Взрослые люди

Я знаю, кто скрывается под маской Чумного Доктора. Эти слова отдаются в голове колокольным набатом, не оставляя после себя ничего кроме усталости. По логике, ей следовало бы разозлиться. Кричать. Рукоприкладствовать. Рвать и метать. Вместо этого Ингрид моргнула, плюхнулась на диван и закурила, не спрашивая разрешения у хозяина офиса. — И кто же? — спрашивает она наконец, когда сказанное более или менее укладывается в голове. У нее ушло на это восемь затяжек. Ровно восемь. — Олег, — Разумовский уселся напротив нее и вопросительно кивнул на небрежно кинутую на стол пачку. Ингрид кивнула в ответ и молча подвинула к нему сигареты и зажигалку. — Я не знал ни о чем до того момента, когда он пришел ко мне в этом самом костюме после убийства Гречкина. Он имеет доступ к моим банковским счетам, поэтому деньги для него проблемой не были. Я умолял его остановиться, но… — парень с силой сжал руками виски. — Олег сказал, что он круче Бэтмена. Я хотел рассказать тебе это раньше, но так и не смог себя заставить. Он ведь втянулся во все это из-за меня. Понимаешь, я… у м-меня случился небольшой срыв после того, что случилось с Лизой… Ингрид машинально отметила, что Сергею чертовски идут сигареты. И сигаретный дым. Не то чтобы это было тем, о чем она должна была думать, но… — …за моей спиной заключил контракт с HOLT International. Костюм спрятан в сейфе за картиной. Контракты лежат в моем столе. Честно говоря, я надеялся, что однажды ты их отыщешь. Даже оставил на краю стола папку, чтобы привлечь твое внимание. — Я подумала, что ты просто хотел как можно лучше вооружить свою охрану. — Я правда пытался сказать тебе раньше обо всем этом. Просто не смог. Но я ведь не могу его выселить. Ему некуда идти. Он мне как брат. Я даже не могу заставить себя сказать тебе… Ингрид закурила ещё одну сигарету. — Марго, выключи камеры. Не то чтобы она ожидала, что искусственный интеллект ее послушает, но попробовать стоило. Но Марго послушалась. Ингрид дернула уголком губ и затянулась. — Не прерви я тебя тогда, ты сказал бы это? Она ожидает мгновенного «да, конечно», но Разумовский молчит. У него на лице — выражение крайней задумчивости. И это, как ни парадоксально, импонирует Гром гораздо больше, ведь это значит, что он честен в своих ответах, а не юлит в попытке выторговать хорошее отношение… — Я не знаю, — наконец выдает компьютерный гений, опуская голову. — Правда не знаю. Но мне важно, чтобы ты поняла. То, ч-что м-между нами п-происходило… не из-за Олега. Никогда не было из-за Олега. Наоборот — исключительно вопреки. Ингрид заставила себя сохранить маску невозмутимости, хотя испытывала острый соблазн вылупиться на собеседника во все глаза. Потому что то, что он сейчас говорил было важно. Оно затрагивало и поднимало на поверхность ее страхи, ставшие до поры до времени потаенными. Быть использованной. Только средством. Ма-ри-о-нет-кой. Поднимало на поверхность, баламутило и… загоняло в узду, хотя последнее что от нее сейчас требовалось — доверять ему. — Знаешь, когда я тебя увидел, у меня как будто весь мир с ног на голову перевернулся. Ты влетела сюда с таким видом, что я невольно подумал, что ты уже готова предъявить обвинение нам обоим. А потом… твои глаза… — он сделал небольшую паузу, подергав себя за волосы, и продолжил. — Я как будто с размаху влетел в гигантский водоворот. Как будто нашел какой-то недостающий паззл. И то, что я делал… Это просто было правильно. Понимаешь? — Ох, Разумовский… — Ингрид со вздохом закрыла лицо руками. — Подготовь пожалуйста записи с камер, костюм и документы. Башня полна тайн. Лучший друг темнил за твоей спиной. Она и сама толком не понимала что и почему собирается сейчас сделать. Разумовский, судя по ошарашенному взгляду, тоже. — Сокрытие улик, учитывая, что с какого-то момента Волков перенес свою агрессию исключительно на тебя, не настолько масштабное преступление, чтобы вредить твоим благотворительным проектам и соцсети. Тем более, что я уже не при исполнении, так что… — Она посмотрела ему в глаза. — Но с одним условием. Ты пойдешь к врачу. Потому что те твои периодические приступы… Лады? Разумовский яростно закивал, все ещё не уверенный, что она говорит серьезно. Ингрид и сама не была уверена в своей нормальности, но… — Я ведь сама остановила тебя тогда. Да