Валенки

Зара очнулась в темном подвале. Было холодно. Очень холодно. Она оказалась без ботинок и пальто. Холод пронизывал насквозь ее тело. Хотелось есть, очень, руки дрожали, а желудок крутило, но проклятый холод перебивал все остальное. Темнота. Глаза Зары невольно всматривались в темноту, а потом чуть попривыкли и уже спустя некоторое время она могла рассмотреть небольшую охапку соломы от которой исходил зловонный странный запах, каменные слегка обледеневшие стены и закрытую дверь. В комнате больше никого не было. Это отчего-то успокоило цыганку. Она с трудом подобрала под себя ноги, стараясь согреться. Сидеть на вонючей соломе Зара брезговала. Она догадывалась, чем на самом деле служила подстилка, ведь в этой комнате не было даже ведра, куда можно было бы справить нужду. Отсюда не было слышно никаких звуков снаружи или чьих-либо шагов. Эта камера напоминала комнату или какой-то пустой холодный колодец. Зара ожидала, что вот сейчас двери откроются и ее будут бить, возможно даже хуже, но никто не являлся. Так прошел день, потом другой. За все это время никто не приносил ей ни еды, не воды. Но хуже всего был пронизывающий холод. Уже на второй день, Зара все же не выдержала, она постаралась кое-как разместиться на грязной, зловонной соломе, находиться на промерзшем полу было невыносимо. Наконец, на исходе третьего дня, дверь отворилась и двое немецких охранников вытащили Зару из камеры. Она почти не сопротивлялась, ее трясло от холода, а ослабшее от голода и побоев тело не слушалось свою обладательницу. Ее подхватили под руки и куда-то потащили. Протащив цыганку через большой двор, ее, наконец-то, привели в какой-то большой двухэтажный дом. Оттуда раздавались музыка и смех.

