и маленькая хибарка, притаившаяся в тяжелых сосновых ветвях. Наверное, любой человек отметил бы небывалое великолепие этого леса, но взгляд первым делом останавливался не на красотах природы, а на человеке, лежащем в сугробе. В алом, покрытом багровыми брызгами сугробе. Не надо быть опытным убийцей, чтобы знать – этот человек уже не жилец: глаза его широко раскрыты, язык высунут и безвольно повис, кожа посинела и покрылась инеем. И без того белые волосы замело еще большим снегом, однако даже он не сумел скрыть лицо мертвеца, точнее, его черты – острые, немного суженные глаза, тонкий вздернутый нос и впалые щеки. – Эрох мертв, – грозно произнес Дилюк, и Варка был вынужден опустить фотографии и перевести на него взгляд своих голубых, пронизывающих насквозь глаз. – Этих доказательств вам достаточно? – Вполне, – кивнул он и после нескольких секунд напряженного молчания, передал их обратно. – Сожгите. Дилюку не пришлось повторять дважды: на кончике его пальца вспыхнул огонек и неспеша перекинулся на фотографии. Запахло гарью, язычки оранжевого пламени поползли вперед, фотокарточки потемнели, обуглились и через несколько секунд полностью осыпались, оставляя в ладони лишь кучку серого, безжизненного пепла. Дилюк стряхнул ее в корзину для мусора. – Если у вас больше не осталось вопросов, тогда я могу идти? – Секундочку, – остановил его Варка и покачал головой. – Подлинность фотографий сомнений не вызывает, и после того, как я собственными глазами увидел их, никто не посмеет сомневаться в истинности уже моих слов. Однако в этой истории еще остались не залатанные дыры, вы так не считаете, Мастер Дилюк? – Не понимаю, о чем вы. – Не понимаете? Очень жаль, – улыбнулся магистр и постучал пальцами по столу. – Врать вы совсем не умеете, так что прекратите это бессмысленное занятие. Так получилось, что мой главный подозреваемый в убийстве Эроха сейчас не в городе. Если сэр Кэйя не виноват, почему же тогда он сбежал из Мондштадта? В кабинете было совсем тихо, только Варка все еще продолжал постукивать пальцами, отбивая понятную лишь ему одному мелодию. Дилюк спокойно выдержал его взгляд и даже сумел выдавить из себя какое-то подобие улыбки, вероятно, повергнув этим сидящего напротив магистра в шок. – Он не сбежал. По моему совету Кэйя решил на некоторое время остаться на Винокурне «Рассвет», поскольку мы оба сомневались, что вы не арестуете его раньше положенного срока. Надеюсь, это достаточно исчерпывающий ответ и нам с вами не придется идти ко мне в поместье? Варка поднес еще дымящуюся кружку чая ко рту и сделал несколько глотков. – Нет, придется мне поверить вам на слово, если, конечно, сэр Кэйя с завтрашнего дня вернется на службу. Однако, это еще не все, что я хотел услышать. Дело в том, что наш капитан кавалерии уже не раз дискредитировал себя другими действиями, – задумчиво произнес он. – Ваш брат очень волновался, когда я задавал ему вопросы о его личной жизни, хотя и пытался всячески это скрыть. Чего же он боится, если ни в чем не виноват? Дилюк искренне надеялся, что до этого не дойдет, но судьба нечасто оказывалась на его стороне. Он опустил взгляд себе под ноги, сощурился и прикусил губу с внутренней стороны, собираясь с мыслями. Молчание давило своим весом, но с ответом торопиться не хотелось. В конце концов, свои тайны раскрывать не так страшно, как чужие. – Кэйя боится, что вы в своих поисках правды нечаянно наткнетесь на его происхождение, которое он тщательно скрывал все эти годы. Дело в том, что Кэйя не из Тейвата, – Дилюк набрал в грудь побольше воздуха и продолжил. – Он выходец из Кхаэнри’аха, возможно, один из немногих, кто не обратился. «И никогда не обратится» – с надеждой добавил про себя. Варка смотрел на него долго с крайне непонятным выражением лица, а затем откинул голову назад и… рассмеялся. – Нет, ну ни за что бы не подумал! – весело хохотнул он, закидывая руки за голову, пока Дилюк смотрел на всю эту картину, выпучив глаза и слегка приоткрыв рот – хотел что-то сказать, да не получалось. – А ведь мог бы догадаться! Честно говоря, я успел подзабыть, что наш сэр Кэйя немного необычный молодой человек. – Подзабыть? Так вы знали, что он кхаэнри’анец?! Но… как? Почему?.. – Ты на взводе, господин Дилюк, тебе следует успокоиться, – мягко одернул его Варка. – Ну а мне следовало догадаться, что для нашего капитана кавалерии это большой секрет, о котором не стоит трепаться. Разумеется, с его стороны было логично бояться, что, узнав я о такой неприглядной правде, тут же пожелаю выдворить его из Мондштадта. Однако все совсем не так, совсем не так… – Подождите, я окончательно запутался, – перебил его еще не до конца пришедший в себя Дилюк. – Как вы узнали об этом? – Очень просто: мне рассказал твой отец, Мастер Крепус. – И он знал?! Но откуда? – Ты когда-нибудь снимал маски с хиличурлов? – вместо ответа спросил Варка. – Не рекомендую этого делать: рожи там такие уродские, что диву даешься, как эти твари не подыхают, просто глядя на себя в зеркало. Однажды Крепус, возвращаясь на Винокурню, встретил на своем пути одного отбившегося от стаи хиличурла. Тот, судя по всему, в конец потерял инстинкт самосохранения и бросился на карету. Лошади, естественно, испугались, забили копытами, и одна из них заехала ему по голове, разбивая глиняную маску. Хиличурл начал елозить пальцами по лицу – чудовищному, судя по словам Крепуса, и похожему на скисшую