не уверен - не целуй

- Филипп? - по-детски удивился Акользин, открывая дверь. - Нет, блять, святая мать Тереза Калькуттская, - устало сказал Фил, смотря на альфу снизу вверх. - Пустишь меня? Паша распахнул дверь, пропуская Майе в квартиру, Фил шагнул на порог, закрывшись за собой, снял куртку, не переставая смотреть на Акользина, который стоял напротив него, подпирая спиной стену - видимо, чтобы не упала. Без своей сумки, без привычной тяжести в руках Фил чувствовал себя как-то неуютно, в квартире Павла было темно - его привычная и приятная глазу неоновая иллюминация сейчас была выключена, и светлые стены смотрелись голыми и пустыми, потому что Ак не питал большой любви к многообразию мебели в квартире. Пока Фил раздевался, Паша ушел в гостиную, присаживаясь на диван, и Майе проследовал за ним, присаживаясь рядом - на столе у Павла стояла открытая бутылка водки, и Паша только-только опустошил стопку, поставив ее на стол. - Поздравь меня, я снова в отпуске, - сказал Павел, пустым взглядом смотря в черный прямоугольник выключенного телевизора. - Надеюсь, не в бессрочном, - Фил откинулся на спинку дивана. - Или актуальной информации пока по этому вопросу нет? - Спасибо, что приехал, - со вздохом ответил Акользин, руками разгребая подушки, которые были накиданы в углу дивана, и с ногами залезая на него. - Я побоялся сейчас разговаривать с кем-либо, ты как-то в отрыве от команды сегодня был, я даже не попрощался с тобой когда уезжал. - Нашел из-за чего загоняться, - фыркнул Филипп. - Ты лучше скажи мне, что случилось, ты-то, наверное, знаешь подробности лучше, чем кто-либо еще. - Да вроде там все предельно ясно - я так нажрался, что стянул с лица балаклаву и отправился гулять по "Венере" без какого-либо прикрытия, потом набрел на какого-то милого парнишку, залез на его колени, а там меня и запечатлели во всей красе, - Павел согнулся буквой "г" на угловой стороне дивана, пытаясь дотянуться за водкой, но Майе решил поухаживать за ним, придвинувшись ближе к столу и аккуратно наливая водку из серебристой бутылки с милой объемной рыбкой в Пашину стопку. - Хорошо хоть не сняли, как я ему сосал, за такое меня и посадить можно, если очень сильно придраться, - безмолвно ужасаясь возможно более худшим последствиям, Паша с благодарностью принял рюмку и тут же опрокинул ее. - Будешь? - спросил он, кивая на бутылку, и Фил покачал головой, отказываясь. - Ты не видел, кто тебя снимал? - спросил Филипп. - Я был в полумертвом состоянии, братан, я даже не помню, как я познакомился с этим парнем, как целовался с ним, как уезжал домой - потерял себя после полулитра текилы в баре и обнаружил себя уже в своей кровати, при чем в обуви, блять, со мной такой хуйни обычно никогда не бывает, - Паша шмыгнул носом. Фил только сейчас начинал потихоньку осознавать, что ждет Акользина за пределами его квартиры - и возможное расторжение контракта не было самым страшным в этой ситуации. Мысли в голове наслаивались одна на другую, образуя снежный ком, и он разрастался до таких масштабов, что Фил уже на полном серьезе начал задумываться над тем, чтобы опередить события и нанять телохранителей для Паши - однако Акользин, фыркая и пытаясь закусить обжигающую водку долькой апельсина, выглядел слишком безразличным ко всей ситуации; Майе внимательно присмотрелся к бутылке алкоголя - в ней не было уже половины. Расторжение контракта, бесславная гибель потрясающей карьеры, забвение, невозможность работать в сфере, на которую ты потратил всю свою жизнь - и даже не пришлось никого убивать, обманывать, грабить, не пришлось совершать никакого преступления, достаточно было только надкусить коварно протянутые к обнаженной шее пальцы острой морали, которые душили очень многих людей в этом мире. Паша зашел в этом деле так далеко, как на глазах Фила еще никто не заходил - он не просто сидел перед ним с окровавленными губами, он перекатывал эти пальцы по рту, довольно улыбаясь. Мечтой каждого человека, наверное, где-то в глубине души, была возможность наступить на шею привычных устоев коленом и задушить их, заставив погибнуть собачьей смертью, однако, самосуд слепого окружения, защищающего эти традиции и устои, мог быть гораздо страшнее. Более непонятным будущего Павла было только то, что поспособствовало такому ответвлению - было ли все это случайностью? Обычно Паша не страдал амнезией, вел себя вполне прилично, помнил о важности своей конфиденциальности и уважал чужую, "Венера" была местом, где за этим тщательно следили и оберегали посетителей от таких происшествий. Фил привык складывать два и два, накручивать себе какие-то удивительные сценарии произошедшего, однако, ему все больше и больше казалось, что кто-то мог знать о том, что Паша время от времени светится в этом месте, и сделать так, чтобы Акользин, страдающий от глупой и вредной привычки раздеваться под алкоголем, избавляясь в первую очередь от балаклавы, выдал себя - а остальное было только делом техники. Когда Фил высказал это предположение Паше, альфа глухо засмеялся, свешивая голову с дивана. - Фил, мне так приятно, что ты пытаешься выгородить меня, но если я сам долбаеб, то мне уже никто не поможет, - вздохнув, сказал он. - Я сам показал лицо, может быть даже любезно сообщал всем, как меня зовут и кто я такой, и на что я мог надеяться? На то, что в городе, где мое ебало каждая собака знает, внезапно в местном гей-клубе не окажется ни одного очевидца, хоть мало-мальски знакомого с нашей командой, который посчитает нужным сообщить всей общественности о том, что видел меня там, приложив доказательства? - Паша развел руками. - Я бы тоже так сделал, при чем со словами "нихуя себе, это же Акользин Павел, двухметровый тафгай из "Магнитки", гляди, бля, он мужику сосет". Потому что я такой же долбаеб, как и этот человек, наверное. Но выгораживать меня - это бред, Фил, хоть я и ценю, что ты это делаешь. Я сам виноват. - Виноват в том, что тебе нравятся мужчины? - спросил Филипп. - Знал бы ты, как я ненавидел себя за то, что истекал слюной на своих одноклубников и друзей еще в юном возрасте, Фил, просто, блять, знал бы ты, - Акользин заметно погрустнел, - как я ненавидел себя, когда все мои друзья встречались с милыми худенькими омежками, а я чуть ли не со слезами на глазах тискал очередную какую-то их подружку, понимая, что у меня еще ни к чему не было такого отвращения, как к ней и ее телу, и еще более тошно становилось от понимания того, что она в этом не виновата - это я такой, что все на свете, связанное с ней, я готов променять на одно простенькое объятие или рукопожатие с парнем, который мне тогда нравился. - Эту стадию проходят все, кто рано или поздно начинают понимать, что у них нетрадиционная сексуальная ориентация, - Филипп налил еще водки в рюмку Акользина. - Да там этих стадий навалом, начиная от того, что ты интересуешься у знакомых ебланов, как правильно вены резать или вешаться, потому что всерьез начинаешь задумываться, что ты смертельно болен, если испытываешь такие чувства, продолжая мечтами о том, что именно на тебе мир повернется в другую сторону и начнет относиться к однополым отношениям с должным уважением, агрессией ко всему на свете, что так или иначе напоминает тебе о том, что ты не такой, как все, а потом, когда ты наконец встречаешь нужного человека, который раскрывает тебя и дает тебе эту любовь не смотря на всю опасность этих отношений - наступает такая эйфория, такое умиротворение, что тебя это просто перестает заботить. Ты просто начинаешь жить, принимая факт своих нетрадиционных взглядов, - Акользин снова потянулся к рюмке, пожимая плечами. - Ты знаешь, я категорически не хочу возвращаться к этому персонажу, но я как будто своими глазами вижу, как этот самый путь проходит один наш хороший знакомый, и завис он как раз на стадии непреодолимой агрессии ко всему живому, что напоминает ему о его истинной природе, - Майе усмехнулся. - Ты про Фисенко сейчас? - опрокинув стопку водки, Паша зажмурился, тряхнув упругими отросшими кудрями, и внимательно посмотрел на Фила своим рассеянным взглядом - омега коротко кивнул. - Очень иронично, что моя история безудержных и бездумных влюбленностей началась с одного Миши и закольцевалась на другом Мише. Оба дикие, своенравные, буйные, а когда приласкаешь, успокоишь, укротишь - ласковые донельзя, - Акользин улыбнулся, довольно облизываясь. - Ты все-таки определился по поводу того, что ты чувствуешь к Фисенко? - удивленно спросил Филипп. - Я был бы рад ничего не чувствовать, но он просто не выходит у меня из головы, - Павел глупо улыбался, глядя в потолок. - Просто не понимаю, как это работает. Я уверен, блять, на все сто процентов - если бы я не видел его лица в тот вечер, если бы мне просто стукнуло переспать конкретно с этим альфой, не раскрывая его личности - то сейчас у меня не было бы ни одной мысли в голове о том, что я хочу попробовать с ним еще разочек, - Акользин перевернулся на бок, натягивая плед на ноги - у него в квартире было довольно холодно. - А теперь, когда я вижу его на работе, у меня перед глазами две вещи - его самодовольная рожа с моим членом во рту и его сообщения, которые он писал мне на Новый год. Я просто не знаю, что мне думать, еще никто так меня не озадачивал, как Фис, разве что в свое время это также сильно сделал мой Миша из прошлого. - Отношения с бывшим мужем и тяжелое расставание заставили тебя впасть в довольно длительную депрессию со всеми вытекающими, неужели Фисенко вызывает в тебе такие же ощущения? - Майе видел по лицу Павла, что альфа бесповоротно влюбился, хотя все еще пытался внушить самому себе, что это не так. - Дело не в бурных эмоциях, а в том, как сильно человек, которого ты знаешь продолжительное время, может по щелчку пальцев заставить смотреть тебя на всю жизнь иначе. Когда я только начинал встречаться с моим Мишей, когда я только начал понимать, что мои чувства взаимны, что он доверяет мне, я чувствовал себя особенным, ведь эта мелкая злобная омежка, которая огрызалась на весь мир, защищая себя, таяла в моих руках - и это было самым лучшим чувством на земле. Я веселился, когда был с ним, как мог, изучал трудности совместного быта, изучал свое тело и свои потребности, его особенности, я потащил его в Штаты, чтобы мы с ним поженились, и в какой-то момент этой бесконечной, как мне казалось, веселой игры, я нашел его на полу в ванной, где он сидел вот так, обняв колени, - Паша наглядно продемонстрировал позу, поджимая колени к груди и обхватывая их руками, - и держал в руках положительный тест на беременность. И мне тогда не нужны были слова, мне оказалось достаточно одного взгляда, короткого прикосновения к щеке, чтобы понять, что в жизни уже ничего не будет, как прежде, что шутки кончились, что все, что я считал важным до этого момента - это пыль. Остался только он, только наш дом, наш будущий ребенок, мы с ним, а хоккей стал просто работой, а не смыслом всей моей жизни, как это было до этого. И вот, спустя столько лет, казалось бы, все поменялось, но вот он, никчемный Фисенко, которого я тумаками, блять, гонял по всей площадке еще в составе "Барыса", с которым потом пил и играл в карты, у которого бухой валялся под столом на свадьбе, а потом начал играть в одной команде, и он совершенно никак не интересовал меня, даже когда я поставил его перед собой на колени для того, чтобы ему в рот дать - я даже в тот момент все еще шутил, искал новых эмоций, острых ощущений, а потом этот сучонок не посмотрел мне прямо в душу, вкладывая в этот взгляд то, что я искал, сам того не зная. И вот меня снова жрет чувство дежавю - снова мне не до шуток, снова нет ничего, кроме меня, него и чего-то общего, что нас объединяет, снова хоккей - это инструмент, но теперь чтобы увидеть его. Филипп весь этот рассказ слушал с каким-то внутренним трепетом - он был безгранично рад за Пашу, потому что Акользин не один раз свои чувства связывал с зависимостью от тех или иных эмоций, которых ему не доставало