и… — собственные руки вдруг показались очень интересными. — посадить тебя за решетку из-за утаивания информации, зная, что такое тюрьма… Я не могу, Серёж. Просто не могу. Но это вовсе не означает, что я не злюсь, — Ингрид поспешно добавила в голос чуть-чуть агрессии и поднялась на ноги. — Я жутко зла. Я могла бы схватить этого ублюдка гораздо раньше, а ты видел мои усилия и… Это было не совсем правдой. С какого-то момента она полностью забросила дело Чумного Доктора сосредоточившись на Каштановом Человеке, огнестреле и Институте Аналитического Приборостроения. Но слова про злость были правдой. Только вот не на него, а на себя. Потому что нарушила положенный алгоритм, отступила от буквы закона, не заметила, не догадалась, не сложила детали… А ведь Сергею не пришлось бы провести лишнюю кучу времени в обществе поехавшего маньяка будь она хоть чуточку продуктивнее. Так что, она на полном серьёзе собиралась отмазать его от привлечения к ответственности. А все эти недомолвки и недосказы… Они разберутся с этим вместе. Потом. Как взрослые люди. — А впрочем, в пизду всё это. Гони улики. Разумовский кивнул и подошел к своему столу. Вытащил из ящика пистолет (Ингрид узнала тот самый ствол, который он пытался всучить ей в их вторую встречу на ее лестнице) и знакомую уже папку с документацией. А потом, вдруг, побледнел как смерть, диким взглядом уставившись на входную дверь. — Как ты вошел? Я тебя сюда не звал, — он уронил папку и направил дуло ствола куда-то в пустоту. — Я сказал тебе убираться! Ингрид растерянно проследила за его взглядом, но никого не обнаружила. Разумовский, тем временем, выскочил из-за стола и загородил её собой. Его колотило. — Олег, пожалуйста! Пожалуйста! Опусти ебаный ствол и давай поговорим как взрослые люди! Остановись! Олег? — Сереж? Парень уронил оружие на пол, и, схватившись за голову, грохнулся на колени, принявшись раскачиваться туда сюда. — Олег пожалуйста… пожалуйста, не трогай ее. Убей лучше меня! Меня! — Сережа? Воздух прорезал нечеловеческий вопль. В комнате завоняло костром, а потом, вдруг, гений-меценат-филантроп рассмеялся леденящим душу нечеловеческим смехом и, поднявшись на ноги, повернулся к ней лицом. И глаза у него, почему-то, были желтые. *** — Ну здравствуй… — его голос совершенно не похож на привычные интонации. — майор. Он резко подался вперед, а в следующее мгновение Ингрид больно ударилась спиной о стену, зашедшись кашлем — удар пришелся в самый центр солнечного сплетения. — А ведь я предупреждал тебя, — Разумовский рывком поднял ее с пола, схватив за горло. — Я предупреждал, чтобы ты не смела отнимать его у меня! — Ты спятил? — просипела Гром, изо всех сил пытаясь разжать хватку. — Я ни сном ни духом не подозревала твоего Олега, пока ты сам не сдал его мне десять минут назад! — Олег? Олег?! — Разумовский с дьявольским хохотом отшвырнул ее от себя. Ингрид отлетела прямиком в диван и поспешно поднялась на ноги. — Олег сдох в своей Сирии год назад! Туда ему и дорога! Он тоже бросил его. Бросил своего лучшего друга! Я, я был тем единственным, кто всегда его защищал! Решал все его проблемы, жестко и радикально! А потом он прогнал меня! Слышишь?! Он меня прогнал! — Кто прогнал? — Ингрид увернулась от очередной атаки, совершенно перестав понимать происходящее. — Ты в своем уме? — Только и слышно от него было «Ингрид, Ингрид, Ингрид»! Гребанная ментовская подстилка! Тряпка! Тряпка! Тряпка! — Да объясни ты мне наконец что происходит! — А ты разве не понимаешь, майор? Я — это он. Он — это я. Мы разные по своей сути, но в то же самое время — одно и то же. Не было никакого Олега. Это я — Чумной Доктор! Ингрид чувствует невидимый кинжал у себя в груди и с силой закусывает губу. Этого не могло быть. Просто не могло. Разумовский не мог предать ее. Она отказывалась принимать такую данность. Да и к тому же… к тому же… — Ты бы видела, как этот сопляк скулил, умоляя меня перестать. Угрожал сдать меня полиции. Но я был сильнее. Всегда сильнее. А потом на горизонте возникла ты! Я повздорил с другом. Я ударил своего лучшего друга. Но год назад Олег вернулся, хотя так и не простил меня до конца. Он это отрицает, но я же вижу. Раньше мы всегда пили кофе утром, вместе. Это была традиция. А сейчас я делаю кофе, а он его игнорирует. Он перестал есть где-то, кроме всяких кафешек