Moments of Eternity

Полёт сквозь тьму, безумие и пламя длился и длился. Но кто попытался бы сопротивляться? Черная жесткая шкура казалась шелком, пламя дыхания не обжигало, но отогревало губы, лицо, тело, успевшие промерзнуть за прошедшие годы, века. Полет длился мгновения и вечность. И было безмерно, бесконечно спокойно лежать на широкой груди, слушая тяжелые гулкие удары сердца. Ему давным-давно не было так спокойно и тепло. Он не закричал, а протяжно, восторженно застонал, когда огненное жало кнута, острое, словно грань алмаза, рассекло кожу на спине, и снова, и снова. Ветер тьмы свистел в ушах, наполняя беспросветной тоской и неистовым счастьем – теми чувствами, что дано было испытать, лишь оказавшись на грани. А потом мощные когтистые лапы легким движением срезали тряпье с его тела. Снова удар за ударом посыпались на спину, ягодицы, бедра. В ответ он обвил обеими руками могучую шею и спрятал лицо в пламени, прорывающемся сквозь грубую темную кожу. «Скучал по мне?» Он не ответил ни мысленно, ни вслух, но оплёл ногами неожиданно узкие бедра, потираясь о чужой раскаленный и уже готовый к бою член. И услышал приглушенный смех-рык, заставивший кожу покрыться мурашками. Огромные когти нежно обняли его ягодицы и он только смог хрипло вздохнуть, откинувшись в надежных объятиях, пока огненный ствол медленно, дюйм за дюймом, проникал в тело. Боль пульсировала, растворяясь в пламени наслаждения, такого сильного и острого, какого он давно уже не испытывал. И черный остроконечный хлыст, вспахивающий кожу и плоть на спине, был частью этого сладостного безумия. «Кричи. Хочу слышать твой голос». Он застонал, насаживаясь на горящий член, чувствуя, как в этом пламени сгорает всё то, что разбавляло его сияние, его свет. Что за шутка судьбы, забавная и сумасшедшая – сделать единственным достойным любовником существо, столь далекое, полную противоположность. Он слышал крики — протяжные, голодные, страстные, — и не мог поверить, что кричит сам. Он чувствовал чужой голод, сладостный и темный, сводящий с ума и вместе с тем дарующий такое очищение, о каком он и мечтать не мог, проводя дни, годы, века среди низших существ. А потом пламя хлынуло в него, заливая утробу, выжигая остатки сомнений и страхов. И он заметался, хрипя и выплескивая свой собственный пламень, выжегший на животе у любовника глубокую, ослепительно сияющую белизной борозду. Но черные когти гладили нежно, и было безмерно спокойно лежать на могучей груди, под защитой этих когтей. Прошло время прежде, чем он смог поднять голову и оглядеться. Белоснежный полог снега заметал мир вокруг, но на узком плато на вершине под сумрачным небом царило тепло и уют, сотворенное магией высших существ. – Скучал по тебе, – пробормотал он, снова устраиваясь поудобнее и прикрывая глаза, – а ты? «Словно не знаешь! Мог бы прийти пораньше, заглянуть хотя бы на короткое время» Он улыбнулся и провел пальцами по бугристой шкуре. – Сам знаешь, что не мог. Но ведь тебе не впервой брать в руки наши судьбы. Знал бы ты, как я тебе за это благодарен! «Ха! Хотел бы я видеть, что ты расскажешь этим жалким смертным, твоим дружкам!» – Что-нибудь придумаю, – он ухмыльнулся со свойственным ему легкомыслием, – но до этого у нас есть время. А что ты скажешь… ЕМУ? «То же, что ты скажешь Тому, Кто Превыше. А теперь заткнись и иди ко мне» Позже, много позже он вспоминал эту встречу с глубокой нежностью и теплотой. Они провели на вершине Зирак-Зигиля дни и ночи, равные вечности и всё же краткие, словно мгновения. И каждое мгновение они дарили друг другу, зная, что снова бесчисленные века пролягут между ними до следующей встречи. «Ты – мой свет, я – тьма твоя. Уходи, а потом возвращайся ко мне. Ха-ха, хотел бы я знать, ЧТО ты расскажешь этим былинкам из мира смертных!» Разумеется, он рассказал им свою историю, в душе посмеиваясь тому, какими глазами смотрели на него те, кто некогда знал его как Гэндальфа Серого. Теперь его белизна была так ослепительна, что крохотное темное пламечко оказалось совершенно сокрыто в глубине сердца. «Я не люблю тебя, Индолурэ, тьма моя; то чувство, которое живет во мне — его нельзя назвать любовью. Это необходимость, нужда» Огромные когти нежно касались лица. Жало кнута беспомощно обметало снег с вершины. «Возвращайся скорее, Олорин. Ты — моя нужда, свет мой» Он видел крошечное белоснежное пламечко внутри, под пламенем уничтожения. Такое же, каким было темное пламя, укрытое в его груди. Он потянулся, чтобы поцеловать того, кто был частью его. А потом отправился в путь, не оборачиваясь.