Резня (но по-христиански)

      Луч света, пробившийся сквозь щель в шторах, упал прямо на лицо Дани. Он моргнул, раздражённо зажмурился, пытаясь отвернуться, но навязчивый свет словно преследовал его. Сонное недовольство сменилось резким пробуждением, когда он, наконец, открыл глаза. Он замер, шокированно разглядывая комнату. Это была его комната. Его. Настоящая. Стены, окрашенные в тёмно-серый, полки с комиксами и фигурками, письменный стол с компьютером, заваленный пустыми банками от энергетиков и фантиками. На полу лежал пушистый белый ковёр, а окно завешано чёрными шторами, которыми он всегда вытирал ничайно опавший на стол пепел или пролитые напитки. Воздух пахнул домом, уютом, безопасностью. Даня сжал ладони в кулаки, чувствуя, как дрожь проходит по телу. Он был дома. Он выбрался. Из того места, где тьма казалась бесконечной, где каждый шаг был борьбой за выживание. Он снова здесь. Жив. И это было невероятно. Сердце его бешено колотилось, в груди разливалось тепло. Смесь шока и счастья переполняла его, он едва мог дышать.       Что это было — ужасный сон с кутежа, о чём свидетельствуют пустые бутылки пива у кровати, или чёрт вообще знает что, но Кашин в это вникать и не хотел! Ему хватило того, что он увидел, и невероятно рад, что всё это оказалось неправдой. Это до того было реалистичным, что чувство тоски по матери до сих пор сжирало его изнутри. Он незамедлительно, пробираясь через бардак в своей комнате, который всегда запрещал убирать домработницам, протопал к двери и выбежал в коридор. Каждый шаг усиливал волнение в груди, и он в душевном смятении добрёл до гостиной, где показалась знакомая макушка с уже потускневшими золотистыми волосами. Женщина сидела, сгорбившись над столом. Голубые глаза застилало солёной пеленой счастья.       — Мам?.. — тихо прошептал он, медленно подходя к женщине.       Она не двигалась. Вообще. Но это мало смутило Даню, и он сделал ещё шаг ближе в порыве обнять родного человека. Краешком глаза он зацепился за зеркало на шкафу, мимо которого проходил. Что-то заставило посмотреть на свою шею в отражении. Какого же было его удивление, когда он увидел на белой коже красное пятно. Ожог, который оставил Тушенцов. Он мотнул головой, свалив всё на то, что ему почудилось, но внутри чувствовал нарастающее беспокойство.       — Мама? — собственный голос звучал будто со всех сторон, глухо и жутко.       Лишь оказавшись достаточно близко, он заметил пустые бутылки вина под столом и наполненный бокал в погрубевших от работы руках. Ладонь юноши нерешительно легла на материнское плечо, и в этот момент она медленно повернула голову. Он замер. Её лицо было бледным, почти белым, а на месте глаз — пустые, кровавые впадины. Кровь стекала по щекам, капая на стол. Он хотел закричать, но голос застрял в горле. Её губы шевельнулись, словно пытались что-то сказать, но вместо слов из уст вырвался лишь тихий, леденящий душу стон.       Даня резко открыл глаза. Тяжело дыша, он обвёл размытым взглядом комнату, в которой находился: голубые стены, кажущиеся под светом луны серыми, до тошноты белоснежная мебель, часы, показывающие пять утра, квадратный экран в углу и горящая красным огоньком камера рядом. Горло сжалось, дыхание стало прерывистым. Он попытался сдержаться, укусил тыльную сторону ладони, но глухие всхлипы и слёзы уже подступали. Сначала одна, потом другая. А потом он уже не смог остановиться. Грудь сотрясали рыдания, которые он так долго держал в себе. Слёзы текли по щекам, смешиваясь с горечью и отчаянием. Он плакал, как ребёнок, впервые за долгое время он позволил себе это. Позволил себе быть слабым в месте, где слабость — это смерть.       Сейчас Даня был не единственным, кого терзали кошмары. С этой ночи безумие охватит всех, — но почему? Обо всём лучше по порядку.

***

      — Я че-то не понял, — с напускным возмущением сказал Макс, — если тебе не нравится, как я готовлю, то я могу позвать Дениса.       — Не надо, — отмахнулся Кашин, закидывая один из бутербродов в рот, — Мне кулинарные шедевры Дениса ещё долго будут сниться...       — Вот и жри молча тогда.       И вдруг прозвучало объявление. Не ночное, Лиза снова попросила всех собраться в спортзале. Даня растерянно смотрит на Макса, что стал дышать и моргать чаще.       — Мотив, — шумно выдохнул рыжий, кладя второй бутерброд обратно на тарелку.       — Да не ссы... — дрожащий голос выдавал Шабанова, он нервно постукивал пальцами о тёмную столешницу, — самый ёбнутый мотив был второй, я не думаю, что она придумает что-то лучшего него.       — Надеюсь.       — Доедай, блять, и пошли. Я для кого готовил?       Спорить с Максом — штука настолько опасная, что не сравнится даже с нарушением правил в школе. До спортазала они не особо быстро добрались, потому что по пути встретили Илью, Дениску и Тоху. Пусть и все были напуганы до усрачки, шли они будто не в спортзал, где сейчас услышат мотив для убийства, а на шашлыки к соседу. Пятёрка толкалась друг с другом, орала на весь коридор; Денис падал на пол и отжимался, а Макс встал на колено рядом и хлопал ему в поддержку, Илья выплясывал что-то вроде лезгинки, Тоха стоял и угарал над происходящим, а Даня просто битбоксил. Они чувствовали какую-то странную эйфорию, вели себя неадекватно, но их всё устраивало.       — Вы обдолбанные что ли? — ненароком спросил мимо проходивший Вова, то ли с беспокойством, то ли со злостью посматривая на ребят, что за трезвых точно не сходили, — нам в спортзал идти надо, вы че какой-то херней страдаете?       