и всегда делает это в одиночестве, словно опасается, что я его отравлю. И он… изменился. И чем дальше, тем больше мне начинает казаться, что наша дружба трещит по швам. Мне страшно, Ингрид. Я совсем не знаю, что с этим делать. Олег куда-то ушел сегодня утром. Понимаешь, мы вчера… Он даже навел порядок в своей комнате, как будто никогда там не жил. Он просто разозлился. Сказал, что бросит меня, как я его, если я не прекращу общаться с тобой… Ничего страшного. Привыкнет. Если ты уйдешь, он вернется, а я не хочу, я не могу, я не справлюсь… Мы вчера крупно поссорились в казино. Я… очень устал от его агрессии. Он мне как брат, и я очень благодарен ему за всё, но даже у моего терпения есть предел. Я тебя сюда не звал! Я сказал тебе убираться! Олег, пожалуйста! Пожалуйста! Опусти ебаный ствол и давай поговорим как взрослые люди! Остановись! Олег пожалуйста… пожалуйста, не трогай ее. Убей лучше меня! Меня! Во всем этом было что-то не то. Что-то не правильное. Противоестественное. Разумовский. Господи. Блять. Человек-пиздец. Сплошное ходячее недоразумение. Катастрофа. Ингрид чувствует, как снова проваливается в Зазеркалье. Она здесь, в офисе, сцепилась в драке с тем единственным близким человеком, который у нее оставался, но одновременно как будто находилась где-то далеко. Словно наблюдала за происходящим со стороны. Словно это всё на самом деле происходило не с ней. Машинально отмечает краем сознания, что у Сергея изменились не только глаза и голос. У него изменились жесты. Мимика. Запах. От него воняло кровью, костром и ладаном. Это похоже на оборотничество. Ингрид всегда была ярой материалисткой, но сейчас, почему-то, не сомневалась: Разумовского в теле больше нет. Эта уверенность пронзила ее подобно прилетевшей на голову наковальне, не имея под собой ни малейшего основания. Возможно это была всего-лишь стадия отрицания в нежелании принимать простое и очевидное, но тем не менее, она совершенно не чувствовала его присутствия. Зато почти физически видела капающую со своего противника тьму, слишком похожую на птичьи перья. Блядские галлюцинации. — Я убью тебя, Ингрид Гром. Я тебя уничтожу. Самым дерьмовым во всей этой ситуации было то, что она совершенно не представляла, что делать дальше. Допустим, она могла заставить себя избивать его в полную силу, не смотря на то, что тело, с которым она сражалась, принадлежало близкому человеку. Единственному оставшемуся у нее близкому человеку. Ингрид перехватила почти долетевшую до лица руку и попробовала перекинуть противника через себя, но попытка успехом не увенчалась. Чем бы это ни было, оно было нечеловечески сильным. Вторая сложность заключалась в том, что делать дальше, ведь Разумовский мог вернуться в любой момент (по крайней мере, ей очень хотелось в это верить), и это тело принадлежало ему. Ей следовало засадить его за решетку, но… Безумный, полный звериной злобы взгляд. Трясущиеся руки, сжимающие заточку. Почти исчезнувшая серая радужка, затопленная чернотой зрачка. Надрывный вздох. Сыплющиеся на голову и спину удары дубинок. Да, Разумовского могли признать невменяемым, но тогда его ожидали бесцветные коридоры Форта на Невской Губе, ледяная камера, смирительная рубашка и гребанный Рубинштейн, не слишком скрывающий тот факт, что ставит опыты над особо интересными пациентами. Думай, думай, думай. Ледяные пальцы с силой сжались на ее горле, приподнимая над полом. — Чтобы задушить человека, требуется шестьдесят секунд. — желтые глаза сверкали нечеловеческой злобой. Она почти физически чувствовала исходящую от него ненависть. Ингрид вцепилась ногтями в его ладони, а он продолжал сжимать ее горло. Дыхание, со свистом вырывавшееся у него изо рта, теплом обдавало ее щеку. Она царапала его пальцы, пытаясь разжать их. Адреналин заставлял сердце биться быстрее, сжигая запасы кислорода в легких. — Один, два, три… Потемневшими от ярости и наслаждения глазами он наблюдал за ее попытками освободиться. — Шесть, семь, восемь… Воздух больше не поступал в ее охваченные огнем легкие. Сердце бешено колотилось, в голове сгущался туман. Главное — не терять сознания. Ингрид моргнула и, почувствовав резь в глазах, представив, как лопаются капилляры. — Преимущество удушения в том, что потом не нужно убирать беспорядок, — в голосе противника появляются обманчиво нежные