в обычной жизни, и последний раз с такой теплотой он говорил именно о том самом парней из своего далекого прошлого - ему было до сих пор больно, стыдно, обидно за то, что произошло между ними, за то, какую боль он причинил ему, за то, что не смог сохранить их семью, хотя очевидно обещал это сделать. Когда Паша говорил о Фисенко, он говорил об альфе с таким же обожанием, с каким Фил привык слушать рассказы о бывшем муже Акользина, и ему казалось, что это действительно означало многое - пылкую и необузданную влюбленность как минимум. - Я понимаю тебя, - Фил шмыгнул носом, осознавая, насколько же слова Акользина гибкие и изящно ложатся на ситуацию Филиппа. - Однажды почувствовал что-то такое, что заставило меня посмотреть на все происходящее иначе, и после того, как я потерял это, почувствовал себя чужим самому себе, хотя до этого спокойно жил без этого. Странно понимать, что ты тридцать лет жил, думая, что ты в целом способен прожить еще столько же в одиночестве, а потом осознать, что ты сам своими руками лишал себя чего-то очень важного, вцепившись в свои облачные принципы. - Ты впервые прошел это с Архипом? - глухо спросил Акользин. - Ага, - Фил кивнул. - Так странно, когда в твою жизнь врывается человек, который дает тебе понять, что все это время до него ты жил неправильно, еще более странным могу назвать то, что по каким-то причинам человек, ставший буквально твоей опорой, исчезает из твоей жизни, а ты потом слепо утыкаешься на своем пути в каждого человека, который хоть немного набрасывает иллюзию того же самого ощущения, что ты потерял, а утром обнаруживаешь, что сам себя обманывал. - Какие же люди все-таки одинаковые, Фил, я не могу, - Паша засмеялся, ворочаясь на уголочке дивана. - Да я бы не сказал, что у всех так, - Майе повел плечом, закидывая руку на спинку дивана, - просто мы с тобой похожи, глупо это отрицать. - Пересечения есть у всех, если их грамотно подогнать друг к другу, - из-за того, что Акользин в состоянии алкогольного опьянения постоянно находился в одной поре, Филу было сложно понять, в адекватном ли состоянии Павел или уже нет. - Жизнь тебе не для того дана, чтобы подгонять свое прошлое под чужое и пытаться наслаивать одно на другое, - сказал Филипп. - Рассматривай это все, как работу над ошибками, попробуй вынести из произошедшего какой-то опыт, чтобы не остаться ни с чем. - А ты сделал свою работу над ошибками, Фил? - спросил Павел, и Майе кивнул. - И как оно? - Вроде говорил уже, не помню, тебе или не тебе - больно, неприятно, но обязательно, - Филипп усмехнулся, - и понял для себя еще кое-что - мое от меня не уйдет, а если уйдет, то это и не мое вовсе. - Серьезно? - Акользин даже приподнял голову, хотя до этого нашел оптимальную позу, чтобы тянуться до кофейного столика за рюмкой, толком не шевелясь. - Такое знакомое выражение, - альфа прищурился. - И кто автор? - Майе даже несколько напрягся - в такой интерпретации этих слов он не слышал ни от кого, кроме Васи, и вполне возможно, что Кошечкин делился этой мыслью не только с ним. - Я не помню, - со вздохом сказал Паша, - но он в чем-то чертовски прав, не понимаю только одного - если то, что ты считал по праву своим, вдруг уходит, значит ли это, что это право собственности - липа ебанная? - Это право работает в обе стороны, если ты считаешь кого-то своим человеком, то ты не можешь при этом принадлежать кому-то еще, это должна быть только ваша связь, и если ты неверен своему партнеру или ведешь себя, как мудак, то и ты тоже перестаешь принадлежать ему, на этом очаровательном моменте вы и расходитесь, - Фил глубоко вздохнул. - А если твое тебе даже в руки не дается? - прищурившись, спросил Павел. - Братан, - Филипп усмехнулся - по градусу адекватности вопросов сразу стало понятно, что Паша уже очень плох, - а ты пробовал только голыми руками ловить или использовал хоть какие-то хитрости? Без инструментов сейчас даже телку в баре не подцепишь, а ты говоришь про цельного самодостаточного человека, который находится не в самом стабильном состоянии. Вспомни себя, Паша, ты сам говорил, что боролся с негативом по отношении всех внутри себя, потому что не мог совладать с этими чувствами, но как только пришел в гармонию с собой, ты встретил правильного человека. Фис не может не испытывать к тебе совсем ничего - не ведут себя так люди, которым похуй, Паш, понимаешь? - Знаешь ли, это так-то очень волнительно, - Акользин едва нашел в себе силы, чтобы стереть с лица глупую пьяную улыбку, - потому что до этого ничего, кроме сексуального влечения или кратковременного романтического волнения ни к одному альфе на этой планете я ничего не испытывал. Это были маскулинные омеги, беты, гаммы, но альфа в моих глазах был какой-то ступенькой в самом низу этой лестницы, что я сам себя считал низшим существом, что их видел такими же. А Миша, сука, - самый что ни на есть настоящий альфа, со всеми этими приколами про традиционную семью, разделение ролей и прочее-прочее, - Пашу в потрохами выдавала дрожь в голосе, которая появлялась, стоило им заговорить о Фисенко. - Может быть, все-таки нет в нем ничего большего, чем простой интерес к тому, чтобы трахнуть меня еще разочек и бросить? - с какой-то мнимой надеждой спросил Акользин куда-то в потолок. - Боже, я буду на это надеяться, - он покачал головой, опрокидывая очередную рюмку водки и зажмуриваясь. - Почему, Паш? - Фил залез с ногами на диван, уютно устраиваясь напротив альфы. - Ты еще даже не поговорил с ним и... - Потому что снова разбивать себе сердце так я не готов, - тихо сказал Акользин, перебивая Филиппа. - И такой милости он от меня не дождется, - взгляд Павла похолодел, - давай переведем тему, я больше не хочу говорить о нем. - Без проблем, - Филипп пожал плечами - никаких неудобств другу он причинять не хотел, хотя прекрасно понимал, что для самого Паши эта тема такая горячая и открытая, что он сам рано или поздно к ней вернется, - я в целом сюда не о Фисе приехал разговаривать, просто хотел узнать, что ты планируешь делать дальше. Акользин задержался с ответом, так как в тот момент, когда Фил чуть отвернулся от него, чтобы налить ему водки - все чаще и чаще он задумывался, не попросить ли ему у хозяина дома еще одну рюмку и выпить вместе с ним - Паша отправился на кухне, неуверенно держась за стены, и вернулся оттуда с коробкой из-под торта - впрочем, небольшой бенто-торт с задорной хаски на нем, все еще был в коробке, и Акользин зацепил с собой стакан с ложками, протягивая одну Филиппу. Майе от сладостей отказался, а вот Павел, до этого не испытывающий большой любви к чему-то сладкому и отказывающийся от сахара по причине строгого контроля веса, по-варварски вцепился в торт, закусывая им водку. - Анна притащила? - спросил Фил, рассматривая нарисованную кремом собачку, и Паша кивнул. - Ну так что? - У меня отпуск, - с набитым ртом пробормотал Паша. - Сегодня нахуярюсь водки до соплей, завтра отойду, заберу Оригами, поедем погуляем куда-нибудь в лес на прогулку, когда вернусь, найму тренера и приступлю к тренировкам, уволят окончательно - поеду в Москву пить водку и нюхать кокс, посадят в запас до конца сезона - посмотрим, что из этого получится. Мне похуй на мою карьеру, Фил, для меня это не имеет уже никакого значения - я уже откровенно говоря старый для всего этого, - Акользин был как-то очень позитивно настроен. - Будет смешно, если из-за повестки меня пригласят играть куда-нибудь в Европу, но, пожалуй, меня даже развлечет такой расклад событий. - У тебя еще действующий контракт с "Металлургом" на два сезона, куда ты уже собрался? - Фил нахмурился. - Похуй мне на то, что теперь вся планета знает, что я гей и похуй на все происходящее, похуй на то, что от меня отвернулись или отвернутся какие-то люди, похуй на репутационные потери - нет ничего более важного, чем то, что я конкретно испортил работу парням, - Акользин облизнул губы, слизывая с них крем, - я-то закроюсь в квартире, где хуй меня кто достанет, а вот им выходить на игры, общаться с другими людьми, отвечать на вопросы обо мне, сталкиваться с негативом от болельщиков. Они такого отношения не заслужили, а я уехал, заныкался тут, даже не извинился ни перед кем. - Ни с кем не пересекался? - спросил Майе. - Вырубил телефон на всякий пожарный, - Паша кивнул на свой смартфон, лежащий на краю стола, - с базы уехал сразу же, агент если пишет, то на почту. Говорили что-то? - Акользин покосился на Филиппа. - Гомоляко и Ласьков сказали, чтобы никто из игроков и сервиса клуба не давали никаких комментариев, ни негативных, ни позитивных, соцсети закрыть, стафф микст-зоны и журналистов игнорировать, в общем, отпусти и забудь, как в "Холодном сердце", - тихо сказал Филипп. - Я спросил, уволили ли они тебя, но ответа на свой вопрос я так и не получил, поэтому немножко вспылил, и в общем все, больше никаких новостей у меня для тебя нет. - Немножко вспылил? - усмехнулся Паша. - Ну да, - Фил отвел глаза в сторону. - И что? - губы Акользина изогнулись в хитрой улыбке. - Ничего, - Майе попытался отстраненно пожать плечами. - Пиздишь, - констатировал альфа, отправляя увесистый кусок торта в рот. - Да не успели мы толком поговорить, - не выдержал Филипп, - Ласьков сказал мне не обострять ситуацию и ехать домой. Я прямо спросил у них, считают ли они нормальным выгонять человека из клуба за то, что кто-то вмешался в его личную жизнь и не с его разрешения слил в сеть приватную информацию, Гомоляко начал вот это свое любимое - бегать, размахивать руками, орать, выпучив глаза, - Майе изобразил привычную реакцию спортивного директора на стрессовые ситуации, - а парни... Ну, Макс, Толя и Тема, видимо, считают, что тот парень с видео, на котором ты сидел - это я, Лайпсик начал нести какой-то бред, что он знает, что меня не было дома в ту ночь, а значит я был с тобой, и что если я гей и не скрываю этого, то значит я каким-то образом замешан и в этой ситуации с тобой, начали приплетать Архипа, наше расставание, его уход из команды... короче, - Филипп глубоко вздохнул, вытирая лоб рукавом лонгслива. Смотря куда-то в пустоту, Паша с чавканьем жевал кусок торта, разгрызая орешки, и, вероятно, думал о чем-то важном, пытаясь собрать все свои мысли в кучу - алкоголь в его крови мешал ему делать это с привычной скоростью. Филипп в очередной раз отметил, что ему необычайно обидно за то, что парни попытались обвинить его в чем-то - вернее, выдвинули свои обвинения, и Фил с радостью потребовал бы у них доказательства всех их неосторожно оброненных слов. - Фил, почему ты просто не послал их нахуй? - видимо, Акользин тоже услышал в голосе омеги некую обиду и решил выделить это. - Я и без этого был довольно груб, - уклончиво ответил Филипп, хотя в раздевалке даже в периоды светлых полос тон общения очень часто мог быть в разы жестче, чем сегодня позволил себе Филипп. - Омежьи замашки твои, - фыркнул Паша, присаживаясь на диван рядом с Филиппом. - "Нахуй" - это значит "нахуй", понимаешь, Филипп? Альфы вот этих вот твоих намеков не понимают, по большей части им всем нужно все в лоб вываливать, потому что твои ужимки и манеры они не могут в силу своих умственных способностей обрабатывать. - У нас и без этого пиздец в команде, теперь пиздец превратился в пиздец в квадрате, что должно случиться следующее, чтобы это стал пиздец в кубе? - Майе развел руками. - Отстаивай себя, Фил, я уж как-нибудь о себе позабочусь, - Паша улыбнулся. - Ты мне дорог, я не могу просто так все бросить, - Фил откинулся на спинку дивана, утыкаясь взглядом в сгорбленную спину Акользина. - И парням в этой команде ты тоже дорог, никто о тебе плохого слова не сказал. Выбросить тебя на обочину только потому, что общественность считает тебя каким-то плохим - это же бред, мы же команда, уверенно, нагло и друг за друга, забыл? - Филипп, - тихо сказал Акользин, чуть поворачиваясь к нему, - сними розовые очки, я тебя прошу. - Мои разбились уже очень давно, - горько сказал Майе, не понимая, почему