Лиза задерживалась. Волна тревоги прошлась по спортзалу, веселиться уже не хотелось. Кукла будто специально выдерживала интригу и не появлялась перед подростками, чтобы они извели себя ожиданиями.       — Хорошо Тушенцову, — суетливо кивнул Илья, — сидит там, дрочит спокойно в комнате, а мы мучаемся.       — Не дрочит, у него ж руки связаны.       — Да я образно сказал!       — Скорее бы синяя мотив сказала и мы по комнатам разошлись, спать хочется пипец как, — устало сказал Татыржа, еле держа сонные глаза открытыми.       После этих слов Елизавета всё же объявилась. Подростки притихли. Звеня цепями, она вытащила микрофон со стойки и радостно окликнула всех.       — Здравствуйте, дорогие мои ученики! Думаю, вы догадались, зачем я вас всех собрала. Прошла уже неделя с последнего убийства, и, как мне кажется, уже пора дать вам мотивацию для нового, — её неприятный нарочно выдавленный голос и звенящий микрофон больно резали слух, что хотелось как ребёнок закрыть себе руками уши и говорить: «Бе-бе-бе, ничего не слышу!» — так и быть, не буду вас томить, ибо мы итак уже задерживаемся из-за меня, прошу прощения. Итак, в этот раз мотив будет зависить не от меня: я не вознагражу вас огромной суммой денег, не казню по прошествии какого-то времени и так далее. В этот раз мотивировать и мучить себя будете вы сами.       Одноклассники удивлённо переглянулись, не имея ни малейшего предположения, о чём гутарила кукла и что она вообще имела ввиду. Дане это почему-то сразу не понравилось, он поджал губы и с ужасом пожирал диву взглядом.       — У каждого из вас есть то, чего вы боитесь. То, с чем вы никогда в жизни не хотели бы столкнуться, и не можете даже подумать об этом без помутнения в глазах и комка в горле. Начиная с этого момента, все ваши страхи, кошмары станут явью: кто-то боится насекомых? — пф, пожалуйста, будут вам насекомые! Кто-то боится потерять рассудок — будьте уверены, вы его потеряете.       — Че за бред? — почесав тёмную макушку, растерянно спросил Давид. Эти слова он будто снял с языка у остальных ребят.       — Хуйню опять какую-то несёшь, — грозно отозвался Семенюк, — А если человек умереть боится?       Лиза будто предвидела этот вопрос. Пугающая, неестественная улыбка расползлась по её лицу, что каждому стало не по себе. «А это точно кукла?» — в смятении задался вопросом Даня, поймав себя на том, что и ему из-за этого жутко.       — Вы сами знаете ответ на этот вопрос. Боится умереть — умрёт. Сейчас вы настроены скептически, но поверьте мне, это будут самые безумные деньки в вашей жизни. И продлится это до тех пор, пока не произойдёт новое убийство. Вы можете идти, доброй ночи!       Все, удрученные и недоуменные, разошлись по комнатам. Что эта кукла вообще несёт? Как их страхи вообще могут сбыться у всех в один момент?       — Че за бред-то, блять? Она упоротая? — негодующе ворчал Кашин, стряхивая пепел в приоткрытое окошко, — откуда она вообще может знать наши страхи, чтобы они исполнились? А если я боюсь стать жертвой изнасилования, то че? Меня тут отъебет кто-то?       — У меня есть предположение, — задумчиво говорил Макс, лежа на даниной кровати и кидая в стену мячик для пинг-понга, который он бессовестно слямзил из спортзала прямо из-под носа Лизы, — она делает ставку на самовнушение. Если чел боится змей, то ему везде они будут мерещиться, если чел боится умереть, то ему будет казаться, что каждый хочет его убить. Наши страхи не будут сбываться, нам просто так покажется.       — Думаешь? — напряжённо выдохнул он, выпуская из приоткрытого рта плавные струйки дыма.       — Знаю, — зверил Шабанов, натянув на лицо уверенную улыбочку, — тут других вариантов вообще нет, потому что, как ты и сказал, она наши страхи знать не может. И плюс, она ведь не зря сказала, что мучить себя будем мы сами. Значит, всё зависит от нас, и если мы не будем себя накручивать, то спокойно переживём этот мотив.       Даня кивнул, обдумывая слова друга. С одной стороны, это действительно имело смысл, а с другой, неужели при таком раскладе Лиза правда надеется, что простое самовнушение доведёт кого-то до убийства? Это даже звучит как-то нереалистично. Появлялось ощущение, что в мотиве есть нечто большее, чем долбаное самовнушение, и эта неизвестность пугала.       — Я тебе щас этот мяч в залупу засуну, — шикнул Кашин, когда мячик стал стучать не только по стене, но и по нервам.       — А я твоей сигаретой тебе очко прожгу, че ты куришь вообще при мне? Пассивное курение ещё вреднее, чем активное, знаешь ли.       Даня цокнул, но всё же выкинул окурок в окно.       — Да я шучу, я из-за Илюхи с Денисом пассивный курильщик уже давным давно.       — А ты раньше не мог сказать? У меня там половина ещё оставалась.       — Здоровее будешь, — весело ответил Шабанов и поднялся с кровати, направляясь к двери, — ладно, раз тебе не нравится, что я мячик кидаю у тебя, то буду это делать у себя.       — Только попробуй, — с притворной злостью предупредил Даня, тоже подходя к двери, — ты через стенку живёшь от меня, не дай бог я хоть один стук услышу.       Макс засмеялся и протянул руку вперёд.       — Не думай о мотиве, окей? Не пытайся логику в нём искать или что-то додумывать. Просто забей, и всё будет хорошо.       Он тихо угукнул в ответ и пожал тёплую ладонь, с некоторой благодарностью смотря на него.       — Ну всё, пиздуй уже, — с повеселевшим лицом пробормотал Даня.       — Ага, спокойной ночи.