сливу, – и ковырять ногтями кожу. Я видел собственными глазами, как это выглядит, и поверь мне: зрелище малоприятное. Твой отец сумел разглядеть необычную форму его зрачка – ромбовидную или звездную, называй как хочешь, – и сразу вспомнил о своем приемном сыне. Магистр сделал еще несколько глотков чая и продолжил. – Кэйя рассказывал сказку о том, что он выходец из деревни на границе Натлана, но в нее никто из нас не поверил. Я сразу сказал, что следует поподробней расспросить мальчишку, но Крепус слишком к нему привязался и заявил, что каждый имеет право на тайну. Однако связь мальчика с монстрами – это что-то пострашнее, чем обычные детские секреты. Мы начали копаться в этом деле, и в архиве нам удалось отыскать некоторые записи пятьсот летней давности, в которых описывался внешний вид жителя Кхаэнри’аха. Крепус решил до поры до времени не поднимать эту тему, ну а я в свою очередь… Мне стало слишком интересно: неужели хиличурлы и древний народ связаны? В конце концов, именно твой отец подал эту идею – исследовать руины Кхаэнри’аха и найти доказательства моей теории. – А дальше… Впрочем, ты и сам помнишь, чем все завершилось: я собрал экспедицию, нашел то, что осталось от Кхаэнри’аха, разгадал тайны хиличурлов. Еще до отъезда было понятно, что ничего хорошего нас там не ждет, и я решил не брать Кэйю, чтобы не напоминать ему лишний раз о том, что стало с его родиной. Надо признать, особого протеста он не выказал, – закончил Варка. Дилюк понимающе кивнул, а про себя отметил, что совершенно не злится на отца за сокрытие этой тайны. Ведь и сам Крепус в свое время узнал о ней случайно, и по доброте душевной решил не мучить Кэйю вопросами, которые принесли бы тому только боль. Это, безусловно, было благородно, но заставило задаться непростым вопросом: а он сам как бы поступил на месте отца? Варка привстал с кресла, протянул ему свою огромную ладонь, и Дилюк вежливо пожал ее – ткань перчатки затрещала под напором чужой руки. На лице отобразилась немного вымученная, но все-таки искренняя улыбка. Неужели все закончилось? – А теперь, пожалуй, вопросов у меня действительно не осталось. Орден бесконечно признателен в вашем содействии и все такое прочее, ты и сам знаешь. В любом случае, от себя хочу сказать: если тебе когда-нибудь понадобится помощь Ордо Фавониуса или магистра, я с удовольствием предоставлю ее. – Отлично, – чуть громче, чем хотелось бы сказал Дилюк. – В таком случае выдайте капитану кавалерии отпуск. Варка несколько раз непонимающе моргнул, а брови его незамедлительно поползли вверх. – Э-э, отпуск? Ну, я, конечно, не против, но… – У вас достаточно кадров. Я слышал, новички в этом году попались способные? – Да-да, конечно, но отпуск? Сейчас не самое время, да и мы от силы на две недели сможем выдать. – На месяц. – Это многовато… – В самый раз. Варка сел обратно в кресло, вздохнул и демонстративно закатил глаза. – Ладно уж, на месяц так на месяц. Иди уже, глаза б мои вас обоих не видели.

***

Дилюк отпер дверь таверны и тут же был вынужден резко одернуть руку, потому что под ней проскользнул не то ветер, не то силуэт какого-то мальчишки. Странное создание уселось на табуретку перед барной стойкой, сложило ногу на ногу и улыбнулось довольной и чрезвычайно наглой улыбкой, от которой немедля захотелось сжать кулаки до побелевших костяшек. – Хочешь сказать, что ты уже закончил? – спросил он, складывая руки на груди. Уж кто-то, а Дилюк знал, что этому беспечному барду ни в коем случае нельзя давать спуска. И то, что он Архонт, его никак не облагораживало. – Смотался туда-сюда, как свежий весенний ветерок, – объявил Венти и постучал кулаком по столу. – Кэйя обо всем в курсе, так что теперь я жду награду. Требую выпивку! Отказываюсь говорить, пока мне не нальют вина как минимум десятилетней выдержки! Дилюк грозно фыркнул, прошел за стойку и вытащил из-под стола темную, покрывшуюся густым слоем пыли бутылку. Вообще-то грамотный бармен должен протереть бутылку перед тем, как подавать ее на стол, но Дилюк с такой строгостью посмотрел на Венти, что тот не решился ему перечить. Он разлил вязкое вино в два бокала, один из которых оказался наполнен почти до горла, а второй – едва до середины. Бард взял свой бокал, принюхался, поводил пальцем по хрустальной кромке, облизнулся и сделал первый глоток. – Как вкусно! – взвыл он и махнул рукой, стирая с щеки несуществующую слезу. – Просто невероятно, как столь прекрасная вещь могла так долго храниться у тебя в подсобке! Ну же, рассказывай быстрее, как Варка отреагировал на мои фотографии? – Он почти не засомневался в подлинности и приказал их сжечь, но… – Значит, теперь ты признаешь, что я мастер иллюзии? – Мастером иллюзии ты бы был, если бы твоя иллюзия продержалась дольше, чем пару часов! – рявкнул Дилюк. – Они начали тускнеть уже у меня в руках. Вся операция чуть не пошла под откос из-за одного тебя. Это ты называешь качественной работой? – Да, но без меня у вас бы не было ни единого шанса. И вообще если бы да кабы, в поле б не выросли… Да не кипятись ты так! Все же хорошо получилось: Кэйя свободен как птица, а на тебя больше не давит груз вины. Учитывая все вышеперечисленное, так и быть, я соглашусь на десять бутылок вот этого вот прекрасного вина. – Семь. – Девять. – Восемь, включая ту, что я уже открыл, – отрезал Дилюк, и Венти в кои-то веки решил не испытывать судьбу. Бармен еще немного покрутился