Паша не хочет просто принять его слова как должное, - я просто хочу поддержать тебя, хочу, чтобы ты знал, что неважно, что тебя ждет дальше - я с тобой. Ты прекрасный человек, каким бы ты или кто-то другой тебя не считали, я хочу всегда оставаться на твоей стороне, сделай вид, что тебе хотя бы не все равно на мои слова. Даже в прохладном зале Акользин, выпивший больше половины бутылки водки, тяжело дышал, с трудом перемещая взгляд с мебели на стены и обратно - пусть даже речь его оставалась связной, Фил видел, что Павел уже очень сильно пьян, выдавали его уставшие глаза, которые постоянно прикрывались тяжелыми покрасневшими веками. Фил протянул к альфе руку, чуть стискивая его плечо, и Акользин поддался ему, растягиваясь на диване и укладывая голову на колени Филиппа, который тут же зарылся пальцами в его волосы, перебирая жесткие кудри мужчины, и то, с каким отчаянием Паша схватился на колено Фила, с тяжелым вздохом устраиваясь на ноге Майе поудобнее, выдавало его ложь - Филиппу было все равно, обманывает его Паша или нет, ему было важно, чтобы Паша был честен с самим собой. Может быть, местами Паша действительно был зависим от алкоголя, но бросаться с головой в омут посреди дня, распечатав бутылку водки, когда вся ситуация еще горела синим пламенем. Паша уже признавался в том, что хочет предать свою философию волка-одиночки и остепениться - и, скорее всего, хотел этого всегда, просто невыносимо тяжелый опыт с его бывшим мужем оставил свой отпечаток на нем. Филипп до сих пор не знал, все ли так, как рассказывал Паша, был ли он единственным злодеем во всей этой ситуации, правда ли он искал этого омегу после того, как они расстались и есть ли у него новая семья - что-то подсказывало Филиппу, что все было таким сложным, таким многогранным, а правду для себя вслух не хотел проговаривать даже Акользин, но последним занятием для себя Филипп сейчас видел попытки разворошить этот муравейник, проблемы нужно было решать по мере их поступления - и одной насущной темы уже хватало для того, чтобы сидеть и просто молча охуевать от накатывающего осознания возможных последствий всего происходящего. - Филипп? - прошептал Паша. - У тебя кто-то есть сейчас? - он поднял голову, перевернулся на спину и снова лег на ногу Филиппа; Майе удивленно уставился на него, понимая, что даже если переспросит, другой формулировки вопроса не получит, потому что он означает что-то конкретное, и лишь кивнул в тот момент, когда Паша посмотрел на него. - Я надеюсь, ты не вернулся к Архипу? - Чего? - возмутился Фил, прищурившись - хотя, скорее поморщившись. - Нет конечно. И вообще, к чему вопрос? - Это очевидно, - Акользин смотрел куда-то в потолок. - Глаза сияют у тебя, запах наливной, сочный, щечки румяные, одеваешься красиво, улыбаешься часто, повторяешь свое поведение на все двести процентов также, как и в тот период, когда ты был с Архипом. - И это должно означать то, что я вернулся к нему? - непонимающе спросил Филипп. - Есть ли вообще хоть одна предпосылка к тому, чтобы мы с ним хоть как-то пересеклись, а уж тем более начали снова общаться после того, что произошло? И куда я вернусь, Паша - он женат, у него скоро родится ребенок. Да и я давно отпустил его, - Фил попытался заглянуть внутрь себя, чтобы понять, отзывается ли на имя бывшего возлюбленного хоть одна его частичка - но пугающая пустота не отвечала ему ни одним словом. - Я просто надеюсь, что ты счастлив с тем человеком, которого ты выбрал, - Паша так и не смог ответить на поставленный вопрос, пустыми глазами разглядывая светлый потолок. - Что он любит тебя, не обижает тебя, не изменяет тебе, заботится о тебе. И ты не должен сомневаться ни на мгновение, что ты достоин такого отношения к себе. - Паш, ты сильно пьян? - усмехнувшись, спросил Филипп. - Просто в ноль, дорогой, - Акользин глупо улыбнулся, часто моргая и вытирая осоловевшие глаза. - Вроде как агент мне таки ничего и не написал, а я уже даже то, что у меня осталось, допить не могу, - он неопределенно махнул в сторону бутылки рукой. - Сейчас отрублюсь, мне кажется. Ты как, останешься у меня? - тихо спросил Паша. - Время позднее уже. Сославшись на то, что кто угодно может заявиться в гости к Паше и обнаружить там Филиппа - и тогда омеге уж точно не отвертеться от всех обвинений, которые только возможно было на него повесить - Майе соскочил с предложения переночевать у Паши - и это при условии очень удобного дивана. Без ключей от своего дома Фил все равно был в какой-то степени открыт для возможных предложений по сегодняшнему ночлегу - пока завтра он не попросил бы Анну сделать ему дополнительные ключи от дома или привезти свои, однако, при одной мысли о том, что ему снова предстоит увидеть Кошечкина - пусть благодаря их неопределенным отношениям это событие и не было таким захватывающим, как раньше, Филипп все равно ждал этого момента, хоть мысленно и понимал, что за свои ключи ему придется повоевать. Акользин не соврал, когда говорил о своем состоянии - он и правда начал засыпать. Филипп проследил, чтобы Паша закрыл за ним дверь и поехал к Василию. *** Где-то на половине пути Филипп подумал, что он - чертов бог, который может прямо сейчас позвонить Анне, попросить бету приехать, открыть ему дверь - у девушки были запасные ключи от его дома - и просто лечь спать. В сумке кроме бутылки изотоника и грязной спортивной формы - ну и ключей, соответственно, ничего не было, и его бы не расстроила ее потеря. Майе хотелось проучить Василия, который так или иначе брал на себя слишком много, угрожая Филиппу расправой - пусть и в шутку - и Фил, чувствующий, как ситуация постепенно ускользает из его рук, хотел поставить этот вагон поезда обратно на рельсы, пока он не укатился куда-нибудь подальше окончательно. Кошечкин был особенным альфой, был человеком, которого Филипп даже не любил в первую очередь - а уважал, ценил, и раз уж Вася сам говорил, что Фил заслуживает только самого лучшего отношения, омега хотел, чтобы его как минимум уважали - а Вася, как казалось Филу, совершенно этого не делал, позволяя себе обижаться на честные ответы на глупые вопросы, хватать Филиппа за руки или отталкивать его, а также угрожать - да, все эти сиюминутные обиды и шутки все еще оставались безобидными, но когда ты позволяешь к себе такое отношение, оно постепенно может перерасти во что-то более серьезное, что Фил потом не сможет проконтролировать. Приехать домой, лечь спать, выключить телефон, заявиться на утреннюю тренировку с каменным лицом и даже не поздороваться с ним - все, чтобы он понял, что он не прав в этой ситуации, и Филипп, проезжая мимо проулка в поселке, который вел прямиком к его дому, едва ли не попросил водителя свернуть, но вовремя одернул себя - о чем это таком он думает? Он хочет устроить своему любимому человеку нервотрепку по совершенно надуманному поводу, хочет поступить, как ребенок, спрятавшись от него и оставив его наедине с собой, хочет, чтобы между ними возникло только больше недопониманий, чем уже есть сейчас - и это в такое сложное время не только для них самих, но и для всего их коллектива. И разве не сам Филипп бился головой об стены, когда с ним тоже самое делал Архип - игнорировал его, прятался от него и ничего не рассказывал ему? Филипп даже вздрогнул, осознавая, что едва не встал на ту самую дорогу, которая уничтожила их с Неколенко по вине альфы - и ему стало стыдно за то, что он пустил такие мысли в голову. Кошечкин мог быть сколько угодно неправ, однако, стоило ему сказать это в лицо, выслушать претензии в ответ и сделать работу над ошибками - сухо, просто, прямолинейно, но эффективно. Машина остановилась около заснеженной тропинки к неприветливым железным воротам, врезанным в каменный высокий забор, Фил расплатился и вышел на улицу - ближе к ночи погода очень сильно испортилась, сильный мороз был приправлен порывами ураганного ветра, сдирающего со снежных покровов искрящуюся снежную дымку и разгоняя ее до такой скорости, что крошечные снежинки, попадая на обнаженные участки кожи, впивались в нее, словно крошечные иголочки. Пряча руки в карманах, Фил позвонил в звонок, надеясь, что хозяин дома успеет открыть ему до того момента, как он окоченеет окончательно, однако секунды шли, а Фил как подпирал взглядом высокую дверь, так и оставался около нее. Гараж также был закрыт, свет ни в одном из окон третьего этажа не горел - первые два этажа Филипп просто не видел из-за забора. Филипп подумал, что неплохой затеей будет позвонить Василию, и пока холодными руками он набирал пароль от телефона - дверь открылась. Вася с ключами от машины в руках стоял перед ним, вероятно, не ожидав увидеть здесь Филиппа. Майе кротко улыбнулся, приветствуя голкипера. - Забыл предупредить тебя, что звонок сломался, - пробормотал Кошечкин, хватая холодную ладонь Филиппа и затаскивая его во двор - за каменной оградой пронзительный ветер ощущался не так сильно. - Замерз? - он закрыл за собой дверь, тут же обхватывая плечи Филиппа рукой и утягивая за собой на высокое каменное крыльцо. - Немного, - признался Филипп, быстро перебирая ногами, чтобы успеть за Васей, - ты куда-то собирался? - Ну да, за тобой, - Кошечкин залез в карман брюк, вытаскивая все ключи, которые там лежали, и пытаясь найти ключи от дома, - блять, прикинь, потерял ключи от внутренней гаражной двери, теперь хожу на улицу, чтобы в машину сесть, потому что гараж только с внешней стороны пультом открыть могу, - он улыбнулся, открывая входную дверь и пропуская Филиппа вперед - Майе немного замешкался, но все-таки зашел. - Ты не опоздал, кстати, я хотел сыграть на опережение. - Я не сомневался, что ты захочешь выполнить свое обещание, - сказал Филипп, наблюдая за тем, как раздевается Василий, вешая куртку в шкаф и убирая кроссовки на обувную полку - сам он при это продолжал стоять на пороге, даже не снимая обувь. - Я очень рад, что ты во мне не сомневался, - самодовольно усмехнулся Василий, приглаживая растрепавшиеся после шапки волосы перед большим зеркалом. - Кэт, не злись на меня, - тихо попросил Филипп, стаскивая шапку с головы. - Может быть, ты сначала разденешься, зайдешь в дом, а потом будешь оправдываться? - Кошечкин, подпиравший плечом косяк, наклонил голову, едва прищурившись. Он оставил омегу наедине со светлой прихожей, уходя куда-то в глубь дома, Филипп разделся, следуя примеру Василия - в полупустой гардероб спрятал куртку, кроссовки задвинул под обувную полку, поправил взъерошенные волосы и пошел за Василием - однако быстро понял, что заплутал в незнакомом доме и не понимает, куда именно ушел хозяин дома. Свет горел только в комнате, дверной проем в которую было видно через широкий коридор и открытую дверь совмещенных гостиной и столовой, Филипп на цыпочках прошел по ворсистому ковру и зашел в эту комнату - на первый взгляд, она напоминала небольшой спортивный зал, но на подавляющем количестве велотренажеров и стоек для гантелей стояли какие-то коробки - чаще всего, из-под какой-то экипировки, висели джерси, сушились вратарские блокеры и ловушки, пара распоротых вратарских щитков лежала на верстаке у стены - Вася вшивал себе дополнительную защиту в область коленей. Спортивная сумка Филиппа лежала на полу у входа, но Майе сейчас больше интересовал Кошечкин, стягивающий толстовку и потягивающийся посреди комнаты. - И как там Паша? - спросил Кошечкин. - Плохо, - Филипп был краток - он чувствовал, что альфа пытается вывести его на какие-то эмоции, которые не были нужны ни ему, ни самому Василию. - И ты даже не утешил своего бывшего? - Вася усмехнулся, тут же отводя глаза и пытаясь найти себе занятие - жертвой стала полевая клюшка, обмотка крюка которой была не закончена, а моток ленты, уже высохший, так и висел на крюке - вместе с ней Кошечкин сел на широкую устойчивую спинку черного дивана, на котором лежал рабочий баул Василия с его игровыми щитками и экипировкой. - Мы никогда не встречались с Пашей, - спокойно сказал Филипп. - Странно, обычно