нотки — К тому же, этот процесс весьма интимен, ведь приходится действовать руками. И нужно хорошенько потрудиться. Это тебе не всадить нож в горло и позабыть. Не так ли, майор? Главное — не терять сознания. Ей бы только дотянуться до его горла, чтобы ударить по кадыку… — А может быть, мы сделаем по другому? — Чумной Доктор неожиданно разжал пальцы и Гром рухнула на пол, растирая грудную клетку и откашливаясь. — Присоединяйся ко мне, и мы станем настоящим оплотом правосудия. — он сделал шаг по направлению к ней. Ингрид поспешно отползла назад, пытаясь подняться на ноги. — Соглашайся, майор. Мы с тобой нужны этому городу. — Где… — она отползла еще немного и наконец-то смогла подняться. — Где Разумовский? Что ты с ним сделал? — Разумовский? — тварь выглядела удивленной. — Я и есть Разумовский. Лучшая его версия. Никогда не поверю, что тебе на полном серьёзе интересна эта тряпка. Вот только не надо говорить мне, что я тряпка. Я и сам это прекрасно знаю. Если ты уйдешь, он вернется, а я не хочу, я не могу, я не справлюсь… Он вдруг как будто… потерял над собой контроль на пару секундок, не знаю. Может быть испугался, что не успеет закончить, если свяжется со всеми нами. — Как тебя зовут? — нужно было хоть как-то потянуть время. Придумать план. — Можешь называть меня Птицей, дорогуша. Картина в ее голове начинала складываться. Запах костра сквозь апельсины. Разбитая губа, приступы и бинты на руках. Рисунки в детской тетради. Пустая комната, разбитая фотография, желтые проблески в глазах и даже то, что она нашла Сергея возле картины однажды ночью. Полный боли и отчаяния взгляд как будто выцветших голубых глаз… Они медленно кружили друг против друга, следя за каждым движением противника. В их машину влетел автомобиль какой-то крупной шишки, но полиция конечно же замяла дело, представив все так, словно это не его вина, а их. Вы знаете, а ведь ее сын даже заходил к нам где-то около полугода назад. Такой хороший мальчик, а главное — не скупится на пожертвования. Большую часть наших новых грантов мы смогли получить именно благодаря ему. Нюточка им гордилась бы. Вы бы знали, как она им гордилась! Я — это он. Он — это я. Мы разные по своей сути, но в то же самое время — одно и то же. Мозг любезно подкидывает выдержку из прочтенной когда-то давно статьи: «…Диссоциативное расстройство идентичности часто начинается после того, как с пациентом жестоко обращались в детстве. Формирование альтеров — своего рода защитный механизм. Они служат разным целям — например, оберегать своего хозяина, говорить за него, прятать болезненные воспоминания…». Ингрид почему-то подумала про буйволовых скворцов, о которых однажды рассказывала ей мама. Буйволовы скворцы поедают личинок, живущих на спине у бегемотов. Когда-то это считалось симбиотическими отношениями, пока ученые не выяснили, что на самом деле птицы-вампиры буравят кожу бегемотов, чтобы пить их кровь. Я, я был тем единственным, кто всегда его защищал! Решал все его проблемы, жестко и радикально! Если ты уйдешь, он вернется, а я не хочу, я не могу, я не справлюсь… Значит, тот маленький мальчик всё-таки не выдержал удара. Значит, год назад ему всё-таки пришла похоронка, позволив альтеру принять форму погибшего друга, чтобы защитить психику и взять под свое влияние. Что он пытался бороться с этим. Что у него получалось бороться с этим. Что он, сам того не зная, просил у нее помощи все это время, но она была слишком зациклена на себе и своих проблемах, а потому не заметила. Проигнорировала. Не защитила. Не спасла. Он верил в нее, надеялся на неё, а она его подвела. Горло сдавил противный знакомый спазм. — Хуже всего даже не то, что он тряпка. Он предал меня. Предал своего лучшего друга, понимаешь? — ярость в голосе уступила место обиде. — Да и тебя тоже, майор. Знал о том, как важно для тебя поймать маньяка, и молчал. Трусил. Так и не решился сдать меня, хотя столько раз грозился это сделать. — И всё-таки он тебя сдал. — Сдал, — Птица совершенно по-детски надул губы. — Тебе. В надежде, что глупое девичье сердечко дрогнет и простит. И это сработало! Потому что самая неподкупная полицейская города без лишних раздумий согласилась укрыть его от ответственности. Словно бродячая собака продалась за подхалимаж и возможность иметь карманного программиста. Будем честны