эмпирей: сердце дракона

Тугой корсет плотно стягивает рёбра и Га Он боится сделать лишний вдох, чтобы ленты не лопнули от давления. От вынужденно ровной осанки мышцы напрягаются и ноют, но юноша всё равно натягивает улыбку на лицо и старается часто не моргать, чтобы не упасть в обморок прямо посреди богато украшенного зала. Вино, наполняющее медные бокалы, переливалось через край посуды, оставляло липкие следы на каменном полу и коврах, от чего в воздухе витал кисловато-сладкий запах забродивших ягод. Слизистую щипало от количества ароматов, и принц старался игнорировать жгучее желание почесать нос или чихнуть. Наряды гостей пестрили и контрастировали друг с другом, напоминая осколки в калейдоскопе, и Киму хотелось хотя бы на секунду прикрыть глаза, избавляясь от головокружения. Га Он должен был быть центром внимания на балу, но стойко игнорировал это, хваля прислугу за бесконечно сменяющиеся яства на столах и бочки с многолетним кьянти. Выбеленное, украшенное золотыми нитями, одеяние неприятно кололо кожу, вызывая лёгкое раздражение и покраснения; витиеватая корона украшала белёсые локоны, сделанная на подобии позолоченного венка поистине умелым мастером, что юноше казалось — прикоснись он к тонким листьям и почувствует лёгкую прохладу; поскреби он драгоценное покрытие — и подушечки пальцев окрасятся в зелень, покрывая кожу пряным, горьковатым соком. Огранённые камни свисали с импровизированных стеблей, напоминая капли росы, и Га Он правда готов отдать должное мастеру, но изысканная корона сейчас напоминала средство пыток: вплетённая в завитки волос, она вдавливалась в лоб до отчётливых отметин. Спёртого, пропитанного запахом вина и пота воздуха, не хватало, и приходилось одёргивать себя, чтобы не оттянуть ажурный вуальный ворот струящейся блузы, перетянутой на талии плотным кожаным корсетом; громоздкие перстни норовили соскользнуть с тонких пальцев из-за влажности кожи, а высокие сапоги стёрли ноги, кажется, в кровь. Струящаяся, плотная мантия давила на плечи мёртвым грузом и хотелось разорвать тугой узел на шее, душащий с каждой секундой всё сильнее. Га Он сбился со счёта поздравлений и выпитых за своё же здоровье бокалов вина, от которого уже кислило в горле. Хотелось, как обычно, выйти в сад и просидеть почти весь вечер там, после выслушивая нравоучения отца, которого здесь сейчас нет, а это значит, что Га Он единственный представитель королевской семьи, не считая дальних приглашённых родственников. Он должен сохранять лицо и приветливо протягивать руку для коротких поцелуев в знак благосклонности. Музыка, заполоняющая богато украшенную залу, звенела в ушах, а ноги затекли от одного положения, но на каждую просьбу о танце юноша отвечал отказом, стараясь звучать как можно искренне опечаленным. Все вокруг уже казались опьянёнными и их мало волновало наличие принца, что несомненно радовало, давая Киму возможность передохнуть. — Мой принц? — хрипловатый, но довольно высокий голос отвлекает Га Она, вынуждая обернуться. Кузен, которого Ким видел лишь в раннем детстве казался смутно знакомым, но детская угловатость сменилась широкими плечами и теперь Вонхо был выше самого Га Она на голову минимум. Молодой альфа старше всего на пару лет, но выглядит взрослее: глаза, обычно светло зелёные, цвета молодых побегов бамбука, сейчас казались темнее то ли от освещения, то ли о бурлящего в крови алкоголя. Смуглая кожа казалась атласной, но единственное, что не изменилось — это родинки, создающие на щеке небольшое созвездие, которое юный принц так хорошо запомнил. Помнил, как в детстве вырисовывал на лице кузена кусочком угля из камина линии, соединяя небольшие точки, напоминающие шоколадную крошку, которую кухарки добавляли в мороженное. — Вонхо? Не знал, что ты тоже был приглашён. — Настолько не рад меня видеть? — старший охает, но Га Он видит в глазах кузена промелькнувшее озорство и улыбается сам, щуря глаза. — Ни в коем случае, дорогой кузен. Просто удивлён. — Прошу простить меня, ты был окружен лебезящими людьми и я решил подойти поздороваться позже, — парень фыркает. В детстве их дружба во многом держалась как раз на том, что оба ненавидели то, кем