люди, у которых что-то есть - встречаются, Фил, - Кошечкин, пытающийся дрожащими руками перемотать мало того что совершенно не его клюшку, так еще и совсем не сдавшуюся ему поздним вечером, выглядел очень комично, а его попытка выглядеть безразлично в этот момент полностью провалилась. - У нас ведь тоже с тобой что-то есть, Вася, но ведь мы не встречаемся, - Филипп понимал, что реакция на его слова может быть какой угодно - в том числе и негативной, но даже если он и хотел поговорить с Васей, а не раскачиваться вместе с ним на эмоциональных качелях, то и слова его должны были быть не такими, чтобы под них можно было подставить любую ситуацию. Вася поднял удивленный взгляд на Филиппа, двумя руками обхватывая основание крюка и упирая клюшку в пол. Щеки альфы вспыхнули алым румянцем, а самоуверенная улыбка сползла куда-то вниз, увенчав тонкие губы альфы прискорбным выражением. Филипп сделал несколько шагов навстречу голкиперу, медленно прощупывая почву - Вася как-то виновато посмотрел на него и снова вернулся к своему бесполезному занятию. - Мне тяжело тебя об этом просить, но расскажи мне честно, что между вами было, - тихо сказал Василий. - Это не мое дело, я знаю. У меня тоже в прошлом много чего спорного есть, я был женат, у меня есть дети и обязательства, на которые ты никак повлиять не можешь, ровно как и встать между мной и ими. Я сам с лета перебрал не одного партнера, общался с разными омегами и трахал девушек по вызову, наверное, странно спрашивать с тебя за такое же поведение с твоей стороны, так как ты мне ничего не должен. И если Архипа больше нет в клубе, а сам по себе он слишком бесхребетный, чтобы попытаться поговорить с тобой после того, как я пригрозил ему расправой за это, то Паша, блять, всегда на горизонте, - Вася шмыгнул носом. - К тебе же тогда прикоснуться нельзя было, чтоб ты не попытался отодвинуться, как он так близко подобрался, что такого он сделал, Филипп? Вы же ненавидели друг друга. - Я поддался его запаху, он - своим давним воспоминаниям об отношениях с маскулинным омегой, первый раз мы даже не занимались с ним сексом, а все последующие разы, кроме одного, я был сверху, я его трахал. Это был мой первый партнер чуть ли не с юношества, с которым я был не за деньги во время течки, и этот опыт произвел на меня сильное впечатление, потому что Паша впервые за продолжительное время вызвал у меня ощущение полноценности и понимание того, что я могу вызывать такие же ощущения. Это было просто взаимовыгодным партнерством - я искал ласки, которой мне не хватало, затыкал эту потребность, он увидел во мне образ человека, в которого он был давно и несчастно влюблен, и мы просто, блять, спутались с ним, не испытывая друг к другу ничего, кроме возбуждения, - Василий выглядел очень недружелюбно, Филипп думал, что если он расскажет ему все, как есть, то Вася прекрасно поймет его, однако над головой Кошечкина сгущались грозовые тучи, и Филипп впервые за вечер пожалел, что не попросил водителя такси повернуть к своему дому и воспользоваться запасным планом. - И когда ты расстался с Архипом, ты снова поехал трахаться с ним, - холодно сказал Вася, бросая клюшку на пол и сжимая кулаки, - из всего многообразия альф ты выбрал именно его. - Из какого многообразия? - удивился Филипп. - Это был буквально мой единственный партнер, не считая Архипа и тебя, за все мое время в Магнитогорске. - Я не понимаю, почему именно Акользин? - Кошечкин поднялся на ноги - Филипп впервые не нашел знакомого теплого отблеска в любимых карих глазах, и это очень его напугало. - А я не понимаю, почему ты не задаешь такие же вопросы по поводу Неколенко? - Филипп пожал плечами. - Да потому что там все однозначно - эта мелкая лохматая вошь с первого дня бегала и жужжала мне прямо в мозг, что он влюблен в тебя, что хочет быть с тобой и что больше ни о чем не мечтает, но для того, чтобы соперничать со мной, - Василий как-то резко ударил себя в грудь, выделяя последнее сказанное им слово, - у него не хватит никаких сил, даже если он снова посмеет. - А Акользин сможет с тобой посоперничать, ты считаешь? - тихо спросил Майе, не веря своим ушам. Кошечкин буквально пылал - раскраснелись не только его щеки, но и подбородок, лоб и уши, ноздри раздувались, как у озлобленного быка - он не был таким злым и возбужденным даже после обидных проигрышей, однако слово "Акользин" действовало на него, словно красная тряпка в руках матадора; об их личной неприязни Филипп ничего не знал, потому что никогда не видел никаких предпосылок к тому, чтобы Паша и Вася ругались - это были хорошие товарищи, и сейчас, когда Вася так реагировал на слова Фила, омега не мог поверить, что эта реакция - только из-за ревности, которая очевидно клокотала в Кошечкине. На оставшийся без словесного ответа вопрос Фила Вася снова сжал кулаки и усмехнулся - мерзко, самодовольно, сопровождая это презрительным взглядом, который щелкнул по щеколде, держащей на замке рот Филиппа. - Ты реально думаешь, что сейчас, когда я распинаюсь здесь перед тобой в вещах, за которые я не должен вообще нести какую-либо ответственность перед тобой, мыслями я где-то там, с Акользиным, всего лишь с моим лучшим другом, у которого сегодня вся жизнь под откос пошла, и это для тебя ничего не значит? - Филипп сам не верил, что произнес это вслух, однако останавливаться было уже поздно. - Что тогда нужно сделать, чтобы это что-то значило для тебя? Слова мои тебе, вероятно, не кажутся достаточным основанием моей верности по отношении к тебе, но в другом случае я не знаю, как тебе ее еще доказать, - Майе очень уколол тот факт, что Вася не переставал смотреть на него, как тупое кровожадное животное, хотя он привык разговаривать с другим человеком - эти перемены заставляли его испытывать ужасающее чувство страха. - Или ты будешь расспрашивать меня о каждом моем половом партнере с пристрастием - ну так знай, Кэт, их было гораздо больше, чем у любой шлюхи, которую ты трахал, они менялись каждый месяц, тогда, когда мне это было необходимо, - страх подгонял кровь, стынущую в жилах, и от этого противоречия Фил все сильнее и сильнее ощущал, что теряет себя, теряет контроль - заслонка падала на его лицо, позволяя всем его самым неприемлемым мыслям вырваться наружу, - и знаешь что, все это безликое многообразие альф не дало мне совершенно ничего, кроме отвращения к себе, в то время как конкретно один Акользин раскрыл во мне столько нового - и если бы не он, я бы не стоял перед тобой и не давал бы тебе никаких клятв, я бы даже не лег с тобой в одну кровать, предпочитая по старой схеме отдавать по двойному тарифу за ночь с альфой. - Ты понимаешь, что ты звучишь так, словно гордишься этим? - Вася выглядел так, словно сейчас бросится на Филиппа и перегрызет ему горло - но Майе ощущал, что если это все-таки случится, перед своей смертью он успеет тяжело ранить соперника. - Ты даже ни капли не сожалеешь об этом. - Сожалею об этом? - Фил впервые позволил себе поднять тон голоса, отпуская свои рвущиеся наружу эмоции. - Я сожалею о многих вещах, Вася, сожалею, что родился, сожалею, что отец не избавился от меня, когда я еще был младенцем, сожалею, что вынужден унижаться перед такими, как ты, чтобы не чувствовать себя смертельно плохо во время течек - боже, как же счастлив я был, когда их не было несколько месяцев - сожалею о том, что у меня есть сердце, которое способно чувствовать, и об этом, блять, больше всего сожалею! - воскликнул Майе, зажмурившись. Он схватил свою сумку с пола и вышел из комнаты, пересекая гостиную и выбегая в коридор - сзади тяжелые шаги пронзительным грохотом уже догоняли его, поэтому Филипп ускорился. Он не хотел выражаться слишком конкретно, когда говорил о своих сожалениях, потому что понимал, что у человека напротив него все еще есть какие-то чувства, спрятанные под тонной обиды, но все равно не понимал, что произошло. Когда Фил выбежал в прихожую, Вася остановился в коридоре. - Положи сумку туда, где ты ее взял, - крикнул Кошечкин, выбираясь в светлую прихожую и подходя к Филиппу. - Это моя сумка, к твоему сведению, - торопливо сказал Филипп, переживая, что сейчас Василий начнет мешать ему покинуть его дом - как назло, куртка упала куда-то вглубь гардероба, кроссовки застряли под обувной полкой, а телефон выпал из кармана и остался одиноко лежать в середине прихожей. - Я не отпускал тебя, Филипп, - Кошечкин в два прыжка подскочил к омеге, одной рукой хватая его за капюшон куртки, а второй перехватывая его руку и не давая ему натянуть второй рукав. - Не прикасайся ко мне! - вскричал Фил, чувствуя, как рука с капюшона переместилась на шею - в гневе Вася совершенно не рассчитывал силу, и Майе даже почувствовал, как огромная ладонь Василия, обхватывающая его шею чуть ли не полностью, душит его с какой-то особой жестокостью - Филиппу пришлось ударить Василия в грудь. - Что за привычка у тебя, так грубо хватать за руки и шею? А что будет дальше - будешь бить наотмашь? Убьешь? - кричал Филипп, вырываясь из рук Кошечкина. - А то я смотрю ты большой любитель угрожать всем вокруг. - Ты что такое говоришь, - опешил Вася, на секунду отпуская Филиппа - омега воспользовался этим моментом, засовывая руку во второй рукав куртки и тут же прыгая в кроссовки, пытаясь натянуть нерасшнурованную обувь хоть как-нибудь, - я тебя пальцем не трогал, - громко сказал Кошечкин, чем очень сильно насмешил Филиппа, но времени ерничать на эту тему у Фила не было - на расстоянии вытянутой руки за спиной голкипера был телефон Фила, и было бы неплохо его забрать. - Я сказал тебе остановиться, ты не услышал меня? - Вася схватил пытающегося проскочить между ним и стеной Филиппа за волосы, крепко стискивая их в руке и дергая на себя. - Не можешь смириться с тем, что я не соглашаюсь с тобой молча и во всем, да, Кошечкин? - злобно плюнул Филипп, пытаясь ударить Василия кулаком по лицу, но промахиваясь. - Не могу, Майе, - прошипел Вася, толкая Фила к стене и больно ударяя его головой о нее же, - никто и никогда так со мной не разговаривал, и тебе я этого не позволю, - Вася замахнулся, чтобы ударить Филиппу пощечину, но Майе вовремя выставил руку, чтобы закрыть себя от удара - однако Вася готовил для него оплеуху такой силы, что омега не удержался на ногах, падая спиной на декоративную тумбу и больно ударяясь о нее - благо, теплая увесистая куртка смягчила удар, хоть и порвалась, судя по звонкому треску ткани. - На, тебе это нужно? - Василий оглянулся и нашел у себя под ногами телефон Филиппа. - На, блять, возьми, чего не берешь-то, Майе? - он потряс телефоном в воздухе и со всей силы бросил его об пол - осколки разлетелись в разные стороны, и все, что смог сделать Филипп, это закрыть лицо, чтобы ему ничего не прилетело в глаза. - Вот ты мудак, - покачивая головой, сказал Филипп. - Ах я мудак!? - снова вскипел Кошечкин, хватая Филиппа за руку и поднимая его на ноги - Майе едва мог сопротивляться ему. - А ну-ка иди сюда, сучка, я тебе сейчас покажу, кто здесь мудак, зеркало видишь? - Василий схватил Фила за голову и очень сильно прижал его лицом к раме зеркала - Фил даже почувствовал, как хрустит его нос под натиском. - Вот в него сейчас посмотришь - и увидишь в нем мудака. Смотри, блять, нравится? - рисковать и вдавливать голову Майе в стекло Вася не стал, просто замахнулся и ударил Филиппа по лицу - не так сильно, но очень ощутимо. - Кто тут еще мудак после этого? А, блять? - Майе впервые снова посмотрел в глаза Кошечкина - они налились кровью. - Я тебя спрашиваю, чего молчишь, блять? Филипп сглотнул отдающую кислым железом слюну, чувствуя, как по верхней губе течет теплая кровь из носа. Дрожащие губы Кошечкина скривились в очередной раз, он ударил по раме зеркала, едва не заставляя стекло разлететься на кусочки, и этот удар пришелся в нескольких сантиметрах от головы Филиппа - Майе даже не собирался закрываться от него. Его душили слезы и обида за все происходящее, и стоило ему чуть двинуться в сторону двери, Вася