Just a dog.

      Потолок был слишком серым, скучным, безумно однотипным. Диван коричневый, мягкий, удобный, но такой, с которого хотелось сорваться прямо сейчас. Одежда свободная, словно только с улицы, помятая и где-то грязная. Весь дом, каждых запах и звук - всë было чужим. В том числе и тело. Я ездил с семьëй на речку - со всей учëбой я совсем замотался, и моя заботливая мама посчитала, что необходимо вытащить меня на природу, а заодно и всей семьëй отдохнуть. Отец разводил огонь в мангале, мама надевала мясо на шампуры и приготавливала к трапезе привезëнный с собой складной стол, а сестра лепила замки из песка. Когда мне стало скучно, я предложил сестре поплавать. Мы ведь на речку приехали! Переоделись и побежали со всех ног пробовать воду. Прохладная, но уже немного нагретая под палящим солнцем, просто идеально. Сестра резвилась, брызгала в меня, и я делал то же самое в ответ. Мама с берега со счастливой улыбкой кричала предостережения, мы отвечали "ладно" и продолжали. Мы решили поплыть чуть дальше - сестре тринадцать лет, а я так и вовсе уже взрослый. Сестра занималась плаванием какое-то время, я же учился плавать самостоятельно лишь с помощью советов отца по работе руками, но, видимо, переоценил свои силы и решил, что место, где мы даже нырком не достаëм до дна, очень манящее и безопасное. Сестра, когда смогла держаться на плаву по-настоящему хорошо, справедливо подумала, что игры можно продолжать, и стала брызгаться снова. Я, громко смеясь, опустился под воду. И почувствовал, как вода попадает в глотку, заливает ноздри и проникает глубоко. Я всплываю, пытаюсь откашлять воду и набрать воздуха, но всë тщетно. За этими попытками я забываю, что до дна всë ещë не достаю, и начинаю опускаться. Последнее, что я слышал - моë имя, сорвавшееся с губ сестры. Я не успел толком осознать произошедшее, когда понял, что я полностью сухой и лежу на чëм-то мягком. Открыл глаза и осмотрелся. Незнакомое помещение. Мелькнуло много мыслей - дом какого-нибудь друга родителей, не узнаю наш дом после пережитого, даже до похищения дошëл. А затем повернул голову я глянул в зеркало напротив дивана. Каштановые волосы, карие глаза. Парень лет тридцати, а может и меньше, смотрел на меня с таким непониманием и страхом на лице, какое я сейчас чувствовал всей своей душой.