друг с другом, майор: ты ведь просто его использовала. Ты бы видела, как он сопротивлялся, когда я пытался донести до него это. Но я видел, что на самом деле он боится, что это правда. Принимает где-то внутри себя, что это правда, но всё равно делает неверный выбор. Снова и снова унижается, отталкивая единственного, кому на него никогда не было наплевать. Предатель! Он буквально выплюнул последнее слово. Ты просто его использовала Это было совсем не так. Да, она пользовалась его помощью, но… Это не было использованием. Никогда не было. Она наоборот опасалась того, что именно так это и выглядит со стороны. — Скажи мне, майор, — Птица подошёл к дивану, на столе рядом с которым стояла ополовиненная бутылка. Сергей глушил ее перед походом в казино, чтобы собраться с силами появиться среди людей. Удивительно, как она до сих пор была цела. Птица отпил шампанского и вызывающе облизал губы. — что в тебе есть такое, чего нет у меня? Ты ведь ничего для него не делала. Бесполезность, обуза, ради которой он пустил нашу дружбу и сотрудничество под откос. Не понимаю. Он медленно приближался к ней. Ингрид не отрываясь смотрела в его горящие диким золотом глаза, не в силах отвести взгляда. Она словно попала под гипноз. — Как думаешь, он сильно расстроится, узнав, что это он прикончил всех жертв Чумного Доктора? Он был уже совсем рядом. Протянул свободную от бутылки руку и провел по ее щеке самыми кончиками пальцев, с интересом склонив голову на бок. Думай, думай, думай. Ледяная пятерня сжалась на волосах, грубо подтаскивая ее лицо к своему. Ингрид изогнула губы в презрительной улыбке и прищурилась, стараясь выглядеть как можно более угрожающе, чтобы сохранить хорошую мину при плохой игре. — Это ты прикончил их всех, а не он. Сердце билось в груди как сумасшедшее, по спине ползли ледяные мурашки страха. Она была буквально не в силах пошевелиться. У Игоря наверняка получилось бы. Да, у Игоря обязательно получилось бы. Но она не была Игорем. — С его подачи, — Птица подтянул ее ещё ближе. — хоть он и слишком труслив, чтобы признать это. Слабак, предатель и трус. Тряпка. Он перехватил зажатую в другой руке бутылку с шампанским и отпил ещё немного. — Хочешь? Ингрид помотала головой и сморщилась: было больно. — Как хочешь. А знаешь, я передумал. Не хочу сотрудничать. Видишь ли, какая ирония, майор: он хотел от меня избавиться, но в итоге я забрал у него тело. Волю. Жизнь, которую он выстроил… Заберу и тебя. Ингрид попыталась было врезать ему лбом по носу, наплевав на то, что это не его тело, но Птица оказался резвее: ее нижнюю губу пронзила боль от укуса, во рту появился металлический привкус крови, а в следующее мгновение на ее затылок опустилось что-то тяжёлое, и мир провалился в темноту. *** Кап. Кап. Кап. Вода, которую Ингрид ощущала на своем лице, начиная выныривать из забытья, была горячей. Дождь? Нет, что-то не то. Откуда дождю взяться в башне… Она же все ещё в башне, верно? Голова взорвалась болью, но Ингрид четко ощущала, что она лежит на чем-то мягком. Диван? Нет, что-то не то. Другое… — Живи, пожалуйста… Тихий, дрожащий голос врывается в сознание, окончательно возвращая в реальность. — Ну пожалуйста… Ингрид, милая, родная, любимая, ну пожалуйста… Пожалуйста! Теплые, дрожащие ладони бережно обхватили ее лицо. Ингрид старательно зажмурилась, не готовая являть свою дееспособность в данный момент: ей требовался анализ ситуации, план и небольшая передышка. — Пожалуйста… Она почувствовала как сухие, потрескавшиеся губы судорожно прижались к ее лбу. Как ее покачивают туда-сюда. На нее пахнуло апельсинами. Апельсины… Девушка почти решилась открыть глаза, но тут ощущение губ на лбу исчезло, а воздух прорезал раздирающий сердце звук, больше всего похожий на полный отчаяния собачий вой. Запах апельсинов смешался с нотами костра. — Убирайся отсюда, слышишь?! Ты убил её! Убил! Значит, у Сергея получилось одержать вверх над своим альтером. Или альтер специально отпустил контроль, чтобы окончательно доломать его. сукасукасука — …так даже лучше. Я смогу это прекратить. Уничтожить тебя… — бормотание Разумовского переросло в крик. — Да плевать я хотел на это! Плевать! Лучше бы все кончилось в этом ебаном казино! Лучше бы все кончилось гораздо раньше! Она бы была жива, закончись все это раньше. Я просто… Руки исчезли