снова отпрянул от него, и Филипп, шатаясь от легкого головокружения, вышел на улицу, пропуская мимо ушей все, что Кошечкин кричал ему вслед - оставил разбитый телефон, шапку на пороге, спортивную сумку с ключами, ему было уже все равно. Он сел на самой нижней ступеньке, чувствуя, что за ним тащится подол его порванной куртки, и принялся зашнуровывать кроссовки дрожащими пальцами, видя, как на светлые спортивные штаны капает алая капиллярная кровь. Фил зачерпнул снега с перил лестницы и вытер им нос, небольшая горстка тут же пропиталась кровью. Он еще не понимал, что ему делать дальше, у кого беспалевно попросить помощи и как избежать ненужных вопросов посреди ночи, но шум в голове не давал ему подумать над этим подобающим образом. Все, что было перед глазами - это ярко-красные озлобленные глаза Васи, звериный оскал, красные щеки и нахмуренные брови, принадлежащие совершенно другому человеку, а не тому человеку, в которого так страстно был влюблен Филипп. Он не понимал, что способствовало таким внезапным переменам в людях, какие причины были на то, чтобы так поступать с ним. Разве он сделал что-то плохое? Возможно, но разве он заслужил такого наказания за это? Такого не заслуживал никто. Очевидным было только одно - Филипп снова обжегся, и сделал это о того человека, которого считал теплой лампадкой, а не раскаленным до красноты железом. О человека, который возродил в нем чувство, стремительно угасающее в последние месяцы, задуваемое холодными уральскими ветрами, засыпаемое колким мелким снегом - чувство большой любви, которое было огромным оранжево-алым факелом и вело Филиппа за собой; снова прикосновение любимого человека было самой большой наградой и самым страшным оружием, слова - самой большой поддержкой и самым ужасным надрывом; было плевать на разбитый телефон, потерянные ключи, было все равно на разбитый нос и порванную куртку - где-то там, внутри, снова по швам трещало сердце, переполняемое чувствами и обидой, простой детской обидой. С другой стороны, это случилось сейчас, даже до того момента, как Филипп признался ему в чувствах теми самыми важными словами, которыми он ставил точку на предыдущем предложении и начинал новое, это случилось тогда, когда точка незвозврата не была пройдена - и сидящего на холодных ступенях Филиппа грело только это, только то, что судьба сама направляет его ласковой рукой, не давая ему скоротечно утонуть в очередном человеке, который размажет его, как букашку по траве. Среди позвякивающих мыслей, которые разбросались по всей голове после удара Василия, Филипп как будто с чье-то помощью поднимал осколочек за осколком - и на всех этих стеклышках были крошечные красные флажки, какие-то детали, которые он раньше никогда не замечал, чужие слова и высказывания - но когда у тебя в голове сотни мыслей и несколько очагов головной боли, обращать внимание на такие мелочи - это очень тяжело, и только сейчас подсознание Филиппа, которое бережно хранило все это на протяжении месяцев, подбрасывало их едва не рыдающему омеге. Это и слова капитана команды об агрессии основного голкипера, и толстый слой тонального крема на лице Ирины Кошечкиной на всех их совместных фотографиях, которые Филипп видел в клубе, и постоянные попытки сильнее стиснуть руки и шею Филиппа и других одноклубников, и просьбы пиар-менеджера к агенту Кошечкина строго следить за тем, чтобы Вася не давал никаких интервью, и огромное желание Максима Майорова уехать куда подальше из Магнитогорска, и это безграничное собственничество, а также его глупые попытки натянуть его на что-то шутливое и легкое. Было тяжело осознавать, что с Василием было что-то не так - ведь в глазах Филиппа он был идеальным. И стоило сейчас включать свой синдром спасателя? Может, Филиппу самому нужна была помощь, просто он, как обычно, побоялся бы попросить ее. Почему он должен тревожить кого-то, кроме самого себя, своим окровавленным видом поздним вечером. Кусочек удивительного чистого морозного неба выглядывал из-под козырька - и был таким завораживающе красивым. Филипп глубоко вздохнул и поднялся на ноги - голова перестала кружиться, холодный воздух помогал прийти в себя, носовое кровотечение остановилось само по себе - разве что кровь противной пленкой засыхала на губах. До его дома отсюда на машине было около пяти минут езды, Фил надеялся справиться минут за пятнадцать неспешным прогулочным шагом, если, конечно, ворота были открыты и не пришлось бы перелезать через них. - Филипп! - послышался задушенный крик откуда-то из-за спины, по скрипучему снегу послышались шаги. - Филипп, родной, подожди, я умоляю! - Кошечкин, в одно лишь футболке, выбежал за ним, нагоняя его и тут же падая на колени перед ним, останавливая омегу прямо перед выходом из двора - до двери оставались считанные шаги. - Прости меня, я не хотел бить тебя, я отвратителен, просто чудовище! - он расплакался, обнимая колени Майе и прижимаясь лбом к его животу. - Я не знаю, что на меня нашло, я потерял контроль, я... я просто... пожалуйста, я прошу тебя, прости меня, Филипп, я умоляю тебя, - он безутешно плакал, стискивая руками остатки пуховика Филиппа на его спине и прижимаясь к нему. - Кого ты пытался обманывать все это время - самого себя или всех вокруг тебя? - куда-то в пустоту спросил Фил, чувствуя, как слезы любимого человека отдаются в нем ужасающей болью даже после того, что он с ним сделал. - Была семья почти двадцать лет, четверо очаровательных детей, огромный дом, гараж машин, собаки, кошки, хомячки, муж - талантливейший хоккеист, жена - красивейшая бизнесвумен, на фотографиях такие домашние, уютные, дети такие счастливые, интервью такие гладкие, фотографии в IG - идеальные, а что было за дверьми дома, Вася? Неужели все было именно так, как ты рассказывал - ты уставший приходил домой и утопал в рутине, а потом от этой идеальной рутины сбежала и Ира, прихватив с собой детей, познакомившись непонятно с кем и непонятно где, ухватившись за него, как за единственную возможность в ее жизни что-то изменить? И почему Максим, которого здесь, в "Металлурге" целовали бы во все места, давали бы все игровое время мира, потому что он твой ребенок, уехал играть в клуб, где ему приходится бороться за свое место в нешуточных сражениях? Ведь жизнь с тобой - это рай, а родиться твоим ребенком - это родиться с золотой ложкой во рту. Может быть, это все не рассказы о том, что бывшая жена твоя - такая плохая, а сын - такой амбициозный? Может быть, ты бил Иру так, как меня сегодня, и поэтому от тебя отвернулась твоя же собственная семья, а, Вася? Вася, захлебываясь, плакал, хватая обмякшие руки Филиппа и прижимаясь лицом к его бедру, а Филипп стоял и вспоминал - увесистые удары по скрипящему от натиску рулю в его "крузере", болезненные удерживания Филиппа за руку в спортивном зале, размашистые замахи на чуть провинившегося Эдди, крепко стиснутые пальцы на бедрах Филиппа в темной спальне, озлобленное выражение лица, плотно стиснутые зубы, оскал, мат, ругань, слова, слова и еще раз слова окружающих Филиппа людей - все вертелось перед его глазами, как карусель, и Майе едва успевал уловить каждое из них. - Она ушла потому, что ты ее бил, Вася? - еще раз спросил Филипп, наклоняя голову к Кошечкину. - Да, она ушла именно поэтому, - всхлипывая, надрывно пробормотал Василий. - А за что ты ее бил? - Майе спрятал руки за спину. Но Вася не спешил отвечать ему - крупно дрожа от холода, голкипер не переставал плакать и удерживать Фила крепким объятием, всхлипывая и закашливаясь. Филипп не ждал ответа прямо сейчас, не хотел разводить из всего происходящего какую-то показательную казнь - ее было некому демонстрировать. Он видел до этого слезы Василия, но еще никогда не видел их такими горькими, как сейчас, не видел его таким отчаявшимся, таким разбитым и таким уничтоженным. Фил осторожно протянул руки к локтям Василия, обхватывая их и подтягивая на себя - Вася тут же поддался, поднимая руки выше, а затем и поднимаясь на ноги, но не выпрямляясь, а утыкаясь лбом в плечо Филиппа. - Прости меня, я прошу тебя, - прошептал он, не переставая всхлипывать, - меня уничтожает моя же ревность, каждый раз, снова и снова, я не хотел срываться на тебе, я не хотел прикасаться к тебе, я пойму все, что ты скажешь мне, пойму, если после этого ты не захочешь знать меня, но я прошу хотя бы извинить меня, Филипп, пожалуйста, родной, я умоляю тебя. Я все сделаю, чтобы заслужить твое прощение, пожалуйста, я больше никогда так не буду, я клянусь тебе всем, что у меня есть, Филипп, - он вытер лицо дрожащими ладонями, и Фил заметил, как покраснела от холода кожа его рук. - Идем, - он потянул Кошечкина в сторону лестницы, и альфа покорно пошел за ним, шмыгая носом. - Ты замерз, не мог хотя бы куртку надеть перед тем, как выходить на улицу? - ему хотелось сатисфакции, хотелось унизить Василия, хотелось растоптать его извинения, плюнуть ему в лицо и уехать, демон на плече Филиппа без остановки шептал ему об этом, но там, в затянутых легкой дымкой карих глазах, Фил снова видел человека, который заставлял его сердце таять. - Прошу, Филипп, прости меня, - Вася не переставал повторять это, пока брел за ним. - Поговорим в тепле, Вась, - Майе покачал головой - у них была одна конкретная проблема, о которой они уже когда-то разговаривали - это неумение говорить друг другу правду, и Фил хотел начать именно с этого момента перестать врать Василию во всем, что могло бы касаться их двоих, и лживо принимать его такие же пустые извинения было бы ошибкой. Из-за того, что Вася разбил в прихожей телефон Филиппа, светлый ламинат был усыпан стеклышками и кусочками экрана, и Филу ничего не оставалось делать, кроме как отшвырнуть уничтоженный корпус телефона носком кроссовка в сторону, сгребая мелкие стеклышки со своей дороги, и пройти в обуви до самого коридора, где начиналось мягкое ковровое покрытие, разуться уже там. В большом гардеробном зеркале при тусклом свете нескольких настенных ламп можно было оценить ущерб - пуховик был разорван по шву от капюшона до подола, растрепанные волосы падали на окровавленное лицо - под носом отпечаталась тонкая струйка крови, стекающая на верхнюю губу через усы и утопающая в растрепанной бороде, ссадина на щеке, припухлость на переносице, россыпь кровавых капель на спортивных штанах. Плетущийся за ним Кошечкин подошел к нему сзади чуть ближе, чем на расстояние вытянутой руки, и дрожащими руками приспустил куртку с плеч Филиппа, стараясь не встречаться с омегой глазами. Просторная кухня, бар и небольшой уголок столовой были по коридору чуть дальше гостиной, дверь туда располагалась в стене напротив. Когда они зашли туда, Фил, чувствуя, что он совершенно обессилен всеми происходящими событиями, сел на стул, сразу же откидываясь на его спинку и вытягивая ноги. Потерянный Кошечкин так и стоял на пороге, рассматривая Филиппа, Майе не стал сразу предлагать ему сесть рядом с ним, а попросил Василия сделать ему чай - уж очень он замерз, пока был на улице. Хозяин дома засуетился, скрываясь где-то за барной стойкой с чайником, Фил шмыгнул носом и запрокинул голову, рассматривая объемную лепнину на сером потолке. - Филипп, - Вася поставил чашку чая и сахарницу перед Майе, - я должен тебе сказать кое-что. Ты выслушаешь меня? - Я никуда не тороплюсь, - Фил сделал глоток чая, смотря на Кошечкина. - Только дай мне тебе кое-что сказать перед тем, как ты что-то скажешь мне. Будь честным со мной. Ты сам мне говорил, что доверие - это все, что у нас есть, все, что мы можем дать друг другу. Я честно скажу тебе - я больше не хочу это продолжать. Я не успел насладиться этими крошечными моментами, что были между нам, как у нас началась черная полоса - и я готов переживать все трудности, но только если я буду понимать, что это нужно не только мне. Ты слышишь меня? Не разговаривай со мной так, как ты любишь это - как с неразумным. Говори все, как есть, потому что среди всего многообразия слов, что ты говорил мне за все