***

      Я переродился в Барти Крауча младшего. У меня было несколько долгих часов обдумать это. Не знаю, с чем это связано, может, с заклятием Империо, но шок доходил до меня постепенно, позволяя не начать биться в истерике прямо сейчас и давая возможность поразмыслить над своим положением. Барти Крауч - Пожиратель смерти, один из самых преданных сторонников Волан-де-Морта, сыграл чуть ли не решающую роль в его возрождении, а именно - доставил Гарри Поттера на кладбище. Это если пытаться придумать более "книжную" формулировку. У меня же изначально сложилось другое определение - я ужасный человек и мне теперь с этим жить. Сейчас примерно восьмидесятые годы, как я понял. Бартемиус Крауч старший вытащил сына из Азкабана и держит дома под непростительным заклятием. Странно, но это понимание меня успокоило. Причина этому проста:я запаниковал от того факта, что не могу встать с дивана. Найдя объяснение, я смог хотя бы чуть-чуть расслабиться, хотя невозможность что-либо сделать меня до ужаса пугала. Я не одобряю убийства ни под каким предлогом, да и насилие тоже, эмоциональный, ужасный актëр, хочу, чтобы везде всë было хорошо. В общем, если судить по всяким фанфикам и манхвам, я неподходящий человек для роли попаданца, но так уж получилось. Спустя час-два, когда я понял, что происходит, я стал думать над дальнейшими действиями. Я уже являюсь Пожирателем смерти. Это означает, что я либо совершаю ужасные поступки, противоречащие моим принципам, либо умираю от руки Волан-де-Морта. Оба варианта пугающие. Но я пока просто не мог придумать, что мне делать. Не знал. Я читал серию книг "Гарри Поттер", и четвëртую часть в том числе. Но делал я это так давно, что, если бы не моя какая-никакая любовь к фильмовому Барти, я бы вряд ли вообще вспомнил хоть какие-то подробности его жизни. Что я имею в новом теле: нежелание умирать, а также подчиняться приказам Волан-де-Морта; такая себе актëрская игра; контроль отца; малых набор навыков и знаний, полученный из прошлой жизни и первого курса обучения на учителя младших классов, кем я так хотел быть. Не густо. Вроде бы Волан-де-Морт должен прийти за мной в какой-то момент и забрать отсюда. А теперь вопрос:когда? Я не знаю ни нынешнего года, ни года, когда Барти оказался у Волан-де-Морта. Я могу предположить, что событие из воспоминания того садовника произошло прямо перед матчем по квиддичу, а это вроде 1994 год. Но сколько времени я до этого был на свободе? Пару часов, дней, лет? Если я всë-таки смогу каким-то образом встать, я должен в первую очередь узнать нынешний год, тогда я решу, что мне делать. А теперь другая проблема. Как вести себя перед Краучем старшим? Мне стоит смотреть на него взглядом бездушной куклы? Начать умолять меня отпустить? Угрожать ему, выкрикивать, что Тëмный Лорд вернëтся и отцу точно не поздоровится? Я всегда верил, что я, не особо умный и думающий человек, каким-то образом притягиваю самые нежеланные события. И, видимо, эта "способность" передалась и сюда - стоило мне подумать о поведении перед отцом, как он открыл дверь - ключом, значит она заперта - и вошëл в комнату, тут же став осматривать еë. Барти... То есть, я похож на Бартемиуса Крауча старшего. Тëмные глаза и волосы. Только он, конечно, уже в возрасте. Я вдруг задумался над тем, как бы увидеть свою мать, но вспомнил, что никак - она ведь осталась в Азкабане, чтобы вытащить сына оттуда. А это могло означать, что у отца есть ещë больше причин ненавидеть меня. Отец направил на меня палочку. Я на каком-то рефлекторном уровне почувствовал угрозу и понимание, что нужно защищаться, но как дать отпор магии? Тем более у меня палочки нет - несмотря на невозможность встать, руки были свободны, и я успел обшарить карманы потрëпанной мантии. — Встань. Империо.       На какой-то стороне сознания, по ощущениям где-то со стороны, его приказ стал отдаваться эхом, требуя немедленного выполнения и пульсируя в висках. Бартемиус смотрел на меня прямо, не мигая, с немым ожиданием. Я подчинился. Отчасти по своей воли, отчасти из-за непростительного заклятия - отчего-то сам факт использования чего-то строго запрещëнного на мне заставил вздрогнуть. Я встал и оказался прямо перед ним, я немного ниже. — Отец?       Я подумал о том, что могу что-то сказать. Судя по лицу Бартемиуса, ничего странного в этом не было. — Да, Барти. Последнее время ты вëл себя хорошо, — отец отвëл взгляд, — думаю, ты заслужил небольшой подарок.       Барти был покорным хотя бы недолго. Если я буду продолжать быть таким же, всë будет хорошо, не так ли? Но взгляд отца оставался презренным, и я хотел отвернуться, но изо всех сил старался смотреть прямо. — Я даю разрешение погулять по поместью. Время у тебя до шести вечера, вернëшься сюда хоть на минуту позже - будет наказание. Всë ясно? — Да, отец.       Тут же ответил я. Я хотел улыбнуться, но исходящая от отца неприязнь и, судя по всему, магия вынуждали слегка подрагивать. Решив, что уже можно, и собирался уйти, но он остановил меня рукой на моëм плече. — Где благодарность?       Сказал вдруг Бартемиус, и я занервничал уже более очевидно. Что я должен делать? Сказать "спасибо"? Может быть, и я так и сделал. — Спасибо большое, отец. — Перед вашим хозяином вы здорово выслуживаетесь, а вот передо мной... На колени, псина.       Я ощутил ком, подступающий к горлу, а вместе с ним тошноту. Это слишком унизительно. У чистокровных волшебников так принято? Или это только с Барти, отец которого ненавидит его? Я краем глаза заметил, как отец поигрывает палочкой - смогу подумать об этом позже, а сейчас стоит сделать, что требуют, пока не прилетело другое непростительное. Я медленно опустился перед отцом на колени. А что делать дальше? Возможно, настоящий Барти уже так делал, и поэтому отец не будет объяснять. Я сделал чуть ли не самое унизительное из возможного сейчас - взял полы его мантии и коротко поцеловал. — Спасибо, отец...       Я не знаю, каким образом я подавил желание вытереть губы прямо сейчас. Отец удовлетворëнно кивнул и потрепал меня по голове, словно я и вправду был лишь щенком. — Молодец. Вот теперь можешь идти.       Бартемиус развернулся и вышел из комнаты. Я разрыдался.