перед стойкой, завязывая высокий конский хвост и надевая жилет поверх рабочей рубашки, затем вытащил из подсобки тряпку и ведро с водой и принялся прибирать тот беспорядок, что успел учудить Венти. А прибирать было что: вино оказалось густым и темным, как и любое другое вино урожая того года, а его капли почти моментально въедались в дерево – не захочешь прибраться сразу и будешь потом тереть одно место по десять минут кряду. Немного помолчав, Дилюк наконец решился заговорить: – Я все еще не понимаю твои мотивы. Один убийца, второй соучастник, а третий – идиот, что бросил Винокурню на четыре года. Зачем тебе помогать нам после всего того, что ты услышал? Бард как раз настраивал и протирал струны лиры. Он поднял голову, надул губы, смотря куда-то под потолок, и умудрился при этом скорчить абсолютно невинную ангельскую рожицу. – Ну, все довольно просто, – улыбнулся Венти. – Я люблю жителей Мондштадта и хочу их защитить. А Кэйя – это вообще отдельный случай: я спас его и привел в ваш дом, а значит, несу за него прямую ответственность. Дилюк поднял брови и открыл было рот, чтобы задать еще один вопрос, но передумал. Может, понятия ответственности у Архонтов и людей настолько различаются? Бард положил лиру на стол и лукаво подмигнул. – Ну, признайся, признайся, ты же рад, что все закончилось! Я вижу это по твоему расслабленному лицу, господин Вечно Хмурые Брови. Дилюк промычал что-то нечленораздельно, и Венти опять рассмеялся, так звонко, что они не сразу услышали скрип открывающейся двери. В таверну, стуча своими тяжелыми и острыми каблучками, вошла Джинн. Ее аккуратно забранные волосы блестели под лучами солнца, а на губах играла легкая полуулыбка – видимо, что-то порадовало ее уже с утра. Дилюк так и замер с тряпкой в руке. Появление высокопоставленных капитанов Ордо Фавониуса в его таверне редко несло за собой что-нибудь хорошее. – Мастер Ди… Ох, прошу прощения, – замялась Джинн, встретившись глазами с бардом. – Надеюсь, я не помешала ничему важному? – Все в порядке, – ответил Дилюк за них двоих. – Ничего важного не было. Верно, Венти? – Верно-верно! – поддакнул бард и стащил со стойки еще один хрустальный бокал. Он постучал по бутылке вина, делая недвусмысленный намек, но Джинн вежливо покачала головой и выставила вперед ладонь, дескать нет, на службе не пью. – Я ненадолго. Просто хотела сообщить кое-какие новости. Итэр и Паймон прибудут в Мондштадт через три дня, – Джинн присела рядом с бардом и облокотилась о барную стойку, но, почувствовав, что та все еще влажная, быстро одернула руку и положила ее себе на колени. – Они очень по всем соскучились и предложили собраться в одном месте, а я решила устроить для них персональную вечеринку. Магистр мою идею поддержал, ему не терпится поскорее познакомиться с легендарным почетным рыцарем. Более того, он был настолько обрадован его скорым приездом, что предложил взять деньги из бюджета Ордена! В общем, думаю, ты и сам понимаешь, что лучшего места, чем «Доля ангелов», в нашем городе просто нет. Что скажешь? – А музыкант вам нужен? – тут же вклинился Венти. – Вы знаете, я всегда готов! Дилюк глубоко вздохнул и сжал пальцами переносицу. Наверное, стоило запереть таверну сразу, как только они вошли внутрь. Или вообще не открывать ее сегодня. Но Джинн уже сидела перед ним и требовала ответа, а ее просьба не казалась такой уж невыполнимой. Однако собирать весь Орден под своим крылом сразу после того, как он от них отвязался, – что могло быть хуже? Чувствуя, как мелко подрагивают напряженные пальцы, Дилюк произнес: – То есть, ты предлагаешь собрать всю верхушку Ордо Фавониуса в моей таверне? А Фатуи вы не позвали случайно? Орден Бездны? Похитителей сокровищ? Джинн открыла рот, чтобы ответить, но вовремя поняла, что это сарказм и смутилась, покрывшись легким румянцем. Повисло секундное молчание. Дилюк нахмурился еще сильней и прикусил язык. Он не был расположен к грубости, и все-таки невольно нагрубил. Было чего стыдиться. – Ну Дилю-юк, – прервав неловкую сцену, завыл Венти и дернул его за рукав сюртука. – Нам редко выпадает шанс, собраться большой дружной компанией, да еще и с путешественником, да еще и с выпивкой, которую всю оплатит Орден! Представляешь, какая это прибыль? И все соберутся: и Эола, и Альбедо, и Варка… – Барбатос упаси. – Барбатос не упасет тебя, Мастер Дилюк. И потом, – он приблизился к нему вплотную и, ухмыляясь, одними губами произнес. – Сэр Кэйя ведь тоже придет. Краснота на лице Джинн стала еще заметней, и бывший магистр, пряча улыбку за ладонью, отвернулась и принялась с небывалым интересом разглядывать пустые столы таверны, пока Дилюк…а что Дилюк? Он уже триста раз открутил Венти голову. В мыслях, разумеется. – Хорошо, устраивайте этот свой прием, если того хочет Итэр. Пейте, пляшите, веселитесь – мне без разницы, можете хоть перевернуть тут все вверх дном. Но я делаю это не потому, что ты меня просишь, бард, – фыркнул он под конец, сверля Венти взглядом. – Да все в порядке, я и не претендовал. Венти весело хихикнул и крикнув напоследок, что зайдет за вином позже, скрылся в дверях таверны. За ним быстро, чтобы лишний раз не злить бармена, прошмыгнула Джинн и уже за порогом одарила его своей вежливой, деловитой улыбкой. А Дилюк еще долго стоял перед шкафом с вином и думал о том, что этот прием ему не пережить. Он сгорит со стыда. Или со злости. Или, что вероятней, со всего сразу.

