Там, где

Как же выпал так случай, а над душою выжженной

Склоняются ивы плакучие и осыпается жимолость

И оступается молодость с каким-то жалобным стоном

Но в каждой ноте агонии есть что-то весомое

То ли свет манящий в оконце отчего дома

То ли это осень, то ли совесть — я так и не понял.

Дядя Женя - Солярис

***

      Ну, он умирал.       Это было понятно по мокрому от крови пальто, по плывущей картинке перед глазами, да и в целом, рана поперек туловища как бы намекала.       Словом, Инсин конкретно стремился к смерти.

***

      Как самый быстрый-дерзкий, ну, и ещё в составе снабженческого отряда, он попал на фронт. Альянс Сяньчжоу со скрипом оттеснял мутантов Изобилия (буквально со скрипом: с ним, а ещё хрустом костей, из тел солдат прорастали ветви и листья).       Инсину, в числе многих снабженцев, было поручено следить за качеством и количеством вооружения, отправлять партии в ремонт, на переплавку, выдавать новинки, словом, заниматься всем тем же, чем и в его родной кузнице.       Только масштаб такой, что ни вздохнуть, ни пёрнуть.       Полет его творческой мысли начинался в момент, когда ялик, перевозивший новую партию, поднимался в космос. Заканчивался, когда ялик приземлялся в пункте назначения, и перед Инсином открывался люк на выход.       Звучит не так, будто из каждой секунды сочится адреналин, а волосы белые, потому что седые, правда?       Вот и Инсин так считал.       Он ожидал, что попадет в самую гущу битвы с монстрами Изобилия, что выкованный им меч станет продолжением его руки, его яростью, оплаченной в клинок, и сталь будет петь в ожидании крови, и его белые волосы будут перемазаны не гарью и маслом, а грязью вперемешку с золотом и листьями-       …В итоге он кует оружие, чинит, смазывает, затачивает. Куёт, чинит, смазывает. Собирает на переплавку.       Нет, периодически на их отряд нападали. Свои, обезумевшие от мары, и просто монстры загораживали им путь. Грызли сталь, зубами рвали двигатели, давили числом и тотальным, абсолютным отсутствием сознания.       Тогда Инсину выпадало счастье видеть свои творения в действии. Пользоваться ими.       Они любили налетать во время погрузки и перед самым взлетом. Все в сборе – больше потенциальных жертв; партия ещё не в яликах – можно урвать чего-нибудь себе.       В общем, мерзкие, хитрые твари. Инсин был только рад порубить их на куски.       Не просто вытащить меч, встать в построение с остальными, стеной, чтобы защитить груз, не-а. Он пришел сюда не для того, чтобы вся слава сражений доставалась тому угловатому видьяхаре и молодому генералу.       Дань Фэн, хоть и был старейшиной, к которому надо было проявлять уважение и все такое, но…Попахивал. Сложно воспринимать с великосветской серьёзностью персонажа, от которого в драконьей форме тянуло рыбой.       Инсин чертовски не хотел уступать в негласной борьбе этому парню, которому приходится выливать на себя духи и благовония, чтоб просто не быть рыбным рынком.       Инсин хотел видеть, как меч, выкованный им под собственную тяжёлую руку, вспарывает брюхо мерзостям.       Он пришел сюда, чтобы выбиваться из шеренги, ступать вперёд, вытаскивать клинок с лязгом, и чтобы его оскал отражался в отполированной стали. Чтобы видеть, как дни его работы превращаются в ре-зуль-тат.

***

      Как только ситуация стала хуже, Инсин подал заявку на передовую.       До этого его прошения любезно отклоняли, сколько бы он их не присылал. Аргументация: «Вы слишком ценный специалист, чтобы вас потерять. Мы ценим ваш энтузиазм, но обстановка стабильная, и нет нужды привлекать резерв.»       Хитрый, но с ноткой сочувствия взгляд генерала подсказывал, что тот не имеет ни малейшего понятия, почему Инсина динамят. Ни капли. Дань Фэн, который усиленно рассматривал свои широкие рукава, тоже не знал, кто же стоял за отказами.       Когда при каждой погрузке они стали вынуждены отбиваться от мерзостей, кто-то наверху передумал. Прошение Инсина приняли.       Зачем ему маскировать симптомы, когда можно убрать источник проблем? Вместо защиты тыла от все участившихся нападений, просто пойти и грохнуть причину – матку, главного заражённого, эманатора Изобилия на худой конец, или как они там плодятся?       И Инсин пошёл.