это время, с "доверием" ты не прогадал, оно нам с тобой необходимо, как никому иначе. - Я слышу тебя, родной, слышу, - Василий робко сел на стул рядом с Филиппом. - Такие вещи я должен был говорить тебе сразу же, только начал замечать, что ты доверяешь мне, что сам тянешься ко мне. У меня есть проблемы, их много, они все очень глубокие, очень неприятные, выставляют меня с очень некрасивой стороны - а я так хотел быть для тебя самым лучшим, надежным, потому что ты так много значишь для меня. - Ты можешь говорить по делу, Вася? - Филипп болтал ложкой в чашке, пропуская слова Кошечкина мимо ушей. - Все, как есть. Нам нечего терять. - Однажды я ударил Ирину так сильно, что нам ничего не оставалось делать, кроме как вызвать скорую, - немного погодя, сказал Вася, - скорая приехала с полицией, Ирина написала на меня заявление, мне дали условный срок, потому что я заплатил, Рашников подключил каких-то своих знакомых - мы с ней помирились и продолжили жить дальше, суд обязал меня посещать курсы по контролю гнева, и я исправно посещал их, они помогали мне, просто теперь на мне это клеймо. - Тебя беспокоит только то, что на тебе теперь это "клеймо"? - Фил фыркнул. - Ты знаешь о том, что у тебя есть такая проблема - ты больше не посещаешь эти курсы? - Перестал делать это этим летом, - сказал Вася. - После того, как Ирина с детьми окончательно уехала в Тольятти, подумал, что мне это больше не нужно. Совершил ошибку, я понимаю. Я вернусь на эти курсы, я обещаю тебе, Филипп. - Не делай мне одолжение, я прошу тебя, - Майе поставил чашку на стол, - делай это, если это нужно тебе, если ты не чувствуешь себя комфортно, пытаясь себя исправить - зачем тебе меняться? Нравится тебе агрессировать на все живое - на здоровье, тебе уже столько лет, в таком возрасте люди уже обрастают своим собственным опытом и не меняются. - Я хочу сделать это ради тебя, - сказал Кошечкин, положив протянутую ладонь поверх вытянутой на бедре руки Филиппа. - Зачем? - Филипп не стал убирать руку, прикрывая глаза и наслаждаясь теплым прикосновением. - Потому что ты достоин самого лучшего рядом с собой, - Вася осторожно сплел свои пальцы с пальцами Филиппа, - ты достоин всей ласки и нежности на свете, достоин всей теплоты. Мне так больно было слышать, что ты сожалеешь о том, что ты родился таким, какой ты есть, потому что ты - это самое лучшее, что случалось со мной за последний год. Я исправлюсь, я поменяюсь, я верну все в то положение, в котором все началось в Канаде - когда все было беззаботным и счастливым, я больше никогда не ударю тебя, прошу тебя, прости меня. Ты веришь мне? Я умоляю тебя, Филипп, поверь мне. Время текло медленно и размеренно, стрелки часов громко и методично отсчитывали секунды, и Филипп, допивающий уже третью чашку горячего чая, потерял счет времени - они с Кошечкиным, не проронив ни слова, продолжали сидеть на кухне, пока Вася, вооружившись влажными салфетками, вытирал лицо Фила от крови, осторожно придерживая его за подбородок. Фил боялся произносить ответ на вопрос Василия вслух - потому что просто не знал, чем все это может кончиться. Это могло быть ужасающей и болезненной ошибкой, которая потом срежет корку со всех ран - Вася бил женщину, которая была матерью его детей, очевидно делал это, не боясь совершенно никакого наказания, и в конечном счете так и не получил его - а безнаказанность делает с человеком страшные вещи, позволяет ему отсрочить осознание своих ошибок. Принять эти извинения или нет - это было только интуитивным решением, но Фил был слеп; смотря в виноватые глаза поникшего Василия, Фил хотел только одного - чтобы этого вечера не существовало в их жизнях, чтобы ему не приходилось думать о чем-либо, чтобы он просто забрал у Василия свои ключи от дома, крепко обнял его, расцеловал и извинился за то, что между ними возникли какие-то непонимания. Какие гарантии были у Филиппа на руках, что этого не повторится? Только доверие, слепое и сильное, как у верной собаки. С другой стороны. Кто не рискует - тот не пьет шампанское. Когда-то это выражение было мало того, что любимым выражением Филиппа, но и девизом всей его жизни, в какой-то степени. Этот риск очень часто оправдывался, почему бы не попробовать снова. Кошечкин сначала боялся даже прикасаться к Филиппу, но смелел с каждой минутой, осторожно подступая к Майе с новых рубежей - то гладил его по ноге, пробегаясь по бедру, то расправлял пальцами запутанные волосы на затылке, то расчерчивал непонятные узоры пальцами по груди Филиппа, бегая ими от торса до ключиц: в один из таких моментов Фил накрыл руку альфы своей, прижимая ее к солнечному сплетению. Вася с какой-то надеждой посмотрел на Филиппа, чуть приближаясь к лицу Майе - сбивчивое дыхание также вкрадчиво коснулось губ Фила, и он потянулся к Васе, мягко целуя его. Как такое могло случаться - что в руках одного единственного человека весь мир становился ярче? Филипп читал о таком в книжках, смеялся с высоких эпитетов, но никогда не думал, что поймает себя на мысли, что он ощущает себя именно так. Когда Вася целовал его - все уходило на второй план, сердце начинало биться чаще, дыхание сбивалось, Филипп чувствовал себя влюбленным подростком. Кошечкин ласкался к нему, напрашиваясь на объятия, Филипп, не желая двигаться, потянул его на себя, и Вася забрался на его колени - широкий стул позволял им сесть на него вместе, не стесняя друг друга. Огромный голкипер выглядел в руках маленького Майе очень комично, но Фил наоборот, считал это очень милым - Архип с ним тоже позволял себе дурачиться, иногда позволяя Филу поухаживать за ним, и Василий не должен был становиться исключением. - Ну что ты скажешь, Филипп? - спросил Вася, упираясь лбом в спинку стула и выгибая спину так, чтобы ему было удобно смотреть на Фила. - Я прощен? - Я не буду врать тебе и говорить, что я спущу все случившееся на тормозах, - шепнул Фил. - Но и свою вину во всем произошедшем я отчасти вижу. Поэтому если мы хотим это исправить, то нам нужно начать работать над этим вдвоем, зарабатывать кредит доверия друг друга - без ревности, недосказанностей и лжи. - Я бесконечно доверяю тебе, Фил, - Кошечкин провел пальцами по губам Майе, ласково поднимаясь пальцами по носу до переносицы. - Я больше никогда не допущу такого отношения к тебе. Филу крепко обхватил руками поясницу Василия, прижимая его к себе и заставляя голкипера выпрямиться. Вася не был маленьким мальчиком, Филипп вряд ли смог бы поднять его на руки, хотя очень хотел - у них обоих были только они сами, только они и могли помочь друг другу. Филипп видел в своих чувствах благо - в первую очередь для себя, потому что даже сейчас, после того, как полчаса назад Вася валял его по коридору, прикосновение Кошечкина было спасительным кругом, а примирение с ним, его извинения - тем самым теплым огоньком, которые Фил был готов нести сквозь метели и вьюги, прикрывая ладонями. Вася попросил Филиппа остаться с ним - Кошечкин едва ли не мурлыкал, виновато поглядывая на лицо в Фила и обнимая его со спины, пока они с омегой пытались придумать что-то легкое и быстрое на ужин. Майе нарезал свежие овощи ловкими движениями - было уже чертовски поздно, и Фил едва не забыл, что завтра его ждал довольно важный день: в Магнитогорск прилетал его спортивный агент, который должен был начать процесс переговоров с руководством клуба, и касалось это не только Филиппа, но и остальных клиентов Пилко в "Металлурге". Утренняя тренировка немного смещалась из-за этого, встречу с Алешей тоже можно было перенести на несколько часов, выспавшись, до его приезда нужно было решить несколько бытовых проблем и заглянуть домой. *** - Нравится? - улыбнулся Василий, сияющими глазами рассматривая распаковывающего новый телефон Филиппа. - Чувствую себя содержанкой, - фыркнул Филипп, комкая пленку от коробки и заталкивая ее во внешний карман портфеля, который лежал у него на коленях. - Но в целом да, очень нравится, спасибо, Вася. Еще бы ты умел переносить все данные с одного телефона на другой - цены бы тебе не было. - Ну поехали к мастеру, я заплачу, в чем вопрос, - смутился Кошечкин, - дай мне хотя бы так хоть чуть-чуть перед тобой исправиться, купить твое прощение, если тебе угодно. Нам с тобой еще предстоит путешествие за пуховиком и спортивными штанами. - Брось, штаны домашние были, а пуховик вообще клубный, возьму с экипировочной базы новый, - Фил поморщился, включая телефон и рассматривая приветственную заставку с серым яблочком на экране. - И время уже поджимает. Водитель сказал, что будет ждать меня около памятника, высадишь меня за квартал до него, на проспекте? Я куплю кофе и поеду на тренировочную базу, Пилко, скорее всего, уже там, если его очередной ебанный Bugatti Veyron не застрял где-нибудь в сугробе. - Хочешь, я довезу тебя? - предложил Вася, заводя машину. - А то сегодня на улице как-то прохладно, а ты в этом легком пальто, - Василий дальновидно включил подогрев сидений, потому что пока его Infiniti стоял на парковке в сегодняшний внушительный мороз, кожаные сидения успели замерзнуть до такой степени, что Филу, на котором был классический костюм-тройка с легкими брюками, было довольно неуютно на них сидеть. - Красивое, конечно, - Кошечкин провел рукой по воротнику пальто, поправляя его, - но все равно очень холодно. - Палево, - Фил пожал плечами, рассматривая себя в зеркало - опухлость с носа полностью спала, а легкую ссадину на щеке можно было объяснить травмой во время тренировки, никто не вел их подсчет и не следил за тем, как и кого поцарапало. - Да и тебе сегодня разрешили отдохнуть и приехать на лед вечером, так что я советую тебе воспользоваться советом тренера, пока еще разрешают. Сам видишь - Моисей плотно зацепился за свое место в ВХЛ, "лисята" без Набокова не справляются, Кондаков тоже не большой любитель появляться на тренировках состава мастеров. Остаетесь только вы с Эдди, так что лучше воспользоваться возможностью отдохнуть сейчас. - Ну да, в чем-то ты прав, - Вася вырулил с парковки на дорогу и отправился к базе по вполне знакомому маршруту. Утром Филиппа выручил один из старых телефонов Василия, который они откопали где-то в его гостиной - омега и позвонил Алеше, сообщив, что все, что они обговаривали - в силе и что он ждет своего агента в обозначенное Сергеем Гомоляко время в административном корпусе клуба на тренировочной базе, и позвонил Анне, сказав, что они сегодня обойдутся без услуг переводчика, и позвонил Паше, спросив Акользина о его самочувствии - альфа мучался на отходняках и не имел большого желания разговаривать, поэтому Фил не стал долго трепать ему нервы. Кошечкин, все еще чувствующий свою вину за все произошедшее, мало того, что не отходил от Филиппа ни на шаг - чуть ли не ел с ним из одной тарелки, караулил его в душе и всю ночь прижимал его к своей груди, пока они спали, так еще и утром вызвался купить Филу новый телефон, взамен разбитого им старого, и покорно ждал в машине, пока омега зайдет к себе домой, переоденется и соберется. Фил до последнего надеялся, что Гомоляко утром позвонит ему и скажет, что им нужно будет подождать с подписанием контракта. Майе весь вечер и всю ночь вертелся в своем мире, в какой-то момент и вовсе остался без телефона, но как только приобрел замену - суровая реальность напомнила ему о произошедшем с Павлом. За ночь было написано несколько десятков статей - и неспортивными СМИ, и хоккейными журналистами, и болельщиками клуба, и мнения везде были неоднозначными, громкими, неуместными и жестокими. Пашу несправедливо обижали и оскорбляли, называя его "недочеловеком", вскапывали всю его личную жизнь, предлагали деньги за новую достоверную информацию о ее нераскрытых аспектах, клуб отмалчивался, как мог, и даже свежие выпуски клубного влога и порции новых фотографий с тренировок не могли перебить весь поток негатива и вопросов болельщиков. Филипп понимал - клуб не может встать на защиту Акользина, и эта тактика была единственной верной в этой