***

Три дня он не говорил с Кэйей, и все эти три дня слились в один бесконечно долгий, жаркий и душный день, в конце которого хотелось только одного – прыгнуть в холодную прорубь с головой. Каждый раз, когда Дилюк собирался навестить брата, появлялись более важные дела, а вечером он убеждал себя, что уже поздно, и такие вопросы лучше не решать по ночам. Он чувствовал, что двигался семимильными шагами к тому, к чему можно было дойти одним решительным действием, и это осознание только сильнее злило его. В кабинете стало совсем неуютно, и Дилюк принял непростое решение переехать вместе со всеми документами в спальню. Там он мог часами пялиться в окно и продумывать речь для Кэйи, чтобы тот точно поверил в его искренность. Но – увы – все эти слова забывались почти сразу, как рождались в его голове, а работа не оставляла пространства для воображения. Вдобавок ко всему Дилюка начала преследовать мигрень, то ли от переутомления, то ли просто из-за того, что мозг пытался переварить не перевариваемое. Боли были настолько сильными, что он не мог подняться на ноги и подолгу лежал в кровати, прислонив ко лбу холодный компресс. Аделинда, не выдержав мучений своего господина, посоветовала обратиться в Собор, но Дилюк накрылся одеялом с головой и притворился спящим – в детстве это срабатывало, а сейчас горничная просто тяжело вздохнула и, ругаясь себе под нос, ушла в сад поливать свои любимые сесиллии. Если не обращать внимания на все эти факторы, то три дня до праздника в честь возвращения Итэра и Паймон протекли довольно мирно. Дилюк надеялся, что так оно будет и в таверне, и потом – кто знает – может, Кэйя сам изъявит желание поговорить с ним? Назначенный час настал, и в таверну стекся народ. Дилюк знал почти каждого присутствующего и мог бы с каждым из них завести беседу, но был здесь не гостем и не хозяином праздника. Перед началом он посмотрел на пустое место за барной стойкой, на занятого в кладовой Чарльза и принял непростое решение весь сегодняшний день провести в качестве бармена. Очень недовольного бармена, с мигренью и мешками под глазами от недосыпа. Народу собралось не то, чтобы много: пара-тройка искателей приключений, среди которых известный на весь Мондштадт мальчишка-неудачник Беннет, сидящая на его плечах Кли, мнящая себя принцессой Фишль (которую про себя Дилюк уже давно считал сумасшедшей) и ее подруга-астролог Мона. Последнюю он обвел взглядом с особой внимательностью и невольно вспомнил, как та гадала ему на чайных листьях – взамен платы за напиток – и нагадала жизнь скитальца-полуночника, вынужденного бесконечно преследовать зло и сражаться с самим собой. Вера в невозможность изменить уготованную судьбу была одной из многих причин, почему Дилюк недолюбливал предсказателей и астрологов. Посреди таверны на совмещенных друг с дружкой столах расположились закуски и напитки: большая чаша с пуншем, виноградный сок, несколько бутылок первоклассного вина, засахаренная вишня, хрустящие креветочные шарики, знаменитые мондштадские оладушки, политые клюквенным соусом, тушенное с яблоками мясо… Да, лакомство на вечер было отменное, но некоторые гости все равно пожелали сделать отдельный заказ, заниматься которым был вынужден бармен. Редко в какой таверне в списке меню встретишь «кофе», но Крепус еще в первые годы работы «Доли Ангела» решил, что в заведении будут подавать как можно больше самых разных напитков, а Дилюк не любил переделывать то, что привносил его отец. Так вот, говоря о горячей выпивке: ее в таверне не очень жаловали, отдавая предпочтение – понятное дело – алкоголю. Однако чашка дымящегося кофе все же стояла на стойке и дожидалась свою хозяйку. – Ой, милашка, это не мне, – хихикнула уже порядком подвыпившая Лиза. – Это для нашей вечно сонной Джинн. – Да, благодарю, – кивнула та, осторожно взяла чашку в руки и подула на напиток. – И я не вечно сонная. Просто в последние дни много работы. Дилюк, ты в курсе, что Варка опять собирается в экспедицию? – Когда? – Через месяц. А это значит, я снова стану временным магистром, – из ее горла вырвался приглушенный всхлип, и Джинн приложила пальцы к вискам, медленно массируя их. – А еще мне нужно составить списки рыцарей, которые отправятся вместе с Варкой, списки всей необходимой экипировки, распределить трудовые ресурсы, обязанности, позаботиться о покупке припасов, поручить горничным проверить снаряжение, поручить конюхам готовить лошадей… В общем, забот полон рот. – Не хочешь с нами посидеть? – Лиза повертела в руках бокал с вином и, сделав маленький глоток, облизала губы. – По-моему, вам вдвоем вполне уютно наедине. Сидите тут, – Дилюк помолчал немного и добавил. – Воркуете. – Кто воркует? Мы? Не больше, чем ты воркуешь с нашим многоуважаемым капитаном кавалерии. Дилюк сжал кулаки за спиной и, нахмурившись, отвел взгляд в сторону. – Я что-то не то сказала? – спросила Лиза, поднеся ладонь ко рту. – Нет, все нормально. Не буду вам мешать. Да, в меню были и кофе, и чай, и сок, но больше всего посетителей почему-то удивляло наличие безалкогольных коктейлей. Это нововведение привнес уже сам Дилюк, и очень им гордился – пускай и непьющая часть Мондштадта сможет спокойно посещать его таверну. Впрочем, тех, кто не пил алкоголь в городе свободы, с каждым годом становилось все меньше и меньше, так что нововведение оказалось бессмысленным. Дилюк любил готовить коктейли – монотонная работа, не требующая умственного труда, расслабляла и успокаивала его. Он взбил молоко и смешал его с яблочным соком, затем добавил лед и лист мяты – «заснеженный поцелуй» готов. Осталось только подать к столу. В самом углу, под светом электрической лампы сидел Альбедо. На нем были его рабочая мантия и крепкие перчатки алхимика – несложно догадаться, что он пришел прямиком с работы. На острых коленках лежал альбом с готовым рисунком, искоса глядя на который Дилюк распознал три человеческие фигуры, и в одной из них признал самого себя, стоящего за барной стойкой и натирающего стакан. В чужих руках замер карандаш, готовый вот-вот броситься в работу. Взгляд алхимика, немного рассеянный, бесцельно скользил по таверне – и создавалось ложное впечатление, что Альбедо бездельничал, но по его хмурому лицу было ясно, что он о чем-то размышлял. – Почему ты сидишь один? – протягивая коктейль, спросил Дилюк. Альбедо встрепенулся, как ото сна, улыбнулся ему и, поставив бокал на стол, ответил: – Не люблю шумные вечера. Я здесь только потому, что меня уговорила Джинн, и