***

      В живот попали, сволочи.       Он оказался на передовой и какое-то время даже упивался боем. Ну, насколько, насколько позволяют мерзости, что тут же регенерируют после ударов, скользкая разноцветная кровь под ногами и солдаты, что тут же воскресают и идут против своих.       То, что Инсин увидел, было похоже на битву с сорняками. Травишь, вырываешь с корнем, косишь – они, ещё более крепкие, отрастают заново.       «Как одуванчик сквозь асфальт», – рождает из себя мозг от недостатка крови.       Инсин хрипит, уголок губы дёргается. Забавно.       Его затянуло в самую гущу битвы, замесило. В этой куче мала свои постоянно перемешивались с чужими, обрастали ветками с золотыми листьями, или теряли равновесие и оказывались под ногами. Затоптанными.       Поэтому Инсин рубил всех без разбора, только слегка ориентируясь на вой и скрежет.       Не уследил, как к нему подобрались сбоку. Те, кого он сначала принял за своих, из-за отсутствия растений в разных местах, оказались волками Изобилия. Здоровые, сучки. Втроём сбили его с ног, выдрали клинок, рванули бок.       Он бы на раз-два от них отбился, если б ему дали место. Но все, что ему дали в душащей толпе – шлепнуться на спину и барахтаться, как жуку на спинке.       Кажется, ему отдавили руки. Возможно, каблуком раздавили ладонь.       Надо отдать должное волкам: к ним подтянулась остальная стая, и солдаты опасались приближаться, из-за чего количество народа вокруг заметно убавилось.       Пятно, что он до сих пор видел, стало светлее.

***

      Инсин чувствует, как что-то шевелится по краям раны.       В руках под кожей как будто переставляли кости, ушибы и ссадины наливались кровью. В животе сами по себе перемещались кишки, а поверх, как омерзительная лапша, ползли волокна мышц.       Все это невыносимо чесалось.       Если бы Инсин не умер от ранения, а он, очевидно, нет, то подох бы сейчас от чесотки и, в целом, ощущений.       Было такое чувство, будто он проснулся посреди операции. Анестезия ещё не перестала обезболивать, но ты уже можешь чувствовать манипуляции хирурга.       «Отвратительно», – заключает про себя Инсин и разлепляет глаза.       Над ним – Дань Фэн (запах рыбы и водорослей), его водная магия (соль, йод и свежесть), и молодой генерал неподалеку (озон, пот, звериная шерсть).       Из букета ароматов войны выбивалась одна нотка. Неправильная, неуместная.       Жимолость.       Инсин решил подать признаки жизни. Завозился, попытался приподняться. Безуспешно: его, как буйного больного, держали потоки воды. Прискорбно, остаётся только созерцать.       Судя по тому, что вокруг не слышно монстров, их наконец оттеснили. Только стоны раненых и его собственное хриплое дыхание.       И Дань Фэн, который бормотал себе под нос какую-то чушь:       – Изобилие… Мне пришлось. Ещё кое-какие мои наработки. Генерал не против, – и обеспокоенно заглядывал в глаза.       От потоков целебной магии в голове прояснилось, и Инсин стал соображать куда лучше. Не настолько, чтобы прыгать с места прямо в бой, но достаточно, чтобы сложить два и два.       Облизал губы.       – Э?..       – О, ты разговариваешь. Уже хорошо, – улыбнулся Дань Фэн.       Превозмогая омерзительное шевеление в теле и запах цветущего, Инсин сформулировал:       – Ты чё, Изобилием меня?..       Лицо Дань Фэна приобрело цвет и выражение дохлой рыбы.       – Ты бы умер.       Как припечатал.       Кажется, у них совсем разные идеи насчёт смерти, и они в корне не сочетаются. Идея Дань Фэна заканчивается, не высказанная, в поджатыж губах, железной осанке и деревянных руках. В лице, ставшем как пустая маска.       Идея Инсина заключалась в том, чтобы жить изо всех сил, но только своими силами.       В нем медленно разгоралась злость. Обездвиженное тело было худшим сосудом для нее, поэтому он её выплюнул:       – Зато сейчас я охренеть живой. Просто бессмертный, – до желчного пузыря волки не добрались, так что время разливать желчь в слова.       Дань Фэн молчал.       Чесотка в теле убавилась. Кажется, лечение близилось к концу, но появилась другая проблема.       Теперь от Инсина пахло корешками жимолости, вросшей в его внутренности, как каркас. Не разорвать.       Сладкий запах лета, сочные ягоды, концентрированное желание жить смешались с человеком, который все делал яростно.       И отравленный мозг родил безумие.       – Был против них, теперь один из них. Такая себе химера, – усмехнулся Инсин.       Вода перестала сдерживать его тело. Он встал. Дань Фэн отшатнулся. Генерал, наблюдавший за ними, напрягся.       – Беги.       Дань Фэн побежал.

***

      Дань Хэн бежал.       С копьём в руке, умением постоять за себя, неплохой физической подготовкой и выносливостью.       Но от этого человека он бежал. Потому что Блэйд – это тошнотворный запах жимолости и крови, мазки белых лепестков, безумный оскал в отражении клинка.       Потому что Блэйд выглядел как темное преследующее прошлое. Как хохот прошлых «Я».       Дань Хэн затруднялся сказать, кто в своей голове связал этого монстра с цветком вечной, несчастной любви.