***

Это был один и тех домов, которые предназначались для развлечения офицеров и высших чинов. Дома для солдат и охраны были отдельно. Именно так в этом месте был решен половой вопрос и комендант лагеря считал такое положение вещей куда приятней, чем то, которое было на фронте, где доблестные немецкие солдаты были вынуждены опускаться до самых низменных вещей, тем самым позоря звание и свою принадлежность к высшей расе, опускаясь до связей с представительницами местного населения. В подобные дома, что располагались на территории лагеря, попадали не все. Молодые девушки и женщины проходили строгий отбор, в том числе и медицинский. И только потом их водворяли в дома для развлечений. Здесь они трудились с вечера и до самого утра, а тех, кто провинился каким-либо образом, отправляли на тяжелые работы, откуда можно было попасть только в могилу. Многие из молодых пленниц были настолько запуганы, что соглашались ублажать кого угодно, только бы им сохранили жизнь. Вот и Зару привели в подобное место. Ее втолкнули в большой просторный зал, где было накрыто несколько столов, за которыми сидели комендант лагеря, несколько офицеров в компании местных красоток и сам Фридрих Вольф. Он о чем-то разговаривал с комендантом, а тот посмеивался в ответ, разливая по стаканам коньяк и тиская девицу, сидевшую у него на коленях. Неподалеку стоял патефон. Музыка играла на весь зал, но не столь громко, чтобы не различить о чем они говорили. Как только цыганку втолкнули в зал, Вольф перевел свой внимательный взгляд на Зару. — Гюнтер, поставь новую пластинку. — сказал Вольф, обратившись к одному из офицеров. Тот исполнил просьбу Фридриха. В этот момент к ним присоединился Хайнц. Он спустился по лестнице со второго этажа, вниз, в зал, таща за собой Лизу. Она покорно шла за ним, а ее тонкое девичье запястье словно тонуло в большой ладони Хайнца. — М-м-м, дорогой Хайнц, ты притащил с собой свою девчонку! Пусть выпьет и перестанет хныкать! — рассмеялся один из присутствующих. Зара с ужасом поглядела на Лизу, будто бы ее собственное положение пугало ее гораздо меньше. Бедняжка была бледна, лицо ее было опухшим и заплаканным, губы распухли, а ворот платья был разорван, что еще немного и грудь ее обнажилась. Лиза стыдливо старалась прикрыть ворот свободной рукой. Хайнц присел рядом с Вольфом и с силой усадил трясущуюся Лизу к себе на колени. Зара заметила, что руки ее в синяках, а на шее видны несколько не то укусов, не то засосов. Догадаться о том, что с ней случилось было не трудно. Хайнц же был доволен, словно нагулявшийся кот, ласково поглаживая Лизу по голове, он намазывал бутерброды икрой, а потом подносил ко рту дрожащей бедняжки. — Ешь, моя принцесса, ешь. — говорил Хайнц, заставляя девушку проглотить икру и хлеб с маслом. Лиза мельком взглянула на новоприбывшую Зару. В ее глазах отразился страх и мольба о помощи. Lili Marlene — звучала на весь зал, патефон работал как надо, извлекая знакомые звуки популярной мелодии. Вольф медленно потягивал из стакана темную жидкость, неторопливо курил и слегка ухмылялся, когда кто-то из офицеров начинал рассказывать очередную скабрезную историю. Он то и дело посматривал на трясущуюся голодную и замерзшую Зару, которая едва держалась на ногах. — Подойди. Ну же, подойди! Не бойся. — сказал он, подзывая Зару к столу. Вольф придвинул пустой стакан и налил туда водки. А потом стал намазывать икру на хлеб с маслом, делая очередной бутерброд. — Пей. — сказал он как-то насмешливо. — Пей, пей. Зара валилась с ног и доносившийся со стола запах еды кружил ей голову. Ее запекшиеся потрескавшиеся губы словно бы сами просили и вопили о мучимой ее жажде. От бессилия и от того, что она провела несколько дней в темноте, Зара не сразу поняла, что налили в стакан. Решив, что это вода, она потянулась к нему дрожащими руками и тут же выплюнула содержимое обратно под громкий смех немцев, когда жалящая жидкость потекла в ее рот. — О-о-о, я же говорил, русские девчонки не такие сильные как кажутся на первый взгляд! — расхохотался тот самый офицер, который ставил пластинку. — Она цыганка! — отозвался другой. — Просто удивительно живучая тварь. После карцера мало кто остается в своем уме. А эта, глади-ка, стоит! И вновь грянули раскаты хохота. Шлюхи, которые были тут же, тоже смеялись. Лишь Лиза продолжала затравленно глядеть на все это непотребство. — Право, господа, вы несправедливы. — Вольф прервал веселье. — Эта цыганка намного занятней, она даже говорит и понимает по-немецки! Да и мы сами сегодня развлекаемся не хуже! Только взгляните: икра, курица, водка, хлеб с маслом и прочие разносолы. И вдобавок — у нас есть и цыгане! Ведь русские так любят цыганские танцы! — Не хватало только ручного медведя! — хохотал комендант лагеря. — Гюнтер, а ну-ка поставь нам что-нибудь русское! — предложил Фридрих, поднимаясь на ноги. — Я мигом, господин Вольф! — Гюнтер сменил пластинку. — А ты, станцуй нам, красавица! — обратился Вольф к Заре, на этот раз на ломанном русском. — Цыгане на это только и годятся… Ну же, танцуй! Или я ей прострелю голову — прибавил он, кивнув в сторону Лизы. Зара поглядела на Фридриха с ненавистью, но ничего не ответила. Заиграла знакомая музыка, которая раньше заставляла пускаться в пляс, выражая все свое веселье и порывы души. Но теперь, та же самая музыка звучала совсем иначе. Теперь от нее зависела жизнь другого человека. Зара, превозмогая слабость и боль во всем теле, презрев опасность и страх, который все еще сковывал своей липкой лапой, пустилась в пляс. Она старалась выбросить из головы мысли о том, где сейчас находится. Зара даже прикрыла глаза, кружась в танце и отщелкивая босыми ногами в такт мелодии, представляя перед собой своих односельчан, вспоминая знакомые родные лица. Она кружилась и порхала, как когда-то, такая легкая и гибкая, как когда-то… Между тем Вольф вновь налил водки, в этот раз только половину стакана, и поставил его на стол, а сам, оперившись на трость не сводил глаз с танцующей цыганки. Его голубые глаза впивались в каждую ее черточку, зрительно повторяя изгибы ее тонкого стройного тела, в эти спутанные густые, темные волосы, рассыпавшиеся по плечам и спине, в ее босые грязные стройные ножки, танцующие на холодном полу, то и дело выглядывающие из-под развивающейся юбки. Когда мелодия закончилась, Зара, по привычке, сделала последний поворот и упала под ноги своего врага, закидывая голову назад, выгибаясь тонкой струной, а ее темные волосы упали на начищенные блестящие сапоги Вольфа. Теперь он мог видеть ее распростертое тело у его ног. Он мог разглядеть ее всю — эту очаровательную тонкую и звонкую, гибкую и словно похожую на статуэтку, женщину. Минутная, нахлынувшая, странная слабость, показалась Вольфу лишней и он приписал это всего лишь обычному мужскому желанию. Но ему не стоило забывать о том, что это всего лишь цыганка, даже не полька или русская, и даже не еврейка, а это означало, что подобное прилюдное развлечение может бросить тень на безупречного героя. Остальные пили и веселились, некоторые офицеры также повскакивали со своих мест и уже открыто танцевали и куражились под незнакомые, но такие задорные звуки. Зара поднялась на ноги и взглянула на Вольфа. — Отпустите малышку. Она еще ребенок… Пожалуйста. — еле прошептала она. — Что ж, мне стоит повторить свой вопрос. — ответил Фридрих, вновь внимательно поглядев на Зару. — Откуда ты знаешь немецкий? Лучше тебе сказать правду и не строить из себя крепкую непреступную крепость. Если не ради себя, то ради этой малютки. — Я учительница. Учительница немецкого языка и литературы. — ответила Зара. — Вот как? — удивился Вольф и сложил руки на груди, отставив трость в сторону, но все также облокачиваясь на стол. — Значит, Гете и Шиллер тебе знакомы также хорошо, как мне ваш Чехов и Достоевский? — Знакомы… Горные вершины Спят во тьме ночной; Тихие долины Полны свежей мглой; Не пылит дорога, Не дрожат листы… Подожди немного, Отдохнешь и ты.* Зара замолчала, а Фридрих все не сводил с нее своих внимательных глаз.