потому, что моя работа подошла к концу. – Работа? Ты имеешь в виду исследование Глаз Порчи? – Хорошая была бы тема для большой научной статьи, посвященной останкам древних архонтов и последствиям загрязнения окружающей среды порчей, но в штабе потребовали их полного уничтожения. Я не жалею об этом. В мире есть еще много всего, о чем можно поразмышлять. Они немного помолчали и Альбедо, откашлявшись, произнес: – Я не очень силен в том, чтобы читать чужие чувства, но с тобой явно что-то происходит. Ты бледнее, чем в предыдущую нашу встречу, и вряд ли это из-за света в помещении. Возможно, это не мое дело, но все в порядке? – Да, вполне, – соврал Дилюк и решил использовать отмазку Джинн. – Просто много работы. Не буду тебе мешать. Он вернулся обратно за барную стойку и окинул взглядом помещение, невольно натыкаясь на самую шумную компанию, которую старался игнорировать весь сегодняшний вечер. Послышался смех и звон стеклянных бокалов – это Эола произнесла новый тост, а Итэр и Паймон дружно поддержали ее. Капитан разведывательного отряда и магистр затеяли свою любимую игру – кто кого перепьет, и пока счет шел на равных: Варка громко смеялся, закидывая руку на плечо Итэра, пока тот смущенно отодвигался в сторону – на усах магистра осталась пена от пива, а Эола клялась отомстить каждому из присутствующих, кто болеет за ее соперника. Лишь Паймон избежала этой участи, поскольку висела над ее головой и подначивала обоих участников, пряча хитрые смешки в своих рукавах-фонариках. Выглядела она при этом не очень трезво, и оставалось только надеяться, что никто ей ничего не подлил смеха ради. За другой половиной стола сидела сестра Розария и с крайне недовольным лицом разглядывала магистра. Видимо, ее не слишком радовало, что тот был пьян и рассказывал всем присутствующим байки из жизни. А потом он начинал запевать свое любимое: – А вот помню, когда Роза была помладше!.. И Розария становилась похожа на разгневанную фурию, готовую вот-вот броситься и расцарапать ему лицо, но ее всякий раз останавливала чужая ладонь. Кэйя улыбался и что-то шептал ей на ухо – отвратительно близко! – и она фыркала и ненадолго успокаивалась. Умел он надавить на нужные точки, умел, как никто другой. Когда Дилюк видел его в последний раз, тот был напуган и зол. Сейчас от страха не осталось ничего, даже крохотного напоминания о произошедшем в кабинете на Винокурне. Кэйя игриво улыбнулся, допил стакан и произнес какую-то глупую речь о том, что Итэру и Паймон стоит почаще бывать в Мондштадте. Затем он перекинулся парочкой фраз с Розарией и долил себе еще вина. Какой это стакан был: четвертый? Пятый? – Итэр, твое присутствие в Мондштадте скрашивает мои дни лучше самой изысканной «Полуденной смерти»... Кэйя ухмыльнулся, и эта ухмылка оказалась такой же ядовитой, как укус сумерской кобры или жало натланского скорпиона. Да, капитан кавалерии сегодня был на высоте: острил, перебрасывался колкостями, ловил чужие взгляды и лукаво подмигивал в ответ – в общем, пребывал в своей родной стихии. А еще за вечер он умудрился с каждым из присутствующих перекинуться парой-тройкой фраз. С каждым, кроме Дилюка. Кулаки сжались до побелевших костяшек. По рукам прошлась дрожь. Он что же, один здесь чувствует себя так плохо? В ушах зазвенело, и звуки таверны стали глуше, сюрреалистичней: они накладывались друг на друга, как волны в океане и звучали одновременно, но каждый в своем темпе. И тут в мир ворвался резкий громкий хлопок – взрыв смеха, от которого подкосились ноги. Дилюк схватился за край барной стойки и заставил себя сосредоточить взгляд на бокале с вином в чьей-то руке. Нет, хватит, осточертело все это! Он снял с себя жилет и кинул его под барную стойку, куда-то в пыльный угол, а затем позвал Чарльза и поручил ему встать на место бармена. – Разгрузишь в следующий раз! – рявкнул напоследок, когда Чарльз спросил про не распакованные бочки алкоголя, оставшиеся в кладовой. Дилюк преодолел лестничный пролет, проклиная всех и все на свете и самого себя, за то, что согласился на это. Перчатки быстро нагрелись от потоков сбившейся пиро-энергии, сочившейся сквозь ладони, а по лбу стекал пот – давно ему не было так жарко, что тело плавилось от собственного огня. Он прекрасно понимал: если сейчас не выйдет на воздух, то таверне быстро придет конец. И уже совсем неважно, что натворит эта развеселая компания там, внизу. Дилюк приоткрыл дверь балкона, и в лицо ему сразу задул прохладный ветерок, от которого легкие заработали с новой силой. Он обогнул стол и прислонился к перилам, уставившись бессмысленным взглядом вперед – туда, где поднимались ввысь мондштадские дома и сменялись роскошными, аристократскими поместьями. Закат практически полностью отгорел, оставляя на небе тонкую полосу оранжевого света, которую невозможно было разглядеть за высокими стенами, прячущими город от внешнего мира. Но он не сомневался – она там есть. Дилюк запустил ладонь в волосы, нащупал резинку, крепко перехватывающую рыжий хвост, и стянул ее. Подхваченные ветром волосы расплескались, вуалью то вздымаясь, то опускаясь, и ложились обратно на его расслабленные плечи. Высоко горели звезды – сегодня их свет был особенно прекрасен. Дилюк как раз искал знакомые созвездия, когда дверь позади него тихонько скрипнула. – Я не помешаю? – спросил Кэйя и бесшумно прошел вперед, вставая рядом. Дилюк промолчал. – Хороший вечер, да? – продолжил рыцарь как ни в чем не бывало. – Редко, когда удается вот так собраться в одном месте и насладиться прекрасной выпивкой рядом с теми, кто тебе дорог. И облака сегодня другие, совсем не такие как вчера. Наверное, жара скоро спадет и настанут долгожданные прохладные деньки. А там внизу часть гостей уже разошлась, и Эола все-таки проиграла Варке. Сразу стало как-то поспокойней. Вернешься? – Я просто хотел побыть в тишине. Не обязательно следить за каждым моим движением. – А у меня создалось впечатление, что ты решил сбежать от нас. Или я не прав? – Чего ты от меня хочешь? – Ничего, правда! Я просто хотел поговорить. Мне важно знать, – Кэйя замолк на полуслове, словно боялся того, что собирался произнести, и робко положил свою ладонь рядом с ладонью Дилюка так, что они почти касались друг друга. – Ведь в конце концов ты спас меня от тюрьмы. Не знаю, как ты это провернул, но я до самого конца не был уверен, что все закончится благополучно и… немного беспокоился. Дилюк так и не понял, что оскорбило его больше: сомнения Кэйи в его честности или факт – рыцарь посмел предположить, что он захочет сдать его Ордо Фавониусу. Наверное, все сразу и одновременно. В груди расползлось что-то горячее и большое, и он уже знал название этому чувству – обида. – Покрывать преступника дело серьезное, а у тебя и без того сложные отношения с Орденом. Поэтому я и хотел знать: зачем? Зачем ты идешь на такие риски? Дилюк отвел взгляд в сторону. Что он мог сказать? Для него давно все очевидно. А что хотел услышать Кэйя? Правду? И Дилюк вдохнул побольше воздуха в грудь и приготовился произнести то, для чего потребовалось так много времени, да так и замер – все слова птицей вылетели из головы. Его окружила непроницаемая пустота. И страх: ужасный, липкий, окутывающий с ног до головы – не примут, не поймут, не захотят ответить тем же. И он сказал единственное, что сумел из себя выдавить: – Я не хочу быть в долгу за то, что ты сделал для Винокурни «Рассвет». Отныне считай, что мы квиты. Повисла тишина. Даже ветер на время успокоился. Кэйя убрал ладонь и улыбнулся, смеясь себе под нос. – Ха-х, конечно. Будто я мог ожидать от тебя другого ответа, да? Он оттолкнулся от перил и направился к выходу. Его шаги звучали легко, словно он и не шел, а скользил по воздуху. Уже наполовину приоткрыв дверь, Кэйя обернулся и спросил: – Ты точно больше ничего не хочешь сказать? Дилюк фыркнул и закрыл глаза. – Иди. Тебя, наверное, уже заждались все те, кто тебе дорог. Дверь закрылась, а он наконец выдохнул и отвесил себе мысленную пощечину. Где-то позади раздавался шум голосов и звон бокалов, скрежет стульев о пол и чей-то звонкий смех. Нереалистично, до тошноты громко. Да что он вообще творил? Гордость мешала поговорить? Ну так хоть раз засунул бы ее куда поглубже! Кому какое дело до твоей хваленой гордости, если она может только отпугивать? По пальцам прошлась дрожь – ему так хотелось хоть раз, хоть с кем-нибудь почувствовать, что он не один, а выходило как всегда: не трогай, не приближайся, не пытайся меня понять. И кого он отпугнул – человека, которого нарек любовью всей своей жизни? Дилюк с ужасом понял: он совершенно забыл какого это просто общаться, не продумывая каждый свой шаг на десять ходов вперед. Что изменилось? Они ведь уже разговаривали друг с другом: и в квартире Кэйи, и в Соборе, и даже в том чертовом храме, где им повстречался крио маг бездны… Он широко раскрыл глаза – будто на секунду все вокруг просветлело, хотя на небо уже надвигалась ночь – и замер, пораженный внезапной догадкой. И почему раньше об этом не подумал? Маг бездны ведь вертелся в том самом месте, где оказались спрятаны Глаза Порчи. А Орден Бездны уже не раз проявлял себя: почему его нападения происходили в тех же местах, где люди получали устройства порчи? Почему после приезда Варки количество хиличурлов стремительно возросло, словно они стекались к Мондштадту по чьей-то недоброй воле? Что за спешка в мыслях? Стоп! Если нападения хиличурлов и Глаза Порчи связаны, выходит во всем этом деле замешан непосредственно Орден Бездны. Но хиличурлы – существа глупые, и чем их больше, тем ими сложнее управлять. Значило ли это, что их лидер сейчас рядом с Мондштадтом? Дилюк поежился, вспоминая портал Бездны. Неужели в тот самый момент он натолкнулся на него? И где его искать теперь? Он оперся локтями о перила и опустил голову, давая ветру возможность обдувать волосы. Логичной казалась только одна вещь: главное зло, если оно и было, скрывалось в одном из заброшенных храмов. Часть из них обследована – да, но оставались ли те, до которых рыцари не добрались? Память сама метнулась к карте, показанной Кэйей почти месяц назад. Они тогда побывали в двух храмах, но до третьего – «Долины воспоминаний» – не дошли. Могла ли разгадка скрываться там? И что на самом деле таилось за всей этой историей? Дилюк спустился на первый этаж и заметил, что народу практически не убавилось. Кэйя вернулся на свое место и, покачивая бокалом с вином, болтал с Розарией. Судя по всему, ему было весело. Не хотелось встречаться с ним взглядом, поэтому Дилюк нахмурился и посмотрел в противоположную сторону – на барную стойку. Он остановился, глядя куда-то сквозь полки с алкоголем. Смутное чувство тревоги, засевшее в груди, разгорелось с новой силой. Черт дернул его сказать: – Чарльз, я буду возле Спрингвейла. Если через два часа я не вернусь, значит, что-то случилось. Дальше поступай по своему усмотрению. Чарльз, всегда такой молчаливый, и сейчас лишь кивнул головой, и он покинул таверну, больше ни на чем не задерживаясь и все стараясь отогнать лезущий в разум страх. Решил идти – так иди, и не думай о том, что оставил. Дорога от города до храма была спокойной. Ему никто не повстречался: ни торговцы, ни заплутавшиеся жители, ни хиличурлы. Луна вошла в свои владения: висела высоко в небе, и единственная освещала путь. Но окутавшая природу тишина казалась вовсе не умиротворенной, а до странности неестественной, пугающей, словно бы из темноты вот-вот выскочит какая-то тварь и набросится на тебя. Пока все было тихо, и Дилюк решил не испытывать судьбу и продолжать идти вперед. Пройдя через каньон и прилегающий по верху Спрингвейл, он оказался у подножия горы, где прямо в скале был выдолблен древний храм, имя которому «Долина Воспоминаний». Говорят, где-то в тайных залах, скрытых от человеческого глаза, до сих пор покоятся артефакты, несущие в себе древние, забытые всеми легенды – о юной деве и изумрудном охотнике. Храм был построен, чтобы хранить истории, и не было ничего удивительного в том, что он получил столь красноречивое название. Когда-то давно мондштадтцы устроили здесь святилище для поклонения Барбатосу. Но сейчас оно было заброшено – или по крайней мере хотело таковым казаться. Прямо возле входа собралось пятеро хиличурлов. «Караульщики» – подумал Дилюк, прячась в кустах. Значит, он волновался не зря, значит, внутри действительно что-то происходило. Ждать было бессмысленно. Дилюк в два прыжка оказался перед дверями храма и перерезал горло первому хиличурлу – тот не успел даже взвыть, за него это сделали его собратья. Они кинулись разъяренной толпой, но путь им преградили всполохи пламени, которые через секунду сменились лезвием меча. Одно движение, второе, третье – и от хиличурлов не осталось и следа, только горстка развевающегося пепла. Дилюк спрятал меч за спину и двумя руками навалился на двери. Выкованные из металла, они поддавались с трудом и скрежетали так громко, что, казалось, от шума сбежится вся округа. Почти сразу в