***

      — Даня, они ёбнулись! — вскликнул паникующий Коряков, подбежав к только-только зашедшему в столовую Дане.       И всё-таки, он был прав: если бы всё было так легко, как сказал Макс, то этот мотив бы им и не дали. Правды ради, всё было не так ужасно, как изначально подумал Даня из-за паники, которую нагнал Илья ещё на пороге. Никто не сошёл с ума, не бегал по столовой как обезьяна, не кидался на других с ножом, не орал и так далее. Кто-то просто втыкал в потолок, будто ловил сигналы с космоса, кто-то сидел грустный, ну, а Даша рыдала (последнее будто от мотива и не зависело). А так-то всё было как и всегда, разве что подавленность и нервозность подростков теперь ясно ощущалась.       — А ты-то сам как? — взволнованно спросил Кашин, переводя блёклый взгляд на собеседника.       — Нормально, кстати. Ночью только какая-то шняга снилась, я в холодном поту весь проснулся...       — То же самое, — он даже съежился, стоило ему вспомнить тот сон. Хотелось стереть это со своей памяти, но эпизоды сновиденья всё никак не покидали его, — а ты Макса не видел?       — Видел. Он предложил где-то через полчаса вместе собраться у кого-нибудь, потому что он сказать что-то хочет.       Илья предложил сесть ему к ним за столик. На фоне остальных их четвёрка выглядела самой адекватной, ведь она будто вообще не поменялась, но вскоре и это изменилось. Ксюша, прежде спокойно кушавшая рис с овощами, вдруг замерла, в шоке уставшись на тарелку.       — Ксюша, что такое? — ласково поинтересовался Илья, заметив ее странное состояние.       Когда она не ответила и даже не шевельнулась, Тоха с Даней переглянулись, а Илья напряжённо положил ладонь ей на плечо, легонько тормоша.       — ... там походу черви... — обескураженно прошептала Ксюша, нервно сглотнув.       Все трое скептически наклонились к тарелке, пристально всматриваясь в содержимое, но ничего подобного там не увидели. Рис как рис, всё с ним нормально.       — Ксеш, там ничего нет, — мягко сказал Илья и погладил девичье плечо, но она уже не слушала.       Её зрачки расширились, дыхание участилось. Коба не понимала, почему ребята обманывают её. Она ясно видела, как шевелились тонкие, извивающиеся, почти невидимые нити. Они ползли по рису, обвивая каждое зерно, карабкались на края тарелки, угрожая добраться до неё. Внезапно она вскочила, опрокинув стул, и швырнула посуду в стену. Осколки разлетелись во все стороны и скользнули по чьей-то щеке.       — Как!? — голос стал надорванным, глаза остекленели. Она видела, как черви начинают выползать из трещин в полу, из щелей в стенах, оставляя за собой влажный след, — Как, блять, можно их не увидеть!?       На происходящее было весьма трудно не обратить внимание. Ребята один за другим испуганно оборачивались, чтобы посмотреть, в чём дело. Кашин медленно поднял ладонь к щеке, где текла тонкая алая струйка. Он с изумлением смотрел на испачканные пальцы, а крики тем временем не смолкались.       — Ксюша, пожалуйста, успокойся, — убаюкивающим, почти умоляющим голосом просил Коряков, и аккуратно приобнял разбушевавшуюся девушку, направляя в сторону выхода, — пойдём отсюда.       — Че за пиздец только что произошёл? — шокированно спросил подошедший Дениска, когда Илья с Ксюшей всё-таки ушли из столовой.       Даня пожал плечами, смотря на разбитую тарелку и рис на полу.       — Сходи в медкабинет, чел, пластырь хоть возьми. У тебя жесть на щеке, — настоял Тоша, только-только отойдя от происходящего, — могу с тобой сходить, если хочешь.       От последнего предложения он отказался, но за пластырем всё-таки решил сходить. Даня шагнул в медкабинет, едва ощущая свои ноги — они будто стали ватными, подкашивались с каждым движением. В ушах стоял непрерывный звон, словно кто-то ударил в колокол, и эхо застряло в голове. Он машинально взял с полки бутылку перекиси и залил ею свежую царапину. Жидкость зашипела, но боли он почти не почувствовал — тело будто онемело, отключилось от реальности. Руки дрожали, когда он наклеивал пластырь, едва попадая в нужное место. Всё вокруг казалось размытым, как в тумане, а мысли путались, не давая понять, что происходит. Почему он так себя чувствует? Откуда этот звон, эта слабость? Даня не знал. Он лишь стоял, опираясь о стол, пытался удержать равновесие, пока мир вокруг него медленно вращался, уходя куда-то вдаль.       — Рассказывай давай, че ты хотел, — расслабленно бросил Слава, влетев в комнату, и сел вразвалочку на кровати у стенки.       — Мне рассказали, что случилось с Ксюшей в столовой, — начал Шабанов, осматривая собравшихся, — и это только подтвердило мою теорию о мотиве. Вы ведь понимаете, что Лиза — никто, чтобы знать наши страхи и каким-то образом претворять их в жизнь...       Далее он стал говорить всё то, что сказал вчера Дане наедине. У Макса в комнате собрались все без исключения, и даже Даша, которая обычно в таких «мероприятиях» не участвует. Не было, разве что, только Руслана, но он тут и не нужен. Все внимательно слушали, ведь жертвами мотива стала не только Коба: кошмары снились этой ночью практически всем, и чувствовали себя как-то поникло и уныло тоже практически все.       — Ну дура, нет? — с ухмылкой сказала Высоцкая, и высказала все те вопросы, которыми задавался и Даня, и много кто ещё, — а если у кого-то есть страх, невыполнимый в этих условиях? Боязнь войны там, высоты? Мы друг друга обстреливать будем или кого-то с третьего этажа скинем?       — Так и разве мы можем себя настолько сильно накрутить, чтобы ёбнуть кого-то? — тоже высказался Илья, видивший сплошные противоречия.       — Во-первых, да, может, — невозмутимо говорил Шабанов, остальные как-то скептически глянули на него, — мотив может быть рассчитан не на всех: прошлый тоже не всех вас заставил задуматься над убийством, потому что многим деньги в хуй не упали, а у некоторых не было человека, которому можно было бы довериться, и которого можно было сделать сообщником. Так и здесь: мотив рассчитан на тех, у кого вполне реальный страх, и у кого уже с психикой не всё в порядке. Вот такие люди как раз и могут себя до такого состояния накрутить.       — Давида тогда тоже как Русланчикса запираем, а то нам всем пиздец.       — И че предлагаешь тогда? — поинтересовался Деймур сразу после того, как отвесил Славе подзатыльник.       — Ксюша сказала, что она сразу начала думать про страх, искать его во всех вещах, боясь увидеть, и таким образом она себя и накрутила. Получилось то, что получилось. Я это вам говорю с целью объяснить, что чем меньше вы думаете о своем страхе, тем более похуй вам будет, и с вами ничего подобного не случится. Понимаете, да?       — Вот тепе-ерь, — улыбаясь, протянул Вова, — нам точно надо делиться на группы.       Остальные тоже заржали, не столько из-за этих слов, сколько из-за того, что Вова подстебнул самого себя.       — Реально, шефчик, молодец. Именно сейчас тот самый случай, когда нам необходимо объединяться. И не затем, чтобы убийство не произошло, это важно понимать. Наши мысли — это не всегда то, что мы можем контролировать, поэтому нам нужна поддержка друг друга. Найдите себе хотя бы двух человек, — говорил Шабанов, но, чуть подумав, поправил самого себя, — да похуй, даже одного человека найдите, чтобы он отвлекал вас от страха, и вы его, соответственно, тоже. Желательно, чтобы это был тот, кому вы хоть немного доверяете. Согласны?       Конечно, все согласились. Деление на команды не было четким, как в прошлые разы. В комнате осталось девять человек: Арина, Слава и Давид ушли, потому что у них неменяющаяся тройка, а Даша — потому что ей «Бог поможет». Спорить никто не стал, потому что это ее право, но как только дверь за ней захлопнулась, все заржали. «Я ебать угарну, если она хотя бы два суда еще проживёт,» — прежде, чем уйти, говорил Машнов.       — Нет, ну Даша — это вообще пиздец какой-то... — потешным, но наполненным каким-то искренним беспокойством голосом промолвил Семенюк.       — Она пугает меня, я серьёзно говорю, — согласилась Коба.       Ксюша, пережившая недавние события, наконец обрела спокойствие, но отголоски того ужаса все еще виднелись: дрожащие руки, хмурое личико, потрескавшиеся губы, а в голосе всё была та надрывность. Илья и Арина не покидали её ни на шаг, давая понять, что они рядом, и ей не стоит бояться. Увидев пластырь на лице у Дани, она сразу начала извиняться, потому что действительно чувствовала себя виноватой. Тот только отмахнулся, говоря, что всё в порядке: какая-то царапинка погоды ему не сделала.       — Мне почему-то кажется, что она из тех тихонь, которые рано или поздно приходят в школу с АК-47.       После предположения Коломийца все рассмеялись, что называется, «сквозь слёзы». Даня же вспомнил, как после первого убийства увидел ее с порезанными руками на кухне. Рассказывать это кому-то он, разумеется, не стал, потому что это было бы совсем по-свински, но выбросить из головы то, что у Добренко какие-то явные проблемы с психикой, он не мог.       — У меня предложение, но есть риск, что вы откажетесь, — внезапно заявил Татыржа, заинтересованые взгляды устремились на него, и каждый ждал, пока он заговорит снова.       — Валяй.       — Можно сказать, что у нас одна группа из девяти человек, потому что мы все более менее друг с другом общаемся и в разное время, скорее всего, будем ходить с разными людьми. Предлагаю прямо сейчас рассказать при всех, чего вы боитесь, чтобы в случае чего для чела, с которым вы шарохаетесь, не было никаких сюрпризов и он хотя бы знал, что с вами и как вам помочь.       — Хорошая идея! — сказал Вова.       Половина охотно поддакивала этому предложению, однако другая половина была настроена с меньшим энтузиазмом. Признаться в страхе самому себе — то ещё испытание, а признаться другим — тем более. Кажется, будто признание своих страхов обнажает внутренние раны, которые сложнее всего заживить. Это проявление слабости и уязвимости, будто ты сам даёшь человеку в руки нож и поворачиваешься к нему спиной, доверяя то, что тиранит сердце. Это очень непросто, волнительно, тем более в месте, в котором они находятся: неизвестно, в каких целях человек воспользуется твоим доверием, и неизвестно, чем это для тебя обернётся. Но в то же время, именно через это «проявление слабости» возможно обретение искренности к себе и окружающим; невидимый груз страхов спадёт с плеч, и Антон с Вовой пытались остальных склонить к этой мысли.       Тоша видел сомнения на чужих лицах, и полностью понимал это, поэтому смело заявил:       — Я могу начать. Я боюсь темноты.       — Я тоже могу, потому что вы итак уже знаете, — также отозвалась Ксюша, укладывая красную макушку Илье на плечо, — я боюсь червей.       — Я социофоб, — спокойно сказал Вова. Все удивлённо на него глянули, а он только самодовольно улыбнулся, — не ожидали, да?       — Окей, это реально было неожиданно... — согласился Макс, неловко улыбаясь.       Став чуть смелее, остальные решили открыться друг другу. Денис, с лёгкой дрожью в голосе, признался, что панически боится смерти, Лера — одиночества, Илья — закрытых пространств, а у Арины страх насекомых. Когда настала очередь Дани, он на мгновение замер, потерянный в своих мыслях: для него самого оставалось загадкой, чего он на самом деле боится. Даже анализируя свой сон, он не мог найти ответа. Неужели страх потери близких? Страх не выбраться отсюда? Сойти с ума? Полностью лишиться любых чувств?       Неясно что является виной: плохое настроение, странная слабость во всем теле, или что-то еще, но Дане будто любые мысли доставляли дискомфорт в тот момент. Они казались лишними, неуместными. Хотелось просто тишины, и в голове, и вообще. Он не стал дальше размышлять и ответил первое, что пришлось, — смерть. Ни у кого не возникло вопросов, и это к лучшему.       — Макс, а у тебя чего? — спрашивал Вова.       — Не знаю, — пожав плечами, проговорил тот.       — Это как? — не поняла Лера. Другие тоже несколько удивлённо газели на него.       — А тебе снилось что-нибудь сегодня?       — Нет.       Ответ убил, как говорится. С этого даже Кашин, который будто находился не здесь, прихерел.       — Ты какой-то гений мастермайнд или че? — не удержался он, хмуря брови, — ты сумел как-то свои мысли и чувства контролировать?       — Не знаю, чуваки, честно. Я просто так устал вчера, мне было похуй на мотив, может поэтому.       «Пиздит. » — заключил для себя Даня, но допытывать не стал. Может, также как и он ещё не разобрался в себе, всякое бывает.       Все разбежались кто куда, в комнате остались только они вдвоём. Они практически ничего не говорили, как и всегда. Макс, растянувшись на кровати, опять кидал в стену свой блядский мячик, а Даня курил или время от времени на него орал, чтобы не расслаблялся. Внезапно стуки прекратились. Пара ледяных глаз зыркнула на Шабанова, с какой-то задумчивостью смотрящего в потолок и качающего ногой.       — Даня.       — А?       — Ты смог бы убить, если бы твоим близким угрожала опасность?       Не передать словами, как тогда он ахуел. Этот вопрос прозвучал также неожиданно, как гром среди ясного неба, как снег на голову, как сперма в лицо, пронзив его сознание ледяным ужасом. Даня замер, его сердце забилось быстрее, а в голове зазвучали тысячи вопросов. Откуда у Макса такая мысль? Он пытался найти в чужом лице какой-то намёк на шутку, но оно казалось серьёзным. Ощущение тревоги нарастало, заменяя привычную безмятежность напряжённым молчанием.       — Чего, бля? Ты зачем это спрашиваешь?       Макс снова стал кидать мячик в стену. Каждое попадание звучало, как капли дождя, падающие на землю. Он продолжал размышлять, как будто сам себе задавал вопрос. В его глазах блеск неуверенности перемешивался с холодом. Неожиданно он снова остановился и посмотрел на Даню со спокойным выражением лица.       — Убил бы или нет?       — Имеешь ввиду, убил бы я кого-то, находясь здесь? — чуть подумав, он всё же растерянно ответил, — думаю... да?..       Видно, ответ его устроил, и комната снова погрузилась в безмолвие, нарушаемое лишь стуком мяча.