***

— Надо любить жизнь больше, чем смысл жизни.** — ответил Вольф на ломанном русском, не отрывая глаз от Зары. — Кажется так говорил Достоевский? Цыганка кивнула, она старалась не смотреть в глаза Вольфу. По спине ползали мурашки, а какое-то тяжелое липкое и даже гадливое чувство заскребло, заныло, защемило сердце. — Выпей. — сказал Вольф и вновь протянул ей водку. В этот раз была только половина стакана. — Пей! А не то я прострелю ей башку. — тихо добавил он, кивнув в сторону Лизы. Зара взяла стакан трясущимися руками и выпила залпом. Голова мгновенно закружилась, а ноги стали тяжелыми. Холодная водка потекла в желудок обжигающей жидкостью. Заре казалось, что она проглотила раскаленную железную кочергу. Она с трудом облокотилась о край стола, чтобы вновь не упасть под ноги Вольфу. Фридрих отошел в сторону и позвал своего адъютанта, которому приказал отвести Зару к своему автомобилю. После, он быстро распрощался с остальными офицерами, очевидно, не жаля присутствовать при местном веселье, как и с комендантом лагеря, который был уже в изрядном подпитии. А потом, спустился к машине и приказал шофёру и охране следовать в тот дом, который был отведен специально для него. Этот дом находился примерно в семи-восьми километрах от самого лагеря, в лесной полосе, куда вела неплохая дорога.