родились, — Представить сложно, что когда-то ты плакал при виде слизняка и боялся спать без зажжённого факела, а сейчас мы празднуем твоё семнадцатилетие и возможность заключить выгодный брак. Га Он позволяет себе вольность и бьёт старого друга раскрытой ладонью по плечу, — Зато ты ни капли не изменился, Вонхо. — Что, совсем? — разводя плечи, парень упирается руками в бока, и вздёргивает бровь. — Хм, — прищурившись, юноша оглядывает стоящего напротив человека с ног до головы: тёмно-зелёный костюм с серебряными вставками хорошо оттенял тон кожи, добавляя халёности; каштановые, отдающие рыжиной волосы, в детстве напоминающие стог сена, сейчас были уложены волос к волосу. Прямой нос, чуть припухлые губы и острые, впалые скулы — Га Он смело мог бы назвать своего кузена взрослым и похорошевшим, — Ну, может быть, подрос немного. Музыка слегка перебивает голос друга, но Вонхо его слышит и тихо смеётся, не стесняясь и не прикрывая рот, как делал сам Ким. Подхватывая пару новых бокалов со стола, парень протягивает один младшему и тут же с громким звоном металла чокается, — И то верно. Да и ты всё тот же — за это и выпьем. Нехотя поднося бокал к губам, юноша делает глоток, боясь показать неуважение, и морщится от приторного привкуса на языке, — Как ты сам поживаешь? Га Он не знал ничего о жизни кузена и видел того в последний раз слишком давно, чтобы вспомнить хоть что-то. Его семья жила у прибрежных вод, находясь на границе и единственное, что парень помнит о дальнем родственнике — это запах морской соли, выжженные на солнце рыжие пряди и крапинки веснушек на носу. От старого Вонхо сейчас остался только тот же привкус океана и слегка неровный загар. — Борозжу моря — подался туда, куда и хотел. Видел слишком много для своих лет, но не могу сказать, что меня что-то не устраивает. Недавно вернулся на сушу и услышал, что родители собираются на празднование твоего дня рождения. Кто я такой, чтобы пропустить такой святой праздник в честь моей медовой сладости? Га Он на старое прозвище лишь закатывает показательно глаза и удивляется как те всё ещё удерживаются в его черепе. Раньше Вонхо всегда по-доброму дразнил его за природный запах, сравнивая маленького принца с булками, что пекли в его замке, добротно поливая медовым сиропом. — И всё же ты не изменился, — делая новый глоток, чтобы промочить горло, Ким чуть трясёт головой, чувствуя лёгкое опьянение, — Но я даже завидую. За свои годы ты многое повидал, а я могу похвастаться лишь тем, что прочитал всю нашу библиотеку. — Всё же ты готовился к правлению, — просто пожимает плечами, — Я даже помню, что наши родители пророчили нам свадьбу, когда ты займёшь трон. Почему-то слова о правлении и короне сейчас вызывали лёгкий тремор и тревогу. Га Он всегда бунтовал и противился данной мысли, но сейчас, в данный момент, мысль о том, что всё, что ждет его в будущем — лишь брак и дети, вызывали печаль. — Рождение моего брата поистине дар богов. Га Он слишком грустно улыбается, почти вынужденно, и Вонхо это замечает, тут же убирая бокал на рядом стоящий стол. Молодой человек помнит того ещё совсем крошечным, с листьями благоухающей бегонии, застрявшими в волосах после их возни в саду. Тогда он носил юного принца на своих плечах, помогая сорвать сочные плоды с яблонь, а сейчас тот стоял перед ним, напоминая ожившую картину: статный, будто сбежавший из мечты любого, кто находится в зале. Ким всегда был робким, прятался за спину старшего, цепляясь тонкими пальцами за его рубаху, а сам Вонхо только прижимал его к себе рукой, принимая наказания от нянечек за двоих. Га Он вырос и если в детстве слова о их будущем браке вызывали лишь гневные оплёвывания и фырканья, то сейчас, положа руку на сердце, Вонхом мог признать, что желал этого. Га Он — красивая партия, способная гордо стоять рядом с ним под руку, обеспечивающая властью, завистливыми взглядами и восторженными вздохами. Задумавшись настолько, что перед глазами стали появляться картинки их будущих детей, Вонхо приходит в себя только от щелкающих пальцев перед своим лицом, увешанных крупными перстнями. — Подаришь мне танец, Га Он-а? Названный улавливает странное