***

      Любовь — это трофей, который нужно заслужить. Каждая улыбка, каждое действие, каждая нежная фраза, произнесенная в моменты уязвимости, требует от нас определенного усилия, чтобы доказать свою ценность. Доказательство своей ценности — это путь, где стыдно испытывать нерешительность. Мы стремимся быть идеальными, соответствовать эталонам, которые навязывают нам другие: красота, ум, заботливость — все это превращается в невидимые нити, связывающие нас с ожиданиями, которые крайне болезненно разбивать.       Чтобы не было больно, нужно делать всё для оправдания этих ожиданий, и только так мы добьёмся счастья. Мы хотим видеть идеал вокруг себя, значит, нужно соответствовать, а иначе кому ты нужен? Чем больше соответствий с идеалами, тем сильнее и крепче будет любовь. Это игра, в которой не исполнить чужих надежд — значит остаться на обочине чувства, жаждущего тепла и привязанности.       Лера всегда стремилась угодить окружающим, представляя себя в роли идеальной девушки, дочери, подруги — заботливой, понимающей, красивой, ласковой. С самых ранних лет она усвоила, что любовь приходит только к тем, кто соответствует ожиданиям.       Любовь в доме Высоцких была редким гостем. Мама годами пыталась удержать отца, однако всё было тщетно. Но она плохо старалась. Она не видела, чего хотел папа и какую женщину он хотел видеть около себя, поэтому он ушёл к той, кто оправдал его надежды. Здесь была и вина Леры, ведь она недостаточно хороша: она не такая умная, как девочки из её класса, у неё нет каких-то выдающихся способностей, она не такая красивая и у неё не лучший характер. Лера думает, ему было стыдно за неё. Он хотел себе не такую дочь.       После этого она лезла из кожи вон, чтобы достичь совершенства, идеала отца. Она старалась быть отличницей в школе, чтобы заслужить уважение, и каждый раз, когда в дневнике красным была выведена четвёрка, у нее подкашивались ноги, в горле вставал ком, грудь сотрясали рыдания, а пальцы запускались в волосы и вырывали их. Она идеально выглаживала все свои вещи самостоятельно, чтобы не было ни одной складочки. Она не позволяла себе ошибаться, а если такое происходило, то очень долго себя винила. Она занималась спортом, читала книги, которые ей неинтересны. Она делала всё, чтобы отец гордился ей. И это работало. Но в тишине ночи, за закрытыми дверями её безупречно чистой, идеальной комнаты, Высоцкая чувствовала, как стандарты отца давят ей на плечи тяжким грузом.       Со временем эти старания стали частью её сущности. На замену отцу приходили объекты её влюбленности, и Лера старалась соответствовать уже их идеалам. Она твёрдо уверена, что любовь — это не просто чувство, не дар, а то, что нужно завоевать. Она верит, что признание приходит только к тем, кто стремится к совершенству для своего партнёра.       Когда в её жизни появился Коломиец — тот, кто не замечал её и даже не удостоил взгляда, — уязвлённое эго сильно ударило по ней. Ни одна из её попыток очаровать его не увенчалась успехом. С каждым днём она всё чаще наблюдала за повадками Арины, его девушки, намереваясь повторить их, в надежде пленить сердце Дениса. Это не работало. И к Арине, и к Денису просыпалось чудовищная ненависть, но она не собиралась опускать руки.       Возможно, сам молодой человек и не был ей так уж нужен. Её истинная цель заключалась в чём-то более глубоком. Ей было необходимо доказать самой себе, что она — лучше. На этом тонком поле самоутверждения её чувства переполняли и рушили её, как волны, обрушивающиеся за берег. Причина, почему она готова сделать всё, ради внимания парня, заключалась не в любви, а в восстановлении утраченной гордости, в стремлении быть заметной в мире, который, казалось, отвернулся от неё.       Прозвучало ночное объявление. Провожая презрительным взглядом Шикину, выходившую из комнаты под руку с Ксюшей, она тихо прошмыгнула в ванную, где был Денис. Лера заметила, что ему стало плохо: видно, страх взял верх, и он спрятался за белыми кафельными стенами, чтобы не показать друзьям своё состояние. Лера видела в этом идеальную возможность. Безнравственно? Да. Аморально? Да! Но плевать она хотела на это. Если есть цель и возможность — зачем останавливаться перед такими дурацкими препятствиями, как мораль?       Денис стоял перед зеркалом, его руки крепко сжимали края раковины, а рот жадно хватал воздуха. Взгляд его был прикован к отражению, и оно расползалось перед глазами, как дым. Страх сжимал его сердце, нарастая, словно буря, готовая поглотить всё вокруг. Внутри него разгоралось смятение: он не знал, как выбраться из этого удушающего состояния, и это чувство ещё сильнее угнетало его. Тёмные мысли кружились в голове, затмевая свет, а паника сжимала его тоски. Ему хуево. Так сильно, что в сознании возникали только два слова: «я умру». Ощущение приближающейся смерти не оставляло его, лишало рассудка в такой блядский, гнетущий момент.       И рассказывать о своём состоянии никому не хотелось: Макс только-только навёл порядки, говоря одно и то же раз за разом, а если Денис сейчас расскажет Илье, что чувствует приближение своей погибли, неизвестно, как это на нём скажется. Может тоже запаникует, кто знает? Он постарается пережить этот момент самому, несмотря на то, что сейчас даже отражение в зеркале казалось врагом.       Внезапно его плеча коснулась нежная, женская рука. Он дёрнулся, с блеском на глазах осторожно обернулся и замер.       — Денис? — Лера сделала еще шаг к нему навстречу, мнимо сотворяя выражение беспокойства на миловидном лице, — Что с тобой?       Он не отвечал и не двигался. Тело будто парализовало, а слова никак не шли.       — Ты боишься, Диня? — ладонь с плеча плавно переместилась к груди, медленно скользя ниже, голос опустился до шёпота, — я не наврежу тебе, не бойся, пожалуйста.       Он, тяжело дыша, безмолвно наблюдал, как её маленькие ручки бесцельно блуждают по его дрожащему телу, а на лице расплывается мерзкая усмешка. Денис попытался оттолкнуть её слабым, вялым движением плеча, — это всё, на что он в тот момент был способен, — но этого оказалось недостаточно, и он с горечью осознавал бесполезность своего сопротивления.       