ситуации, эдакая попытка усидеть на всех стульях сразу. Не мог Майе думать о том, что Пашу лишат контракта из-за случившегося. В команде был Филипп, и даже если руководство клуба закрывало глаза на то, что Филипп был омегой, когда приглашали его в Россию, то после того, как Архип покинул команду, а информация о том, что Майе и Неколенко состояли в отношениях, просочилась сначала в ряды их одноклубников, а затем дошла и до руководства - они не могли отрицать того факта, что в их команде играет парень с нетрадиционной ориентацией, пусть он и не заявляет об этом во всеуслышание. Люди в этом бизнесе могли быть жестокими, прямолинейными, склонными к взяточничеству и непотизму, однако, двуличными или обожателями двойных стандартов они от этого не становились - это могло бы обернуться для них падением дохода, особенно когда речь заходила о никому не нужном канадском легионере, который сегодня в России, а завтра - уже у себя дома. Фил был уверен - руководству клуба просто приходится принимать какие-то решения, которые оставят их на плаву, при условии, что возможное решение о разрыве контракта с Акользиным не подкреплялось бы гомофобией кого-либо из руководителей. Майе не мог жонглировать чьим-то мнением или взглядам - но он мог просто спросить у того же самого Рашникова, что он думает об этой всей ситуации, получить ответ и составить для себя полную картину происходящего. Омега находился посреди двух огней - он все еще был обычным хоккеистом клуба, однако, все неглупые люди понимали, что если что-то выглядит, как слон, и зовется слоном, то это - слон, и Филипп в этом случае определенно ближе к Акользину, чем к своим остальным одноклубникам. Потерять Павла - означало потерять и Филиппа, потому что в таком случае не хватило бы никаких стульев, чтобы заткнуть треснувшую от лицемерного подхода систему. Фил не был заносчивым, не был хвастливым и не шел трясти с клуба все миллионы рублей, которые они только могли освободить для него под потолком зарплат, но он не мог упустить возможность очень легко надавить на больное для спортивного директора - напомнить о своей значимости для клуба и попросить в качестве дополнительного условия не выгонять Акользина. - О чем думаешь, Фил? - спросил Кошечкин. - О том, где и с кем бы пообедать, - соврал Фил, улыбаясь. - Об этом не думай, езжай спокойно переподписываться, тебе потом все равно нужно будет приехать домой, и там мы уже разберемся, - Вася прикрыл рукой улыбку. - И не переживай, если что, ты знаешь, что я всегда с тобой и всегда смогу замолвить за тебя словечко. - А если не смогу переподписаться? - спокойно спросил куда-то в пустоту Филипп, чувствуя, как тут же его колено накрывает большая теплая ладонь и неплотно стискивает. - Ты нужен команде, нужен этому клубу, нужен болельщикам и нужен мне, никто так просто тебя не отпустит, - пробормотал Василий, успокаивая скорее себя, чем Филиппа. - Они сами предложили тебе обговорить условия, хотя обычно контракт молча сливается на почту спортивному агенту, руководство клуба ценит тебя и предложит тебе все, чтобы ты остался. Даже не думай о том, что ты не сможешь договориться с ними - у тебя своя светлая голова на плечах, и ты непременно поймешь, в каком русле нужно вести разговор, чтобы у тебя все получилось, тем более, с тобой будет Алеша, и как бы хуево я не относился к Пилко, он действительно профессионал. - Не ревнуешь хоть? - усмехнулся Филипп. - Ревную, - упрямо сказал Кошечкин, - высокий, красивый, бородатый, тоже голкипером когда-то был - в твоем вкусе, короче, - он прищурился, внимательно разглядывая улыбающегося Майе. - Как тебя не ревновать, Филипп, если на тебя каждый смотрит так, как будто собирается тебя украсть, а? - Меня обижает твоя ревность, - Фил стер улыбку с лица, - мы по кругу говорим с тобой каждый раз об одном и том же, договариваемся о том, что все будет нормально, но потом ты снова накручиваешь себе что-то, и случается ситуация на подобии вчерашней. Ведь если бы ты не начал сам так агрессивно разговаривать об Акользине, зная, что я отвечу тебе, а не буду молчать, то и ничего бы не было. - Я извинился за вчерашнее миллион раз, Филипп, - Василий глубоко вздохнул, - и пообещал тебе приложить все свои силы, чтобы исправится. - Ты никогда не выглядел в моих глазах человеком, который не уверен в себе хоть на один процент, - Майе пожал плечами, - чем все твои оставшиеся сферы жизни отличаются от отношений? - А для меня ты всегда был человеком, который уйдет после первой пощечины или скандала, мы оба с недостатками, и не так просто эти недостатки показать человеку, который важен тебе, в первую встречу, чтобы он знал, на что он идет, давая ему приблизиться к себе, - Кошечкин устало посмотрел на Филиппа. - Я пытаюсь подрезать тебе крылышки, потому что не привык к тому, что мой партнер обладает свободолюбием, ты не понимаешь банальной ревности и собственничества, потому что не привык к человеку с такими качествами рядом с собой. Ты же понимаешь меня? - Понимаю, - сказал Фил, - именно поэтому я все еще здесь. - Филипп, давай не будем, - пробормотал Василий, - лучше дай я поцелую тебя, потому что когда я смогу сделать это сегодня снова - я не знаю, а мне так не хочется расставаться с тобой ни на мгновение, - выловив мгновение во время пробки на перекрестке, Вася, прикрыв глаза, наклонился к Филиппу, нежно целуя его и поглаживая щеку рукой. - Фил, я верю в тебя и в то, что ты примешь самое верное для себя решение. Я хочу, чтобы тебе было комфортно и уютно, не зависит, продолжишь ли ты играть в Магнитогорске или уедешь куда-нибудь. - Мой комфорт и уют - рядом с тобой, - Майе съежился в руках Кошечкина, закрывая глаза и потягивая носом любимый запах, перемешавшийся с парфюмом Василия. Снег валил всю ночь, поэтому некоторые планы команды нарушились - днем они должны были вылететь в Новосибирск на выездную игру, однако, из-за погодных условий это оказалось невозможным, и вместо того, чтобы проводить сбор парней и ждать разрешения на вылет, администрация приняла решение вылететь завтра утром и после небольшого отдыха сразу отправиться на игру - они уже проворачивали нечто подобное в этом сезоне, и это было вполне логичным решением, когда время перелета составляло всего несколько часов, тем более, сразу после этого команда возвращалась обратно домой, никакого времени на восстановление тратить не нужно было. Тренировки состоялись бы согласно расписанию, однако проведут их в Магнитогорске, что никак не беспокоило Филиппа, голова которого была забита другим. Вася тепло попрощался с ним, расцеловав лицо Филиппа и пожелав ему удачи, и Майе, добравшись до машины своего водителя, отправился на тренировочную базу, где, судя по сообщениям Алеши, спортивный агент уже во всю бил копытом. У Филиппа не было плана - скелет контракта практически не отличался от соглашения, подписанного на время регулярного чемпионата, менялась только сумма и призовые, и здесь для Филиппа все было покрыто мраком тайны. Алеша сказал, что будет просить сорок миллионов, не считая призовых за каждый пройденный круг плей-офф и не учитывая индивидуальные достижения Филиппа, Майе попросил его умерить аппетиты, но не назвал сумму, которая устроила бы его - а она в целом составляла сумму, которая была гораздо меньше суммы агента без призовых. Фил получил внушительные роялти с продаж мерча и рекламы, которые ему насуетил Шварц еще во времена его работы в Северной Америке, поэтому омега не нуждался в деньгах в этом сезоне, ведь не обидели его и в "Металлурге", где он воспользовался и всеми возможностями призовой системы, размер бонуса в которой зависел непосредственно от результативности игрока - а она у Фила была потрясающей. Тренировочную базу Фил очень любил - пока он здесь жил, он изучил все ее закоулки, здесь был такой уютный лед и такая уютная раздевалка, а обособленный кабинет администрации не вызывал давящего ощущения постоянного наблюдения за собой. Фил зашел внутрь, поздоровался с охранником и быстро скользнул на второй этаж - Пилко со спортивным директором уже ждали его. Алеша, как обычно, вылизанный и одетый в модный костюм, смотрелся очень аляповато даже рядом с Филом, облаченным в классический костюм, а уж рядом с Гомоляко, который не вылезал из своего клубного бомбера и спортивных штанов, так и вовсе был попугаем. Фил поздоровался с ними, приветливо улыбаясь, хмурый спортивный директор, до этого выслушивающий что-то от Пилко, был очень рад видеть Филиппа, взял его пальто и открыл дверь в кабинет Рашникова, пуская омегу вперед. Виктор Филиппович, не изменявший себе в своей любви к классическим костюмам и цветастым галстукам, пил чай с Ласьковым, перебирая бумаги. Алеша в офисе чувствовал себя, как дома - мало того, что он представлял интересы всех канадцев клуба, так еще и любил частенько наведаться к руководству без особого повода. Филипп робко присел рядом со своим агентом, поздоровался с директорами и откинулся на стуле, наблюдая за тем, как Ласьков, формально находящийся в отпуске, расхаживает с чайником по кабинету Рашникова и предлагает чай всем присутствующим. - Не буду ходить вокруг да около, Филипп, на данный момент клуб может предложить тебе двадцать миллионов вне зависимости от попадания в плей-офф, сверху призовые за каждый раунд отбора, в целом сумма призовых, при условии попадания в финал Кубка Гагарина, будет составлять столько же - двадцать миллионов, - сказал Гомоляко после того, как они немного пообщались ни о чем - погоде, снеге и вкусном чае. Филипп посмотрел на своего агента - нахмуренный Пилко уже был готов высказаться, но Фил положил ладонь на стол и легонько хлопнул ею, призывая Алешу молчать. Пилко удивленно посмотрел на омегу, но перечить ему не смел - они обговаривали этот момент, Филипп неоднократно просил Алешу быть сдержаннее, когда речь идет о нем, и агенту пришлось подчиниться. Гомоляко и Рашников переглянулись, Виктор усмехнулся, вытаскивая их принтера свежераспечатанную таблицу и передал ее Алеше. - Вы оставили платежную ведомость пустой, мы заполнили ее самостоятельно, расписав все возможные бенефиты Филиппа, и вот тут еще кое-что, - Рашников передал омеге в руки еще один лист бумаги. Филипп взглянул на листок - на французском языке на нем было написано предложение продолжить сотрудничество не только на время этого плей-офф, но и продлить контракт в формате полного сезона и на следующий год. Майе думал, что у него будет возможность пообщаться с администрацией, поговорить с ними, выслушать какие-то их недовольства, однако, вероятно, мнение как спортивного директора, так и директора клуба, было однозначным - Фил был тем самым игроком, который нужен был клубу. Филипп перевел то, что было написано Алеше, Пилко даже несдержанно усмехнулся, оглядываясь по сторонам - он тоже думал, что им придется поговорить об условиях контракта. - Я хочу кое-что спросить, - сказал Фил, откладывая документы в сторону и скрещивая руки на столе. - Пожалуйста, - Рашников пожал плечами. - Магнитогорск и правда стал для меня родным за то время, что я играю здесь, я был приятно удивлен тем, что здесь ко мне отнеслись хорошо в первую очередь как к спортсмену - потому что мои ожидания были очень низкими, я и не надеялся получить такую важную роль в команде, столько игрового времени и то, чего хочет каждый спортсмен - признания, неважно, омега он, альфа или человек другого пола, - Фил решил начать издалека, пытаясь не смотреть на Алешу. - И я знаю, что сколько бы трудностей здесь, в городе или клубе, у меня не было - вы всегда придете мне на помощь, и именно такого отношения я и искал. Я до сих пор с благодарностью вспоминаю вашу заботу обо мне после ограбления, ваше уважение к моим естественным потребностям, ваше внимание к моему здоровью, и я хочу отблагодарить клуб как минимум тем, что я останусь здесь на еще один сезон и продолжу с должным мне усердием защищать его цвета, - перед Филиппом уже лежал согласованный контракт - они