нос ударила едкая, удушающая вонь. Не надо быть хиличурлским знатоком, чтобы понять: этой ночью здесь собралось много тварей. Просторная комната встретила его эхом и многовековой пылью, покрывшей каждый сантиметр помещений, а также бесчисленными следами лап на полу. Дилюк стоял на месте, вслушиваясь в пустоту помещения, и через несколько секунд из угла выбежала еще одна стайка хиличурлов. «Мелкие сошки» – подумал он, вскидывая меч, за которым тотчас показался стремительный, как молния, феникс. Хиличурлы вскрикнули и завыли в одном долгом, отражающемся от стен крике, пока их тела не отбросило в сторону обжигающее пламя. Ни кожи, ни костей – ничего не осталось. Он прошел вперед по тусклому, заполненному смрадом коридору, внезапно оборвавшемуся массивными дверями, ненамного меньшими, чем у входа. За ними слышались голоса – нет, скорее рев животных, крики, мельтешения и рычания десяток, если не сотен хищников. Дилюк не чувствовал, но видел, как дрожала протянутая к ручке ладонь. Что это? Страх? Он улыбнулся, заставил себя сделать несколько глубоких вдохов и выдохов и отворил дверь. Рев оборвался. Дилюк начал считать: первый, пятый, шестнадцатый, тридцатый… Его встретил целый легион тварей – стрелки, щитовики, митачурлы с топорами, наполненными электро-стихией, шамачурлы и несколько особо крупных лавачурлов, а еще множество пустых, но наполненных первобытной злобой глаз. И все смотрели только на него. Дилюк забыл, как дышать, но уже через секунду весь обратился в чувства – меч в его руке взмыл быстрее, чем он успел о нем подумать. На кончике лезвия заискрилась, засвистела могучая пиро-энергия, а зал взорвался криками и воплями, почти в ту же секунду оборвавшимися. – Sile! Хиличурлы послушно замолкли и отступили к краю зала, кто ползком, кто понуро опустив голову, но все с той беспрекословной покорностью, которой не ждешь от монстров, лишенных рассудка. Дилюк смотрел вперед, туда, где торчали корни Ирминсуля и стояла фигура скрытая тяжелым, темно-синим балахоном. Что бы это ни было, оно одним своим присутствием оскверняло и порочило весь храм так, словно было антиподом слова «Бог». Где-то на глубине сознания пронеслась мысль: «я уже встречал его», но ей не предали никакого значения. – Я знаю, кто ты такой, – молвило существо на всеобщем языке, да так внезапно, что Дилюк с трудом подавил вздох удивления. – Они рассказывали, скольких из нашего народа ты предал земле. Тебе не хватило тех злодеяний, что сотворил твой город, и ты пришел сеять новые? – Злодеяния? – переспросил Дилюк охрипшим от жара голосом. – Это хиличурлы нападают на людей и грабят караваны, а не я. И, прежде чем порочить мою честь, ты не считаешь нужным сначала представиться? – Таких, как я, называют Вестниками Бездны, ибо мы несем слово нашей властительницы и принцессы. Наша миссия оправдывает любые средства, ведь Орден Бездны сражается с истинным злом в обличии Богов. А что делают ваши рыцари, мондштадтец? Они нападают на мой народ и убивают моих сограждан, а потом возвращаются домой, где их встречают как героев. Дилюк как раз смотрел на этих самых сограждан, безмозгло и зло пялящихся на него в ответ. – А истинное зло живет в жителях Спрингвейла, или у вас были другие причины нападать на мирных граждан? Видимо, были. Я знаю, о чем говорю. Глаза Порчи – это еще один план Ордена Бездны, не так ли? Вестник издал какое-то мычание, смутно напоминающее смешок. – Что, наконец-то догадались? Не так сложно было промыть мозги простому смертному, погрязшему в собственном горе. Он думал, что делает это ради мести за свою дочь, а на самом деле лишь впитал наши идеи и открыл сердце нашим голосам. Вам ли, жителям Тейвата, не знать: в любой войне самый лучший ход – стравить двух врагов и добить то, что от них останется. И хоть наш план сорвался, но разве можно считать, что мы проиграли? Едва ли. Так сколько вас идет сюда: десятки, сотни? Дилюк замер, не смея шелохнуться. – Или ты один? С разных сторон послышалось гнусное гигиканье: неужто хиличурлы улавливали настроение своего повелителя и действовали ему в такт? Дилюк обязательно подумает об этом позже, когда выдастся свободная минутка. Ну и если выживет, разумеется. Прежде чем Вестник успел сказать еще хоть слово, Дилюк поднял меч и выпустил огромный поток пиро-энергии, который копил с того самого момента, как вошел в храм. Крылья феникса унесли с собой мелких хиличурлов и скинули их в пропасть, позади древа, митачурлы же гневно завыли и прикрылись металлическими щитами, а шамачурлы спрятались за их спинами. Лишь лавачурлы остались стоять на месте, словно приросшие к земле исполинские деревья. Дальше на то, чтобы думать, времени не было: Дилюк рубил во все стороны, окружал себя пламенем и жаром и сносил головы так, словно резал ножом по маслу. Перед ним выросло три каменных колонны, рядом ударились о землю сосульки и расползся голубой иней. Он стрелой метнулся вперед, ловко огибая препятствия и мощными пиро-выпадами разбивая щиты митачурлов. Шамачурлы, колдовавшие заклинания, не успевали даже вскрикнуть от боли. Запах паленой шерсти въелся в ноздри, по ушам полоснул рев хиличурлов, оставшихся позади, а через секунду под ногами валялось уже три звериных туши. Над головой пронеслись чьи-то острые когти – он едва успел пригнуться и полоснуть мечом по жилам и связкам на ногах исполина. Лавачурлы растолкали всех и бросились на него, но Дилюк вынырнул из-под огромных лап и вонзил клинок первому монстру повыше локтя. Тот взревел так, что разболелись уши, и замахал чудовищными лапами, задевая своих собратьев. Дилюк запустил еще одного феникса и тот наконец сдвинул гигантов, принуждая их отступить в сторону. Они беспомощно скребли лапами, туша разгоравшееся на их шерсти пламя. Дилюк ушел в сторону и приготовился наполнить меч пиро-стихией, но не успел: монстры взяли его в кольцо. Где-то клацнули зубы, послышались рычание и мерзостное шипение. Слева шамачурл поднял дубину и приготовился ударить ею прямо в удачно подставленный бок, а справа на Дилюка нацелилась наполненная электро-стихией стрела. «Они разорвут меня как стая голодных собак» – пронеслось в голове за секунду до того, как зал наполнил чудовищно-громкий голос, эхом отскакивающий от стен. – Awa, mosi! – прогремел Вестник указывая на Дилюка. – Ille meus! Mi biat yen! Хиличурлы послушно отступились, и фигура сошла с корней дерева и опустилась перед ним, плавно скидывая иссиня-черный балахон. Взгляд скользнул по рукам существа и будто