Внезапно, её губы накрыли его, и в этот миг словно всё внутри него треснуло, сыпаясь в бездну.       Ночь протекла у каждого по-своему. В тихой комнатке Ксюша и Арина спали в объятиях друг друга, их дыхание слаженно покачивалось в ритме спокойного сна. На телевизоре играл какой-то комедийный сериал, который они выбрали за пять минут в магазинчике, чтобы было не так страшно засыпать в темноте. Луна мягко освещала покои, проникая сквозь занавески, и едва касалась их лиц.       Арина просыпается в середине ночи. Смутный сон, содержания которого она уже и помнила, медленно рассеивался. Реальность, которая сейчас ее окружала, нечем не отличалась от него, расплывалась, словно старая картинка, истертая временем. Всё тело обдавало жаром, любое дуновенье ветра из маленькой щели в окошке обжигало кожу. Ладошки были мокрыми от пота. Шикина, мельком глянув на Ксюшку, осторожно выбралась из-под теплого одеяла и, ступая на холодный пол, направилась в ванную.       Она стояла около раковины, её сердце стучало в груди, как будто пыталось выбраться наружу. Холодная вода, струящаяся из крана, побежала по её пальцам, искрясь под тусклым светом. Она задержала дыхание, а затем брызнула на своё горячее лицо. Ледяные капли проскользнули по щекам, немного отрезвляя. Арина вздохнула, пытаясь заглушить шум в голове.       Вдруг она почувствовала что-то странное под кожей. Сначала это была лишь легкая щекотка, едва уловимая, но вскоре перешла в настойчивый зуд, который словно проникал внутрь её тела. Она взглянула на свою руку, и её сердце остановилось от ужаса.       Под кожей, словно в животе какого-то чудовища, щетинились очертания мелких тварей, насекомых. Они бегали, толкались, оставляя за собой желтовато-серые полосы и извиваясь, словно пленные змеи. Их крошечные лапки скребли по внутренним стенкам, производя тихий, трескучий звук. Арина чувствовала, как невидимые зубы точат её плоть, как жужжание вибрирует сквозь неё. Секунды тянулись бесконечно, каждый мускул её тела сжимался в судорогах. Вдруг, не в силах сдержаться, она разразилась душераздирающим криком, который, казалось, пронизал стены.       С дыханием, забитым от страха, она метнулась к полке, где лежала бритва, сверкающая лезвием, будто готовая к этому моменту. Руки её дрожали, но в голове звучал единственный приказ – избавиться от того, что грызло её изнутри. С каждым движением лезвие скользило по коже, открывая красную тропу. Тонкие полоски мяса рассекаются, и с каждой каплей крови за них начинала появляться зловонная и мерзкая реальность – насекомые, ползущие наружу, испачканные в её внутренностях. Арина чувствовала, как твари вылетают, их шершавые тела ступают по её рукам, и она едва отрывала застланный взгляд от этого зрелища. Сквозь полусон до неё обрывками доходил перепуганный голос Ксюши.

***

      Утро у Кашина не задалось с самого начала: его снова мучили кошмары, выпутывая из оков сна посреди ночи, и больше он уснуть не смог. В этот раз ему снилось, как он, весь в крови, смотрел на себя в зеркало. В безэмоциональном взгляде были только леденящий холод и отрешенность. Жуткий образ преследовал его даже после пробуждения, как тень.       Даня, заставляя себя подняться с постели, ощутил тяжесть на душе, словно она была накрыта невидимым грузом. С самого утра он был раздражён, и готов был взорваться от каждой мелочи, будь то капелька воды, случайно попавшая на белую футболку при умывании, или голоса одноклассников, что проезжались по ушам, не жалея.       — Сегодня Руслану относит еду Даня, — нерешительно объявляет всем Семенюк, после чего подходит к столику, где сидел рыжий, и с лёгким звоном положил на него ключи.       — Схуяли я? — процедил он, напряжённо сжимая ручку у кружки с кофе.       — Твоя очередь. Ты единственный ещё не относил, — спокойно пояснил Макс, хотя настроение друга, которое он заметил, как только тот переступил порог столовой, немного пугало его.       Даня вздохнул, пытаясь прогнать нарастающий гнев. Ему казалось, что мир вокруг нарочно превратился в бесконечную череду факторов, способных вывести его из равновесия. Комната казалась слишком яркой, а звуки слишком громкими: еле слышные скрипы стульев, хруст еды, смех и голос других ребят, да даже сраный шелест листьев за окном резал слух. Он не понимал, почему его так злит всё это. Просто хотелось, чтобы все замолкли, а он остался один, где-то в тишине, вдали от надоедливых звуков и взглядов. А сейчас его ещё и принуждают идти к Тушенцову, при виде которого он не выдержит и точно взорвётся к чертям. Тот точно прочухает настроение Дани и специально будет его бесить, он уверен в этом.       — Бегу и плачу, — ответил он, уже не смотря ни на Вову, ни на Макса, которые в этот момент в замешательстве переглянулись.       — Ден, просто отнеси тарелку и уйди, тебе не надо контролировать, как он ест, или кормить его с ложечки, — неуверенно бубнел Вова, что было ему несвойственно.       — Нет.       Шабанов, немного зависнув, всё-таки кивнул шефу, давая понять, что разберётся с этим. Вова ушёл, больше ничего не сказав.       — Слушай, — негромко произнёс Макс, подвинувшись немного к нему ближе, — я прекрасно понимаю твоё состояние сейчас, но, знаешь, мы все не в духе по очевидным причинам. Все выделяли пару минут времени на это, и ты не должен быть исключением. От тебя ведь ничего сверхъестественного, даже учитывая твоё отношение к Руслану, не требуется: просто поставить тарелку на тумбочку и сразу уйти.       — А какое у меня состояние? — язвительно проронил Кашин.       Макс в знак капитуляции приподнял руки вверх и оробело улыбнулся.       —Я ничего плохого не имел ввиду. Я волнуюсь за тебя, но...       — Макс, ради Бога, отъебись.       Шабанов, хоть вида и не подал, но было ясно, что его это задело. Он сразу погрустнел и отодвинулся, после чего попытался заговорить с Ильёй. Даня, выпустив пар, всё же понял, что сказал те слова напрасно. Ему стало совестно, но он не спешил извиняться. Он обязательно сделает это потом, когда окончательно остынет и они будут наедине, а сейчас взгляд упал на ключи с брелком, на котором красуется надпись «Руслан Тушенцов».