с Пилко читали его еще несколько дней назад, отдельным листом лежала платежная ведомость - две подписи, и до апреля Фил снова здесь, - но у меня только один вопрос - что будет с Пашей? Гомоляко, Ласьков и Рашников переглянулись, спортивный директор, вскинув брови, выдохнул, отворачиваясь от Филиппа, Рашников положил голову на сложенные в замок руки и внимательно посмотрел на Фила. Алеша, едва слышно ругнувшийся на своем родном языке, довольно сильно пихнул Майе ногой под столом - но омега не отступал, смотря на Рашникова во все глаза. Непонятно было, как ему стоило действовать в этой ситуации - или дождаться, пока после произошедшего все хоть немного остынуть, или бежать по горячим следам, но шанса поговорить непосредственно с Виктором Филипповичем у Майе не было бы еще продолжительное время - а решение все равно оставалось за ним. - А ты сам как думаешь, Филипп? - спросил Рашников. - Думаю, что вы примете самое разумное решение, которое только возможно во всей этой ситуации, - тут же ответил Фил. - Просто представь себе, - обычно серьезный Виктор улыбнулся, - поставь себя на мое место, Филипп, представь, что ты - владелец хоккейного клуба в России. В стране, где законом поддерживаются традиционные ценности, а хоккей - это спорт исключительно настоящих альф, где ультрас еще разрешено жечь дымовые шашки под стадионом, где геев преследуют, сажают, убивают - как ты думаешь, что тебе стоит сделать с Пашей в такой ситуации? - Защитить, закрепить за ним место в клубе, дать возможность на вашем примере понять, что неважно, какая ориентация у человека - она не делает его плохим, - сказал Филипп, чувствуя, как ему сейчас отобьет щиколотку Пилко. - А ты не думаешь, что в случае Паши "защитить" - это отправить его в место, где мы будем уверены в его безопасности больше, чем здесь, в Магнитогорске? - Рашников прищурился. - Вдруг если мы оставим Пашу здесь - это плохо кончится для него? - У вас есть живой пример - это я, - Филипп не хотел униматься, понимая, что они всерьез рассматривают вариант с отстранением Паши от команды, - и я все еще цел, хоть иногда и случаются некоторые проблемы. Паша - взрослый человек, который готов извиниться перед общественностью, готов потерпеть какое-то время, прежде чем вернуться на лед, но не готов расставаться с ребятами. Он ценный игрок и душа команды, и выгнать его в такое тяжелое для него время - это подкосить доверие не только парней, но и болельщиков. - Ты ставишь мне условие? - чуть погодя, Рашников отнял руки от лица и поднялся со своего места. - Если вам так угодно расценивать эти слова - то да, - сказал Филипп, чувствуя, как его сердце начинает колотиться с такой силой, что даже отдается в уши - еще никогда он не позволял себе так разговаривать с кем-либо из руководства клуба. - Майе, ты совсем охренел? - прошипел Пилко, всплескивая руками, но Рашников, медленно прогуливающийся рядом со своим столом, жестом попросил его успокоиться. - Еще никто и никогда из игроков не ставил мне условия, Филипп, - Виктор сложил руки на груди. - Что мне еще нужно сделать, чтобы ты подписал контракт - может быть, сохранить место еще за кем-то из твоих друзей? Пригласить еще кого-то? Может быть, еще какие-то условия? Что ты мелочишься, Фил, давай, придумай еще парочку, можно даже парочку десятков. - Вы же сами понимаете, что я не прошу ничего сверхъестественного, Паша важный игрок для всей команды и душа коллектива, у вас продолжительный контракт с ним - и я не думаю, что вы подписали его на такой срок просто так, потому что вам больше некого было подписать, - Филипп, в принципе, смирился с тем, что ему уже можно начинать собирать вещи и уезжать домой - бросать Акользина и отступать он не хотел. - Вы же знаете, что если вы поможете ему восстановиться, то он ответит вам благодарностью. И Паша не единственный игрок в команде, которой так или иначе разругался с репутацией - как же Егор, как же Вася? И чем они отличаются от него? - А я, блять, говорил, что он все и про всех знает, - тут же сказал Гомоляко, тыкая в Филиппа пальцем и обращаясь к Рашникову, - и если его мы не подпишем, у нас такой разговор с каждым игроком будет - как бы они не грызлись на него, если кто-то тронет пальцем его - вцепятся уже в нас, и я, блять, серьезно говорю, предводителями этого восстания будут те, кто больше всего пищит на него. - Серый, у нас деловая встреча, успокойся, сдурел совсем? - Ласьков удивленно посмотрел на него. - Филипп, извини, он немного на взводе просто. - Я не хочу никакого конфликта, - Майе переводил взгляд то на Рашникова, то на Гомоляко, пытаясь понять, в гневе ли они или ему просто кажется - спортивный директор, скорее, был смущен всей ситуацией, а Виктор Филиппович, вальяжно расхаживающий вдоль своего стола, сложив руки за спиной, и вовсе не изменился в эмоциях. - Я пришел сюда с одной целью - переподписать контракт, потому что ни в одном месте мира меня не примут так, как приняли здесь - я говорил своему бывшему спортивному агенту, говорю сейчас нынешнему агенту, что я хотел бы закончить этой поездкой в Россию свою профессиональную карьеру, и я правда не думал, что я смогу удержаться здесь более чем на несколько месяцев - но, как видите, я даже достиг успехов, и только благодаря этому я все еще готов играть, но только в "Металлурге". - Тогда скажи мне, зачем тебе наличие Акользина в клубе при этом? - Рашников, вставший между Ласьковым и Гомоляко, внимательно окинул Филиппа взглядом из-под прищуренных глаз. - Да потому что есть такое понятие, как дружба, - Фил вздохнул, - потому что если бы не он, для меня великое множество вещей в этой жизни остались бы загадкой. Он сильно помог мне в свое время, продолжает поддерживать меня даже в те моменты, когда у него у самого вся жизнь катится под откос - и я уверен в этом человеке на все сто процентов. Я бы не хотел продолжать карьеру без такого человека, как Паша в команде, и я уверен - меня поддержат парни. Я бы понял, если бы это решение было основано на том, что Паша не приносит команде никакой пользы, что за него предлагают выгодный обмен - но когда это ваша личная прихоть, я с этим не согласен. Так что я подпишу все, что вы мне дадите, и не буду дерзить с условиями, если вы гарантируете мне, что Паша останется в команде. - А если не гарантирую? - Рашников улыбнулся. - Значит в плей-офф "Металлург" будет играть без меня, - серьезно сказал Фил, шумно сглатывая и отодвигая от себя ручку. Повисшая в воздухе тишина дала Филиппу несколько мгновений на то, чтобы перевести дыхание. Альфы из администрации лишь коротко переглядывались, в то время как Рашников, отвернувшийся к черно-белому граффити оскалившейся лисы, все так же короткими шагами огибал стол, не смотря на Майе; а вот бледный Пилко, который совершенно не ожидал такого разговора, просто отрешенным взглядом смотрел куда-то в стол, оставив все попытки воздействовать на Филиппа и смирившись с тем, что его клиент предпочел разговаривать об условиях сам. За окнами офиса на площадке проходила тренировка академии - шайбы с громким стуком ударялись о стекло, были слышны громкие голоса тренеров и детский смех. - Какая гарантия тебе нужна? - Виктор развернулся к Филиппу. - Словесной будет достаточно или, может, мне бумажку с печатью тебе выдать? - Вы - человек не последний в этом клубе, вашему слову я верю, - твердо сказал Фил. - А если я не сдержу слово, Филипп? - Рашников наклонил голову. - Что тогда? - Тогда я не пожалею никаких денег на то, чтобы заплатить отступные и выкупить свой контракт у клуба, - Майе снова сказал все без мгновения на размышления - кажется, Алеша рядом с ним постепенно начинал терять сознание. - Когда ты приходил в клуб, ты не был таким принципиальным, Фил, - усмехнулся Ласьков, перекатывая чаинки на дне почти пустой чашки. - Да я всю жизнь был беспринципным товарищем, - сказал Майе, признаваясь больше себе, чем кому-либо еще в этой комнате, - все время я был человеком, у которого были возможности, но не было мозгов, не было этих самых принципов, и это привело меня сначала на вершину, потом больно ударило о землю, теперь снова тащит в неизвестном направлении. Наверное, неправильно начинать пытаться придерживаться этих принципов сейчас - но никогда не поздно начать. Если бы у Филиппа были принципы, то он бы не плакал несколько лет подряд каждую неделю в кабинете психолога о том, как ему было тяжело пережить насилие над собой - он бы взял отцовский охотничий дробовик, пошел бы к Брендону и отстрелил бы ему член с яйцами, а затем наведался бы в гости к каждому, кто надругался над ним, повторяя процедуру. Он бы не стал мировым посмешищем в хоккейном джерси на три размера больше и с пятью минутами игрового времени за весь сезон - он бы собрал свои шмотки и умотал бы играть за пару тысяч долларов в месяц в Германию или Англию, где просто нет хоккея, как индустрии и где его, еще молодого и горячего, ждала бы работа, черновая и трудная, без денег и славы. Он бы не лег в кровать ни к одному альфе до тех пор, пока не встретил бы того самого, с которым ему было так спокойно и хорошо, как с Василием - и похуй, что на это ушла бы вся его жизнь. Он бы не дал Архипу бросить себя, а потом насмехаться над собой, выгрызая никому не нужное прощение в машине, в которой он же стоял на коленях перед ним, отсасывая ему - он бы просто разбил ему лицо об руль. И сейчас, когда в беде был его друг, наверное, лучший друг, первый и единственный человек, которому Фил, пожалуй, мог доверить все, Майе считал самым правильным решением вступиться за него таким образом. Может быть, Паша бы не поступить в ситуации с ним точно также - но Филу было плевать, он наконец не ругался сам с собой, чувствуя, что хоть решение и радикальное, но зато - верное. - У омег в крови, видимо, умение вить веревки из альф, а от пола наличие этой функции в комплектации совершенно не зависит, - вздохнул Рашников, присаживаясь за свой стол. - Я даю тебе обещание, что Паша останется в клубе, при условии, что все те инструкции, которые уже были выданы игрокам, будут распространяться как на него, так и на тебя, Филипп - никаких комментариев, интервью и прочего, дадим этой ситуации испариться самой по себе. А взамен, - Рашников приподнялся со своего места, придвигая к Филиппу отодвинутую им ручку, - ты сдерживаешь свое слово. Процедура подписывания контракта и заполнения платежной ведомости заняла у агента Филиппа и директора клуба какие-то пятнадцать минут - и за все это время Пилко не сказал ничего, кроме стандартного озвучивая тех или иных условий контракта с разъяснениями для Фила. Восемь подписей на всех экземплярах - и Фил стал счастливым обладателем соглашения на плей-офф и контрактом на следующий сезон, и когда Фил расписался, то на всех листах, то Гомоляко, тяжело вздохнув, поднялся со своего места и подошел к столу Виктора, наклоняясь к одному из шкафчиков - оказывается, за дверью скрывался мини-бар. - С такой работой молоко за вредность надо получать, - он налил себе несколько сотен грамм виски в стакан и выпил парой глотков, поморщившись. - Будет кто? Я дважды предлагать не буду. - Не откажусь, - задушенным голосом сказал Алеша, робко поднимая руку. Стандартный момент с памятными фотографиями для социальных сетей клуба тоже остался за спиной - переподписание Филиппа на еще один год могло стать отличным поводом для того, чтобы замять шумиху с Акользиным хотя бы на какое-то время, и это прекрасно понимали все, и сам Фил, и администрация, и пиар-менеджер с оператором клубного влога, которые пришли взять у Фила небольшое интервью по этому поводу. Алеша, которому сегодня еще предстояло работать с другими своими подопечными, довольно много выпил с Гомоляко и перенес все встречи на другой день - пока Фил возился с вопросами Жилина, они на троих - к ним присоединился допивший чай Ласьков - уничтожили бутылку виски. Фил, рассматривая белоснежные бумажки с корявыми подписями, улыбался - ему казалось, что все будет хорошо.