с ее лица. Ингрид слышала, как он поднимает и кладет обратно на пол стекла. Одно, втрое, третье… — Это должно закончиться. Парень погладил ее по волосам и ещё раз поцеловал в лоб, прошептав что-то максимально неразборчивое. Наступила тишина и Гром поняла, что передышка окончена. Запах костра становился то сильнее, то слабее. Разумовский судорожно и равно вдыхал воздух. Она была почти уверена, что его колотило. Ингрид резко открыла глаза, и так же резко вскинула руку, крепко выругавшись — как раз вовремя, чтобы помешать этому рыжему идиоту перерезать себе горло осколком разбившейся бутылки. Она не знала, что будет делать. В голове царила пустота, перемешанная с болью от удара по затылку. Единственное, что она теперь знала точно: Сергей все ещё здесь. В теле. Как и Птица. Весь вопрос состоял в том, кто из них в конечном итоге одержит вверх. Ингрид тихонько застонала от боли и приняла сидячее положение. — Ты ебу дал? Разумовский смотрел на нее как на привидение, но справился с собой и трясущейся рукой дотронулся до ее щеки самыми кончиками пальцев. Ингрид невольно улыбнулась, словив параллели. А в следующее мгновение сдавленно пискнула — он подался вперёд и с силой сжал ее в объятиях. Но сразу же отстранился. Ровно для того, чтобы начать покрывать поцелуями ее виски, лоб, макушку, щеки, словно одержимый бормоча сбивчивое «прости». Это всё пахло каким-то гребанным, издевательским абсурдом. Блядской фантасмагорией. Ингрид попыталась взглянуть на происходящее так, как наверняка посмотрел бы Игорь: Чумной доктор здесь, прямо перед ней, на блюдечке. Стоит только повести себя логично: арестовать, отдать под суд… Вместо этого она внезапно почувствовала, что плачет. Фанфары. Туш. Занавес. Блядский цирк. — Тебе не следовало останавливать меня. Тебе нужно убить меня. Пожалуйста, Ингрид, пожалуйста. Убей меня. Меня нужно остановить. Ингрид молча уткнулась лицом ему в плечо и закрыла глаза. Конечно же он был прав. Она должна была остановить его. Арестовать. И она сделает это. Вот сейчас. Прямо сейчас. Только посидит так ещё пару секунд. На прощание. Совсем немного. — Олег умер… — его голос прерывается всхлипом. — Совсем умер. Никакого Олега не было. Он умер. Умер… Все было ложью. Вся моя жизнь за последний год. Я убийца. Я чудовище. Я опасен. Останови меня, умоляю. Пожалуйста… Именно это она и должна сделать. Она и сделает. Нужно всего лишь пару минут… — Ты не чудовище, — голос предательски дрогнул. — Чудовище это он. Тебе просто не повезло… Запах костра начинал усиливаться. Ингрид обхватила его лицо руками и прислонилась своим лбом к его лбу. — Не выпускай его. Ты столько времени держал его взаперти. Ты сильный, слышишь? А потом мы обязательно решим эту проблему. Мы обязательно придумаем что-нибудь. Ты нужен мне, — сказала, и тут же осознала, что это правда. Она нуждалась в нем. Она так чертовски сильно нуждалась в нем все это гребанное время. — Я никогда тебя не использовала. Я просто… просто не могла по-другому, понимаешь? Не могла. — Я знаю, — он отстранился, но сразу же уткнулся головой в ее плечо. — Мне правда нравилось помогать тебе. Я ведь не знал… Какое-то время сидели молча. Ингрид поглаживала его по спине, сознательно оттягивая момент ареста. Хотя какой, к черту, арест? Она больше не полицейская. У нее теперь даже удостоверения — и то нет. Но и оставить Чумного Доктора на свободе она не могла. Не могла. Или… Нет, это было бы неправильно. Она майор. Она бронепоезд. Она обязана поступить так, как велит закон. А то, что чертовски тяжело — так сама виновата. Знала же, что одиночество — самая выгодная из стратегий. Что от лишних людей в жизни — одни проблемы. Насколько же сейчас было бы проще, будь они врагами или чужими. Она просто ворвалась бы сюда и без лишних препонов повязала бы его. И ей было бы абсолютно наплевать на него, на его болезнь… Если бы она вообще бы о ней узнала. … я забрал у него тело. Волю. Жизнь, которую он выстроил… А ведь она даже не при исполнении… И он столько времени держал эту тварь внутри… Но закон одинаков для всех. Он сам это понимает. И у нее достаточно улик, чтобы передать дело дальше по производству. Она может заставить Стрелкова убраться в свою Москву. Ее восстановят в должности. Она сможет и дальше выполнять свое призвание. Они оба, в конце концов, взрослые