***

Фридрих молча сидел на заднем сиденье машины, туда же втолкнули Зару. Всю дорогу он молчал. Молчала и цыганка. Она тщетно пыталась рассмотреть в окно деревья, столбы, да и вообще все подряд — будто пытаясь отвлечься, в то время как в ее голове окончательно все перепуталось. Куда и зачем ее везут? Почему? Отчего этот фриц так ей заинтересовался? Неужели только из-за немецкого…? Зара замёрзла, на ней по-прежнему была только нижняя одежда — юбка и уже довольно рваная рубашка, босые грязные ноги дрожали от холода, голова болела и кружилась. Сама пленница смертельно устала, а водка заставляла пустой желудок сжиматься от боли. Всю дорогу ехали молча. Наконец, машина остановилась перед большим домом в несколько этажей, вокруг которого был лес. А еще охрана, которой было достаточно, чтобы заменить целый боевой взвод. Казалось, это место было каким-то особенным и странным. Словно бы оно само было частью этого густого леса, природы и тишины. Будто бы и лагеря не существовало вовсе. А ведь дом располагался всего на всего в нескольких километрах от адской машины смерти. Здесь было тихо, дышалось свободно и спокойно. Воздух не был пропитан нестерпимым запахом сгоревшей плоти, наоборот — вокруг пахло соснами и прохладой. Зару вытолкали из машины и повели вслед за Вольфом. Ординарец и адъютант засуетились, один из них проводил Фридриха на второй этаж, попутно кивая на его распоряжения, а другой что-то быстро отмечал в папке, куда складывались документы. Фридрих сказал еще что-то, а потом кивнул в сторону Зары. Охрана тут же потащила цыганку в те комнаты, который были в распоряжении Вольфа. — Приведи себя в порядок. Пока вода еще теплая. — холодно сказал Фридрих, когда его адъютант и ординарец вышли, а двери комнаты закрылись, и небрежно бросил на стол увесистый новый кусок душистого мыла. — Да поживей. Дважды повторять не буду. Он кивнул в сторону другой комнаты, где располагалась ванна. Подумать только — настоящая теплая ванна! Зара недоверчиво поглядела на немца, но тот не обратил на нее никакого внимания. Вольф сел за стол, где был накрыт простой ужин, наливая себе полбокала вина. Он отпил небольшой глоток, а потом достал сигару и закурил, привычным жестом придвигая к себе пепельницу. — Кто тебе эта девушка? — неожиданно спросил Вольф, выпуская колечки дыма. — Сестра? — Нет. Это моя ученица. — тихо ответила Зара, потянувшись за мылом. Вольф понимающе кивнул. — Где твоя семья? Тоже здесь? В лагере? — спросил он вновь, пристально поглядев на цыганку. — У меня никого не осталось. Мать умерла еще до войны, а средний брат и отец погибли на фронте. Младший… — Зара запнулась, содрогаясь от воспоминаний. Образ убитого Ваньши живо всплыл перед глазами. — Что случилось с младшим? — настойчиво переспросил Фридрих, вновь выпуская пару плотных колец дыма. — Ваши застрелили… — закончила Зара. — Вижу наши судьбы в чем-то похожи. — неожиданно для цыганки ответил Вольф. — Мои родители тоже покинули этот суетный мир еще до войны. И у меня тоже был младший брат. — И что с ним стало? — спросила Зара, неожиданно для самой себя. — Он погиб на фронте. Ваши застрелили. — вкрадчиво ответил Вольф, затушив сигару. — А теперь иди… И сделай одолжение — помойся как следует. Фридрих брезгливо отвернулся к окну, а Зара, схватив новый кусок душистого мыла со стола, побрела в ванну. Ей и самой было до тошноты противно от того, в каком состоянии она была — слипшиеся грязные волосы, грязные замерзшие босые ноги, от нее несло нечистотами и потом. Опустившись в теплую воду, Зара принялась растирать себя губкой и мылом. Даже голод не давал о себе знать так сильно, как проснувшееся желание смыть с себя всю эту грязь и ужас карцера. Она сама не знала сколько времени провела в ванной комнате, но после, обнаружила, что одежды у нее нет совсем, кроме той грязной юбки и порванной рубашки. Вольф словно предугадал подобный поворот событий и когда звуки из ванны стихли, он сам постучал в дверь. — Ты не утонула ненароком? Одень пока вот это и выходи. Живей! — Вольф оставил на ручке двери свою чистую рубашку.