настроение, исходящее от Вонхо волнами, так скоро сменившее веселье, и замирает, уставившись на приглашающе протянутую ладонь. Ему кажется, что танец — это вид обещания и некой клятвы, что в конечном итоге могут оказаться кандалами на его запястьях. Кузен смотрит на него выжидающе, не думая отступать, а у Га Она почему-то чуть вздрагивает рука, которую тот готов протянуть в ответ под давлением момента, но чужая, такая знакомая крепкая и горячая ладонь вдруг оказывается в районе лопаток, заставляя вынырнуть из оцепенения. Поворачивая голову вбок, Ким натыкается на тёплый, с оттенком шоколада, взгляд, почему-то на несколько секунд задерживая дыхание. — Ваша Светлость, прошу простить меня за вмешательство, но Вы необходимы для решения одного вопроса, — Ё Хан улыбается уголками губ, видя замешательство на лице принца, переводя взгляд на другого человека, почтительно склоняя голову, — Герцог. — Ничего, Га Он-а, может, в другой раз. Голос кузена кажется опечаленным, но Ким уже слабо обращает на это внимание, будучи полностью поглощенным. Ё Хан отводит его от центра залы и младший только сейчас замечает в его руках медный кубок, который тот протягивает ему. — Выпейте, юный господин. — Мне кажется, что вина мне точно хватит. Но Ё Хан слова игнорирует, протягивая кубок, и Га Он сдаётся, забирая тот себе. Подносит к лицу, но приторного аромата не чувствует и, скосив глаза, видит в медной посуде лишь воду с плавающей в ней долькой лимона. Пьёт жадно, слизывая оставшиеся капли с губ кончиком языка, блаженно прикрывая глаза. — Лучше? — старший как-то понимающе улыбается и Га Он отвечает ему тем же. — Если бы не ты, то меня бы точно стошнило, как при виде слизней. — Слизней? Кан непонимающе хмурит густые брови и младший только смеётся тихо, прикрывая рот ладонью и рассматривает старшего, не скрываясь. Даже на балу тот не изменял себе: чёрная броня, как и перчатки, увешанная тугими ремнями; металлическая цепь, обвивающая торс мужчины, уходящая на плечо и удерживающая тёмно-красную мантию, свисающую на левую руку. Крепкие плечи были скрыты защитными наплечниками, с высеченным на них гербом, а на бедре висел меч, подаренный когда-то его же отцом, на рукояти которого виднелась небольшая, искусно выкованная голова дракона. Ё Хан нёс пост личной стражи принца каждый день, готовый облачить сталь из ножен во славу королевской семьи. — Не бери в голову. Ты сказал, что нужно что-то обговорить. Ким знает, что отвлекать без причины старший не стал бы, но от тревожных мыслей его отвлекает музыка, до этого наполненная весёлым бренчанием бардов и хохотом гостей, сейчас переходила на более плавную, будто те же трубадуры едва касались мозолистыми кончиками пальцев тугих струн. Голоса стихают, а зала наполняется мелодичным голосом и шуршанием подолов платьев. — Не очень удачно я выбрал время поговорить, — Ё Хан ухмыляется, — Не подарите мне танец, Ваша Светлость? Другие пары уже сливаются с музыкой в танце, а другие, оставшиеся без пары, смиренно замирают у больших мраморных колон, вслушиваясь в синхронные голоса певцов. Га Он знает, что подарив танец Ё Хану, больше не сможет обещать его кому-либо ещё, дабы не прослыть ветренным и порочным, но даже не думает, когда видит склонившегося в поклоне мужчину, вкладывая в его ладонью свою — бледную и маленькую. Вторую укладывает на плечо, чувствуя кожей каждую выпуклость гравировки герба, а на его пояснице снова оказывается чужая рука, опаляя своим жаром даже сквозь тонкую ткань блузы и кожу перчаток, ближе подталкивая к себе. Они плавно движутся к центру залы, но смотрит Га Он лишь перед собой: упасть или споткнуться о собственную мантию не боится, потому что Ё Хану верит. Тот не напирает, как обычно бывает даже с отцом, а лишь мягко направляет. Позволяет отдаляться, но вовремя подхватывает ответное движение; мягко наклоняет, позволяя прогнуться в спине, не сдавливая, но вселяя уверенность — не уронит. Звонкий, отдающий вибрацией в теле голос барда, пробуждает россыпь мелких мурашек на загривке и оба позволяют себе на секунду прикрыть веки, вслушиваясь в звуки искусно высеченных из древ лютен и арф, переплетающихся со звонкими флейтами:

Из снов моих с утра бежишь проворно,

Мёд терпкий, сладкая сирень.

Хочу во сне твой видеть локон шёлка,

Лазури глаз твоих, что слёз туманит тень.

Не знаю, ты ль моё предназначение,

Иль страстью я обязан лишь судьбе.

Когда в желанье, я облек влечение,

Не полюбил ли ты во вред себе?

Дыхание застревает где-то на уровне солнечного сплетения, когда собственные руки интуитивно обхватывают мощную, смуглую шею, а большие ладони смыкаются на талии, затянутой тугим корсетом и резким движением приподнимают над полом выше. Ё Хан делает оборот вокруг своей оси, мягко ставя юношу на пол, но снова опутывает своей рукой крепче, не давая упасть из-за дрожи в коленях. Он знает, их тяга обоюдна, схожа с натянутой тетивой между ними. Кан старше, мудрее и опытнее, но даже он не знает, когда это всё началось: когда долг и клятва перестали значить так же много, как запах мёда и сирени, окутывающие его даже ночью в собственных покоях, казарме или на тренировочном поле? Кажется, запах Га Она впитался в каждый уголок замка, проникая под кожу, покрытую огрубевшими рубцами, напрямик к глухо бьющемуся под рёбрами сердцу. Хриплый выход срывается с губ Кима, когда чужой шёпот касается уха: — Буду вечно благодарен Вам, мой государь, за проявленную честь. Они продолжают плавно плыть по течению мелодии, но Га Он слегка отстраняется, вынуждая старшего остановится, но не убрать рук с чужой спины. Грудь Кима украшает небольшой букет сирени и хвои, прикреплённый к блузе булавкой с небольшими жемчужины. Сняв украшение, тот сокращает и так мизерное расстояние между ними и небольшая бутоньерка оказывается пристёгнутой к мантии военного, вуалью спадающей по его руке. — Как и я. Данный жест — проявление благосклонности и веры, который вряд ли поймут другие, но склоняя голову к плечу и делая глубокий вдох, ощущая такой знакомый за долгие годы запах, Ё Хану искренне плевать, даже если после его за это высекут. — Так что случилось? Мужчина скрипит зубами, совсем потеряв счёт времени, и снов склоняясь к уху юноши, говорит тихо, не давая возможность другим подслушать ненароком: — Я не хочу омрачать праздник, мой принц, но меня тревожат сомнения. Ваши родители искренне переживали, не желая оставлять Вас в такой день одного, поэтому выявили желание прибыть обратно от Лорда Имриха за день до бала, но мы не дождались вестей или гонцов. Возможно, мои тревоги бессмысленны и дорога заняла у них больше времени, но.. Голос мужчины затихает из-за резкого звона, доносящегося со сторожевой башни. Звук тревоги, восстания или вторжения — каждый знал. Голоса больше не создают громкое эхо, а звуки арф и лютен обрываются с громким лязгом. Звон колокола, отскакивающий от стен замка, кажется, сотрясая их своей мощью, будто бьётся внутри черепа Га Она и он инстинктивно хватается пальцами крепче за чужие плечи, ещё не зная, что его день рождения стал началом конца.