люди. Я как будто с размаху влетел в гигантский водоворот. Как будто нашел какой-то недостающий паззл. И то, что я делал… Это просто было правильно. Понимаешь? А ведь фактически Чумной доктор совсем не он. Но технически… И закон… призвание… полицейский долг… Бесцветные, узкие коридоры Форта. Ледяные камеры с мягкими стенами. Рубинштейн… — Уходи отсюда. — Запах костра почти перебил апельсины. Разумовский отпрыгнул в сторону. В широко распахнутых от ужаса глазах все отчётливее проявлялось дикое золото. — Ингрид, беги! Ингрид не сдвинулась с места. Она начинала злиться. Потому что эта желтоглазая тварь отнимала у нее близкого человека. Человека, которому она была важна, и который был очень важен ей. Она ненавидела его. О, как она сейчас его ненавидела! Блядский приспособленец. Паразит. Клещ. … я забрал у него тело. Волю. Жизнь, которую он выстроил… Заберу и тебя. И ведь действительно забрал, потому что у нее звание, у нее предназначение, у нее полицейский долг… Я думал, что вы нормальная. А вы такая же как все они. Вечно тебя везде слишком много, Гром. Мне следовало уволить тебя ещё после мусоровоза! …маешься по жизни как неприкаянная… Эй, майор, у тебя все в порядке? …я очень стараюсь стать лучше, потому что я не хочу потерять тебя. Я скучал по тебе все это время… я так по тебе скучал… Я беспокоился. Ты в порядке? Все хорошо? Внутри нее как будто качались две равноценные чаши весов. Долг. Человечность. Долг. Человечность. Долг… Птица молниеносно подался вперёд. Не так молниеносно как мог бы: у нее оставалась ровно одна секунда на то, чтобы успеть отклониться в сторону… но она не стала. Ей хотелось проверить свои догадки. Птица завалил ее на пол. Создавая видимость сопротивления Ингрид скинула его захват и встала на четвереньки, поползя вперёд. В крови шумел адреналин. Сердце колотилось как бешеное. Ее снова повалили — на этот раз лицом в пол. Ингрид больно ударилась подбородком и недовольно поморщилась: она случайно прикусила язык и рот наполнился кровью. Птица уселся ей на спину. Навалился на нее всем своим весом, вжимая в пол и лишая возможности закричать, если бы вдруг она этого захотела. Даже дышать — и то получалось с трудом. Она ощутила, как свои-чужие пальцы погружаются в ее волосы. Как он массирует ее голову — до странности нежно, чувственно; откровенно наслаждаясь беспомощностью противницы. — Ах, майор… — ему нравилось, что она лежит под ним, распластанная и беззащитная. — Глупая, маленькая девочка. Она ощущала его дыхание на своей шее. Он провел по ней губами, слегка прикусив ухо. — Как жаль, что ты ничего из себя не стоишь… — прошептал он, а затем схватил ее за волосы, приподнял лицо на несколько сантиметров и с силой опустил на кабинетный пол. Снова. И снова. И снова. И снова… Ну давай же, черт бы тебя побрал! Птица ударил ее еще раз, с каким-то чрезмерным остервенением. Ингрид подумала, что если ее нос еще не был сломан, то сейчас точно сломался. Еще один удар. Кажется, она просчиталась. Ошиблась в своих расчетах. Как тогда, с бензопилой и Александрой Лаврентьевной. Ингрид с силой прикусила губу, чтобы не разреветься, заставив себя сосредоточиться на ситуации. Главное теперь — не терять сознания. И еще — не дать ему добраться до все еще лежащего пистолета, который пока что так и не пошел в ход: Птица (теперь она понимала) хотел в достаточной степени наглумиться прежде, чем осуществить высказанное намерение и прикончить ее. Кровь хлещет отовсюду — из носа, изо рта. Никогда больше так не делай… Хватка противника неожиданно начала слабеть, а потом и вовсе разжалась. Исчез и вес. Ингрид поспешно перевернулась на бок. Соскользнувший с нее миллиардер полусидел-полулежал на полу. Его рука была сомкнута на своем собственном горле. Сквозь золото глаз проглядывала небесная голубизна. Не просчиталась. — Уходи… — И оставить тебя без присмотра? Шутка получилась дурацкой. Голубизна резко исчезла. Ингрид тяжело вздохнула, смирившись с реальностью: если она хочет хоть как-то ослабить влияние альтера, придется драться. И она дерется. Кидается на противника без всякого предупреждения, моментально стерев самодовольную ухмылку с (не)его лица. Впрочем, на ее место сразу же пришла другая: злобная, издевательская, алчущая крови. Ее крови. Игры кончились. Они мутузят друг друга без всякой