***

      — Какие люди! — с наигранным восторгом восклинул парень, как только в двери показалась рыжая макушка. Хотя, в какой-то степени он правда был рад его видеть, — а ты чего такой красивый?       Намёк был на пластырь на щеке и на общий уставший вид Кашина. Он проигнорировал все слова, следующие в его сторону, придерживаясь первоначального плана: прийти, оставить еду, уйти. Как только он подошёл ближе к Руслану, он увидел, что на тумбочке уже стояли две тарелки. Полные.       — Ты не ел вчера что ли? — удивлённо всё же спросил он, нахмуренно поглядывая на Руслана.       — Странно, да? Странно, что я не съел еду с отравой и не сдох нахуй, как вы хотели?       Даня этого вообще не понял, и где-то с минуту просто пялил на бледное лицо напротив. О чём он говорит? Еду для Руслана, как для буржуя, готовят всегда аж четыре человека, чтобы его точно не отравил никто, хотя соблазн, конечно, был. Тем не менее, этого просто не могло быть, так с чего он это взял? С ума поди сходит в четырёх стенах, вот и стал подозрительным ко всему.       — Ты что несёшь?       — Нахуй ты нож вообще положил? Я похож на человека, который будет яичницу резать и есть? Я так последний раз с мамой за столом делал. И как я, по-твоему, должен со связанными руками ножом пользоваться?       — Господи, что ты пристал? Мне что положили, то я и принёс.       — Ты поди такую же хрень принёс? — увидев полное непонимание на лице Дани, его взгляд немного смягчился, — Хотя, может ты правда ничего не знаешь. Просто понюхай эти две тарелки, и ту, что ты сейчас приволок.       Нюхать тарелки казалось каким-то сомнительный занятием, но Даня всё же это сделал, пусть и с неохотой и скептецизмом. Все три пахли одинаково, каким-то резким, химозным запахом. Это было странно, но, если ему не изменяет память, он уже ел то, что было с точно таким же запахом. Но с ним всё нормально.       — Так и че? Мы то же самое хаваем, и нормально всё с нами.       — Вы ели это? — действительно удивлённо спросил Тушенцов, выпучив глаза, — Вас вообще ничего не смутило?       — И че? Нам вообще не до этого, будем мы ещё тарелки нюхать.       — Долбоебы, — усмехнулся он, а потом, будто что-то вспомнив, пролепетал, — а, точно, у вас же мотив! Что с ним, кстати? А то Илья вчера вообще ничего не рассказал, я даже расстроился.       — Тебе-то какая разница?       В карих глазах, словно тень, затаилось омерзение, когда он, погружённый в размышления, с раздражающей улыбкой прохаживался взглядом по Дане, останавливаясь на побагровевшем от злости лице.       — Да мне просто интересно, почему что ты, что Илья пришли ко мне обдолбанными, еще и мне еду с этой же дрянью принесли. Честно, не ожидал, что ты жалким торчем окажешься. С мотивом всё настолько худо, что по-другому не справляетесь?       — Ты совсем ебанутый? — вспылил Кашин, шагнув ближе к «пленнику», его дыхание становилось всё более тяжёлым. Руки сжались в кулаки, — Сука, не беси меня! С какого ты взял, что я обдолбанный?!       — Зрачки-то видел свои? А еблет перекошенный? Че хочешь говори, но я нариков за километр вижу.       Даня фыркнул, чувствуя, как гнев сильнее напирает на него. Как у него язык поворачивается сказать такое? Да и зачем? Чтобы выбесить? Чмошник, зачем Даня вообще с ним заговорил! Тот и мину такую презрительную сделал, ахуеть, приплыли! Он даже не знает, как теперь будет жить с мыслью, что какому-то там Тушенцову теперь омерзительно от него. Наверное, не переживёт...       — Я так понял, ты жрать не хочешь, да, — и наскоро взял тарелку с тумбочки, поворачиваясь к выходу.       — Ой, уже уходишь? — спросил он, ёрзая на стуле, — может, развяжешь меня?       — А еще что тебе сделать?       — Знаешь, я со вчера не ел ничего. Хотелось бы хотя б с крана воды попить, как сиротка, а то я вам уже не доверяю.       — Да хоть сдохни.       Он нервно толкнул дверь, и перед ним тут же оказался Илья, весь запыханный и встревоженный. Он опирался на дверной косяк, и с паникой глядел на рыжего из-под отросшей светло-голубой чёлки.       — Там Аринка с Лерой... — начал он, останавливаясь на передышки. Даня и сам перенял его настроение, и взволнованно ждал, пока он закончит предложение.       — Что они?       — Илюх, не томи, даже мне интересно стало, — с весельем донеслось изо спины.       — Побежали, короче, а то они сдохнут щас!