***

Прошло еще немного времени, прежде, чем Зара показалась в комнате. Вновь играла уже знакомая музыка. Патефон работал исправно и извлекал знакомую мелодию — Lili Marlene.** — Поешь немного, а то, того и гляди отдашь концы прямо тут. Мне это не нужно. — также холодно и монотонно сказал Фридрих, кивая в сторону стола, где стояла свежая порция еды. Зара все же не осмеливалась подойти, не смотря на то, что есть хотелось до безумия, а ранее выпитая на пустой желудок водка, пьянила, кружила голову и заставляла желудок сжиматься от боли. — Ешь. И послушай. — начал Фридрих. Голод все же взял свое и Зара набросилась на еду. — Мне нужно подобрать пять или шесть человек из ваших, кто готов послужить Рейху. Я не стану спрашивать о том, будет ли это добровольно или в обмен на то, чтобы их родным сохранили жизнь. Твоя задача будет простой — обучать немецкому языку, а также некоторым приемам — инструкции я выдам. Меня не интересует согласна ты или нет, какие муки совести тебя тяготят, как и не интересно и твои рассуждения о родине и своем долге. Твой отказ будет равносилен смерти этой девчонки. А также тех остатков твоих односельчан. Уж не знаю, кто они тебе — родные или ученики, либо еще кто. Но твой отказ в сотрудничестве будет равносилен их смерти. Я не собираюсь тебя запугивать или пытать. Ты нужна мне живой и здоровой, расторопной и исполнительной. — Отпустите Лизу… Тогда я… — Зара резко оторвалась от еды. В голове стучало, виски давило, ноги стали словно ватными. — Не смей меня перебивать. — огрызнулся Вольф, но в его голосе не было агрессии или злобы. Тон его был по-прежнему спокойным и ровным. — Ты не в том положении, чтобы ставить условия или выбирать. Я лишь сообщаю тебе о том, как ты сможешь послужить во благо и сохранить жизни тем, кто тебе дорог. Но, если тебе на них плевать точно также как и на себя — значит, уже завтра, они будут также бесполезны и пополнят отряды тех несчастных, которыми растапливают печи в здешнем заведении. Повторять я больше не намерен. Что касается твоей подопечной — она любимица Хайнца, как и многих других бравых офицеров, но если ты постараешься, я смогу похлопотать за нее и тогда, она будет любимицей только Хайнца, а не всей охраны лагеря. Вольф замолчал и вновь закурил, глядя в окно. Его лицо оставалось бесстрастным, застывшим и спокойным. А вот у Зары замерло сердце при последних словах Фридриха. Они ведь замучают несчастную Лизу! — Хорошо… Я согласна. Только не трогайте больше Лизу… Не трогайте ее… Прошу… — взмолилась Зара, презрев остатки всякой гордости, она подошла, пошатываясь к Вольфу и схватила того за руку. — Посмотрим… — ответил Вольф, выдыхая дым плотными клубами, стряхивая руку Зары, не скрывая некоторого презрения. Он невольно поглядел на цыганку, которая казалась ему столь хрупкой, едва доходившей ему до груди, с длинными густыми волнами волос, которые теперь рассыпались по ее плечам и спине, чистым блестящим полотном. Его пристальный взгляд невольно спустился чуть дальше ее шеи. Вырез, который образовывала слишком большая мужская рубашка, не мог скрыть очертания прелестной груди. Зара отшатнулась от Вольфа, заметив то, как он на нее уставился. Этот взгляд мужского желания был слишком хорошо ей знаком. Фридрих же и не скрывал заинтересованности скоротать ночь подобным образом. Желание плоти никуда не пропало, даже не смотря на ранение. Но о подобном развлечении никто не должен был знать. Даже мимолетная интрига обросла бы отвратительными сплетнями — связь с цыганкой была бы равносильна связи с собакой или свиньей. Кто бы мог так опорочить немецкого офицера, да еще вхожему к самому Гиммлеру, кроме как злые наветы и откровенное вранье. Вольф усмехнулся подобным мыслям, так как ему самому было абсолютно плевать на то, кем была Зара. Ведь все это было временным. Он выполнит свою задачу, отсидится в этом богом забытом месте и совсем скоро отправится в Берлин, а там, глядишь, ему найдется лучшее применение и Вольф был в этом уверен. Все казалось настолько банальным, насколько же и грязным. — Раздевайся. — коротко произнес Фридрих, глядя на Зару и выпуская последнюю порцию дыма прямо ей в лицо.