жалости, вкладывая в каждый удар клокочущую внутри ненависть. Пистолет отлетает в угол. Странное дело, но Птица совершенно не стремится заполучить его: то ли это какое-никакое влияние Разумовского изнутри, то ли самоуверенность. Кабинет постепено превращается в руины. На экране с Марго — серая рябь. Пол усыпан осколками витрин. Сенсорный стол переломлен пополам. Стол, стоящий перед диваном — тоже. И все-таки, Птица не контролирует ситуацию полностью. Ингрид удовлетворенно отмечает, что временами в глазах появляются проблески голубизны, а движения и реакции становятся заторможенными. Она ловит чертового клеща в удушающий захват, с каким-то садистским, мрачным наслаждением, наблюдает за тем, как судорожно он хватает ее за руку и шумно сглатывает, пытаясь освободиться. — Ну что, паскуда, нравится? — рычит Гром сквозь зубы, усиливая свою знаменитую «стальную» хватку. — Нравится?! Ответом ей служит издевательский смех. — Ну же, майор, — сипит Птица. (Не)его волосы растрепались, лицо покрылось мелкими ссадинами, а по губам стекала струйка крови. — Задуши меня. Нас обоих. Тебе ведь так этого хочется… Он был прав. Она действительно хотела сделать это. Только не их. Не обоих. Всего одного. Чертов ублюдок. В голове бьется мысль о том, что рано или поздно мысли о пистолете все-таки прокрадутся в голову паразита. Что рано или поздно их силы полностью сойдут на нет, и обстановка станет гораздо более жесткой. Что он теряет контроль, когда она попадает в ситуации, где страх Разумовского за нее был бы гораздо сильнее чем обычно. Нужно было вытащить его наружу. Полноценно. Об остальном она успеет подумать после. Долг. Человечность. Долг. Человечность. Долг… Если с тобою что-то и случится в моем присутствии, то только через мой труп. Нужна провокация. Ингрид разжимает захват и сразу же бросается в сторону. В один прыжок доскакивает до пистолета и наводит его на врага, удовлетворенно наблюдая за проскользнувшей в желтых глазах растерянностью и злостью. — Че, тварь, не ждал? — А я все думал, когда же ты про него вспомнишь, майор. Даже думал, что придется самому тебе напомнить… если только я не прикончу тебя раньше. Не люблю крови. Ее вытирать долго. — Ты слишком много чирикаешь, Птичка, — она навела пистолет на уровень его головы. Птица издевательски улыбнулся и широко развел руки. — Давай, майор. Пристрели меня. Ну же. Или ты все еще не хочешь причинить вред ему? Он сделал пару шагов по направлению к ней, но прежде, чем он успел выбить оружие из ее рук, Ингрид сняла палец со спускового крючка и протянула ему, повернув дуло в свою сторону. — А знаешь, ты прав. Она удовлетворенно кивнула, наблюдая за тем, как он нерешительно берет ствол и с интересом вглядывается в нее, ища подвох. — Я его подвела. Не защитила, — она нарочито медленно стянула куртку и отбросила ее в сторону, после чего также медленно начала расстегивать пуговицы на рубашке. — Думала только о себе. Это было правдой. — Ты единственный пытался его защитить. Ты и сейчас пытаешься, ведь я — часть системы, поломавшей ему жизнь. Угроза благополучию. Рубашка полетела следом за курткой, являя миру темно-синий спортивный лифчик. — Я очень устала, Птица. Это тоже было правдой. — Давай уже просто закончим с этим. — Она развела руки в стороны. — Я безоружна и беззащитна. Я устала препятствовать правосудию. Больше о вашей тайне никто не знает так что… ты знаешь, что нужно делать. Глубоко вдохнула, опустила голову вниз и закрыла глаза. Скорее почувствовала, чем услышала, как ее взяли на прицел. Судорожно сжала кулаки. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Вдох… — Ты думала, что я смилостивлюсь над тобой, майор? — голос Птицы заполз в ее сознание издевательски-ласковым шепотом. — Поставила всё на карту ради этого идиота… и проиграла. Последние слова прозвучали твердым ледяным тоном. Ингрид прикусила губу и заставила себя неподвижно стоять на месте. В комнате грянул выстрел… …Но пуля не прилетала. Ингрид открыла глаза, моргнула, и только после этого решилась поднять голову. И встретилась взглядом с небесной голубизной глаз рыжего гения. Его лицо заливала смертельная бледность, но он улыбался. А потом он одними губами шепнул «спасибо». Покачнулся. И рухнул на пол. По надетой под дутую фиолетовую ветровку белоснежной футболке расползалось алое пятно.