***

      — Лера, — тихо бросила Шикина, стоя у Высокцой, заваривающей чай, за спиной, — можно с тобой поговорить?       На кухне были только они вдвоём: Макс и Ксюша, с которыми они готовили еду для Руслана, давно ушли, Лера осталась мыть посуду и наливать себе чай, а Аринка задержалась здесь, чтобы поговорить. Лера ничего не ответила, только вяло пожала плечами. Напряжение ощутимо витало в воздухе. Пальцы теребили ниточки от бинтов.       — Я просто думаю, что у тебя есть какая-то... неприязнь ко мне. И я хотела бы извиниться, если вдруг что-то сделала или сказала не так. Я ни в коем случае не хотела тебя обидеть, извини, если вдруг так получилось...       Высоцкая, натянув на красивое лицо фальшивую улыбку, повернулась к девушке и облокотилась о столешницу, чувствуя, как холодный мрамор касается её кожи. В светлых глазах мелькало что-то неясное — смесь любопытства и лёгкого раздражения.       — Ну ты чего, Арин? Мне не за что обижаться на тебя, с чего ты так решила? — голос прозвучал мягко, но все еще оставлял простор для сомнений.       — Слава Богу! — облегченно выдохнула она, чувствуя невероятное облегчение, что она не сделала никому плохо и не обидела. Её сердце чуть ли не выпрыгивало от искренней радости, однако в глубине души чувствовался некий холодок, будто она понимала, что что-то не так, — я очень рада!       — Хотя знаешь... — вдруг произнесла Высоцкая, сжимая пальцы на столешнице, её тон стал более настороженным, — возможно, какая-то обида на тебя всё же у меня есть.       Лицо Шикиной в мгновение переменилось.       — Какая? Из-за чего?       Лера с каким-то мутным взглядом разглядывала чашку чая в руке, с которой струился сильный пар. Её лицо было пустым и безэмоциональноым, словно маска. Арина, ничего не подозревая, сделала шаг ближе. И вдруг — резкий взмах руки. Кипяток хлестнул в лицо, обжигая кожу, сдирая её, как тонкую плёнку. Шикина вскрикнула, но звук был заглушён шипением, будто воду вылили на раскалённую маслом сковороду. Её щёки, губы, веки — всё покрылось красными пятнами, пузырями, которые обнажили бы розовую плоть, надави ты немного на них. Лера смотрела, не моргнув, её пальцы сжимали чашку так, будто она боялась выпустить оружие. Дыхание участилось, ноги подкосились.       Арина упала на колени, её руки судорожно сжимались, а из горла вырывались хриплые, животные звуки. Всё тело забилось в судорогах от боли. Высоцкая, покачнувшись, выронила чашку из рук — та не разбилась и укатилась к холодильнику, — и не теряя ни секунды, вцепилась в фиолетовые волосы, сжав кулак так, будто хотела вырвать их с корнем. Шикина попыталась вырваться, но та держала мертвой хваткой, таща ее за собой, как куклу. Волосы рвались, хрустели под пальцами, а на полу оставались тонкие пряди. Лера дышала тяжело, ее глаза блестели от странного, почти животного удовольствия. Арина плакала, слезы смешивались с чаем, стекающим по ее лицу, оставляя на коже липкие, обжигающие дорожки. Красной, дрожащей рукой она нащупала вверху, на столешнице, не убранный в ящик нож, крепко сжала его в ладони и с силой полоснула им по обтянутому тонкими белыми колготками бедру.       — Шлюха!... — взревела рыжая, отпуская волосы ненавистницы, рука прижалась к ране, словно желая выдавить из себя всю боль, но вместо этого она выдавливала из себя лишь крики и плач, полный гнева и ненависти. Другой рукой она вцепилась за перебинтованное предплечье Шикиной, надавливая так, что кровь хлынула на белые бинты, — Ты даже не представляешь, во что ты ввязалась, сучка.       Арина, все еще рыдая, встретила её огненный, как волосы, взгляд. Адреналин, страх и адская боль, управляющие ею в этот момент, толкнули на такие поступки, на которые она бы никогда в жизни не решилась:       — Тебе умереть будет мало, животное... — рука, крепко державшая окровавленный нож, вонзилась в живот Леры.       Пользуясь моментом, пока девушка, хрипев и скулив, скатывалась вниз по стене, Арина медленно, ползком выбиралась из злосчастной кухни, чувствуя, как её лицо до одури жжёт. В столовой было всего несколько человек, и все как по щелчку обернулись на звук открывающейся двери.       — Помогите... — хныкая, мямлила она.       Все находившиеся там, увидев Шикину взлохмаченную, потрепанную, с красным лицом с волдырями и одеждой в крови, испытали достаточно много разнообразных эмоций и в шоке подбежали к ней.       — Мать твою! — в ужасе прикрикнула Ксюша, прикрывая рот рукой и садясь на корточки рядом с лежащей на полу девушкой. Она хотела коснуться ее плеча, но, видя ожоги на лице и шее, не знала, нет ли их на других частях тела, и не сделает ли этим хуже, — что произошло, Ариночка?       Илья кружил рядом, не зная, куда себя деть, Макс в это время тихо пробрался на кухню, откуда секундами ранее вылезла покалеченная девушка.       — Дела пиздец плохи, — подал голос Макс из кухни, после появился в дверях, его лицо было объято потрясением, глаза нервно бегали, — Илюха, иди за Кашиным и Тохой.       — Зачем?       — Тоху надо, потому что у него мать медик, он хотя бы не такой профан как мы. А с Даней несите с медпункта вообще всё, там Лера с ножевыми.       Они вынесли чуть ли не весь кабинет, как их и просили, потому что никто не знал, что конкретно нужно, чтобы помочь. Антон с Максимом в это время с божьей помощью пытались остановить кровотечение у Леры (что лежала и строила из себя жертву, хриплым голосом наговаривая на Шикину), используя всё, что под руку попадётся. Дело это было страшное, они едва могли находиться здесь.       — Помоги им, ты не видишь что ли, в каком они состоянии! — прикрикнул на куклу Вова, недавно зашедший в столовую. Реакция у него была точно такая же, как и у остальных, но в нём было гораздо больше злости, и на куклу, и на виновниц произошедшего.       Лиза появилась здесь, чтобы постебаться, что было очень даже в её духе. Но чего она не ожидала, так это того, что её будут практически заставлять помогать девушкам, которые чуть не перебили друг друга. Она, встав в ступор, с легкой улыбкой пыталась отпереться:       — Вы в игре на выживание находитесь. С какой стати я должна вам помогать?       — Они не умирают же, сука ты синяя! — ругнулась Ксюша, прижимавшая пакетик со льдом к покрасневшему лицу подружки, что в полусознании прижималась к ней, — помоги им, блять, чтобы они дальше смогли играть!       Причина эта была высосана из пальца, чтобы им помогли, и даже Лиза это понимала, но всё равно пошла на уступок. Пострадавших увели куклы с носилками в медкабинет, за ними ушла Коба с Ильёй и Денис, услышавший про инцидент от Антона. Вова просто ушёл невесть куда, и в столовой, ставшей эпицентром разного рода дерьма, остались только двое.       — Я в ахуе, — красноречиво высказался Кашин, и измученно потёр переносицу. Все эмоции будто разом вышли из него, и осталась только давящая пустота.       Шабанов неохотно кивнул, будто даже такое простое движение втягивало из него уйму сил.       — Понимаю, что невовремя, но ты извини за то, что с утра было...       — Да всё нормально, не парься, — он устало улыбнулся и слегка приподнял голову, складывая руки на груди, — че ты, Руслана-то с ложечки кормил?       Даня прыснул и мотнул головой, выругиваясь под нос. «Не дай бог,» — тут же подумал он, запуская пятерню в рыжие пряди, успевшие за эти дни утратить золотой блеск.       — Бля... — внезапно проронил он, округляя глаза и выскакивая с места под удивленный взгляд Максима, — я комнату Руслана закрыть забыл!       — Так он связан, какая разница?       — Я, блять, тарелку с ножом там же оставил!