бы вставленным в них клинкам водной стихии. Дилюк сощурился и до скрежета стиснул зубы – знал, что означала битва гидро и пиро элементов и кто из нее выходил победителем. Он сжал кулаки до побелевших костяшек, до боли в старых шрамах. Усталость от битвы с хиличурлами как рукой сняло. Вестник застыл на расстоянии нескольких метров, а Дилюк мысленно вспоминал основы боя, которые влились в него еще подростком и которые он зазубрил так же умело, как родной алфавит. Он ждал, следя за каждым вздохом противника и не торопясь нападать первым. Скользнула тень, и клинок со свистом взвился в воздухе и врезался в подставленное, покрытое чужой кровью лезвие. Вестник отпрянул в сторону, но Дилюк уже занес меч для нового удара. Еще секунду, и он впился в голую, поросшую мхом и илом землю. Тело в доспехах, обитых металлом и железными наконечниками – разве могло оно двигаться с грацией кошки? Оказалось, могло. Мгновение, и каблуки звонко ударились о землю – Вестник застыл, не сводя глаз с Дилюка. Тот знал: один удар двуручника об эти блестящие пластины, и они размажутся, сомкнутся так легко, словно сделаны из воздуха, а от грации монстра не останется и следа. Оставалось только придумать, как компенсировать собственную медлительность. Щелчок пальца – все вокруг запылало кольцом из огня и искр. Где-то сбоку пискнул случайно попавшийся под руку хиличурл. Дилюк опустил клинок в пламя, и пламя налезло на него, обвило змеей и зашипело, готовясь столкнуться с водной стихией. Вестник издал ядовитый смешок, казалось, все это лишь забавляло монстра Бездны. Огонь повис на кончиках темного одеяния, но он стойко проигнорировал его. Раздался всплеск гидро-стихии, оставшееся между противниками пространство заполнила водная паутина. Вестник мазнул по воздуху, и вода взмыла за ним, как волны во время шторма. Дилюк едва успел отскочить в сторону, когда в место, где еще секунду назад была его голова, жалом впился клинок и проткнул стену на несколько десятков сантиметров. Кто бы знал, что вода может резать камень. Водная стихия змеей следовала за ним, и уже нацелилась бить в живот, когда Дилюк оттолкнулся от земли и перекатился в сторону, облизывая до странного влажные губы. На кончике языка появился металлический привкус. Когда его успели ранить? Взгляд сам собой падает на руку и рукав некогда белой рубашки: там кровь, много крови – одна принадлежит ему, другая хиличурлам, но где тут разберешь, какая чья? Дилюк вскинул клинок для очередного феникса, который прорезал водную паутину и затух, едва успевая добраться до другой части зала. Вестник играючи приблизился к нему, все его движения стали рваными, неестественно быстрым, и он юлой кинулся вперед. Убегай не убегай – не увернешься. Дилюк успел прикрыть лицо лезвием меча, но все остальное тело осталось беззащитным – на груди появилась неглубокая, но рваная и болезненная рана, из которой моментально хлынула густая кровь, ручейком стекающая вниз живота. Вестник застыл, опустив руки и голову, – видимо, эта атака требовала много энергии. Его промедление заставило Дилюка действовать. Сейчас или никогда. Первый выпад огня – такой мощный, что обжег кожу под перчатками. Вестник, шипя, увернулся, но сразу за ним последовал второй выпад – тяжелое лезвие с грохотом проехалось по земле, оставив глубокий выжженый след и задев балахон монстра. Скрытая железом рука безвольно повисла, а элемент гидро на ней испарился. Дилюк заставил себя не думать об этом – последний, третий выпад должен стать решающим. Меч взвился, прорезал воздух и… Замер. Как замер и сам Дилюк, пока в чувства его не привел чей-то болезненный, надрывный, как будто всхлипывающий стон, и он не понял, что стонал он сам. Стонал, скрежеща и давясь, от резкой, заполняющей собой каждую клеточку организма боли. В горле булькало что-то отвратительно-горячее и не давало откашляться. Он пытался сделать вдох, но тот тонул в слюне и крови, обильно стекающих с губ по подбородку. Взгляд скользнул вниз, к точке, с которой началась агония, – ниже грудной клетки, выше тазовых костей – торчал клинок, сантиметров двадцать-тридцать. Лезвие было еще внутри, и он чувствовал, как оно скользило по мягким, слизистым тканям, как терлось о кости и давило на органы. – Вот и все, – прохрипел Вестник, искоса поглядывая на собственную руку, по которой стекала мутная, темная жидкость. – У тебя не было и шанса. Он вытащил клинок, и из раны хлынула кровь. Ее было слишком много: лужа, река, океан, и все липкое, густое, как вино, которым давеча угощались постояльцы его бара. Рука сама потянулась к месту ранения, стараясь прижать его, спасти хоть какие-то остатки жизни, но, скользнув по ткани разорванного в клочья сюртука, упала вниз. Силы стремительно покидали тело. Вестник схватил его за ворот рубашки, вгляделся в лицо, выискивая остатки рассудка, и швырнул в сторону. Голова ударилась о выступающий из стены камень, но разве могла эта тупая, лживая боль сравниться с болью веретенообразной, рубленой раны, расползающейся по боку, словно трещина в леднике? Лоскут отодранной кожи тканью повис на теле. Дилюк поскреб пальцами о землю и осознал, что и здесь уже все пропиталось кровью. На травинках повисли багровые капли – почти утренняя роса, но сейчас глубокая ночь и ни одного человека по близости, который сумел бы его спасти. Так странно и одновременно знакомо было это желание – желание быть найденным. Секунда перетекла в секунду и повисла. Ход времени прервался – он просто перестал быть нужным. Дилюк увидел это по уходящей вслед за кровью боли. Он не знал, но понимал, всегда понимал краешком сознания, получая свои первые страшные раны и едва не переходя невидимую границу мира мертвых: за болью уходит и жизнь. «Я не могу умереть, – метались беспокойные мысли в тяжелой, как камень голове. Все вокруг давило и кружилось. – Я еще столько не сделал… Прошу, дайте мне шанс, один только шанс, я все исправлю, все…» В глазах расползлись багровые, мутные пятна. Вокруг вдруг стало холодно, безумно холодно, как в худшие зимы в его жизни, когда он еще путешествовал по Снежной и искал там мести. Но все это теперь было неважно. Дилюк поднял взгляд и увидел над головой всполохи света – голубые, белые, серебристые, морозные. Ночь, наверное, уже прошла и сменилась днем. Вон там вдалеке плавали кучевые облака, жаль только глаза сильно слезились и не давали вдоволь налюбоваться ими. Он улыбнулся – «уходить с улыбкой на губах – это не каждому дано» – и провалился в пустоту.